Антон

  Антон стоял на городской автобусной остановке, жевал пахнущий прогорклым маслом чебурек и размышлял о жизни. Мимо него, пробегали редкие прохожие, кутающиеся в тёплые шарфы, норовящие отгородиться  от ветра  воротами и  капюшонами зимних курток. Этот день, определённо, не предвещал Антону никакой радости. Да и что хорошее  может таить в себе поздняя осень, кроме промозглости и хлюпающей под ногами слякоти объединяющей в своём теле подтаявшую грязь смешанную с мокрым снегом? Да ничего, кроме уныния и всеобьемлющей, вселенской тоски, подтачивающей не только любовь ко всему сущему, но и само желание жить...

     Для начала ноября, нынешнее утро выдалось на удивление пасмурным, что в общем то для сибирской глубинки, само по себе, было явлением довольно необычным. Вроде бы вчера ещё, стремительно замерзающую землю освещало помутневшее от мороза Солнце и  вот... Тучи, ветер, кружащиеся в воздухе, редкие хлопья снега да невесть откуда взявшаяся сырость, плюс зелёные сопли добивающие и так гнусное настроение...

     А ещё, у Антона болела нога. Сказывался старый, неправильно сросшийся перелом, в принципе не мешающий жить, но реагирующий на любые перемены погоды, будь то дождь, снег или перемена давления в атмосфере. Сейчас, боль ломотная и нудная, казалось бы вливалась в мозг напрямую через кости, суставы, воспаленные жилы, а возможно и через что-то ещё, отравляя и без того неприятные мысли...
     Уж лучше бы мороз, чем вот так, – думал Антон, – мороз и солнце, да день чудесный, как то было у классика... Всё-таки есть в русском морозе что-то анестезирующее. Этакое оцепенение, при котором сама душа со всеми своими болями и переживаниями, наплевав на неразрешенные проблемы, заваливается в беспробудную спячку. Но всё это будет позже, а сейчас — сыро снаружи и сыро внутри... И ни куда-то человеку от этого не деться... Он ведь, человек, вон какой маленький, совсем не идущий в сравнение со стихией. Не человек даже, а человечек.. Человечешка... Всё бежит куда-то, стремится к каким-то заветным, только ему ведомым целям.. А вот оступится и всё — и нет человечешки...А осень продолжится и без него. А там и зима наступит. И снова весна... И не заметит Мир отсутствия человечка. И забудет о нем через какой-то миг... А коли в жизни всё так зыбко и мимолётно, то возможно и незачем куда-то бежать? Незачем к чему-то стремиться?
     Вот взять к примеру его жизнь. Его работу. Вроде бы и грамотен Антон, и образование имеется, да не простое, а целый "журфак", а трудиться вынужден обыкновенным грузчиком ибо не пробиться ему было в своё время в стройные ряды бравых, востребованных системой  борзописцев. Да и сейчас ему с ними не по пути, ибо гнать жёлтую пургу он не хотел. Да и писать под диктовку власть имущих тоже. Ну не по нутру ему был подобный подход... Не по совести... А работать "за Доширак", позволить себе Антон ни как не мог. Семья.. Кредиты (а куда же без них). Сие есть ещё одна неотъемлемая часть продажно-рыночного капиталлистического строя... Следующим шагом будет уже строй рабовладельческий, но не такой как встарь, а новенький, блестящий, завернутый в яркую обёртку, как конфетка из дерьма, правда всё же с химическим вкусом современного шоколада на пальмовое масле... И ведь не нужно будет никого завоёвывать. За них это сделают телевизор, реклама, да прочие СМИ... И люди сами сунут шеи в рабские ошейники ибо человечки хотят  жить чуть лучше, чем бомжи, а ещё — хоть чему-то учиться, хоть как-то лечиться и хоть что-то кушать... А потом, получив или прикупил хоть какое-то "высшее", работать грузчиками и говночистами на глумливых торгашей, дабы отдать долг банковским людоедам, зачастую десятикратно...
     Эх, муть земная... Ещё и эта боль в ноге толчками выталкивает из головы остатки мыслей, преумножая, как говорится, скорби телесные... Но и в том наверное есть свой прок.. Вон, батюшка из Успенского, учит свою паству быть смиренными, покорными, страдать, голодать, молиться и трудиться, а все излишки жертвовать "на храм"... Да где-ж они, эти излишки???!!!! К тому же, при ближайшем рассмотрении и сам батюшка совсем не похож на постника да молитвеникка — и тачка крута, и матушка юна, и дом в два этажа, и землицы более чем вдоволь, и даже конюшня... Да и рожа лоснится "аки блин масляничный", уже пошире часов вокзальных будет... А всё остановиться не может – участки у соседских бабок за бесценок скупает... Неужто во славу Божию?
   Э-эх, грехи наши тяжкие... Вот и эта боль в ноге не иначе, как по грехам ему... А ведь ему ещё и работать... Пахать двенадцать часов на отгрузках да погрузках и тут уж ногу к делу не пришьешь ибо рынок... Это только в ГосДуме проходит правило: "Кто не работает – тот ест", а вот в народе... А вот в народе это не прокатит... Другие в народе правила... Заболел — и сошёл с дистанции уступая место следующему... А следующий перешагнёт тебя и пойдёт далее, вместо тебя... Делали из человека животное, делали и сделали...

