Немец. Конфета. Труба...

(Из цикла "Дети войны" май 2017 г. Записано и публикуется с согласия участника тех реальных событий. Авторский стиль максимально сохранен.)
***
История первая. Картина на всю жизнь: немец, конфета, труба…

Этого немца я запомнила на всю жизнь. Так и стоит, как картина, перед глазами... Так и хочется его нарисовать. Наверное, возьму краски и попробую это сделать, иначе мучает он меня, не избавиться от воспоминаний…

Лето 1943 года, мне пять с хвостиком, апрельская я. Сначала помню тревожные голоса родителей:»Обер к нам идет! Обер!» На пороге — рыжий немец, толстый, огромный, с тройным подбородком. Прошел в дом. Вроде довольно улыбается, смотрит на меня, зовет:
- Киндер! Киндер, шнель!
И достает из кармана конфету, протягивает мне. Я таких в жизни не видела! Яркая, блестящая обертка. Большая такая конфета. Вкусная, небось!.. Но стою, набычившись — нельзя у чужих брать! А он тянет ко мне руку, бери, смелее, бери, на!
Мать подтолкнула, иди, мол. Я подошла, рученки протянула, а он конфету развернул, вроде для меня, снова протягивает, я снова руки тяну, а он вроде мне, потом себе, снова мне, и — себе в рот! А мне — обертку от конфеты протягивает и хохочет радостно, конфету жует. Я, не раздумывая, да и плюнула ему в его рыжую морду! За мать спряталась, опомнившись. Он вытерся, за пистолет схватился, тычет в меня и кричит, что застрелит. Мать на колени упала, просит, мол, дитя неразумное, прости ее! Потряс еще пистолетом, покричал, но оставил нас живыми Плюнул в горячах на пол и ушел, красноречиво погрозив мне еще раз пистолетом.

В то время у нас жили беженцы из Ленинграда. Варька и Борька моего были возраста, а маму их я не помню уже, как звали.
Решили мы втроем убить этого рыжего немца. Разработали целый план, систему действий.
Немцы часто ходили купаться на озеро как раз мимо нашего дома, почти под окнами проходили каждый раз. Мы определили, что если скинуть кирпич с крыши дома, то он упадет как раз на середину дорожки, ему на голову.
Залезли на крышу, отделили от печной трубы несколько кирпичей. Потом разобрали доски и сделали двойной пол — убежище для себя, куда потом спрячемся. Сена туда наносили, настелили внутри и сверху, прикрыли все, замаскировали. И представляли себе, как он будет идти, кирпич упадет прямо ему на голову, а мы спрячемся в двойном полу, в соломе. Нас никто не найдет и не заподозрит.
Дождались, наконец, того момента, когда все должно было случиться по нашему плану. Скинули кирпич! А тут возьми и отвались труба вдобавок, все это немцам на голову. Они всполошились, вбежали в дом, кричали, тыкали везде шомполами. Потом и на крышу поднялись, до нашего тайника дошли. Тряслись мы от страха, лежа под полом, но ни звука не издали. Шомпола рядом прошли, в нас не попали. Мы живы и невредимы остались. Ушли немцы, не найдя дома никого и решив, что это просто случайно отвалилась старая труба у дома.


История вторая. Война. Партизаны. Полесье...

