XXI - Часть

О нём я слышал, как о нём в тех краях слышали все. Но узнал его так близко, думаю один я. Он сутками выговаривался мне, словно ждал всю жизнь. Владимир Иванович Тимофеев. Уроженец города Первомайска, рождённый 1969 году. Человек убивший в Питере двух Чеченских авторитетов в борьбе за вещевой рынок в одном из районов города на Ниве. Ему тогда было 22 года. Он один их встретил в арке, спросил прикурить и мгновенно убил. Одного одним ударом с низу в сердце, другому наотмашь перерезал горло и, схватив за волосы нагнул и вонзил в спину нож, опять попав точно в сердце. Тимоха не убивал до этого, всё сделал интуитивно. Он рассказывал, что знать не знал, как это всё будет выглядеть. Но был уверен и спокоен, что он их уделает. Он рос хулиганом, и много дрался, в армию попал в строй бат. И всю службу сражался с черными, которых там было больше чем русских в десять раза, и доходило до ломов и лопат. Сам лежал в госпиталях раза три, но больше отправлял на больничную койку. Офицеры были только рады такому противостоянию. Ибо ни чего не могли поделать. Вова развил при такой жизни волчий инстинкт, невероятную скорость и мастерство убивая выживать. Чурки все два года не много ни мало старались убить его, роняя сверху полные носилки на парня, вёдра с цементом, и сталкивая его с седьмого этажа. Он пролетел два этажа, и повис рукой на люльке, порвав сухожилия. Его били чёрными толпами, и врачи в госпитале говорили, что он, не жилец. А он поднимался, быстро заживал, и приходил ночью с двумя прутами арматуры один к ним в спальное помещение. И там стоял дикий визг и страшные крики.
После убийства Чеченских бандитов, братва дала Тимохе денег, и велела залечь на дно где то в глубинке. Володя уехал к родному брату в Белгород. В глухую деревню. И устроился там с женой Леной доярами, ибо другой работы не было. Была перестройка, ни кому не платили. Всё рушили и всё рушилось. Вова, привыкший, если взялся, то делай красиво – стал лучшим дояром в начале района, а потом и области. У Лены от первого брака была маленькая дочь Настя, и родилась вскоре Даша. Бабай был лихой, и любил забухтеть с друзьями и погулять. Там быстро все поняли, что Тимоха снесёт любого, и образовалась благоприятная и уверенная атмосфера. Володины Питерские браты ту войну проиграли, и Чечены выбили всех. Возврата не было, хоть его ни кто не ментам, ни горцам умирая не сдал.
Периодически приезжая в родной Первомайск, Тимоха любил забраться на самый большой террикон в округе, и встав под огромным крестом на вершине, раздувая ноздри, полной грудью вдыхал неповторимые просторы и сам дух Донбасса, взирая с благоговением на поросшие деревьями  овраги и голые холмы, раскиданные по долине шахтёрские посёлки и хуторки. Он любил эти бескрайние степи, он черпал в них Свободу. Часами, наслаждаясь горизонтом, то позолоченным восходящим солнцем, то  багровеющим и угасающим к ночи. Он знал, что скоро начнётся война. И он вернулся обратно, домой. В Первомайск. Владимир Иванович Тимофеев был воином, и знал, где должен быть, когда всё начнётся.
Последние годы он открыл строительную фирму, и практиковал в основном бетонно заливочные работы. У него всё здорово пёрло. За два года до войны, у него уже был джип, офис, и куча техники. Он сам мог собрать по чертежам любую конструкцию, и завязать любое самое сложное армирование. Снимал дорогой костюм, засучивал рукава белоснежной рубашки, и весь угваздовшись доказывал и показывал своим работягам, что можно собрать и эту, казалось бы, не собираемую хрень. 
Когда начался, кипишь на Майдане, он уже ни чего не имел. Что заработали в России, проелось, пропилось и потратилось за эти два года, что прожили в Первомайске до войны.
