Один снова

Алия уехала. Хотя и воспринялся ее отъезд с некоторым облегчением, но и осадок нехороший остался от несправедливости по отношению и ко мне, и к моим родным. Это был плевок во всех, даже в тех, кто не был нам родственником, в тех, кто не смотря на невежество, тянул Алию в общество , пытался адаптировать ее в среду среднего, но образованного класса, в среду рабочего коллектива. Даже те, кто не был связан ничем с Алией, но жил рядом, знал нашу семью, при встрече заверяли меня в том, что я не должен переживать по этому поводу, и мне лучше быть одному, чем с такой женщиной . На душе было пакостно, червь сомнения в своей невиновности точил и не давал покоя. В свою комнату в общежитии я не мог входить без содрогания. Естественно, жил у своих, хотя и спальня наша по ночам была думками полна. Как - то подрастерялся я, как никогда до этого был одинок при множестве народа рядом.Родные, особенно сестра, видимо, понимали мое состояние.Миша стал еще ближе, на работе старались не напоминать о прошлом, даже клиенты постоянные относились как - то иначе, бережнее. В нашем поселке, как и во всем районе, в основном, все знали всех, связанные родственными отношениями, работой или простой дружбой, и тем более, медиков скорой помощи, ведь обслуживать приходилось больных со всего района. Галка пыталась все - таки подружить  меня со своими подругами, с которыми я уже был знаком, чтобы мне не быть холостяком и завести свою семью, но не мои они, эти подруги были, не мне предназначенные. Со временем работа и отношения с коллегами скрасили переживания, я даже успокоился, снова стал таким, каким должен быть. Время залечивает, ранки подзарастают. Алия, как я считал , была ломтем откушенным, но выплюнутым, из - за привкуса плесени. Я, как и раньше, не чурался компании, пел песни, баян и гитара развлекали тех, кто этого хотел.На работе тоже все шло своим чередом.И радовала больше всего работа, ведь когда все получается, когда нет ошибок, хотя не может их не быть, они есть всегда, главное - исправлять их, уже только начав совершать, когда с коллегами взаимопонимание, как в связке альпинистов, жизнь хоть и не медовая, но и не прокисшая. А до того момента, о котором я сейчас расскажу , так и было.
.      Однажды я шел утром на работу сменять Михаила, как раз была полоса, когда наши смены не совпадали. Михаил, передавая смену, попросил меня без раскачки сразу же выехать к больному ребенку. Заболел трехлетний сын нашего педиатра, женщины со вздорным характером и конфликтной в коллективе. У ребенка инфекционное заболевание. К ней скорая уже дважды выезжала за ночь. В первый приезд из - за недоговорок матери инфекция не была заподозрена, и была оказана соответствующая помощь , основанная на рекомендациях самой матери. Она же педиатр, и мы, фельдшера, должны прислушиваться к советам врача, специалиста в своей области. Но через время поступил повторный вызов. Михаил поставил диагноз " Кишечная инфекция" и предложил срочную госпитализацию ребенка. Мамаша согласилась, но попросила дать ей время для приготовления детского питания и сборов в больницу. Опять же, исходя из должности матери, Миша согласился, но так как время уже было утреннее, и смена его заканчивалась, он предложил ей подождать пересменки, и уже я отвезу ее с ребенком. Вот и не стал я рассусоливать, кофе традиционный пить, сели с водителем в машину, поехали за больным. В дорогу собрался и муж , отец семейства. Я сразу предупредил, что вдвоем им ехать не обязательно, так как при транспортировке инфекционного больного существуют определенные правила, что назад домой ему придется ехать другим транспортом, но не был услышан. Приехав в приемное отделение и исполнив все формальности, после которых ребенок был госпитализирован, собрались в обратный путь. Родители пожелали ехать с нами. Я напомнил о своем предупреждении в начале пути и отказался их брать.Нагло они загрузились в салон.