Аннушка с Садовой
Стоял дождливый, мистический, питерский ноябрь. Я дежурил, сидел в своём кабинете один, курил, тосковал и разглядывал кленовые листья, которые ветром прибивало к мокрому стеклу. Они очень похожи были на человеческие ладони, словно кто-то из самой преисподней рвётся наружу и отчаянно хочет проникнуть внутрь.
Около полуночи зазвонил телефон, я оторвался от созерцания кленовых ладоней, поднял трубку, и дежурный сказал:
- Михайлов, на вызов. Садовая, кража.
Хоть какое-то развлечение. Адрес оказался ровно напротив управления, и мы с двумя операми бодро перешли улицу, зашли в старинную парадную, в которой сохранилась даже изразцовая печь, и поднялись на четвёртый этаж.
Обычная коммунальная квартира. Дверь в общий коридор была открыта, из трёх комнат одна была опечатана, другая заперта на ключ, и только третья, из которой выглянула расстроенная женщина лет пятидесяти, была распахнута. Щеколда болталась на одном гвозде, видно, подцепили чем-то вроде фомки. В комнате дежурный опер Ноздрин брал объяснение у потерпевшего.
Банальная кража. Хозяева ушли в гости, вернулись около 23 часов и обнаружили, что дверь в общий коридор открыта, а дверь в их комнату взломана. Пропал телевизор, видеомагнитофон, «куртка замшевая» - в общем, ничего выдающегося. Быстро проведя осмотр места происшествия, я забрал заявление и протоколы объяснений хозяев обокраденной квартиры, скрепил материалы большой канцелярской скрепкой и отправился к себе выносить постановление о возбуждении уголовного дела по статье 158 ч. 2 УК РФ.
По дороге опер Саня Ноздрин вздыхал и матерился, потому как наклёвывался очередной "глухарь".
Я поднялся в кабинет, напечатал постановление, приложил его к материалам будущего уголовного дела и решил немного поспать. Положил голову на руки, задремал совсем ненадолго. И проснулся внезапно, словно кто-то толкнул. Кабинет в ночи был залит странным голубоватым светом. В первое мгновение стало не по себе, но потом я понял происхождение это непонятного свечения – дождь кончился, ветер разогнал тучи, и прямо из-за пожарной вышки в моё окно смотрела огромная полная луна.
И тут же я услышал в коридоре шаги. Неуверенные такие, тихие. Человек словно шёл и останавливался через каждые полтора метра. Я не стал ждать сюрпризов, распахнул дверь и вышел в коридор. Навстречу мне медленно двигалась старуха. Чуть сгорбленная, сухонькая, в тёмном платье и белых туфлях.
- Мне бы Петра Алексеевича, следователя, – проговорила она.
- А по какому Вы вопросу?
- Я Анна Михайловна с Садовой, где кража. Соседка я. Видела я, кто украл.
Я пригласил неожиданную гостью в кабинет и подробно опросил. Поведала Анна Михайловна следующее:
- Вор – Колька-сосед. Живёт в той же квартире с матерью. Только уехали они дней восемь назад. Мать – к сестре в Нижний Новгород. А Колька, видно, тут остался. Но дома не появлялся. А вчера около шести вечера пьяный пришёл с товарищем, ломиком взломал замок в соседскую комнату и технику они вынесли. Часть продали, а часть в комнате так и лежит у них запертая.
- И телевизор-то они тащили, да уронили, так телевизор у него в комнате и стоит. И приёмник. – закончила свой рассказ старуха.
- Как же Вы это всё видели? – удивился я.
- Так я у себя была. Сидела тихонечко, чтоб его не спугнуть.
Я записал показания неожиданной свидетельницы на протокол объяснения. «С моих слов записано верно, мною прочитано» - уверенно вывела Анна Михайловна внизу протокола. И поставила подпись, в которой я, приглядевшись, ясно прочёл: «Аннушка».
Я поблагодарил «Аннушку», попрощался и отвернулся, чтобы надеть куртку – надо было идти в отдел к операм, сообщать о вновь открывшихся обстоятельствах. Анны Михайловны уже не было. Я был уверен, что нагоню ещё на лестнице, но она словно испарилась.
Зашёл в отдел, позвал Ноздрина. Показал объяснение свидетельницы. Вместе с вторым опером Пашей Козловым они отправились в квартиру на Садовой. А я поболтал немного с дежурным и вернулся в кабинет. Остаток ночи прошёл спокойно.
Утром Ноздрин привёл ко мне подозреваемого. Козлов пыхтел в коридоре - тащил телевизор и ещё что-то в пакетах – вещдоки. «Колька» написал явку с повинной, я допросил его и пошёл в прокуратуру, которая как раз только-только открылась, – утвердить у прокурора постановление о возбуждении уголовного дела.
Вернулся из прокуратуры, сдал уголовное дело секретарю и забыл про него. (Дежурный следователь только возбуждает дело, а дальнейшее расследование начальник Следственного управления поручает по своему усмотрению).
Я и не вспоминал про эту кражу, как вдруг спустя неделю пришла ко мне с четвёртого этажа следователь Вера Сергеевна. Ей-то и досталось в производство это дело. Пришла Вера, закрыла за собой дверь, села на стул напротив меня и молчит. Я в ответ так же молчу, смотрю выжидательно.
-Петя, – говорит Вера, – скажи мне, как же ты бабку-то опросил?
- Обычно опросил. Сама пришла ко мне ночью, сказала – всё слышала, у себя была. А что случилось?
- А ничего. Опрашивал ты её 13 ноября, так?
- Наверное, так, раз там написано. Да что случилось-то?
- А то. Пошла я в ту квартиру, допросила потерпевших, спрашиваю про соседку. А они мне: «Аннушка-то наша 4 ноября умерла».
Я ушам не поверил:
- Как так-то, Вера?
- А вот так.- И справку достаёт из паспортного стола, из которой следовало, что Горячева Анна Михайловна 1919 года рождения действительно скончалась 4 ноября 2000 года.
Следовательно, опросить её 13 ноября я никак не мог.
- Я протокол её объяснения из дела вытащила. Потому что - как в суде объяснишь, что следователь Михайлов у нас медиум и покойников допрашивает? – нервно усмехнулась Вера. – Тем более, есть явка с повинной и часть имущества похищенного у обвиняемого изъяли. И без показаний усопшей соседки дело не развалится. А это тебе на память, медиум, - и протягивает мне протокол с аннушкиной подписью.
Долго ещё этот странный протокол украшал стену моего кабинета. Так и висел между моим же фотороботом, составленным пьяными экспертами и табличкой с профессором Преображенским, предупреждающим о вредности чтения советских газет пред обедом.
А дежурить я с тех пор повадился во втором отделе милиции. Посидишь с людьми, покуришь, и листья уже перестают быть похожими на руки – просто листья. И мёртвые меня с тех пор больше не посещали.
Свидетельство о публикации №221051201394