Эйфория

Ты играла на фортепиано. Ты играла так виртуозно, что могла даже не глядеть на клавиши и ноты — закрыв глаза и откинувшись на спинку стула, ты играла и играла, словно забыв обо всём, забыв о том, что я сижу рядом и впиваюсь глазами в каждое твоё движение, что я ловлю каждый невесомый взмах твоей руки, что у меня в глазах стоят слёзы счастья и восторга, которые я уже не могу сдерживать и из-за которых маленький мир тесной комнаты искажается, расплывается, деформируется.

Я смотрел, как твои тонкие, как спицы, пальцы нежно и легко прикасаются к чёрно-белым клавишам, как дрожат твои ресницы, как губы растягиваются в неуловимой, таинственной полуулыбке, как прыгают за твоей спиной беспокойные кудрявые прядки… На тебе было простое белое платье. Я слушал, ловя каждый звук льющейся, словно лесной ручей, божественной, райской, небесной музыки, и с каждым мгновением всё сильнее и сильнее убеждался в том, что ты — ангел.

- Ангел, ангел, - шептал я одними губами, не смея отвлечь тебя от музыки и потревожить эту хрустальную песню, идущую прямо из твоего сердца.

Ты не глядела на меня, твои глаза были закрыты, и всё же мне казалось, что ты знаешь, с каким упоением я на тебя смотрю, знаешь, что я еле сдерживаюсь, чтобы не разрыдаться от всех светлых чувств, которые у меня вызывает эта музыка, ты знаешь, что я готов отдать несколько лет жизни, лишь бы эта песня, эта всепоглощающая эйфория длилась ещё многие часы… Да, ты знала это и наслаждалась этим, ты чувствовала свою силу надо мной, ты знала, что в тот момент я был готов сделать всё, чего бы ты ни попросила. Ты смотрела на меня сквозь закрытые веки с какой-то забавной и милой гордостью, с лёгким чувством собственного превосходства и в то же время с нежностью и сочувствием. Ты была единственной, кто мог излечить мою израненную душу. Ты знала это, знала, что я не хочу, чтобы ты видела мои слёзы, и потому не открывала глаз. Ты знала, что я не смогу говорить с тобой, что я потерял дар речи, что слова нам больше не нужны, знала и потому не переставала играть… С каждой волшебной нотой ты преображалась, твоё лицо всё больше озарялось улыбкой, а по моему лицу текли слёзы — я плакал тихо и беззвучно, не смея шелохнуться.

Это было подобно каплям весеннего дождя, его лёгким, неуловимым шагам по оконному стеклу… Это было похоже на журчание реки, укрытой пеленой тумана ранним летним утром, на бег кудрявых облаков по закатному небу, на песню ветра в поле, на шум листвы в саду, на шелест луговых трав, на восход солнца, заполняющий весь мир ослепительным золотым сиянием…

Я знал, что я спасён. Исцелён. Излечен. Знал, что боль прошла, закончилась, сгинула, она уничтожена и не посмеет вернуться ко мне, пока звучит эта переливчатая, звонкая, магическая, льющаяся как ручей музыка!

А ты всё играла и играла, забыв обо всём на свете, утонув в музыкальном океане… Цветы прорастали сквозь стены, сквозь пол, сквозь клавиши фортепиано — твои пальцы прикасались к их нежным дрожащим лепесткам с капельками росы. Наконец музыка словно стала материальна, заструилась ручьём прямо по полу, сквозь который пробивались зелёные ростки… Я поднял глаза к потолку — его не было. Над нами возвышалась бесконечность, в которой плыли рассветные облака.

Вокруг нас поднимались стволы деревьев, комнату, уже больше походившую на лесную поляну, заполняли солнечные лучи, проникающие сквозь кроны дубов и ясеней. Лесная трава уже подобралась к нашим ногам, и вскоре пол скрылся под её зелёным покровом. Пахло сырой землёй и земляникой. Сквозь заполняющую весь мир, подобно рассветным лучам, музыку доносились шорохи, шелест и потрескивание…

С новой волной музыки лес превратился в облачное королевство. Кругом были облака — облака и ничего больше. Рассветные, нежно-розовые и золотые, лёгкие, мягкие, светлые облака простирались до горизонта. Мы были одни в этом облачном море без берегов — я, ты и музыка.

А ты всё играла и играла хрустальную мелодию, похожую на тёплый весенний дождь…