Водитель возмутился, так как именно он должен будет производить санобработку по приезду домой, положенной в таких случаях. Дело даже и не только в этом.Наглое поведение их само по себе требовало наказания, но наказание на основании законных инструкций. Видя, что водитель даже не думает заводить двигатель машины, о чем именно я попросил его, запретил трогаться с места, пока непрошенные пассажиры не освободят салон. Сейчас, спустя 30 лет, я не осуждаю себя за принципиальность, проявленную тогда. В общем, высадил я их. В этот же день от лица оскорбленной мною женщины поступила жалоба на имя главного врача района, где указывалось - " фельдшер скорой помощи " не исполнил до конца свой долг ", так как не захотел взять  их обратно в машину , чтобы доставить домой после госпитализации их ребенка в инфекционное отделение областной больницы.Это была правда, которую даже опровергать было как - то неудобно. Но опровергать пришлось. Я написал объяснительную и еще больше укрепился в правильности своего поступка. Если бы мамаша - педиатр, которая больше меня должна знать о болезнях детей, попеняла мне на то, что я мог бы и довезти их с мужем до дома, соблюдая солидарность с коллегой по работе,  но не жалобой, я , наверное, все же извинился , хотя бы из вежливости, но теперь я, даже если бы мне грозило увольнение, никогда не пошел бы на сделку с совестью. Я был возмущен неимоверно. Поддержали и коллеги, так как малую квалификацию жалобщицы знали все, и уже в это время она была на грани увольнения. Я был оправдан и продолжал работать. Но женщина не успокоилась. Спустя небольшой промежуток времени приехала комиссия из края, с очередной разборкой по очередной жалобе.На этот раз в жалобе было указано на отсутствие с моей стороны вообще какой - либо помощи. Было написано, что я вообще не довел их даже до приемного покоя, а высадил возле ворот больницы и уехал. Это уже была явная беспардонная ложь, которая тут же была опровергнута и моим водителем, а потом и дежурными в тот день медиками приемного покоя. Все были возмущены этой кляузой, даже сами проверяющие. Затишье длилось недолго. В один из дней меня снова вызвали на ковер. На этот раз вместе с Михаилом. Журналистка областной газеты приехала разбираться уже по жалобе не только на меня, но и на зятя. В жалобе говорилось, что Миша с ночного вызова до утра не предпринял никаких действий по госпитализации ребенка.Мы разговаривали в актовом зале поликлиники, сначала с Мишей и жалобщицей, затем с глазу на глаз нас с журналисткой. Все говорило о лживости горе - педиатра, но это не успокаивало газетчицу, ей нужна была разоблачительная статья. Она, журналистка,  решила идти другим путем и предложила мне просто всенародно извиниться. Возмущенный ее предложением, я предложил сделать это ей самой, признаться в том, что она лично виновна перед мамашей.На ее вопрос, в чем ей виниться, я ответил, в том, в чем и мне, то - есть ни в чем. Уехала писака, а через несколько дней , в очередном номере газеты , была опубликована статья о моей и Мишиной черствости и некомпетентности в области медицины.Газету я увидел, прийдя на работу. Реакция, как у меня бывает на такие события, всегда бурная. Не раздумывая ни минуты, направился в кабинет главврача. Он прочитал статью и с безразличием заявил : " Не обращай внимания, мы - то знаем правду". Сказать, что он выстрелил в меня из пушки в упор, ничего не сказать. Я , обретя дар речи, заявил : "Пока не увижу в этой же газете опровержение, на работе меня могут не ждать!". Начальник мой отреагировал немедленно. " Что такого страшного произошло? Каждый день на кого - нибудь из нас жалуются, все будем ультиматумы выдвигать? Иди , работай!". Я попытался обьяснить мое возмущение последующей реакцией на мой визит к больному, знающего меня с сопливого детства, и прочитавшего эту статью.Я уже упоминал о всеобщем знакомстве по всему району, где в каждом населенном пункте хоть одна семья, но знала меня не понаслышке в общем, я шел на принцип, а принципов никогда не менял.
