I Часть

Знаю свой род не глубоко. И только по материной линии. Но то, что знаю, из многочисленных рассказов двух дядь и мамы, напишу.
Мой прадед Бекбулатов Хасан, как утверждала мама, татарин. Потомственный князь, из города Грозный. Он будучи ещё молодым человеком, полюбил  служанку и просил отца благословить на брак. Отец очень крайне был возмущён, и понятно не благословил. И был большой скандал. Они взялись за руки и убежали из дома. Он был очень большой и мощный, а она маленькая и худенькая. Бежали в город Николаев, и пытались осесть там. Он как то вечером ехал по набережной  на пролётке, и увидел, как простые люди побежали толпой к морю по чьему то сигналу. Каждый имел чем то занятые руки. Хасан велел возничему остановится и стал наблюдать. Он не знал, что это за люди и куда они побежали. Но вдруг из укрытия выскочили конные казаки, и стали плетьми сечь этих людей. В поле зрения деда, попала беременная девушка, которую хлестал один из казаков. Хасан был очень сильный, и в два прыжка оказался рядом и, дёрнув за руку, свалил наездника с лошади. Набросились казаки и, скрутив заступника, оттащили в участок. Его обвинили в оказании помощи восставшему экипажу военного крейсера «Потёмкин». Корзины с углём и едой оказались у родственников и сочувствующих. Они хотели загрузить три подошедшие с Потёмкина шлюпки. Это был июнь 1905 года. Отец Хасана не заступился за сына, сразу поверив в его участие, ссылаясь на восстание сына в семье. Он отрёкся от него. Хасана посадили, а потом сослали в Сибирь. Там он, оказавшись с политическими, уверовал в силу и правду их учения. Семь лет он провёл там. В тринадцатом бежал, и в 1917 был уже ярым революционером. Говорят, что Ленина он в ссылке не встречал. В каком именно месте он находился, мне не известно. Какие именно герои революции окружали его, я не знаю. Но он был самым настоящим героем революции, это мне известно. От командования полком, он дошёл до командира туркестанского военного округа. У нас во дворе было чугунное ядро, которое он привёз на память. А ещё были царские золотые монеты, спрятанные в верхней планке большого старого шифоньера. Но об этом позже.
Во въезде в город Чарджоу, была крепость, которую почему-то называли Комсомольской. Крепость защищалась не долго. Всего один выстрел, и из старой ядерной пушки. Хасан рассказывал что оно летело так наглядно, что полк успел расступится. И ядро, упав, прокатилось до последних конных рядов. Про утреннее наступление, те кого называли басмачами, наверное, знали, и результат был, очевидно, очевидным.  Попав в эту глиняную крепость, не нашли ни кого. И ничего. Всё и все уже эвакуировались. Я помню только остов этой крепости. Рядом с ней, после всего, построили кирпичный завод и переработали за десятки лет всю глину на кирпичи.
В какой-то из пяти войн, которые он прошёл, ему взрывом обезобразило кисть левой руки. Перемотали наспех, и долго не было возможности поменять повязку и оказать медицинскую помощь. Кисть срослась, как смотали. И два пальца срослись вместе. Указательный и средний. Они не сгибались уже никогда.
В великую Отечественную Войну, он был комендантом амударьинского моста. Через этот мост шла непрерывающимся потоком помощь. От хлопка до всего остального, включая новобранцев туда, дети и раненые от туда. Было совершено семнадцать попыток взорвать этот мост. Единственную ниточку, связывающую Туркменистан с Россией. Но все попытки были пресечены. До сих пор по нему ходят поезда.
Хасан на фотографиях очень строгий и серьёзный. Усы большие и закрученные в верх. На его фоне все маленькие. Мама рассказывала, что он до последнего вздоха любил свою жену. Стриг летом в жару всех соседских собак, назначая время, ссылаясь на обед и возможные дела. Он никогда не забывал во сколько приведут ту или иную собаку.  А обедали всегда строго в одно и тоже время, столовые предметы положив правильно, стол накрывался полным чином. От супницы до розеток с вареньем и ложками, ножами и вилками разложенными правильно. Он был сторонник порядка и долго дурашливости и болтовни за столом терпеть не мог. Он давал зайти можно сказать далеко, и двумя сросшимися пальцами стукал по краю стола примерно раз в пол года. Все крышечки звякали и большой овальный стол, словно подпрыгивал от тяжести удара. Но никогда ни кого не оскорбил и не ударил. Умирая он спросил, у жены улыбнувшись:
- Правда, мы с тобой очень хорошо прожили жизнь?
