Папка

Часть 1
Мне до сих пор непросто о нем писать, хотя уже 20 лет его нет на земле. Так сложилось, что именно отец стал самым близким для меня человеком из первой семьи, семьи рождения. А в душе у меня тогда, в детстве, была жгучая смесь любви и ненависти к нему. Ведь я была папиной дочкой, Балаболкой, Студенткой, Подругой семиструнной, как он меня называл тогда. Мама умерла рано, папка в 29 лет остался вдовцом с 3 маленькими детьми. Мне 8, я старшая, Сереже 7, а Диме всего 2. Отца все жалели: такая трагедия и груз обязанностей. Он этим охотно пользовался и включал свое мужское обаяние. Папка был довольно симпатичным мужчиной, нравился женщинам. Чуть выше среднего роста, спортивного телосложения, с густыми темно-пшеничного цвета волосами и зелеными глазами. От него очень приятно пахло мускусом, он не пользовался одеколоном, это естественный мужской запах. Особой гордостью для него была обильно покрытая волосами грудь, как у кавказских мужчин. В молодости папка был большим франтом, даже стилягой, носил узкие брючки, нейлоновые рубахи с запонками. Тетя как-то рассказывала, что на его свадьбу с моей мамой явились несколько поклонниц с намерением расстроить торжество. Была драка, дамы вешались ему на шею со словами: «Толя, ты мой навеки!» Темперамент у него был бешеный, гиперсексуальный, редкая женщина могла устоять перед его напором. Поэтому часто изменял маме. Так как каждый других судит по себе, он в изменах подозревал и ее. Из-за чрезмерной ревности мама практически не красилась, одевалась очень неброско, по-бабски.  Зимой ходила в резиновых сапогах. А она была молодой, привлекательной блондинкой. И все равно ей доставалось, поводом мог стать любой пустяк. Из-за этого очень часто мама ходила в синяках. Иногда убегала в ночь из дома, прихватив нас, испуганных пьяным дебошем отца. Пряталась у соседей, потом у знакомых, подальше от дома. Несколько раз мама предпринимала попытки уйти навсегда. Но он приползал к ней на коленях, раскаивался, и мама прощала. «Жалко мне его» - говорила она. Вот так все соки из нее и выпил. Из красивой, жизнерадостной девушки за 8 лет брака она превратилась в старуху. В гробу лежала худая, изможденная женщина, в темном платке и черном платье. Потом похожая история повторилась с мачехой тетей Любой, сожительницей отца. Но она оказалась крепче моей мамы, об этом отдельный рассказ.

 Отец очень гордился и иногда попрекал тем, что не сдал нас в детский дом после маминой смерти. Я отвечала, что лучше бы сдал. Очень много эмоций и сил забирал он у меня в детстве. От природы папка был очень одарен здоровьем. Мог мало спать и высыпаться. Полночи гуляет, а в 6 утра уже на ногах. И нас, невыспавшихся, щекочет: «Вставай, поднимайся, рабочий народ!» Столько пить всякой дряни, есть что попало и хоть бы что. До самой смерти  у него не было ни единого седого волоса. Сохранились крепкие зубы, хотя абсолютно за ними не ухаживал. А главное, какой он был живучий! Его несколько раз убивали: резали в живот, били стальной трубой по позвоночнику, просто избивали семеро на одного. Падал с третьей полки в поезде. Выкарабкивался. Доктор, который зашивал папкин живот после ножа сожительницы, говорил, что печень у него, как у ребенка. Такой метаболизм. Вспоминается мне один случай, сразу после смерти мамы. Я еще училась в первом классе. Приезжаю на выходные домой, открывает отец. Я испугалась, не узнала его. Вместо лица сплошное месиво. Все сине-красно-зеленое и распухшее. Глаза, как у лягушки, выпуклые. Ему было стыдно выходить в таком виде на улицу, а курить очень хотелось. И денег, естественно, не было. Да мне бы и не продали папиросы. Тогда он отправил меня собирать бычки. Помню, как мне было стыдно и противно, но тогда я еще слушала отца.

