Тайна Лак-Вэ

                Спасибо брату за идею!

          Никто не знал, что именно происходило в этом опустевшем доме, страшные окна которого внушали всем безраздельный страх. Тёмное помещение озарялось какими-то непонятными голубовато-белыми лучами, и было немало людей, утверждавших, что видели это свечение. Говорили разное: предполагали, вспоминали различные слухи и совпадения; а странный призрачный свет продолжал литься из окон этого здания.
          Старый дом был овеян бесконечными россказнями ещё при жизни его былого владельца. Некий мистер Лак-Вэ был человеком без прошлого, с сотней тайн, он появился одним днём – якобы переехал, и также одним днём покинул; мало с кем общался, часто сидел один, жены и детей не имел, дружил только с собой да с фантазиями. Человек, о котором почти ничего не было известно в маленьком городе, он, впрочем, очень скоро составил о себе приятное впечатление. Странно, не так ли? Тайна необъяснимого притяжения захватывала многих любопытных соседей.
          Лак-Вэ отличался какой-то двойственностью: довольно приятный на вид, он частенько улыбался даже прохожим, и он был нелюдим, но ничуть не сторонился людей. Какая-то иная причина заставляла его уединяться прочь от общения, закрывать все окна и двери и радоваться, радоваться своему одиночеству. Он точно был занят каким-то делом, чем-то особенно важным, неподражаемым, ответственным и врученным только ему, не побоюсь сказать, некими высшими силами.
          Но так было отнюдь не всегда – со временем старый Джон Лак-Вэ стал чем-то невыразимо привычным и даже скучным. А после неожиданно умер… И вот, после его кончины, банального сердечного приступа, люди в маленьком городке снова начали говорить о странной нелюдимой фигуре. Что он, якобы, таил какие-то огромные тайны, может, даже водился с нечистой силой – уж больно счастливый вид выражало его лицо, не может человек так вдохновлено радоваться неизвестной, скрытой от всех причине. Завидовали, стоя на похоронах. Даже не знали чему, а завидовали!
          Говорили ещё, что этот нелюбимый тип работал из дома в какой-то типографии или редакции. Шлифовал работы начинающих авторов, или был журналистом и сам писал? Он, должно быть, издавался под псевдонимом, или не знал таланта всуе, так как свою известность приобрёл только странной улыбкой. Говорят, кто видел её, боялись, какие силы были причастны к ней.
           Почти каждый день в течение нескольких лет в маленьком городке не утихали разговоры о доме Лак-Вэ. Туда даже ходили полицейские, но кроме опустевших комнат, старой печатающей машинки, пыли и разбросанных на столе листов не нашли ничего интересного. Точно зеваки, они даже не составили отчёт об увиденном, хотя на этом настаивал почти весь городок, многие из его жителей. Но так было потому, что людям просто нечего было описывать – разгадки таинственного свечения, как и его самого, они там не нашли. Они ничего не нашли, способного её понять или приблизить.
          Ещё несколько зевак буквально на следующий день сами штурмовали дом Лак-Вэ. Они были уверены, что полицейские намеренно скрыли что-то от местных жителей, и потому категорически не доверяли им. Говорили и о том, что, возможно, свечение было разумным, оно, как специально, не появлялось в те дни, когда в дом приходили гости.
         Правда это была или нет, никто ничего не знал. Тем временем шло время, и дальше кипела жизнь. Жители маленького городка привыкали и к такому явлению. Да, в доме никто не живёт, но по ночам там разгуливает какой-то свет, возможно, фигура из света, но это точно не призрак. Мистер Джон умер неожиданно, но спокойно, в его жизни всё было размеренно, он ни на кого не держал зла, ни о чём не жалел, никому ничего не сделал – во всяком случае здесь, или это было неведомо; не похож он на тех несчастных людей, чья судьбу смело можно назвать трагедией. Но никто не знал настоящей правды… Всё, что люди могли, это строить свои наивные предположения.