Как только всё началось, Вова пришёл на ближайший блок пост, с настоящей японской катаной, бухой и весёлый. Он прошёл абсолютно, всё от Славянска до Дебальцево, что происходило В Луганской области. В Краматорске он потерял всю свою первую роту в сорок шесть человек, сам был контужен и завален землёй, и каким то образом выжил. После этого винил себя нещадно до инфаркта и больницы. Хотя был категорически против там занимать позицию, указывая что танками здесь всех и раскатают. И их раскатали именно танками. После этого он не смог больше воевать с Алексеем Борисовичем Мозговым. Считая, что это он виноват в гибели его ребят. Пьяный он всегда и обязательно поднимал за них тост, называя тех ребят настоящими друзьями. И поминая поименно на память, человек до двадцати. Иногда по его лицу текли слёзы. Ещё говорил что не может простить Мозговому, что пока они сражались, он со своей охраной грабил банк. И когда того убили, Бабай лишь перекрестился: - Бог всё видит.
Когда украинские войска подошли к Первомайску, родной город защищали двадцать семь казаков Дрёмова, среди них был и Бабай со своим пока ещё взводом, больше похожим на отделение. У них не было ни одного гранатомёта. Стрелковое, и гранаты. Они вышли к окраине, и заняли оборону. Когда завязался бой, ребята выкручивались, как могли, прячась от танков и БМП за домами и в них. Но вот стали снимать с убитых ими укров, наплечную артиллерию, и дело пошло веселей. Саню Громова, который из окон девятиэтажки работал с СВД, выкуривали из танка, разбив весь дом. Он бегал с винтом по этажам и то и дело производил выстрел. Когда его глушануло второй раз, и из ушей потекла кровь, он блюя и шатаясь, поменял дом и продолжил от туда. Саня Фермер убил за раз шестерых солдат одним автоматным рожком, выскочив из за гаражей прямо на бегущих на него, и просто успел первым нажать на курок водя автоматом. Бабай их не считал, но говорит примерно пятнадцать – семнадцать всего за весь день. К вечеру целая регулярная Украинская армия отступила от 27 бесстрашных казаков. Те получили ранения и кантузии, но все до единого остались живы. Так Бог наградил их за храбрость. Бабай говорил что был приказ оставить город, и все оставили его. Кроме двадцати семи ослушников. Поэтому у них не было ни какой огневой поддержки. Поэтому их за это так ни когда и не наградили. У Бабая так до конца ни одной медали и не было. Хотя на пару, а то и тройку крестов, наверное, заработал. Но вот кресты и медали стали получать все вокруг кроме него и его ребят. Бабай набрал себе роту в почти сто человек, получил звание майора, и им стали затыкать все дыры. Более лихой и многострадальной роты в луганской области, наверное, не было. У Бабая восемьдесят процентов казаков были судимыми. Двенадцать человек из-под расстрела, которых он забрал на поруки. Ему звонили сами командиры со всей Луганщины, желая спасти какого-то, в общем, не плохого пацана и воина, которого за мародёрство, кражу или изнасилование, по статье за номером 5, по законам военного времени было решено расстрелять. Бабай прыгал в свою ниву, и летел за своим новым смертником. Он разговаривал примерно одинаково со всеми:
- Ты понимаешь, что ты уже труп? – Смотрел он страшно в глаза арестованному.
- Понимаю батька.
- Если я тебя заберу к себе, ты сдохнешь за Родину, где и когда я скажу. Понял, нет? – Опять нависание всей своей мощью над как правило избитым до невозможности и раздавленным человеком, готовым завтра сдохнуть от пули своих, за поганое дело.
- Понял батька.
- Если я замечу что ты сачкуешь или очкуешь в бою, я убью тебя сразу. Понял, нет?
- Понял батька.
- Если я злой с похмелья на весь мир, или просто по пьяни, захочу тебя застрелить, я тебя застрелю. Понял, нет?
- Понял батька.
- Тебя уже нет. Твой приказ о приведении в исполнение, будет у меня без даты, но с подписями. Если в течение года ты останешься жив, не погибнешь в бою, и я буду тобой доволен и не пристрелю тебя как то, мы сожжём на фуй эту бумажку, нафуяримся всей ротой, под шашлык из кабанятины в честь твоего второго рождения, и ты мне ничего не должен. Даже можешь писать заявление, и физдовать на все четыре стороны.
- Правда, батька!?
- Ой, не радуйся дурак. У меня ещё год прожить надо. Готов со мной хоть в ад?
- Готов батька родненький! Верой правдой служить буду! Сына твоим именем назову, если жив буду! Вернее человека не сыщешь, батька!
- Ладно. Иди, умой рожу. Поехали.