Снежевиночка из цикла Urban exploration

Эта история произошла одиннадцать лет назад.
Сейчас она, кажется, мне сказкой.
Ведь этого дома уже нет и в помине.
Единственное, что мне напоминает о ней, это приближение Нового года. А поточней, предмет под ёлкой — неизменный атрибут. Я бережно храню его и думаю его так же трепетно будут беречь мои дети и внуки.

— Не бойся, пошли!
— Нет там никого.
— Кого, никого? Да бездомных твоих...Вечно они тебя пугают!
— Сегодня здесь нет, никого. Нет даже любителей контрастной съёмки — фотомоделей в красивой одежде на фоне грубых развалин. Видишь, двор припорошён тонким слоем вчерашнего снега, но нет ни одного следа. Предновогодняя суета! В воздухе витает запах мандарин! Какой дурак будет тратить такое волшебное время на старые склепы дореволюционных построек.

— Я знаю одного такого, — с ухмылкой сказала я.
— Мне тоже известна одна, — улыбнувшись, подмигнул он.

Зияющие пустыми глазницами окна полуразрушенных домов заманивали странную парочку в кирпичное логово.
Этих двоих объединяло одно странное увлечение.
Помешанная на эзотерике и кайфующий от необычных находок историй с манящими клубками событий, которые можно раскручивать до последнего витка.
Но чаще всего нить обрывалась, оставляя за собой куски разрозненных историй, рваные части которых переплетались, перетекая из версий прошедших событий в сегодняшнюю действительность. 
Через призму лет они обретали форму, смысл и чаще всего трагический финал. Он-то и будоражил сознание, заставлял искать всё новые и новые объекты, вызывая зависимость. 
 Они никогда не действовали в одиночку. Но парой — в романтическом смысле, не были.
Белые пятна зданий с несуществующим адресом, превращались в жирную точку на карте города. Испещрённая линиями, стрелками, кружками и крестами, в увеличенном масштабе карта висела на голой стене гостинки её подруги детства, сейчас стажирующейся за границей — она просила присмотреть за квартирой.

Наметив на карте очередной исследуемый объект, в этот морозный день мы оказались в «питерском колодце»угрюмого дворика.
Таких в Киеве не так уж и много.
Маленький по размеру, очерченный со всех четырёх сторон стенами, даже во времена, бурлящие здесь активной жизнью казался мрачными из-за малого количества дневного света, проникающего сюда.
Может быть, поэтому в этом дворе на одном из его выступающих углов и днём и ночью горела лампочка.

— Посмотри она и сегодня включена, хотя на улице пока светло.
Мы остановились чётко по центру, подняли голову вверх и почувствовали себя затянутыми в воронку его мрачной угловатости. Двор, насквозь продуваемый сквозняками, из-за выбитых окон, с кое-где обвалившимися балконами, заколоченными входами в цоколь, трещинами по фасаду идеально подошёл бы для локации съёмок фильма ужасов без дополнительных антуражей, в эту минуту зловеще молчал. Тихо вжимал в землю — превращал в жалких насекомых, попавших на дно его глубокого, высотой в пять этажей, колодца.

— Карр!,— оглушительно, пробравши от неожиданности, резко каркнула большая чёрная птица. Взмахнув крыльями, она переметнулась на зеркальную сторону дома. 
— Фух, напугала! — я проводила взглядом взмахи крыла, эхом пинг-понга отдающиеся об стены дома, увидела горящую лампочку Ильича в окне одной из квартир.
Тусклый свет в темноту двора и мелькнувшее в окне, со стеклом напоминающем слюду, от налипшей пыли с копотью и экскрементами птиц, чьё-то белое лицо.

— Смотри, смотри!— показала я пальцем в только, что горящее окно.
— Заметил?
— Что я должен был заметить?
— Свет в окне четвёртого этажа. И лицо.
— Ворона села именно на тот карниз.
— Ты уверена? Тебе не показалось?
— На все сто.
— Тогда начнём с этого парадного.
Мы зашли в подъезд.
Внутри оказалось ещё более жутковато чем снаружи — темно и мертвецки сыро.
— Бррр, угрюмо то, как...
— А ведь когда-то он кипел жизнью. Только представь его себе девяносто лет назад.