***

         Она снова металась по дому, отчаянно и со всей любовью выполняя свой завещанный долг. Старательно делая работу, о которой некогда мечтал или думал Джон Лак-Вэ, всё его желания без исключения она знала – он этим делился с ней.
          Им было так хорошо вместе, столько всего вместе прожито. И столько лет!.. Никак не получалось вспомнить день встречи. Кажется, это произошло сто, нет-нет, двести, тысячу лет назад! А может, и того больше? Они любили друг друга. Ей было без него тяжело.
         Девушка в лиловых одеждах не ходила, а точно парила по дому. Её пышные юбки развевались на незримом ветру и на удивление ни за что не цеплялись, хотя в доме было достаточно мелких вещей и предметов. Она ходила по комнатам, внимательно высматривая листы, выискивая любые записки, оставленные её умершим возлюбленным.
          Что она делала здесь? Это хранилось в огромной тайне. Только Джон и Она знали, что они делали вместе, раньше вместе – теперь одна. Что ж поделать, раз люди смертны, надо действовать, исходя из этой ситуации, перенимать основную роль на себя.
          И она действовала, работала день и ночь, не покладая рук, не переставая носиться по комнатам, чаще всего засиживаясь в его рабочем кабинете, а иногда, когда рядом висел туман или люди обходили стороной домик Лак-Вэ, усаживалась на просторной веранде, часами созерцая серое небо и ловя взглядом первые лучики солнца. Она грустила, за ним и за тем, что потом придётся начинать всё сначала. То, что дал Джон, безусловно, останется с ней навсегда, и оно бесценно, но с ним или без него её-то жизнь продолжается.
         Девушка печально смотрела по сторонам, и от её взгляда иногда оживали, поднимали головки прошлогодние, казалось, умершие цветы и растения. Затем снова опускались, чернели и умирали. А редкие лучики солнца, замирая, играли на её платье и в волосах. Единичные люди, которым удавалось незаметно оказаться поблизости, не выдерживали роковой красоты, повреждались умом или зрением. Настолько нежного и насыщенного оттенка лиловой розы ещё никто никогда не видел в этой Вселенной.
            Но погоди, что я говорю – никто? А как же Джон, ведь он видел её каждый день. Именно ради этой красоты, этой девушки он и бежал от всех, закрывал все запоры и шторы. Только для того, чтобы быть с ней. Рядом. Она также называла это вечной любовью.

          …Объяснение таинственного явления было слишком фантастично для простых и не очень сведущих в подобном жителей. В некоторых догадках, что касались возвращения Лак-Вэ они, безусловно, оказались правы, но это лучше сказать: близки к истине. Тот, кто поселился в доме умершего человека, сам был не человек.
          Призрачное сияние бледно-голубых, лиловых и голубо-белых одежд было ничем иным, как тенью самого автора, но – опять же – не Лак-Вэ. Призрачная рука не могла не вернуться опять к нашему миру – не закончен до конца прерванный высший долг. Существом из дома был отнюдь не писатель, слишком смешно, логично, пусть и непостижимо, принять свечение за присутствие блуждавшего призрака, будто он, этот Джон Лак-Вэ, внезапно умерший от сердечной болезни, хотел дописать несколько глав неоконченного, но так долго обдумываемого романа и повести, а также десятка рассказов, даже не продуманных до конца.
          Нет, это свечение было чем-то иным. Нет никакой загробной жизни, не все становятся призраками, даже если хотят; незаконченные мирские дела, увы, лишь немногих возвращают на прежнее место, и то зачастую не так, как хотелось бы нам при жизни.
          Я смею предположить, кого видела одним глазком в этом странном пугающем доме. Это был та, кто вела Джона Лак-Вэ, вела и ведёт других авторов, некая субстанция, существо, если изволите – муза. Они существуют, но, поверьте моим словам, уж слишком не похожи на то, что можно себе представить. Они излучают свет, иногда голубой, белый, иногда лиловый или оранжевый, они источают тепло, они источают жизнь; наша смерть – не конец жизни наших бессмертных творений, если такое случится, верьте, придёт другой, тот, кто продолжит их…

         Свет перестал гореть ровно через три года. К тому времени были найдены новые, ранее незавершённые рукописи, Лак-Вэ скрывал от всех своим самые лучшие работы, или намеревался дописать, но не успел; или я угадала, муза пришла дописать их; даже умерший писатель не имеет права полностью уйти в иной мир…


Севастополь, 3 – 12 мая 2021, 487