Холерик

Человек по фамилии Ашшурбанипальцев, дворник в медицинском учебном заведении, из хорошей семьи, был высок, угольно-сухощав, пергаментен кожей; сутуловат, притом широкоплеч.

В сводчатом подвале, бастионно-прочном, среди соблазнительно-выпуклых форм отопительных труб хранился инструментарий его мастерской (параферналия).

Метла. Ведро. Совок. Лом. Скребок. Лопата.

Надо заметить, что фаворитом Ашшурбанипальцева меж стилей был стимпанк. Из семьи осталась только собака.

Жил он наяву, будто спал – в противоречии с унаследованной по крови чудовищной мощью глазного разрешения при восприятии мира – его мозаиковых калейдоскопов; дерзких, как багрово-небесные удары бича, лубочных картин; оккультных тенеброзно-ребристых гравюр.

Дурнотное и затягивающее болото – сон-жизнь – бессильно, однако, погасить легкий след. Где-то, на восточных окраинах сознания: светлая тень наличия, полуистаявшее воспоминание. Как если бы в паточной жаркой густоте вод ты помнил (в отдаленнейшем ядре-желудочке памяти), неразложимо помнил – о бесконечном тонком воздухе, о сияющем кристалле верхнего царства. 

Но в сновидениях – то есть, в буквальных снах – Ашшурбанипальцев видел себя подземным адептом, мистом Нергала и Сераписа, чернобородым, алогубым и крючконосым. Видел пространства, бугристо драпированные ярко-тяжелым желтым атласом. И – желчно-горчичного цвета пузырчатые объемы внутренних полостей разума, колоссальные вздутые каверны, прорисованные тускло-кровавыми потеками.

Слышал звуки непрерывной кромешной литургии.

Впрочем, утром снилась гигантская, как белый готический собор, школа, и он должен сдавать экзамен, вновь и вновь, опять, почему, почему? Болезненные попытки вспомнить, где же его тетради? ведь он когда-то что-то успел записать. Или нет. В конце сна он пальцами вытянул из пористой почвы десен странно искривленный, мучительно длинный, похожий на растянутый рельсовый костыль, зуб.

Работа. День. Пасмурная духота. Небо хорошо и равномерно впитало сизый раствор сплошного покрова. Мешок сердца набух весомостью непонятного страха.

Однажды Ашшурбанипальцев смёл в совок, ничтоже сумняшеся, крупный серый камень. Камень немного подумал и спрыгнул на землю, будучи на самом деле жабой камуфляжной расцветки.

После работы. Один. Тихо идет внутри здания. Анфилады пустых аудиторий, молчаливый воздух незапертых кабинетов и лабораторий. Тератологично-печальный зеленоватый упитанный зародыш-андрогин в толстом сосуде, заполненном вкусным формалином. Ашшурбанипальцев страдальчески ощупывает взглядом свое искаженное отражение на цилиндрической поверхности канопы.

Квартира. После тяжкого и мутного сна он встает и подходит к окну. Гроза; по всей линии горизонта раскаляются и гаснут, как нити накаливания в лампе, струи молний, необычных, медно-красных.

Он отходит к кровати, вновь ложится и засыпает. В отчетливо-ярком сне железный ужасный Нергал внезапно рассыпается на куски и превращается в радужного изящного павлина, играющего мягким спектром на фоне глубокой бархатной тьмы.

Музыка, не меняя рисунка мелодии, перестает быть леденящей, обретает осязаемую органность.

В конце того дня умерла его собака, желтоглазая, старая и прекрасная.