.    Вопрос разрешился неожиданно. Каждый год по весне животноводы района выгоняют скот для выпаса на горные плато, где травы изобильны и калорийны. В горы выезжают семьями, доярки и скотники, чабаны и конюхи. Для их медицинского обеспечения выезжает и бригада медработников районной поликлиники. Главный врач решил схитрить. На статью в газете надо было отвечать, он и ответил. Из статьи " по вашим письмам" выходило, я наказан. Наказание заключалось в откомандировании меня обслуживать животноводов на летних выпасах. Зарплата оставалась прежней, плюс командировочные, плюс процент к зарплате, выделяемый от каждого колхоза. Я согласился поехать, но с условием : к моему возвращению ,осенью, будет опровержение на лжестатью.
.         Командировка началась с очень занимательного путешествия. Водитель поликлинического козлика, друг и сосед моих родных, семья которых была уважаема и многочисленна, должен был везти меня со всем медицинским скарбом к месту работы. Собираясь ,мы заранее знали, что спешить не будем и одну ночь проведем просто на природе, отдавшись созерцанию гор и поддавшись родному Бахусу. Погрузившись, выехали по более короткому от нас пути. Дело в том, что путь к подножию Эльбруса от нас короче , хотя и не на много, через Кавминводы, а из города нашего он ровно такой же по другую сторону. До Учкекена были давно знакомые и изьезженные места, тоже красивые, тоже богатые , но знакомые.Из прославленного всеми поэтами, побывавшими в этих местах , Кисловодска, пошли места менее известные мне до этого дня. Горы обступили петляющую дорогу со всех сторон. Эльбрус, казалось, уселся на обочине этой дороги и наблюдал жизнь горцев, привыкших к его постоянному присутствию и посматривающими в его сторону только для того, чтобы убедиться - с его отрогов ненастье пока не угрожает. Из Учкекена достаточно быстро доехали до поворота на горную каменистую , постоянно поднимающую машину поближе к небу, полоску дороги. Пустынные склоны , пока еще не обжитые даже чабанами, но уже слышащие их окрики на недавно пришедших сюда овец , пригнанных пастухами на летний откорм травами Олимпа. Весна была в самом разгаре и на всех участках, которые не облюбовал для себя камень, травы, сочно - зеленые, жирные от постоянной утренней влаги, питали животных своими сочными деликатесами. По сторонам, то слева, то справа притулились по отвоеванным травой плато колхозные кошары. Чабаны , как стражи порядка, ждали нашу машину почти на каждом повороте. Они приветливо махали руками и приглашали остановиться. Как я узнал позже , этот ритуал разгона скуки прижился в этих местах прочно. Мы останавливались, выходили из машины и стойко выдерживали уговоры отдохнуть полчасика и выпить со скучающими чабанами по стопарику чая. Мы с Виктором объясняли свой отказ тем, что пока еще не доехали до места назначения и поэтому не устроены.Нас ждут, поэтому неудобно будет появиться обпившимися предложенным чаем. А дорога снова вверх и вверх, хотя , исходя из того, что и вниз она ныряла, кажется , что особой высоты мы не набираем. Наконец, мы доехали до ущелья, по обеим сторонам которого и расположились животноводческие фермы именно нашего района. По стороне , приведшей нас до развилки , находились основные руководящие силы , контора, медицинский центр, молокозавод и единственный магазин. Доехав по краю ущелья до двухэтажного здания конторы, мы узнали от уже приехавших раньше нас коллег то, что мой медпункт находится на другой стороне ущелья, как раз напротив того места, на котором сейчас стоим.Отсюда даже домик барачного типа, длинный и белый виден. Вот туда и надо.Попрощались, поехали назад до развилки по дну длинного ущелья ,с протекающим ручьем чистейшей хрустальной водицы . На этой стороне ферм было больше, они расположились неподалёку друг от друга, с длинными бараками и иногда с одиночными домиками рядом с загонами для скота. Свернув к виденной с другой стороны точке, подъехали к бараку.