Плата за рай глава хххvii

Уже через несколько секунд мальчик отпер расположенную горизонтально в земле дверь, скрывавшую лестницу, ведущую вниз. После того, как они с Ифрисом немного спустились – так, чтобы можно было вновь запереть за собой дверь, мальчик нажал кнопку на электрическом щите, и свет озарил коридор. Что, однако, не уменьшило его мрачности. Лестница, наклонная и местами неустойчивая, уходила вниз метров на двадцать. Проход был настолько узок, что двум людям не разойтись. Человек, спускавшийся здесь, словно испытывал некое невидимое давление. Казалось, что стены с каждым шагом сужаются, угрожают, предостерегают. Потолок был низким и создавал впечатление спуска в какую-то шахту. Ифрису все время чудилось, что он вот-вот заденет головой цементные своды. Он сжался и старался лезть очень осторожно. Физическая нагрузка усилила его и без того лихорадочное состояние. Ифрис весь взмок. Сжимал челюсти и был напряжен от прилагаемых усилий.
– Боитесь? – спросил мальчишка.
– Чего тут бояться? – Ифрису показалось, что он отдал свои последние силы, чтобы ответить на вопрос. Он предчувствовал обморок и опасался без сознания скатиться вниз по лестнице, поэтому еще крепче вцепился в перекладины.
– А ведь вижу, что боитесь, да признаться стыдитесь. Вот только стыдного в этом ничего нет. Человеку свойственно бояться неизведанного. Не говоря уже про эту дыру, в которую сама змея не пролезет. Кажется, что стены здесь живые и злые, так и норовят раздавить, а лестница в этом – ей первый помощник… Я сам в первый раз долго не решался спуститься до конца. На полпути как собьет дыхание тревога, и сомнения и страх тут как тут, сделают свое дело! Так и убегал наверх как угорелый… Да что я, здесь бывалые посетители сказывали, что впервые на этой лестнице то же самое чувствовали. Я ученик прилежный, но учили меня долго, никак не мог привыкнуть; боялся! Затем изловчился, со временем появилась сноровка, привык. Так и перестал боя… – мальчик не успел договорить, как в самом низу лестницы послышался неожиданно резкий, трубный голос мужчины, которого самого почти не было видно из-за тусклого света; судя по всему, он находился явно не в лучшем расположении духа:
– Алле, туристы! Че там, умерли, что ли?!
– Не злись, дядь Вано, в первый раз человек эту сколопендру проклятую одолевает, сам знаешь, тяжело психологически – и моральная нагрузка! – отвечал, немного заискивая, мальчишка. Ифрис заметил, что мальчик хорошо знал мужчину и не боялся ухудшить его настроение. Будто был уверен, что не накажут.
– Довольно достопримечательности разглядывать, я сказал! А то его первый раз станет последним! – И мужчина громко рассмеялся. Ифрису показалось, что эхо, отдаваясь, заставило дрожать стены.
– Бежим, дядь Вано, бежим! Почти уже на месте!.. – мальчишка не переставал улыбаться.
Вскоре они оказались в самом низу лестницы. Справа от нее находилась узкая железная дверь. Мальчик открыл ее и попросил разрешения войти. Так они с Ифрисом попали в небольшую подземную комнатку, в которой на деревянном стуле, с газетой в руках и сигаретой во рту, закинув ногу на ногу, сидел дядя Вано.
– Вы прям миссия – явились! Благодарствуйте. Уважили! – гримасничал дядя Вано. Он выждал несколько секунд, лицо его стало, как у злой собаки, которую бьют из-за того, что та не справляется со своими обязанностями. Гаркнул:
– Проходите!!! – и затем уже, когда мальчик с Ифрисом прошли мимо него, в основной зал клуба, добавил, ворча: – Ну, народ! Другие люди даже дозволения получить не могут, чтобы попасть сюда, а эти телятся!.. Не спешат… Еще бы, когда нас в этом мире не станет, пришли, лет так через двадцать! Тьфу-тьфу-тьфу, черт вас дери!..
Зал клуба был достаточно просторный, но многочисленная мягкая мебель и намеренно приглушенное освещение создавали впечатление тесноты. Справа от входа располагалось нечто среднее между барной стойкой и буфетным столиком. На нем стояла выпивка нескольких сортов и закуски, по виду, недельной давности. Тетя Валя, полная рыжая женщина лет пятидесяти, с веснушками по всему телу, с зелеными глазами, золотыми зубами, кудрявыми золотистыми волосами, хоть и не была красавицей, но зато – единственной представительницей прекрасного пола в этом заведении. Она заведовала буфетом. Конусообразная люстра относительно ярко освещала лишь пустующий центр помещения. Ближе к стенам стояли где круглые, а где прямоугольные столы. Публика за ними восседала самая разношерстная. Чем дальше – где свет тускнел и в свои права вступала темень, – тем страшнее была масть затаившегося зверя.
Когда преступники, действующие в больших городах, говорят, что надо залечь на дно, они имеют в виду места подобного рода. Здесь царили воровские законы, порок и похоть. Воздух был пропитан сигаретным дымом. Свет приглушен ровно настолько, чтобы не увидеть лишнего. Место, в котором преступление закона – цель существования, способ достижения желаемого. Образ жизни как протест существующему порядку здесь не столько приветствовался, сколько требовался. Все подземные обитатели считали это место домом, последним пристанищем, и готовы были за него удавить.