       В реальность, Антона вернул резкий скрип автобусных тормозов. Быстро занырнув в тёплое чрево сине-зеленого механического монстра, он с облегчением плюхнулся на ближайшее свободное сидение. Ехать было далеко и это был наверное единственный плюс, позволяющий ему расслабиться и немного согреться. Хотя нет. Не единственный. Чудом было и то, что на данном этапе следования, в автобусе вообще присутствовали свободные места! Ну что же, и на его улице когда-нибудь должен быть праздник, пусть даже без торта с фейерверком.

      Дед, появился в наполняющейся пассажирами машине, как то уж совсем неожиданно. Витая в своих мыслях, Антон не заметил как и где он вошёл в автобус. Вот, только что не было его и вот, стоит скромнягой, одной рукой держась за спинку антонового сиденья, а другой, дрожащей, шаря по засаленым карманам, в поисках чего-то, по-видимому очень ему нужного, периодически, с ожиданием поглядывая на развалившегося на сидении Антона.
      С ожиданием... А чего ожидать-то? Нед, дед.. Если ты ждёшь приглашения присесть, то это не по адресу. В наше время каждый сам за себя. Особенно в общественном транспорте. А ты ведь, папаша, меня сейчас ещё и стыдить начнёшь, и матушку мою, так плохо воспитавшую сынка помянешь, и отца который "ремнём меня не охаживал", и мою "рожу бестыжую", и ещё Бог весть что...

       Сразу же, как-то к месту, Антону вдруг вспомнилась крепкая, пожилая тётка, которая буквально намедни, бойко влетела в автобус (в другой автобус), заголосила требовательно, призывно, потом со словами "давай-давай, уступи бабушке" и "чему вас в школе учат?" сдернула с сиденья, буквально за шкирку, ближайшего к ней пацана-подростка и упав на его место ещё какое-то время не унималась, сокрушаясь о временах и нравах нынешнего поколения. Да вот только и она не усидела долго. Паренёк, постояв с минуту и обиженно похлюпав носом, надвинулся на тётку неумолимой лавиной, вещая на ходу о равноправии мужчин и женщин, молодых и старых и просто скинул её на заплеванный пол, а после, перепрыгнув ошалевшее тело со словами: "Получи стервоза", выскочил в открывающиеся двери автобуса. А мадам, встала с трудом и больше уже не садилась.
     Вот и ты, дед, стой. Стой и молчи в тряпочку. А если решишь что сказать, то уж я-то найду для тебя ответ. Уж не ты ли дед и не такие ли как ты, когда-то бегали по площадям разрушая Великий Союз и воспевая дифирамбы "Царю Борису", на поверку оказавшемуся банальной, алко-мразью? Не ты ли и не такие ли как ты рвали свои партбилеты, строя для нас новую жизнь и воспевая "рыночные отношения"? Не твоему ли поколению мы обязаны всем ЭТИМ? Вот и ты получай, как та тётка! Стой дед! Стой и терпи! И смотри на меня — не самого молодого уже мужика! Ты сделал меня таким! Вспомни, как все вы в то время голосили как одержимые! Все хотели чего-то нового, лучшего, глянцевого и красочного...
     Новая волна воспоминаний захлестнула мысли. Вспомнился почему-то отец, всегда такой правильный, рассудительный. И всё-то у него было по полочкам, как в голове так и в жизни... И тот, поддался массовому психозу... И тот поверил в этот ложный путь... Правда потом уже, много-много лет спустя, практически на смертном одре, каялся слезливо и горько, приговаривая: "Наворотили мы тогда делов-то, Антошка... Ох наворотили, да не расхлебали... Прости сынок, старика..."
       И Антон простил. Да и как было не простить... Ведь все сильны задним умом, все совершают ошибки, зачастую фатальные... Люди мы, хоть и порядком оскотиневшие... И как же хорошо, что осталось в нас ещё что-то, пусть даже это что-то очень малое, но неизменно дающее нам право считать себя людьми... И не в деньгах тут дело, хотя... Хотя в среде работяг, людей в разы больше, чем в среде чиновников и торгашей... И наоборот — чем выше человек взбирается по жизни, тем меньше остается в нем простого, человеческого... И как же хорошо, что мы это ещё понимаем... Ну, хоть кто-то из нас...
Эх... Как нога-то болит... Ну ни капли не унимается... И как же далеко ещё ехать... Ну, ничего. На работе расходится. Непременно расходится. Он же человек. А человек, как доказала многолетняя практика, зачастую ещё живучее кошки. Переживёт и не такое.

       Тяжело оперевшись на спинку соседнего сиденья, Антон поднялся и посмотрел на деда. От неожиданности, старик попятился споткнувшись о чью-то неудачно выставленную ногу, но Антон не дал ему упасть. Подхватив деда под руку, он развернул его к мягкому сиденью.
 — Садись, отец. Садись, я тебя сразу как-то и не заметил... Прости... Задумался...