Прощальный след облупленных временем стен с выцветшими обрывками обоев, обломками старых стульев и другой ненужной рухляди, тоскливо брошенный последними жильцами выглядел жалко, но не менее загадочно.
Мы поднимались по обшарпанной лестнице со старинными перилами на пятый, изредка заглядывая в некоторые из квартир этажами ниже.
На площадке верхнего, а она оказалась с входной дверью, со стороны "нашей" квартиры доносились негромкие — не вполне отчётливые шаги, похожие на шарканье.
— Шарк, шарк, шарк, и снова тишина.
— Неужели всё-таки твои "любимые" бомжи? По звуку шагов, похоже на то...
— Нет, здесь чувствуется другое. Я приложила руки к дверям, — Здесь живёт безмятежность, я не чувствую опасности. Тот, кто находится по ту сторону не боится этого мира. Я уверена, что она не заперта.

Я тихонько толкнула дверь...
Снежинки. Они летят прямо с потолка нам в лицо. 
От создавшегося сквозняка — отсутствия дверей напротив, садятся на ресницы, сквозь которые видны очертания узкого коридорчика, с каскадом дверей и голых проёмов по обе стороны.
Протекающая крыша с прохудившимся деревянным перекрытием чердака, намекает, что завтрашний приближающейся день празднования Нового года, вопреки прогнозам, будет морозным и снежным.
— Здесь едва теплей, чем на улице и к тому же темно. Карниз на который села ворона второй  по счёту, от окна подъезда.
— Включай фонарь.
Перекосившаяся дверь, с замызганная от многолетних открываний, выглядела уставшей. Намотанная на ручку тряпка служила амортизатором от ударов — защитой от царящих там сквозняков была намотана и с противоположной стороны дверей идентичной наружной ручки. 

Он трижды постучал.
На стук никто не ответил.
Чуть придавив дверь плечом, приоткрыл её,
— Есть тут кто?
Из глубины комнаты раздался женский, по-видимому когда-то поставленный голос.
— Входите, коль пришли!
Было немного не по себе... Пересилив себя,мы перешагнули порог комнаты.
У окна в старом затёртом кресле сидела старушка из тех, кого называют "божьими одуванчиками ", абсолютно седая с остатками когда-то роскошных волос, сейчас больше напоминающими курчавый пушок.
В валенках, зипуне сшитому из старого ватного одеяла, с такими мелкими узорчиками старого сатина, которого сейчас и не встретишь, она пыталась держаться гордо. Но, на самом деле выглядела очень жалко. Ворон, что напугал во дворе, указав окно с лампочкой, закогтился  на её плече.
— Яша, иди, погуляй, — костлявыми руками она сняла птицу с плеча на подоконник.
— Вот, разогнал всех моих голубей. Один теперь разделяет мою трапезу... Уже год, как стал ручным.
— Зачем пожаловали? Как звать-величать?