Буквально через полгода отец сказал, что мы опять переезжаем. Какие-то добрые люди предложили ему за ящик водки поменяться квартирами. Они в нашу двушку новой планировки на 4 этаже, а мы в их хрущевку на первом, и, главное, на окраине города. Отцу понравился такой вариант, и мы переехали. Никакие органы опеки не поинтересовались, почему ухудшились жилищные условия семьи с детьми. А эти ушлые люди оказались обычной семьей с ребенком. Я все время думала, как не стыдно им предлагать такую сделку за ящик спиртного. Их ребенок, значит, достоин лучших условий, а на других детей наплевать. Хочется думать, что не каждый бы человек поступил так на их месте. В этой квартире мы прожили почти год, и ничего, кроме отвращения, я не могу вспомнить. Темная, неуютная квартира на 1-ом этаже, куда очень часто через окно в кухне залазили местные бичи. Раковину в ванной раздолбили сразу, унитаз тоже был в трещинах из-за постоянных драк. Мебели у нас практически не было, но в спальне был большой встроенный шкаф. Мы там прятались и играли. Помню, как я приехала домой в один из выходных дней. Братьев дома не было, они еще находились в противотуберкулезном санатории. Папка дома был один, спал пьяный. На кухне пусто, а есть очень хотелось. Нашла большой мешок ранеток, где-то отец его раздобыл. Ранетки я и ела все 2 дня, до тошноты. А ночью не могла спать, у меня все чесалось, но не от аллергии. Включила свет и увидела полчища темно-красных насекомых. Клопы были везде, я их давила, ложилась, но они опять меня кусали. Будила отца, безрезультатно. Пьяного пушкой не разбудишь. Пришлось сесть в зале на стул и так просидеть всю ночь. Кошмарные воспоминания!

Очень не нравилась мне эта квартира, поэтому, когда отец сказал, что скоро отсюда съедем, я обрадовалась.  Обмен устраивал участковый милиционер, который воспользовался служебным положением, нашел неблагополучную квартиру. И его не смущало наличие трех детей. Это жилье находилось на южной окраине города, рядом с горой и кладбищем. 2-х этажный неблагоустроенный барак, печка, туалет, холодная вода в колонке. Я уже в 10 лет носила оттуда ведро с водой. Баня в другом микрорайоне под названием Чилим. Несмотря на это, новая квартира мне понравилась. На 2 этаже, светлая, уютная какая-то. Но жили мы в ней недолго. Через полгода я приехала со школы уже в другую квартиру, под нами. Опять темное, мрачное помещение без ремонта. Когда было совсем холодно, не было дров, мы ютились в одной комнате 7 человек. Иногда у нас жил старший брат отца, дядя Саша, таежник. Если бы в то время можно было бы продавать жилье, папка точно бы это сделал. Спасибо Советскому Союзу за ограничения. Почему отец постоянно переезжал и все время в худшие условия? Жил сегодняшним днем, будущее его совсем не волновало. «Будет день, будет пища», - любил повторять он. Такой дзен-буддизм. Но хоть немного бы здравого смысла и заботы о будущем своих детей. Зеленый змий был сильнее его любви к нам. Сейчас напьюсь, а завтра хоть трава не расти. Хотя папка по-своему нас любил, никогда не бил. Но на наших глазах бил маму и мачеху.

Когда мы жили на Монтажниках, у меня часто возникало ощущение оторванности от города. На отшибе, с краю, со своими порядками. Мне постоянно хотелось в середину, в гущу. За спиной нашего дома начиналась гора, которую мы называли Лыской. Она наводила на меня ужас, как будто нависала надо мной. Тревожность навевало и соседство со Злобинским кладбищем. Мы часто там бывали, особенно на Пасху и Родительский день. И как бы дико это не звучало, мы собирали там урожай. Набирали полные пакеты конфет и крашенных яиц. Потом ели их несколько дней. Чувство брезгливости у нас почти отсутствовало. Маленькими ели семечки, которые щелкал нам отец. А он и пьющий, и курящий, из рта далеко не фиалками пахло. Интересно, что мои младшие дети очень брезгливы, нельзя было сделать глоток из их чашки. Какие-то крайности в нашем роду.