Помню, как сейчас, потому что видела своими глазами, как людей сгоняли и расстреливали.
Первыми убили семью Станкевичей. Нашелся предатель, который доложил немцам, что их глава семьи, отец и муж — командир Красной армии, поэтому семью казнили показательно. Все село согнали смотреть. Хоронить не разрешали. Комендантский час был введен. Но люди все равно умудрились выкрасть и похоронить эту семью, павшую от рук фашистов.
Потом и других стали расстреливать, чуть ли не каждый день по семье убивали.
Не минула беда и нас. Дело в том, что отец мой был лесник и хорошо знал все леса и болота вокруг. Требовали куда-то провести их, а папа отказался. Не мог он своих предать, папа тоже был в партизанском отряде связным. Их трое было связных в нашей деревне. Был еще Антоневич, он работал на сортировочной, станция называлась Разъездная, от нее поезда расходились в разные стороны. Была и прямая ветка Ленинград-Витебск, на границе это с Белоруссией как раз. Он знал все, когда и куда идут какие поезда, что везут. Сообщал отцу, а тот в лесу в условленных местах оставлял все сведения, в дупле каком или под корягой. Еще был в комендатуре Коля, переводчиком работал, тоже все сведения передавал. И была Вазгуниха, работала при немцах, тоже вроде партизанам помогала. Но она и предала всех!
Прибежал к нам Антоневич, сообщил отцу, что к нам идут немцы, надо срочно уходить к партизанам. Дом наш находился на опушке леса, Антоневич успел убежать, его не заметили. А мы как? Я, мать, отец, семья ленинградских блокадников — куда мы ?! Да и не успели бы — дом наш уже окружили, нас взяли и повели в комендатуру.
Был уже ноябрь месяц 1943 года. Холодно, снег уже лежал, морозы начались. Комендатура — самый большой дом в деревне. Отца увели в дом, меня с мамой оставили на улице стоять.
Потом отца поставили у окна, на нас смотреть. Раздели нас, оставили в одних платьях, а с меня еще и валеночки сняли. Рядом немецкую овчарку посадили, нас охранять, чтобы мы не шевелились. И немец с автоматом тут же. И стояли мы с мамой так часов с двенадцати дня до темноты — и от страха, и от холода онемевшие, ничего уже толком не соображавшие.
Потом вышел немец на крыльцо, следом папу вывели. Я услышала :»На хаус! На хаус! Шнель!» (Домой! Домой! Быстрее!)
Папа подбежал, снял шапку, ноги мои укутал, схватил нас в охапку и потащил скорее. Мы ждали выстрелов в спину, но нам дали уйти домой. Не успели мы войти, прибежал мальчишка с запиской от Коли, чтобы мы срочно, немедленно уходили к партизанам в лес, он нам выторговал жизнь до утра! Мы оделись и побежали.
Мать схватила швейную машинку, но далеко не смогла унести, в снег выронила. В доме у нас осталась корова, свиньи, куры — все наше богатство, да семья беженцев, с голоду не пропадут, если немцы их не расстреляют и не заберут скотину.
В партизанском отряде было много таких, как мы. Это была 10 Калининская партизанская бригада. Командование решило, что месяц-другой в лесу тут побудут и дальше начнут передвигаться, а сорок семей(женщины, дети, старики) определить подальше в Полесье, в самую глубь, где топи и болота, куда немцы не сунутся. Отец знал один такой островок среди болот, туда и переправились. Вырыли землянку, чем-то утеплили, печь, помню, была чугунная, спасительница наша. Где раньше стояли партизаны, там нам оставили три погреба с продуктами: картошка, горох, зерно. Но мы туда уже не могли сунуться, немцам бы сразу попались. Днем ходили по болоту, чтобы не всем быть вместе. Ягоды собирали, кору. А пили так: ногой наступишь — вода просочиться, ее и пьешь. Смола с деревьев — тоже еда! Так мы прожили девять месяцев. Вокруг стрельба, говор — все смешано.
В июне 1944 года немцев погнали, пришли наши! Помню вечер 15 июня 1944 года очень хорошо. Сидим на болоте, слышим гул орудий все удаляется, удаляется — через Себеж, на Латвию отступает немец. Закат, тихо совсем стало. Нет стрельбы! Вдруг — « Катюши» бьют! Голоса наших солдат слышны! Мы скорее к землянке, собрались все вместе. Видим, пролетает над нами самолет с Красными Звездами! Мне так захотелось закричать, изо всех сил!
- Папа, можно кричать?
- Кричи!
Я влезла на пень, кричу изо всех сил, а изо рта одно шипение — мы ведь только шепотом разговаривали все это время, иначе было нельзя.
Утром папа и две женщины пошли к железной дороге, на разведку. Там наши солдаты чинят дорогу, увидели их, спрашивают:
- Дедушка, вы откуда такие? Что за люди?
А отец мой с седой бородой, с дубиной в руках — точно дед. И деду этому сорок лет…
Пришли к нам солдаты, вывели всех из лесов. Идем по деревне, а возле одного сарая столько всяких мячиков разных лежит, детских игрушек всяких — мишек, кукол, зайчиков. Так мне мячик захотелось, я туда, да вовремя солдат успел схватить меня — игрушки все начинены были взрывчаткой, немцы, оказывается, «подарки детям» такие делали.
Потом нас покормили. Я съела картошку, одну всего, а живот раздуло, казалось, лопнет. Лежала потом за сараем, страдала, но все равно ничего вкуснее я в жизни не ела!
Так мои перемороженные ноги и болят всю жизнь, мы ведь тогда примерзли друг к другу с мамой. А в партизанах, там, на болотах — мы не болели, много мха ели, а соли не было совсем. Потом, когда нам дали еду и предупредили, что соль очень осторожно надо начинать есть, постепенно добавляя, то многие не сдержались, наелись соленого, вспухли и померли.
Страшно все это было, вспоминать не легче.
Все эти страдания и лишения отразились на здоровье и дальнейшей жизни людей.
***
(Из цикла "Дети войны" май 2017 г.
Записано и публикуется с согласия участника тех реальных событий. Авторский стиль максимально сохранен.)
май 2021 г.