— Меня Марта.
— А это Назар.
Не зная, как объяснить старушке в двух словах, чем мы занимаемся, я промямлила типа того:" Нас интересуют истории...
Раскапываем интересные факты. Не только исторические, но и... не зная, как объяснить старушке что нас привлекает, сделала паузу.
— Приведений, что ли, ищете? Так их нет здесь...
— Я с самого рождения тут живу, уже скоро как девяносто лет, но никогда не видела, не слыхивала о них. 
— Елизавета Генриховна меня зовут, — представилась она.
— А вот о доме и его обитателях могу рассказать много всего интересного.
— Елизавета Генриховна, как вы не боитесь жить здесь совсем одна. Любой может зайти, и бомж, и наркоман и просто сумасшедший.
— Да, ничего я не боюсь деточка. Отбоялась я уже своё ...
— От судьбы не убежишь. Вот я и не бегу...
 Лицо милой старушки вдруг стало серьёзным, взгляд обозлённым.
— Выгнать они меня задумали... Куда на Троещину? В общежитие? И так всю жизнь? Родители мои здесь жильё ещё арендовали после революции. Дом-то был доходным. Коммунальным, он стал уже при советской власти.
— Так и сказала:"Помирать здесь буду! Не уйду!".
— Хорошо, хоть свет есть в доме.
И уже смягчившись, — Что же вы стоите?
— Присаживайтесь на софу.
Она рукой махнула в левый угол комнаты.
У невысокой этажерки с книжками стояла старая шестидесятых годов софа. С ярко-зелёной засаленной на округлых боковушках подлокотниках, она смотрелась старой раскорячившейся жабой.
К тому же занимала много места в тесной комнатушке. Остальная часть обивки скрывалась за тряпьём — подушками, старыми одеялами, ватными и старым верблюжьим. Тут же валялась старая бардовая Китайская шубка, я видела такую в доме своей прабабушки в далёком детстве.
— Что ж я сижу? Гостей угощать нужно. Чайник только закипел перед вашим приходом.
— И бараночки у меня есть.
— А бараночки у вас откуда, — решился наконец подать голос Назар. 
— Как откуда? Из магазина, конечно.
—  Любка, с первого парадного печётся обо мне.
— Конечно, не за так. Но, всё равно я благодарна ей! И пенсией моей распоряжается она.
— Вы думаете я здесь одна такая? Нет... Живут здесь ещё такие-же как и я, горемыки! Не хотят из центра выбираться.
— Давай, как там тебя там, парень, наливай кипяточек-то.
— Чай закончился, но с бараночками и так вкусно.
— С сахарком вприкуску, — на полукруглом маленьком столике стояло блюдечко с рафинадными кубиками.
— И тебе дам, обратилась она к ворону, суетливо расхаживающему по подоконнику, — протянула к нему руку с баранкой.

Я не могла показать свою брезгливость и обидеть сердобольную старушку отказом. Да и истории о жильцах дома, конечно, не современных, а ещё тех далёких хотелось послушать. Они всегда были окутаны таинственным шлейфом романтических воспоминаний, которые я собирала в свою копилку историй.
Я наклонила жёлтую от заварки кружку, как бы предварительно обдав её кипятком, сделала первый глоток. Кусочек сахара начал таять во рту.
А бабушку уже захватили воспоминания.
Она была столь рада редкому для неё общению, что сейчас говорила без умолку.
Её связная речь подчёркивала живость ума. Она вспоминала мельчайшие подробности детских лет, проведённых в этом доме, родителях, кстати, которые работали в гимназии учителями. Показывала пожелтевшие фотографии в не менее старом альбоме. Раритетные по нынешним временам открытки с наивными сюжетами, бережно хранившиеся в коробке из-под конфет больше полувека.
В какой-то момент я прервала разговор. Отозвала Назара в коридор.
— Сгоняй в магазин. Купи чай, какой-нибудь пирог, без крема. Мандарины, бананы, карамель, что ещё можно?
— Курицу гриль? — предложил мой друг.
— Нет! В таком возрасте? Хочешь, чтобы у неё поджелудочная навернулась? Она на геркулесе в лучшем случае сидит. Купи куриную грудку. Сварит себе бульон.
Егор вернулся достаточно быстро или мне просто показалось. Старушка так увлекательно рассказывала, что время пролетело незаметно, начинало темнеть.
Когда он, зашёл весь в снегу, и водрузил на стол пакет с продуктами, старушка обомлела от счастья.
— Это всё мне?
— Конечно, вам! Завтра Новый год!
— Деточки! Как же я вам благодарна!
— Я просто обязана вам что-то подарить!
— Ну, что вы бабушка. Не стоит...
— Стоит, стоит, я уже давно не делала никому подарков.
— Счастье то какое, Новый год отмечу, а то Любка к детям укатила, а у меня даже чай закончился, а тут столько всего.

— Внучек, возьми табуреточку. Там, показывая наверх, — Видишь лежит коробочка? Достань её.
Назар дотянулся до коробки. Чихая от пыли, снял её со старого двухстворчатого шкафа.
— Открывай!
 Назар снял верхнюю крышку коробка. На дне лежал предмет обмотанный в старую советских времён газету " Известие".
— Разворачивай,— скомандовала старушенция.
Размотав слой газеты, увидел второй слой другой обёрточной бумаги, развернув которую он извлёк пожелтевшую от времени, пахнущую сыростью и чем-то старым, но почему-то совсем непротивным, фигурку.
— Моя первая и последняя Снеживиночка! — воскликнула бабулька.
— Я так обожала эту сказку, что просила маму прочесть её снова и снова. И вы знаете, я всегда невольно плакала, в том месте, где девочки звали её погулять в лес и под лучами солнца она таяла...