Отец рассказывал, как его в детстве наказывала мать. Он со старшим братом Сашей были довольно хулиганистыми пацанами, поэтому часто доставалось от матери, бабы Поли. Била она их нещадно, куда прилетит, армейским ремнем с металлической бляхой. Папка ее очень боялся, но уважал и любил. Типичная связь жертвы и палача. Его отец, дед Никита, пацанов не трогал, но они этого не ценили. В минуты обиды папка говорил, что нет на нас бабы Поли, не поздоровилось бы. Применяя насилие к своим женщинам, он таким образом, возможно, вымещал детскую обиду на мать. Конечно, это ожесточило его сердце, он стал невосприимчив к чужой боли. Рассказывал, как в детстве отправлял котов во Владивосток. Кидал их с виадука на проходящие поезда. Мне невыносимо было это слушать. Мы с братом Сережей обожали котов, они всю жизнь рядом с нами и не по одному. Думаю, что своей любовью и заботой мы отчасти компенсировали папкин грех.

Очень любил папка прихвастнуть и эпатировать. Говорил, что остался октябренком- его исключили из пионеров за какую-то выходку. А пить, курить и гулять по бабам начал одновременно- в 7 лет! Среди его друзей было много судимых и сидевших. Какие колоритные личности только не появлялись у нас дома. Всегда выясняли, кто кого круче. В 9 классе я подралась с одним из таких. Шумели, мешали писать сочинение. Моих просьб слышать не хотели. Я распсиховалась, сказала крепкое словцо, и один полез ко мне с кулаками. Я была ловкая девчонка, увернулась и надавала ему по голове. Он освирепел и вцепился зубами в мою руку. Нас долго не могли разнять, а затем я побежала через два квартала к телефонной будке вызывать милицию. Я еще не дошла до дома, когда она приехала и забрала всех вместе с папкой. А меня успокаивала одноклассница Лариса, живущая по соседству. Отец укорял потом, зачем я вызвала милицию, а местная братва стала относиться ко мне с опасением, говорили, что я вредная. Я же была рада, они стали гораздо реже собираться у нас. Блатные, вместо имен клички, в наколках, ботают по фене. Поэтому терпеть не могу маты, шансон и татуировки, для меня это атрибуты зэков. Отца звали Пикерей, а нас Пикерятами. Это странное прозвище приклеилось к нему в детстве, он вместо слова «теперь» говорил пикерь. Особенно мне не нравился один папкин друг, Лялев, тоже сидевший. Ему выпала честь нести меня из роддома, т. к. отец сильно напился от счастья. И этот факт давал ему право доставать меня, делать недвусмысленные намеки на сближение.  Масляные глаза, слащавая речь и выступающий вперёд подбородок, тьфу. Он  потом опустился, стал бомжом. У папки тоже были наколки, но он удивительным образом избежал судимости, хотя попадал в разные переделки. Особенно запомнилась мне одна татуировка. На левом бедре написано: Люди, на правой- враги. Не вооруженным глазом было видно нарушенное доверие к миру. А это одно из базовых потребностей человека. Он так себя и вел, противопоставляя всем. Ценил силу и наглость, воспитанность принимая за слабость. И нас учил жесткому противостоянию, лучшая защита- нападение. Но с другой стороны, любил повторять: «Бьют-беги, дают-бери!» Презирал богатых: Мы сало-мясо не едим. Деньги-пыль! Но мог часами выцыганивать у меня рубль, который сам же и дал. Я со психом, оскорблениями и слезами на глазах бросала в него монеты, но ему было все равно. В такие моменты я хотела его убить и почему-то топором. Расшатывал нам психику конкретно.