К нам вышел пожилой абазинец, крепкий мужичок с бородкой и голубыми глазами. Я даже удивился чистоте их голубизны.Представились. Азрет был зав. фермой. Отчества не приняты у них, поэтому и я со временем привык обходиться без отчества. Заведующий показал мне две комнаты в начале длинного коридора. В одной из них я должен обустроить медпункт, другая для моего проживания. С Виктором разгрузили нехитрый мой багаж: постельные принадлежности, баулы с одеждой, аккуратно упакованное нехитрое медоборудование и ящик с медикаментами.Ключ от простого амбарного замка Азрет сразу отдал мне. Свою комнату он посоветовал, если пожелаю, тоже замкнуть, но необходимости в этом нет, пропасть что - нибудь у них здесь просто не может. Я поверил словам его сразу, слово горца - закон. Разгрузившись и распрощавшись до утра, выехали наугад по дороге . Это было плато ,шириной не более километра.По одной стороне оно обрывалось отвесной скалой, далеко внизу проходила трасса, по которой мы еще недавно ехали сюда.По дороге мелкими тараканами ползли автомобили, марки которых можно было только угадывать с такой высоты. Под нами же, ниже уровня плато, парили орлы, и даже они смотрелись странно, привычные рассматриваться только задрав голову вверх.Из скалы , непонятно как и чем вцепившись в скальный камень, свисали, почти параллельно к земле, деревца. Позже я понял, что это рябина, хилое деревце с огромной жаждой жить, не смотря на игривый ветер, занесший семя рябиновое на погибель от солнца и жажды. Оно жило, а позже я видел и даже пробовал плоды стойкой рябины.Мы долго сидели на краю пропасти и смотрели  на открывающийся отсюда вид Эльбруса, у подножья пьющего воду бурной речки, для которой сам же и дал ее из таявших ледников, выше леса лесного ореха, перемежающегося исполинами  лиственных и хвойных пород , с грибными и ягодными угодьями, живностью заповедной , перешедшими в скалистые уступы, то там, то здесь прорезанные потоками ручьев, ставшими позже рекой . К вершине ближе Эльбрус прикрывает то один свой бочок, то другой кружевами облаков, клубящихся и ищущих свое место. Их кроя пока не хватает на всю бурку для величавого двуглавого колосса,  но все новые лоскуты добавляются, сшиваются в мягкую, но надежную накидку джигита. На Эльбрус отсюда можно смотреть часами, не боясь пресытиться однообразием, его облик меняется каждую минуту. Но надвигался вечер и мы поспешили найти  место для ночевки.Спустившись во впадину, нашли полянку с густой травой и цветами, соцветиями и многообразием создавшими ковер, сотканный щедрой рукой Всевышнего. Воздух такой лёгкий и мягкий, что вливается в легкие сам собой, как Родниковый ручеек.Расстелили дастархан, разложили нехитрую закуску, а пить спиртное и не хочется вовсе, пить хочется окружающую прохладу, которая успокаивает лучше любого лекарства. Но темнота опустилась, выглянули звезды, которые кажутся ярче и крупнее, чем те, которые видишь в долине. Они совсем рядом, руку протяни и собирай в подарок любимой. Нет здесь любимых наших, я да Виктор, да небо в угольках. Налили в открученный габаритный стакан, рюмки - то забыли. Аппетит разыгрался, оказывается, нешуточный, подмели все, что было съестного, и крошки подобрали. Улеглись на расстеленное одеяло рядышком и долго еще говорили обо всем.Вспомнили и Алию. Виктор часто сталкивался с ней, жили же по соседству, и работали рядышком. Пришли к выводу, что я плохой воспитатель, а жену требуется воспитывать обязательно. " Нельзя быть мягким с ними, - философствовал он, - иногда и кулаком по столу, а то и по лбу надо стукнуть. Ты слишком сюсюкался с ней, потакал прихотям.Она звонит на работу тебе, ты и срываешься, летишь устранять проблемы, ею придуманные. Ничего, поумнеешь. Вот вернется когда, а она обязательно вернется, от таких тюфяков жены не бегают, берись за ум и воспитывай.Красивая она у тебя, вот и пользуется этим". Что мог я ему ответить, да ничего, наверное он прав. Я только вздохнул и поставил точку. " Не приедет она, не отпустят родные".