В этот момент мне стало так жаль старушку. С фигурки снегурочки из папье-маше я перевела взгляд на лицо Елизаветы Генриховны, заметила стекающую из уголка безцветного глаза, слезу.
— Мне было семнадцать, когда она появилась у меня. Первая серия снегурочек в стране — сороковой год.
— Лёшенька подарил мне её. И через год ушёл на войну.
Длинная эта история, да и поздно уже, вздохнула уставшая от долгого разговора старушка.,
— Захотите услышать, приходите! Я обязательно расскажу вам эту историю до конца.
— Ну, что вы Елизавета Генриховна, снегурка вам так дорога.
— Я не могу её принять.
— Бери, говорю, бери. Знаю, сохранишь. Я всегда мечтала, чтобы она к хорошим людям попала.
— А мне она в следующем году будет не к чему, чувствую я...
— Спасибо, бабулечка, Обещаю хранить вашу Снеживиночку,— поклялась я тогда старушке...
— А вам молодой человек, даже и не знаю, что подарить!
— Хотя, нет знаю. Посмотрите там, же в коробочке...
Назар заглянул в коробку и действительно, в уголке лежал маленький продолговатый предмет, обвёрнутый в пожелтевшую вату.
— Только не смейтесь! По иронии судьбы ждал, наверное, вас.
Назар освободил предмет от ваты...
— Огурец!— бодро воскликнула старушка.
— Будь, как огурец!, МОлодец! — засмеялась она. Бабушка с возрастом не утратила чувство юмора. 
— Это единственная уцелевшая игрушка, — сообщила она.
— Любке в прошлом году сахар понадобился, рыскала у меня по полкам, и перевернула коробку. Все мои хрупкие — немецкие разбились, уцелел лишь этот, советский.
— Правда, как настоящий, даже с пупырышками?

Вскоре мы попрощались со старушкой. Пообещали заглянуть к ней на Рождество.

В день празднования мы накупили вкусняшек. С новым чайным сервизом, готовые слушать интересные рассказы, поднялись по ступенькам заброшенного дома.
Всё та же тряпка на дверях. Назар постучал в дверь. Тишина...
— Не слышит или спит? 
Приоткрыв дверь, ужаснулись. В комнате перевёрнуто было всё... Кресло, этажерка, обломки разбитой посуды, томик Блока с чьим-то отпечатком обуви.
Старушки не было. Только бардовая шубка небрежно валяющаяся в углу и старые фотографии на холодном полу напоминали о ней.
Любку в праздник, как поняли мы, искать бесполезно. Мы могли бы расспросить её о случившимся. Но и так было понятно — старушка ещё тогда намекала о своём скором уходе.

— Если бы мы не пришли сюда перед Новым годом, сославшись на праздники, мы никогда не узнали Елизавету,— собирая с пола письма, сказал Назар.
— Смотри— датировано сорок первым годом.
— Здравствуй, моя любимая Снегурочка!
— И в конце твой... В кавычках "Мизгирь"— Алексей!
Сегодня старушка обещала рассказать нам продолжение своей истории любви... Теперь мы можем только домыслить...
— Собирай все письма и открытки.
— А открыток нет, как и нет коробочки от конфет.
— Теперь в лучшем случае нужно идти на Андреевский в антикварный, смотреть по адресу.
В очередной раз связующая нить между прошлым и настоящим оборвалась, оставив несколько зацепок и яркое воспоминание чистой любви, в шкатулку историй.
 
В этом же году в доме случился пожар...
А чуть позже, историческое здание — памятник архитектуры в стиле модерн, был стёрт с лица земли. На его месте расположилось молодёжное кафе у престижной гостиницы. Говорят, оно пользуется большим спросом.
Сейчас, как и тогда, с неба срываются снежинки. До волшебного праздника остаются считаные дни.
Я всегда вспоминаю её в канун Нового года.
Снежевиночка стоящая под ёлкой не даёт забыть милую старушку, читавшую когда-то Блока.