О соседстве с детства до сегодняшнего дня

                Пишу это, надеясь сбросить с себя бремя,
                не дающее покоя...

Моему соседу напротив Ярославу тридцать лет. Он относительно здоров, умеет зарабатывать деньги. Но вот с тем, чтобы умно потратить – есть проблемы. Пропивает всё, практически подчистую. 
В детстве с его матерью Оксаной мы играли в одной песочнице. Но не всегда. Только тогда, когда не видела её мама, тётя Муся, бабушка моего соседа. Тогда она еще не знала, что ей предстоит стать его бабушкой, и хлебнуть от него немалого горюшка…
Она мамой была жестокой. Придет с работы, искупает дочь и поставит куклой рядом с собой. Сама семечки на пороге плюёт, а дитя не должно играть с соседскими ребятишками, чтобы маму перед сном не озадачивать повторными гигиеническими процедурами.
Однажды, когда нам было лет по пять и мы сидели все в той же песочнице, Оксанка обратилась ко мне загадочным шепотом:
- А у твоего папы есть ружьё?
- Есть, - ответила я. Оксанка и так знала, что есть, просто хотела таким образом подвести разговор к сути.
- А он не может дать мне его? Я маму застрелю…
Я тогда, в детстве, хорошо поняла, что она боится и ненавидит свою жестокую мать. И врезался этот разговор с соседкой на всю жизнь. Была не одна причина, чтобы не забыть тот диалог с Оксанкой.
На свою мать, прабабушку моего соседа Веру Фёдоровну, тётя Муся орала и материла её без стеснения. Старушка была инвалидом, и одну ногу за собой попросту тянула. Не могла ходить ровно после инсульта. И, не дай Бог, зацепит дорожку в коридоре, дикий ор на весь двор.
Эта старушка, хотя было ей на момент смерти всего 63 года – и умерла практически в общественном дворовом туалете, потому что дома ей нельзя было… и этого сделать. Порядок нарушать нельзя, надо было терпеть немалые неудобства, но любыми путями избегать гнева жестокосердной дочери.
Кстати, эпизодически ещё историю из своего детства, связанную с нечеловеческой жестокостью тёти Муси, я помню тоже до сих пор. Как-то Оксанка упала и порвала колготки, пытаясь влезть на дерево вслед за мной.
А когда её мать устроила ей разборки с последующим избиением, она, чтобы смягчить наказание в свою сторону, на вопрос: «Чего ты туда полезла?», ответила матери: «Меня Алёнка научила!».
Я, наблюдая за происходящим в соседнем палисаднике, стояла возле своего забора. Не чувствуя себя виноватой, поскольку никого ничему не учила, я не видела для себя опасности со стороны тёти Муси, поэтому стояла, как вкопанная.
А она, увидев меня, будучи в состоянии активной агрессии, подогретой Оксанкиным враньём, подбежала ко мне, схватила меня за руку и стала со всей дури лупить по ногам, по спине, по попе…
Помню, что было неожиданно и очень больно. Ноги прям горели от боли. Болела спина. Я кричала и плакала. Услышав мой крик, выбежал мой папа. Увидев, что происходит, он схватил топор и гонялся за тётей Мусей по двору.
Она, в результате, убежала и закрылась дома. Её долго прятали. Потом она избегала папу. Потом всё со временем поутихло. Но топор войны так и не был зарыт. Мои родители не здоровались с Мусей долгие годы. Лет пятнадцать, а то и больше.
А Оксанке было строго-настрого воспрещено играть в одной компании со мной. Если вдруг так случалось, что я играла с дворовыми детьми, и там была Оксанка, то Муся, видя это, тут же звала Оксанку и не разрешала ей находиться даже рядом со мной.
В памяти нестираемо живёт еще один эпизод. Тётя Муся, её кума тётя Клава и ещё соседка тётя Лена - собирались под крытыми скамеечками с крышей в виде грибочка. Приносили туда угощения, чай. И сидели там, в центре двора. А рядом были бетонированные дорожки общего пользования.