Часть II.
Но иногда папка бывал и трезвым. Заботился о нас, как мог. Собирал пустые бутылки, чтоб купить поесть.  Когда сносили деревянные дома в посёлке Первомайский, он бродил по ним и приносил что-нибудь съестное или просто интересное, игрушки, например. Вначале своего взрослого пути папка недолго работал на судостроительном заводе. Мне очень хотелось, чтобы он был именно работником завода, т. к. идеальный образ отца у меня хорошо ложился на актера Николая Рыбникова. Высота, Весна на Заречной улице- были одни из любимых фильмов. Потом папка устроился на работу в трамвайно-троллейбусное управление, сокращенно, ТТУ. Он с бригадой прокладывал рельсы, был монтером пути. Когда мы с братьями видели его жёлтую спецмашину, то кричали: «Папкина машина, папкина машина!» Но чаще всего отец работал в магазинах. Грузчики нужны были всегда. Папка магазины называл по номерам: 25, 11, 36. Нам что-нибудь перепадало оттуда, ведь было время тотального дефицита. Но мне было стыдно, что он грузчик, потому как в начале года классный руководитель заполняла журнал и проводила опрос, где у кого работают родители. Мои одноклассники смеялись надо мной из-за этого.

Несмотря на то, что отец плохо учился в школе, он очень любил читать. Особенно толстые книги, эпопеи о жизни сибирской деревни, типа «Половодье» А. Чмыхало или «Вечный зов» А. Иванова. Мы с Сергеем тоже пристрастились к чтению с папкиной легкой руки. Еще на стену отец повесил политическую карту мира, и мы часами играли в города. Так и выучили географию. Старый черно-белый телевизор Рекорд часто ломался, поэтому папка рассказывал много историй и сюжетов кинофильмов. Память у него была отменная, помнил малейшие подробности. Любил поговорки, прибаутки: Сколько ниточке не виться, а конец все равно будет. Или: Близко локоток, но не укусишь. Еще часто упоминал город Барнаул, как Кудыкину гору. Там у него стояли 16 бочек винегрета почему-то.  А как он готовил! Из самых непритязательных продуктов умел соорудить очень вкусное блюдо. Даже картошку мог так пожарить, что пальчики оближешь! Только одно блюдо нам не нравилось- комЫ. Не знаю, сам придумал или у кого узнал. В комочки простого теста засовывают кусочек свежего сала, затем отваривают. Сало получается вареное, невкусное, мы съедали только тесто, макая в растопленный маргарин.

Папкины бы таланты, да в нужное русло. Но его не нашлось. Мы с братьями были очень рады, когда в мае 1990 отец с мачехой внезапно исчезли из дома. Через несколько дней я встретила его в магазине. Он объяснил, что они убежали от каких-то долгов и угроз местной братвы. А то, что дома остались дети: я в 11 классе, Сергей на 1 курсе училища, а Диме только 12- это не в счет. Он подвергал нас опасности, вдруг блатные явились бы к нам выбивать долги. Но этого, слава Богу, не случилось. И пенсию мамину я давно получала сама, договорилась на почте. Так что мы были в относительном порядке. Отец же с Людой, а потом и ее дочкой скитались по квартирам, пока не переехали в деревню к родственникам.

В Дзержинском они прожили почти 10 лет то у каких-нибудь бичей, то снимая развалюхи. Подрабатывали у богатых соседей в огороде или делали ремонты. Летом собирали грибы и ягоды, потом продавали. Я к ним ездила каждый год, привозила вещи и продукты. Как-то отвезли туда мебель из старой квартиры. Большинство вещей и мебели очень быстро распродавалось. Мы с братом даже выводили отбеливателем имя отца на брюках, чтобы никто их не купил. Но алкоголизм непобедим. Отец с мачехой опускались все ниже. После 40 лет папка стал походить на Шарикова. Лицо сильно изуродовалось от образа жизни. Настоящий портрет Дориана Грея, все пороки видны. И мачеха выглядела соответствующе. Мои тетки удивлялись, как мне не стыдно ходить с такими бичами по улице. Да, на нас обращали внимание. Тем более, отец мог прямо там есть селедку одновременно с пряниками, никого не стесняясь. Ругались они с Людой на всю улицу, материли друг друга. Мне было неприятно, конечно, но я считала своим долгом не бросать их. Хотя порой очень хотелось. Когда украли у меня ваучеры, например. Или у нас в гостях выпили всю туалетную воду с одеколоном, потом продали ценные книги. Сережка тогда спустил отца с лестницы. Да, не по-человечески это, приезжать в гости и гадить. Тем более, собственным детям.