Она поцеловала ему руку и стараясь не заплакать ответила:
- Правда, Хасан.
Он так и умер глядя на неё. Она умерла через неделю, не в силах от горя даже есть и пить. Перед тем как уйти в мир иной, она подозвала мою беременную сестрой, и брошенную шестнадцатилетнюю мать, и стараясь по тише сказала где у них золото. Мама говорит, что только одна тетя Галя слышала. Делая вид, что не слышит. Мама после похорон выбрала  день и час, поставив табуретку, полезла в указанное место. Планка была оторвана, и плохо пристроена на место, золотых монет там уже не было.
Ещё через неделю, между их могил умер и пёс. Который боготворил своих хозяев.
В единственной из семи, русской школе в Саяте, в которой я учился, был маленький уголок, где висел портрет моего прадедушки Хасана, и большой лист за стеклом рассказывал о легендарном человеке. Его именем и была названа школа. Помню, нас вывели с сестрой на линейке, и директор, положив нам на головы ладони, что-то кричал торжественное. Про нас он сказал, что в этой школе учатся правнуки великого Хасана Бекбулатова. Сестра была на три года старше. Но мы были одинаковые ростом в то время.
У них было двое детей. Моя бабушка Муфариха в жизни Мария, и её брат Шавкет. Саша.
Мария родила пять детей. Ринат, Марат, Марта и не помню ещё двух имён мальчика и девочки. Они умерли ещё детьми. Девочка, по-моему, от коклюша, а мальчик всё лето бегал и уверял почти радостно:
- Виноград поспеет, я умру!
И лёг на пол когда виноград поспел, и умер. Шок был огромный. Ни кто ему не верил. 7 по моему лет мальчику было.
Ринат родился до войны, после родился Марат, и замыкала рождаемость мама, родившись в 1949 году.
Всю войну бабушка помогала фронту, чем могла. А могла не много. Отдать свою кровь. Говорят бабушка так часто сдавала, что начала падать на хлопковом поле, на улице, дома. Она отучилась ещё на фельдшера до войны, но хороня детей, становилась проще и проще. Ничего о её работе не знаю. Насколько я помню, она продавала на рынке безрукавки которые её научил шить брат. И всякую мелочь, от сшитого на швейной машинке, до выращенного в своём огороде. Шавкет в войну был лётчиком, и однажды вёз генералов и ещё каких то особенных лиц. Самолет потерял управление, и лётчик с большим трудом посадил в лесном массиве самолёт. На захваченной территории. Все остались живы. Дядя Саша получил 15 лет и сел, и семь лет тетя Заря моталась по всем уголкам Страны, добиваясь справедливости. Был пересмотр. Дядю Сашу освободили. Винт лопнул в воздухе. Это вина завода. Тех, кто должен отвечать за свой брак, наверное, ответили. Дядю Сашу после реабилитации и медосмотра, пригласили в гражданскую авиацию. Летать. Он не сел больше за штурвал, но предложение отчасти принял, став диспетчером полётов. Очень они с Зарей были близки. Помню сквозь годы, как они зажигали. Мы всей роднёй сидели у них во дворе за длинным столом, и пели, ели, о чём то говоря. Мы дети жили своей жизнью, быстро наевшись, играли во дворе в прятки и в войну. Помню, Заря выкрикнула:
- Саша танец!
Взрослые, видимо зная, что будет дальше, стали спешно убирать со стола, ставить прямо на землю и радостно кричать. Дядя Саша рывком освободил стол от скатерти, все, что не успели убрать, загрохотало и зазвенело разлетаясь. Тётя Заря очень красиво танцевала, взлетев на стол, а дядя Саша играл на аккордеоне, стоя на одном колене, и выглядел очень счастливым, только каждый раз, когда Заря танцевала, у него текли слёзы. Передо мной он в белой рубашке и чёрных брюках, седой чуб, аккордеон и восхищённые глаза. Все, наверное, завидовали их верной и нежной любви. Все наши мужчины гуляли от своих жён. Дядя Саша никогда и ни разу не изменил тёте Заре. Он вообще был самым лучшим из всех кого я встречал. Да к тому же шутник и хохмач, каких поискать. И по-моему, такого остроумия не найти всё равно. Только двое из мужчин в нашем не потерянном роду, смогли любить по настоящему. Хасан, и Шавкет. Отец, и сын.