По этим дорожкам ходили все. Но вот, когда они там сидели и чаевничали, мне было ходить воспрещено. Я, как любой ребёнок, была в меру любопытной. Плюс ко всему… там, у них на столе, стояли такие вкусности, каких не было у нас дома. 
И я, время от времени, как бы невзначай пробегала и заглядывала на их столик. А тётя Муся возмущенно орала: «А ну-ка иди отсюда! Что бегаешь, заглядываешь?!». О том, чтобы угостить ребёнка, речи не было!
Мне, конечно, так хотелось хоть кусочек красивого пирожного или тортика… Но никто не хотел спорить со злобной соседкой. И отчасти и с их молчаливого согласия она так себя вела. 
Когда умерла тётя Вера, это был июль 1983-го года, я приходила к Оксанке, чтобы ей не было сумно одной. А в момент обеда, когда она ожидала с работы мать – я уходила. А Оксанка приходила ко мне всегда, когда хотела. Мои родители не запрещали мне с ней общаться, несмотря на выходки её матери... Оксанка же не в ответе была за мать!
Тётя Муся всю жизнь проработала в райпо, на машиносчетной станции. У неё, как у любого сотрудника, был доступ к лучшим товарам и продуктам, чем она, конечно, не могла не пользоваться.
У них всегда был порошок «Лоск», зелёный горошек, спагетти и импортные красивые вещи. Она этим всегда кичилась. И относилась к окружающим с налётом презрения. В её понимании, это было чем-то вроде «высшего сорта» в её самовосприятии.
Но моя мама, между тем, имея в доступе лишь порошок «Лотос» и дешёвую вермишель в бумажной расфасовке, готовила шикарно, и бельё у неё сияло и совсем не проигрывало белью тёти Муси...
Кто-то, наверно, ей завидовал. Наверно. Я даже помню, кто… Но история не об этом. Наша семья была далека от зависти. Ничего не имея, ни к чему не стремившиеся люди – такими были мои родители.
Папа, идя к маме в квартиру, продал дом, она не стала брать деньги. И он его просто пропил и прогулял. Я была в первом классе, когда у нас появился холодильник «Кристалл», а, когда я училась во втором кассе, мы купили черно-белый телевизор «Крым - 218».
А до этого все шли смотреть мультики, а я оставалась их ждать во дворе. Очень обидно было. Но тогда я не понимала, кто в этом виноват. И когда нас, детей, соседки угощали конфетками, то соседские девчонки, которые росли в семье вдвоем, съедали каждый свою конфету, а я несла и делила её с мамой, хотя была единственным ребёнком. Я всегда это вспоминаю, когда говорят, что один ребенок в семье - эгоист. Миф это! - Уж поверьте...
Не общались мы с тётей Мусей вплоть до свадьбы Оксанки и Вани, её избранника, рецидивиста, отсидевшего в тюрьме за свою жизнь, в общей сложности, четверть века.
Лето 1989 года. Я была у них на свадьбе свидетельницей. Свидетелем был сокамерник Вани, который, якобы «втрескавшись» в меня, учинил грандиозный скандал на свадьбе по поводу того, что я отвергла его ухаживания.
Ровно через год, в июле 1990-го, у них родился сын, Ярослав. Он был искусственник. Ровно в четыре месяца от роду ему пришлось привыкать к горшку. Тётя Муся, чтобы избавить себя от стирки пеленок, начала интенсивно ломать психику младенцу.
Держа его над горшком, они по очереди с Оксанкой, приговаривали «пыс-пыс» и ожидали, когда мальчик пописает. А он орал, выворачиваясь, ведь четыре месяца – это далеко не тот возраст, когда надо начинать приучать ребёнка к горшку.
Вскоре Оксанка с Ваней разошлись, и они с Ярославом остались жить с мамой. Потом он пошел в садик, а Оксана вышла на работу. Мальчик рос способным, но слишком вертлявым, шкодливым и противным, как говорят о невоспитанных детях.
Генетику никто не отменял. И Оксанка, имевшая виды на спиртные напитки еще в девичестве, оставшись свободной женщиной с ребёнком, стала усугублять, задерживаясь на работе. Работала она товароведом, после школы окончив техникум.