.        Проснулись рано, только солнышко первые лучики с перевалов выглянули. Было достаточно прохладно, вылезать из под курток и одеял не хотелось, но надо. Собрали пустой дастархан, перед этим выпили  по стопке из оставшейся в бутылке водки.Виктору не нужно было сразу возвращаться домой, ему еще надо кое - что сделать на центральной стоянке, поэтому пятьдесят грамм для сугреву не мешали.У барака нашего распрощались. Он уехал, я занялся оборудованием медицинского пункта. Расставил немногочисленную мебель, после того, как  все протер влажной тряпкой с дезраствором и вымыв  им же полы. Разложил и расставил биксы с перевязочным стерильным материалом, стерилизаторы, по полкам небольшого шкафчика разложил медикаменты. Все это заняло не более часа, да и то только потому, что делал это не спеша. Сел за стол и понял, сдохну от скуки. Работа в кабинете - не мое. Вышел на улицу. Окружающий пейзаж что - то перестал радовать.Вокруг были постройки скотных загонов и загончиков, карда для дойки находилась в отдалении и оттуда доносился шум движка мехдойки и голоса доярок, перекликающихся со своими подопечными. Пошел на шум. Дойка уже заканчивалась, коровы по одной уходили в сторону пастбища, скотники готовили лошадей , седлая их. Первый день у меня длился долго.На завтраке в общей столовой повариха поднесла мне огромную чашу с дымящейся похлёбкой. Запах придавал аппетит, но размер посуды испугал. Пища была вкусной, но съесть все мне точно было не под силу.Рядом со мной мужчины хлебали точно из таких же тазиков.Я спросил повариху, нельзя - ли посуду для меня найти чуть поменьше, но она успокоила тем, что сообщила : " Мужчина должен кушать, иначе какой же он работник!". Уела и заткнула, кому же хочется себя не мужиком признать. Конечно я , как не старался, не осилил всего, что в чашечке было, хотя и вкусно, но много. Женщина успокоила : " Ничего, привыкнешь, посмотри вон на наших мужчин". Я посмотрел. Они, управившись со своими мисочками , с удовольствием обгладывали с помощью ножей говяжьи кости, счищая с них мясо до блеска последних. Здесь же я перезнакомился с доярками, сидящими во время еды за отдельным от мужчин столом, со всеми скотниками. Все они оказались очень даже милыми, дружелюбными, и я уже не предавался унынию по поводу моего пребывания здесь. Тем более, заведующий фермой на мою просьбу дать мне коня для объезда шести точек, которые я должен был обслуживать, сразу же дал и коня, и сбрую для него. Не откладывая в долгий ящик, я помчался к своему теперь коню.Нет, и это оказывается мое, надо только двигаться больше, не закисать, сидя в помещении.
.      Выпросив у Азрета хурджин, поместив в него медицинскую сумку, пошёл седлать своего Эльбруса.Ко мне подошел молодой абазинец и представился ветврачом.Зовут его Волятдин, и он каждый день объезжает те же точки, которые так - же и мои.С радостью принял предложение объединиться, вдвоем же веселей, да и опытней меня он, вернее я , по сравнению с ним, птенчик , не научившийся летать. Волятдин показал мне премудрость седловки коня именно в горах, которая здесь имеет огромное значение. Неправильно заседаешь, и на спуске съедешь вместе с седлом на шею, а на подъёме на круп коня, что ему не принесет удовольствия , и он может возмутиться и повалять тебя по камням. Вернее валяться ты будешь сам.