С годами у папки развился полиневрит, ноги плохо слушались. Он смог оформить себе инвалидность. За 3 группу деньги небольшие, но стабильные. Когда посадили Люду, папка затосковал. Он не мог жить один. У него обнаружили туберкулез и отправили лечиться в Красноярск. Мы на выходных приезжали к нему в тубдиспансер, привозили продукты и сигареты. Потом ему разрешили самому выходить в город, часто ночевал у меня. Но без выпивки отцу было скучно. В деревне он оставил кому-то доверенность на получение пенсии и очень хотел туда съездить, забрать деньги. Но я знала истинную причину, что обязательно загуляет. Поэтому умоляла его не уезжать, долечиться. Но папка не послушал и в январе 2000 года уехал. Обещал вернуться через три дня, но я увидела его только летом. Я не удивилась тогда зимой, что он вовремя не приехал, думала, что запил. Тем более, я ждала ребенка и лежала в больнице. Сотовых телефонов еще не было в широком доступе, поэтому не знала, где именно он в деревне живет и что с ним. Пока весной меня не вызвали телеграммой на переговорный пункт. Неизвестная женщина по телефону рассказала мне следующее. Отец до Дзержинского так и не доехал. При пересадке в Канске он спускался с поезда и сломал ногу. Сложный перелом в нескольких местах. Сын этой женщины лежал с папкой в одной палате. Она вызвалась ему помочь и позвонила мне. Отцу нужны были костыли, я послала деньги этой женщине. Она честно их купила, но папка ленился ходить и разрабатывать ноги, они потихоньку стали атрофироваться. Я не могла сразу к нему приехать, работала в милиции, начальство не хотело меня отпускать. Потом его перевезли в Дзержинскую райбольницу. Он лежал в отдельном боксе, у него стал прогрессировать туберкулез. Мы с ним переписывались, в письмах он жаловался на судьбу, просил привезти чего-нибудь вкусненького.

 Летом я пошла в декретный отпуск и поехала в деревню. Это одно из самых болезненных воспоминаний в жизни. Я встретилась с папкой в его маленькой, одинокой палате. На костылях он так и не научился ходить, поэтому был лежачий. Такой потерянный, беспомощный, я никогда не видела его таким. Очень обижался на жизнь, на нас. Понятно, что критичность при алкоголизме исчезает практически сразу, своей вины в случившемся он не видел. Обстоятельства хреновые, извините. Сказал, что умрет, как собака под забором. Мне было его безумно жаль, но тогда включился инстинкт самосохранения. У отца на тот момент уже была открытая форма туберкулеза, он был заразный. А я, беременная на 7 месяце, сидела рядом с ним, выносила судно.  Потом у моей маленькой дочери была положительная реакция Манту, она посещала специализированный садик. Привет от дедушки называется. А тогда главный врач мне сказал, чтобы я забрала отца с собой в Красноярск и поместила там в больницу. В Канский тубдиспансер его не брали, потому что он не ходячий. Здесь же  не могли держать как туберкулезника. Получался замкнутый круг. Администрация больницы видела выход во мне, увози, куда хочешь. А мне не на чем и некуда было его везти. Я жила в комнате секционного типа с соседями, на скромную зарплату, ждала ребенка вне брака. Никакой поддержки у меня не было. Я просила врача направить отца в Канск, ведь туберкулез очень опасен и для папки, и для окружающих. Он ни в какую. Я понимала, что не смогу ухаживать за больным отцом, ни поднять, ни перенести. И конечно, я опасалась за себя и здоровье будущего ребенка.