А «добрая» мама однажды додумалась позвонить её начальнице. И сказала: «Что у вас там происходит на работе? Они там только и делают в этих магазинах, что пьют водку…» - Начальница, недолго думая, уволила Оксанку, не дав ей ни единого шанса вернуться в райпо.
Потом Оксанка работала уборщицей в библиотеке. Потом вступила в какую-то секту, торговала импортным старьём в заброшенном маге. И периодически уходила в запой. А тётя Муся, вместо того, чтобы сказать: «Пьёшь, пей, а ребёнка не трогай», говорила: «Уходишь пить и выбл**ка своего забирай».
А потом сама же бегала по притонам и искала Ярослава… Находила его с холодное время бегавшим раздетым, в одной майке. Она его забирала из этих притонов, а когда приходила Оксанка, она при Ярославе начинала скандал и кричала на весь наш общий двор: «Когда ты уже зальёшься, проститутка! Чтоб ты уже сдохла. Я бы один раз переплакала, и жила бы спокойно».
Просить долго не пришлось. Ярославу было 15 лет, когда Оксанку зверски убил торговец самодельным спиртным, который жил на соседней улице. Говорили, что Оксанка украла у него коллекцию монет. Но это предположение осталось бездоказательным разговором.
Ярослав тяжело переживал уход матери. Отец сел опять в тюрьму, именно с этим, последним сроком – и выходило 25 лет отсидки за жизнь. Да и выйдя, он работал на строительных шабашках и жил с женщинами в привычной для него роли альфонса. Его кормили, одевали…
А он сыну помогал весьма относительно. Умеренно, можно сказать. Хотя, надо отдать ему должное, когда от тёти Муси поступило предложение отказаться от сына, он на это не пошёл, и сделал это обдуманно и категорично.
Периодически, по просьбе тёти Муси, отец приходил и проводил воспитательную работу с сыном. Ярослав позволял себе, со временем, распускать руки на бабушку. Делал это сдержанно и хитро, так, чтобы никто не был на стороне бабушки.
И, когда бабушка вызывала милицию, соседи, и я в том числе, мы все были злы на неё. Такого труженика, внука своего сдаёт в милицию! А он устраивал дебоши всё чаще и чаще.
Перед тем, как Муся тяжело заболела, летом 2018-го года безвременно уходит из жизни отец Ярослава, Ваня, которому на тот момент было все лишь 63 года. Выглядел отлично – парень в солидном возрасте! Лёг и умер после трудового рабочего дня – работал таксистом на своей машине.
Последние годы своей жизни он жил с женщиной по имени Татьяна, которая была моложе его лет на двадцать пять. Это, наверно, были лучшие его годы и самая человеческая жизнь в отличие от пережитого до этого…
Узнав о смерти отца, Ярослав пустился в пьянку… Пил-пил и, по обыкновению, "нарывался"… Поскольку, в результате путешествий с возлияниями, он пришёл домой с выбитой челюстью.
Предварительно, когда брал у кого-то в долг деньги… Ярослав заложил паспорт. И для того, чтобы выкупить его и обратиться за бесплатной помощью в больницу, надо было отдать 5000 рублей.
Денег, конечно, не было. Ярославу из сочувствия Таня даёт эти 5000 рублей, о чем я узнала позже… Он выкупает  паспорт и на похороны отца приходит прямо из больницы. Не помню, как насчет еды, а пил он на поминках, как конь.
Таня разделила отцовское серебро между Ярославом и старшей дочерью Вани Алёной. А, когда я на следующий день вечером зашла к Мусе и Ярославу, Муся мне стала оживлённо рассказывать:
- Ты представляешь, мы же все-таки урвали у Таньки 5000 рублей! Дала же она Ярославу, чтобы паспорт выкупить.
И тут я возмутилась:
- В каком смысле урвали? Она добровольно дала из сочувствия эти пять тысяч. И, скорее всего, потому что это сын её покойного мужа. И потому, что больше неоткуда ждать помощи такой! Но она этого делать не должна была. И могла бы не делать. Но дала! И спасибо ей скажите за это огромное, а не «урвали»!