.       Эти наши объезды стали ежедневными. Приезжая на очередную точку , мы разделялись. Волятдин шел к загонам для скота, где производил необходимые действия по лечению своих пациентов, мычащих, блеющих и ржущих. Работы у него, не в пример мне, было много. Какой - то буренке нужно камень, застрявший в копыте и поранивший  его, извлечь, какому - то теленку, недавно родившемуся, надо помочь стать здоровеньким и веселым, какому - то жеребчику нужно обработать потёртость от неправильно пристроенного седла. Всего не перечислишь. У меня же , кроме разговоров с доярками и редких жалоб от них на простуду или головную боль, и помощи в даче обезболивающих препаратов, работы не было. Обойдя точку и поняв свою бесполезность, шел к ставшему хорошим товарищем, ветврачу. Засучивал рукава и помогал ему, чем мог. Завтракали и обедали мы с ним там, где заставало нас это время. Точки не были многонациональны. Села в наших краях разделены, есть чисто карачаевские, абазинские и черкесские. Поэтому и кушали мы то карачаевскую , но чаще абазинскую кухню, а она различна. Например, абазинская либжа, которую я пробовал еще будучи студентом на свадьбе наших друзей, нравилась мне неимоверно.Но ее надо уметь и подать и кушать. В первый раз, увидев на столе обыкновенную кашу, я удивился, свадьба же, а тут каша без ничего.Объяснили, показали , я готов был есть либжу каждый день. А весь секрет в подливе и в том, как обмакнуть невкусную кашу в подливу и отправить в рот.Любая пища отвергается нами из - за неумения ее скушать. Любая национальная кухня получает тем больше плюсов, чем правильнее тебя научат ее употреблять. У карачаевцев тоже кухня разнообразная и вкусная. Одни хичины, с одним названием, но с разнообразным вкусом, в зависимости от начинки.
.     Увлекся я что - то деликатесами, а это чревато слюноотделением. В общем, притерся я, даже нравилось объезжать по очереди все животноводческие точки, разговаривать с разными людьми, общаться тесно с животными. Мой Эльбрус тоже доволен был, работка не пыльная, лакомство в виде ломтя хлеба домашней выпечки с солью , или куска сахара, получает постоянно.Научился и я съезжать по крутым откосам и подниматься на них, не съезжая с седла. Ну и сама природа, постоянно одаривающая новизной восприятия, дарила покой. Единственное негативное заключалось в отношениях молодежи , попахивающих иногда национализмом. Ко мне и те , и другие относились уважительно, но между собой немного не ладили.И однажды эти нелады чуть было не вылились в бойню.
   Все началось с мелкой ссоры, какие нередко бывают среди молодежи. Молодежь даже морды бьет друг другу иногда, этим все и заканчивается. В этот раз несколько карачаевцев побили одного абазинца. Возмущенные друзья поехали на разборки на соседнюю точку и один из абазинцев крепко потрепал карачаевца. Мало того, у потрепанного была сломана рука и ребра. Атмосфера накалилась до предела. Отряды всадников с обеих сторон начали курсировать между точками животноводов. Мне, как медику, пришлось везти травмированного в город, а так как он карачаевец, везти пришлось в карачаевский город, хотя больница находилась ближе, но в городке с преобладающим абазинским населением. Вернувшись, я увидел подготовку с обеих сторон, джигиты вооружались уже огнестрельным оружием, и отряды пополнились новыми бойцами. Появились и другие травмированные, но пока только битые.Женщины отговаривали молодёжь, но уговоры не действовали.На середине обширного плато два отряда стояли друг против друга. Настроение у всех ребят было напряженным, малейшая искра готова была разгореться в пожар.Вместе с женщинами я стоял между двумя линиями приготовившихся к битве всадников. У меня была привилегия, так как я лечил и тех, и этих, а главное, я русский.Мои уговоры ни к чему не привели, плохой я дипломат оказался. И вот увидел женщину, которая вышла из толпы таких же женщин, и карачаевок, и абазинок, стоявших вместе.Она была, как оказалось, самая пожилая из всех. Об этом обычае я читал, а тут увидел воочию.На середине между воинственными сторонами мать сняла с головы платок и бросила его на дорогу. Минута молчания и конники по одному, а потом и все развернули головы лошадей в сторону своих ферм и всадники разъехались. Все вздохнули облегченно. До самого последнего дня нашего пребывания на летних выпасах никто больше словом не обмолвился о произошедшем. Все битые выздоровели, кости срослось, а парни , как и раньше, иногда собирались за одним столом, благо поводы для этого всегда были. До определенного дня никаких происшествий больше не было.А перемены в моей жизни снова начались.О них расскажу, но не в этой главе, уж длинная она получается.

.                12.05.2021г.