 Мне пришлось сделать один из самых трудных выборов в жизни. Я выбрала себя и дочь, о чем честно сказала папке. Его же больше волновало, что я не замужем, какой позор. Удивительное ханжество оказалось у него и зависимость от чужого мнения: «Что скажут люди?»  Тогда мы виделись с отцом в последний раз. На следующий день я уезжала в Красноярск, а накануне вечером произошла кошмарная ситуация. К дому тети Оли, где я гостила, подъехала скорая помощь и выгрузила моего неходячего отца прямо на землю. Он сидел беспомощный и жалкий. Тетя велела сидеть мне дома, сама выбежала на улицу. Я слышала ругань тети Оли и врачей и плакала навзрыд. Во мне боролись две силы, и папку было очень жалко, и себя с еще неродившейся дочкой. Я не вышла на улицу. Тетке удалось уговорить врачей забрать отца назад в больницу, она сказала, что я уже уехала. Я долго еще мучалась, что не взяла отца к себе. Но со временем я смогла себя за это простить. Считаю, что тогда поступила правильно. Отец сам выбрал свой путь, шел навстречу смерти, никого не слушая. Потом он прислал мне письмо, его все-таки определили в Канскую больницу. Конечно, он должен был лечиться, а не разгуливать с открытой формой туберкулеза. Я прислала ему фото своей малышки, его внучки.

Наступила зима, морозы стояли за 40 даже у нас, а Дзержинское севернее. Где-то в начале февраля мой троюродный брат случайно проболтался мне, что папки уже нет в живых. Об этом знали мои родственники в деревне, но мне решили не говорить. Видимо, они жалели меня, не хотели, чтобы я с грудничком в морозы занималась похоронами. Наверно, их можно понять, но я не поняла. Они должны были сообщить мне о смерти, я сама бы решила, что делать. Это святая обязанность- хоронить своих близких. И каждый человек, какой бы он не был, достоин нормального погребения. Я приехала в деревню в мае и узнала подробности смерти отца. Мне об этом рассказали специалисты социальной защиты. Из Канского тубдиспансера его выписали в ноябре. Он жил у каких-то бичей, те пользовались его пенсией. Папке все-таки пришлось научиться ходить на костылях, но очень медленно. 12 декабря его нашли на улице недалеко от дома, где жил. Он замерз под забором, как собака. Напророчествовал. Может, ему помогли умереть, никто уже этого не узнает.
До 4 января тело лежало в морге, искали родственников. Когда морозы немного спали, отца похоронили на средства соцзащиты на новом кладбище. Если бы он погиб в городе, и родственников не нашли, то похоронили бы также, как и Люду, в общей могиле, как безродного. Женщина из соцзащиты съездила со мной на кладбище, показала могилу и передала его личные вещи. Я очень благодарна этим людям за заботу и неравнодушие. Папке было всего 49 лет, почти как мне сейчас. У меня долго не укладывалось в голове, что отца нет. Раз не видела его мертвым, он для меня долго оставался живым. Каждый год я ездила к нему на кладбище, сейчас реже, раз в 2 года. Поставили памятник, сделали фото из военного билета. Там ему 20 лет, и он красавчик. Еще один нюанс. Когда мы с тетей в первый раз были у него на могиле, то услышали странный гул. Через открытую бутылку воды шел стон, как будто из-под земли. Мы обе слышали это, было жутко. Может, папка хотел что-то мне сказать.

Размышляя над жизнью своего отца, нетрудно сделать вывод, что он сам во всем виноват. Потому закономерный финал. Дары, которые он получил при рождении, бесславно потрачены на мимолетные удовольствия. Обижал своих женщин, плохо заботился о детях, лишая их основных потребностей. Не почитал свой род, давая вместо игрушек детям играть фотографиями и медалями отца, ветерана войны. Но я не держу на него зла, давно простила. Время помогает отпустить любую боль, а осознанность-расставить все по местам. Родители создали наилучшие условия, при которых моя душа получила нужный опыт, а я стала такой, как сейчас. Я верю в контракты душ перед воплощением, тогда мне обижаться вообще не за что, наоборот, каждый классно сыграл свою роль. А вот для своей души отец не очень старался, наверное, вернулся назад на землю, как оставшийся на второй год.