Ярослав смотрел на меня и слушал с недоумением. Моя точка зрения показалась ему чуждой, как я понимаю…
Когда Муся болела, я ей делала уколы, когда лежала в больнице – носила еду, выносила ведро и делала перевязку ноги. И по хозяйству часто помогала…
А в больнице в тот момент с Мусей в одной палате лежала бабушка нашей сотрудницы, которая передавала через сотрудницу следующее, говоря о моих визитах к Мусе:

- Она приходит к ней, лучше дочки родной всё делает, приносит еду, выносит ведро, ногу обрабатывает, перевязывает, но только она ((значит, я - ред.)) скроется за дверью, так Муська её последними словами и проклятьями в спину погоняет...

Я так и ходила, не зная о Мусиных проклятьях мне во след. Рассказала мне об этом сотрудница уже после смерти своей бабушки, которая была Мусиной соседкой по палате. 
А когда в январе 2019-го Муся была в очередной раз выписана из больницы, видно, уже как безнадёжно больная, - умирала она, находясь в одной квартире с внуком, пребывающем в очередном запое.
В предпоследний день её жизни, Ярослав, вынося ведро, не донес его до туалета и выбросил вместе с содержимым прямо в центре двора. Лежал снег. А когда он растаял, спустя месяц после смерти тёти Муси, фекалии валялись в центре двора еще долго… Это было жутко.
Невольно вспомнилась смерть её матери, тёти Веры, которая упала в туалете, и потом так и не отошла от третьего инсульта. Умерла Вера Фёдоровна ранним утром следующего дня.
После смерти Муси Ярослав остался один. Жить самостоятельно он был неприспособлен, поскольку раньше зачастую лежал на боку, рассчитывая лишь на бабушкину пенсию. А без бабушки пришлось работать. И за всё платить самому. Но он это делать не торопился…
Муся умерла 20 января 2019 года. И в этом же году, летом, ему пришла бумага о срочном погашении долга, который тянулся с декабря – это было время последней оплаты за электроэнергию, больше Муся не платила, поскольку сильно болела.
А когда она умерла, я воспринимала Ярослава как сына соей подруги детства, а не как внука Муси. Жалела его, и когда ему надо было оплатить за свет, я оплатила 1000 рублей. Плюс за воду и мусор.
Приурочила я этот благотворительный жест к его дню рождения, дополнив подарок тортиком и посвящением в стихах:
           Моему любимому, дорогому мальчику,
           Ярославу - день рождения!
…Бабушкины пряники,
Мамин голосок…
...В памяти - ты маленький,
Славный мой сынок!
Год за годом, крадучись,
Время вдаль летит.
Я желаю радости
На твоём пути!
В прошлом – тьма уроков,
Любящий отец…
Счастья будет много,
Ты же – молодец!
Милый мой ребёнок,
Взрослый уж давно.
Часто у иконы
Молюсь об одном:
Чтобы Бог был в помощь,
От беды сберег.
Светлым днём и в полночь
Чтоб тебе помог.
Чтоб обрёл семью ты,
Чтоб продолжил род.
Чтоб твои маршруты
Были без невзгод…
…Чтобы возвращался
В светлый, тёплый дом.
Чтобы улыбался
Всяк, живущий в нём.
Чтоб жена-красавица
Умницей была.
Чтобы дети славные
Вились, как юла.
Чтоб простыми буднями
Счастье в дом зашло.
Чтоб сказать о трудностях:
Было - и прошло!
Счастлив и успешен будь
До седых седин…
И пройди свой долгий путь
Цел и невредим!!
С любовью – тётя Алёна.
25.07.2019 г.
Он в благодарность сказал: «Вы меня знаете лучше, чем я сам себя знаю».
Позже я поняла, что это был всего лишь его талант артиста, который, надо отметить, ему очень даже пригождается в жизни.
А совсем недавно, когда он потерял телефон, празднуя Пасху, мне с его номера ответил мужской голос, пообещав привезти телефон по адресу.
Я достала из книжки неразменную сотку и вышла. Там уже стоял Ярослав. Спрашиваю:
- Есть деньги отдать человеку за беспокойство и за бензин?