Мальчик затерялся в темноте. На секунду в голове Ифриса снова мелькнула мысль, что его, провожатого, вовсе и не было. Ифрис стоял в дверном проеме, разглядывая присутствующих и силясь отыскать Зепара. Его лихорадочное состояние достигло апогея. Он ощутил, что проделанный спуск по лестнице стал для него непосильным физическим испытанием. Ифриса бросило в дрожь. В глазах двоилось. Уши заложило. Он испытывал слабость и неимоверное желание прилечь, но инстинкт самосохранения не позволял сделать этого… Ифрис прилагал все оставшиеся силы, чтобы отыскать Зепара. Он обессилил и ему начало казаться, что это его последние часы жизни. В эти мгновения, учитывая состояние здоровья и самочувствия, никто не смог бы его разуверить, что конец близок, и Ифрис готов был немедленно расстаться с жизнью при условии, что рядом будет Зепар. Казалось, что этот «друг» – именно тот спаситель, который не даст стае здешних шакалов растерзать Ифриса.
А между тем в зале стоял гул голосов спорящих между собой людей.
– ...Удваиваю! – кричал, вставая на стул и вытягиваясь во весь рост, махая руками, коренастый маленького роста мужчина с подбитым глазом.
– Так нечестно! Да вы только посмотрите, что это за растение?! Смотреть больно! – недовольно выкрикивал другой, пытаясь не разлить пиво из кружек, которые проносил к своему столу.
– И вправду, смотрите, цветочек! Без солнца завял совсем!.. – смеялся третий.
– Зепар-ава, вернуть бы надо это чудо в то поле, где листья его зацветут, а не то и впрямь завянет, – говорил четвертый.
– Гони его! Помрет еще, а потом докажи что наши руки чисты…
– Правильно! Правду говоришь, Таалай-ава! Хоть наши руки и чисты будут, да кто нам поверит?
– Его нам еще не хватало! И без него уже на смертную казнь накопили.
– Дядь Вано, иди сюда, куда ты смотришь? Мертвецов к нам пускаешь, за что тебе платим? Гони его!..
В дверях появился дядя Вано, удивляясь и не понимая, за что его ругают. Несколько растерянный, он мешкал и не мог взять в толк, чего от него требует народ. Разобравшись, решил выполнять требование большинства. Но не успел он выдворить Ифриса за дверь, как раздался голос доселе молчавшего Зепара:
– Отставить! Остановись, дядя Вано. Спор есть спор! И он состоится, во чтобы то ни стало, – Зепар прошел, обходя столы из самого темного угла и, обняв Ифриса за шею, прошептал ему: «Не подведи меня, друг». Затем, обернувшись к собратьям, крикнул: – Спору быть непременно! Иман говорит – Иман, иди сюда. – Подросток подбежал к Зепару и тот, положив ему руку на плечо, прижал к себе, а потом развернул лицом к публике.
Зепар продолжил:
– Иман сказал, что у него ко мне дело верное и выгодное. Стало быть, надо выслушать… А наш брат всякого слушать не станет! Так пусть гость докажет, кто он и из какого теста сделан… Спор покажет его достоинство и храбрость. Конечно, если гость согласен на испытание? – Зепар вопросительно посмотрел на Ифриса.
Ифрис уже находился в полузабытьи. Его чувства притупились, и он прилагал все усилия, чтобы глаза оставались открытыми. Будучи словно во сне, он понял, что Зепар чего-то хочет от него, и согласно кивнул головой.
Выжидавшая толпа загудела. Тетя Валя забегала с бумажкой в руках, записывая предположения желающих поучаствовать в споре. Поднялся ор. Мужчины, словно дикие звери, готовые ни за что порвать друг другу глотки, повскакивали с мест, силясь перекричать стоявших рядом. Началась толкотня.
– Умрет, зуб даю!!! – кричал один.
– Удваиваю!!! – размахивая руками, кричал все тот же маленького роста коренастый мужчина с подбитым глазом, все так же вставая на стул и вытягиваясь во весь рост.
– Не устоит, увернется! – заключал другой.
– Да что вы, Мишку не знаете? Попадет! – объяснял третий.
– Бог покажет, и он же в помощь обоим, – говорил четвертый.
Когда споры прекратились и все заняли свои места, все замерло в ожидании. Мертвенная тишина воцарилась в зале. Даже тетя Валя отложила на секунду свои подсчеты в ожидании исхода спора.
Ифрис уже стоял, прислоненный к деревянной доске, не соображая, что происходит. Он лишь знал – ему сообщили, – что нельзя двигаться. Так сказал Зепар, который не удосужился объяснить, что, собственно, происходит. Более того, Ифрис даже не почувствовал яблока, которое поставили ему на голову, и не мог разглядеть мужчину с ножом, занявшего позицию в пятнадцати шагах от него.
Мишка – крупный парень лет двадцати – с размаху бросил нож, и тот проткнул яблоко насквозь и застрял в доске. После броска поднялся гомон из восторженных восклицаний, смеха, проклятий и брани, сопровождаемый битьем посуды. Он отозвался в голове Ифриса, словно барабанная дробь, выбиваемая на большом барабане. Грудь его сдавило, стало трудно дышать. Виски пронзила боль, и Ифрис упал в обморок.
Яблоко так и осталось висеть, нанизанным на лезвие ножа.