- Нет. Да, разберемся…
Говорю:
- Как так разберемся? Не заплатишь человеку ничего? Разве так можно?
- Можно, - говорит, - и так можно.
- Нет, нельзя. За всё в этой жизни надо платить. А не заплатишь сейчас – дороже выйдет.
Телефон, естественно, никто не привез.
А сотку Ярослав хотел у меня выклянчить. Не вышло.
- Я не дам тебе деньги. Ты тут же пойдешь, отоваришься. Я тебя насквозь вижу.
Кстати, незадолго до этого, а именно в ночь перед началом Великого поста, он устроил мне в палисаднике разбой. Всё перевернул, разбил старый целый аквариум (который делал мой папа), выбил калитку, ведущую в подвал и чуть не разбил окно. А когда открыли дверь кинулся на моего мужа с кулаками. Естественно, получил отпор, пришлось удалиться домой. И по прибытии полиции он уже «сладко» спал дома, на собственном диване…
На следующий день он не помнил ничего, как не помнил накануне вечером о том, что взял у меня зарядку для телефона, когда пришёл клянчить деньги на такси. И только после того, как я настояла, чтобы он вернулся, нашел зарядку и отдал мне - он мне её принёс.
В четыре часа утра, перед тем, как прийти с разбоем ко мне, Ярослав заходил на детскую площадку на нашей же улице, пытался выкорчевать там карусель. Сосед, окна которого выходят на эту площадку, постучал ему и крикнул, и тот самоустранился, причем, в темпе, поскольку патологический трус.
Это было видно еще в детстве. Моя дочь, когда ей было два с половиной года, без страха каталась на аттракционе «Весёлые горки», а Ярослав, которому тогда было уже больше шести лет – боялся и убегал от этих аттракционов, несмотря на уговоры Оксанки.
После учиненного мне ущерба он приходил раза два, я ему напоминала, что он учинил. Он, делая вид, что не помнит, приходил опять и опять. Вероятно, в надежде, что я устану повторять ему о произошедшем, спишу это на то, что человек был невменяем, просто не помнит - и я забуду и снова прощу.
Как простила и то, что, когда однажды он в очередной раз пришёл в нетрезвом виде с просьбой: «Дайте чего-нибудь пожрать», я ему отнесла два огромных бутерброда с маслом и колбасой, купленной, в свою очередь, в долг, он мне наглейшим образом заявил: «Что, сама изысками питаешься, а мне, как голодной собаке кусок хлеба принесла?».
Именно в таком хамском тоне. А я ответила: «Ешь на здоровье и ушла». А когда он пришёл в очередной раз за чем-то, то я ему даже напоминать не стала. Мне было неудобно такое повторить. Списала на то, что, мол, это не он, это водка…
А теперь, после ночного пришествия с разбоем, он пришёл в очередной раз и говорит:
- Ну, что я там должен возместить? Сколько эта рухлядь стоит?
- Да, твоё счастье, что это рухлядь. Если бы это была не рухлядь, ты бы не ходил так вольно! – Ответила ему я. – А потом, важно не то, что это рухлядь или не рухлядь, а важно твоё отношение. Эта чудовищная неблагодарность. Это значит, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке – так получается. Ты сделал ровно то, что тебе хотелось…
И он удалился со словами:
- Ясно. Разговаривать бесполезно.
- Конечно, по-твоему мне будет.
Но ближе к окончанию поста мы столкнулись с ним недалеко от дома, и он мне, используя весь свой врожденный артистизм, начал изливать душу, как он не может спокойно входить во двор, зная, что причинил мне зло…
Звучали и прочие нюансы, давящие на жалость. Я ему сказала, что я могу понять, что ему неприятно, что у него есть совесть. Слова про совесть ему очень понравились. Он получил желаемое. То есть, практически, был прощен, как он это, вероятно, воспринял.
Не могу сказать, что я отношусь к нему с былым теплом, но точно помню, что в тот момент снова его пожалела, как обычно. Но недолго длилось примирение.
Он снова стал ходить за водой, за кипятком, приносить на стирку белье и вещи, а также приносил дважды мясо, чтобы я ему готовила обеды. Мне было его жаль, и я это опять делала.
В очередном подпитии он пришёл и, подавая мне в руке мороженное, ограничил одну руку в районе локтя другой рукой, что означало оскорбляющий жест в мою сторону. И с ухмылкой спросил: "Будете брать? Угощайтесь", сказал он, тряся передо мной рукой с мороженным, которую красноречиво продолжал удерживать другой рукой.
Это было ужасно. Я этого не ожидала, особенно после того, как, в очередной раз простив ему хамские выпады, снова и стирала, и готовила... Я отказалась от мороженного, и он ушёл со словами: «Зря я, наверно, приходил».
Он хотел унизить и получить при этом удовольствие от того, что он унизил, а также еще и бонус в виде готового первого блюда или кипятка для чая…  Поскольку он был отрезан от водопровода. И за неуплату его счетчик был отрезан от подачи электроэнергии.
Перед тем, как его отключили, мы всей семьей уговаривали бригаду дать ему отсрочку и возможность заплатить, а его самого убеждали срочно оплатить долг за свет. Он этого не сделал, а когда уплатил задолженность, то с удивлением узнал, что надо еще и за подключение около трех тысяч платить.
Удивился он или сделал вид – открыт вопрос. И по этой ли причине, но пустился во все тяжкие. Пьянки, драки. На днях пришел на подпитии с разбитой вкровь мордякой. Говорю:
- Сделай так, Ярослав, чтобы я тебя в пьяном виде не видела больше близко!
- Что я опять вчера начудил?
- Не вчера, позавчера, - ответила я ему, имея в виду его непристойные жесты.
Но объясняться не было удобного момента. Историю про бутерброды и про жесты он от меня еще не слышал. Представится возможность – скажу. И это будет жирная точка в наших относительно нормальных отношениях. Теперь будет «привет-пока» - и только.
Жена Мусиного двоюродного брата тётя Света заказала памятник и таблички Мусе. Я выбрала фотку, где у неё открытое хорошее лицо. Ждём результата.
А Ярослав на вопрос тёти Светы о том, что бы он делал, если бы бабушка ей не оставила похоронные деньги, ответил: «Потом бы похоронил». Потом - это так, как свет или воду подключить. Через неопределенный промежуток времени. И это страшно!
Так бы и болталась бабушка между небом и землей в морге. А сегодня, я так понимаю, что, пока я ему потакала, все делала, жалела, он и не собирался ничего подключать. А зачем? Есть же более простой выход.
Воду берет у меня. Я плачу по счетчику. Готовлю на своем газе, трачу воду на подогрев воды и кипятка, на стирку. И за всё, за всё плачу сама. Он просто пользуется услугами практически задарма.
Иногда принесет какое-нибудь угощение. Вроде неудобно не взять, чтобы не обидеть. Возьмешь. Потом он наглым образом прётся с просьбами, вроде и отказать неудобно опять. Угостил же… Но, по сути, мне его угощения не нужны!! А ему надо пользоваться моей халявой.
И эта круговерть бесконечна. Её необходимо просто разорвать, разорвать без жалости. А иначе не получится!
Решено. Человек «трутень» и без того, привыкший всё получать с чьей-то добровольной милости, вряд ли поспешит избавляться от такой удобной привычки. Это же так выгодно – минимум затрат и максимум на выходе.
Получается, занимаясь всепрощением и проявляя к Ярославу жалость, я его все больше развращала в этой его пагубной привычке, которая ему так мила и удобна! Может, он и не поменяет своих принципов и отношения к жизни.
Но пусть я буду не причастна к этому. Я не хочу, чтобы на мои плечи ложился еще и грех за то, что я своими благими намерениями развращаю человека окончательно, и он, получается, деградирует всё больше и дальше с моей подачи, в том числе.
Вот такая история моих соседей и моя история тоже. Впечатления и события - с детства и до сегодняшнего дня.
=====================================
(Далее постараюсь написать и опубликовать рассказ о своём незавидном детстве. Оно не было похожим на детство моих ровесников. Чем? Прочитаете – поймёте. Одно скажу, строчкой из собственных стихов: «У меня было грустное детство. Не любила его я очень»).