О мальчике-мужчине

Посвящается человеку, который всегда в меня верил


Мне однажды сказали, что жизнь — это длинный коридор, а люди, которых ты в ней встречаешь — это двери. Одни открываются сразу, стоит лишь надавить, другие сами распахиваются, как от сквозняка, к третьим приходится долго подбирать ключ. И ведь каждая дверь разная: есть ярких цветов, как на улицах Дублина, есть грубо оструганные дубовые, будто из Средневековья, есть непритязательные и простенькие, есть утончённые и элегантные, будто за ней сковывается человек с тонким вкусом. Все двери разные и все чего-то обещают, говорят: «Открой меня, тебя ждёт приятное знакомство! Я подарю тебе много ярких эмоций!» или «Даже не пытайся, оставь меня закрытой, я принесу несчастье».

За 20 лет разбираться в этих дверях я так и не научилась. Пытаясь угадать, что скрывается за картинкой, я устала ошибаться, поэтому просто брела наугад, ожидая, что какая-нибудь откроется передо мной сама.

Ошибки не всегда были разочарованием. Бывает, с таким трудом дёргаешь ручку, почти ломаешь ее, ожидая, что вот-вот попадёшь в райский сад, а в результате открываешь, и ледяной ветер в лицо, да так, что дышать трудно. Вниз смотришь, а там пустота. Не космическая и бескрайняя, полная звёзд, небесных тел, а просто чёрная пустота, как в кладовке. Интересно, страдают ли люди от того, что пусты внутри?.. Но бывали и двери, открывающие дорогу не просто в райский сад, в другой мир, возвращаться из которого в коридор уже совсем не хотелось.

На эту дверь нельзя было натолкнуться сразу же из коридора, она скрылась в выступе стены и притаилась. Свет из-под неё не падал, так что и разглядеть ее сперва было трудно. Я просто шла прямо и смотрела вниз, без интереса натыкаясь на открывающиеся в мою сторону двери, как вдруг одна из них слегка приоткрылась, колышимая ветром, и закрылась снова. Ручкой она билась о мою руку, как будто нерешительно предлагая зайти. Если бы эта дверь была человеческим лицом, то она смущенно покраснела бы и потупила глаза. Я остановилась на пороге, подумав минутку (а может быть, неделю или даже месяц, везде ведь время идет по-разному), и заглянула внутрь.

Все пространство, которое только мой охватить мой взгляд, занимала сухая желтая земля. Она была вспорота глубокими трещинами, и ничего кроме серого неба и холодного резкого ветра, напоенного пылью, не наполняло этот пейзаж. Вдалеке поднялась песчаная буря. Ветер носил песок по кругу, создав большую воронку. Желтые, красные и коричневые камни кружились в воздухе так, что ветряная воронка стала похожа на кольца Сатурна. Наконец, ветер стих, и камни с песком безвольно упали. Все это время песчаная завеса скрывала мальчика, прижавшегося к земле. Он сел на колени и принялся руками раскапывать расщелину. Его пальцы, такие же сухие, как и сама земля, распухли от напряженной работы и были покрыты ссадинами. Глаза, раздраженные песком и резким ветром, были красными и слезились, все тело его было истощено, но он упорно продолжал свою работу. Я заглянула ему за плечо и увидела, что между двух песчаных трещин в ямке были ростки травы. Зеленые стрелки были тонкими и слабыми, но по-детски самоуверенными. Они тянулись вверх, к солнцу, которое пробилось из-за туч и пригрело пустыню.

– Что ты выращиваешь?
Он посмотрел на меня с недоверием, как будто я задала очень глупый и бессмысленный вопрос.
– Как что?! Счастье!
Я тоже села на колени возле ростков. Что есть вся человеческая жизнь, если не стремление к счастью? Только стремление это у всех выходит разным. Многие люди бегут вперед за призрачной звездой, которую считают счастьем, и не могут понять, что как бы далеко они не бежали, звезды находятся от них на другой высоте и все так же остаются недосягаемыми. Есть те, кто думает, что счастье – это яблоко, которое растет на самой верхушке дерева. И вот они всю жизнь карабкаются по ветвям, чтобы подняться вверх, и когда к 60-ти годам жадно вгрызаются в то самое яблоко, то понимают, что ничего особенного в нем нет. Яблоко – это просто яблоко, гораздо ценнее было время, когда человек упорствовал и шел вперед, лелеял мечту, был молод и резв, но ужасно глуп, что так бездарно его тратил. Бывают счастливчики, на которых счастье само собой сваливается, так что за него не приходится и бороться: все в жизни дается им легко, без особых усилий, но такие люди, как правило, не в силах оценить дар, который преподнесла им судьба, поэтому своими же руками это счастье от себя отталкивают. Мальчик, укрывающий собой ростки травы от песчаной бури, был другим. Для него счастье заключалось в созидании, в том, чтобы отдать миру свое тепло и любовь, хотя мир и был к нему лишь холоден.

Мальчик был высок и худ. Кожа его высохла от постоянной работы с горячим песком и палящего солнца и сильно пропеклась загаром. Щеки ввалились, оголяя скуловые кости, а губы все время были сомкнуты упрямо. Особо на его лице выделялись глаза: очень большие и пронзительные, так что нельзя было понять их взгляд. Они светились добротой, и шоколадные волны их радужки как будто накрывали теплом, когда он улыбался, но в то же время в его глазах были иголки. Много-много иголок, которые пронзали других насквозь своим острием, так что из человека вместо крови сразу же вытекала правда. Этот взгляд не столько распознавал истинную природу других, сколько был призван защитить самого мальчика. Дверь в его жизнь слишком часто открывали другие люди. Они заходили, но быстро начинали скучать в пустыне и в спешке исчезали, а он привязывался и верил. Его слишком часто обманывали, и теперь он боялся любить, вот и выпускал иголки из глаз, как будто ежик.

Солнце вновь скрылось за тучей, но не ленивой светло-серой размазней, какие накрывают небо в уныло-пасмурную погоду, но за тучей собранной, фигуристой и серо-черной. Эти тучи заполонили небо как стадо черных овец и изрыгнули на землю град. Крупный, размером с младенческий кулачок, он бился о сухой песок и с шипением растворялся. Мальчик закрыл собой ростки, чтобы град не смог их примять, и чашечкой вытянул руки. Град бил его голову и спину, так что мальчик все сильнее стискивал губы, но по его лицу, такому спокойному и твердому, было видно, как крепнет внутри него и без того неописуемая сила воли. Град растаял в его горячих руках, и мальчик полил водой траву. Люди ошибочно считают, что сила – это агрессия, инструмент убийства. На самом же деле убить легко, убить может самый слабый. Если не прямой силой, то хитростью, обманом, словом. Зато создать что-то силой, взрастить и выкормить – это по-настоящему тяжело. Тяжело, чувствуя напряжение свинцовых мышц, пульсирующую энергию и легкость тела сдерживать силу где-то внутри себя, прятать в тайный мешочек, запихивать ее туда что есть мочи и завязывать до упора веревкой, а самому сдерживаться и не дышать, как когда держишь у себя на ладони новорожденного птенца или поливаешь единственные на Земле ростки травы талой водой.

День в его жизни сменялся днем, и каждый приносил новые трудности: то палящее солнце, то град, то суховеи или вороны. Все они без исключения покушались на траву, о которой он не уставал заботиться. Он часто бывал одинок, и оставаясь один на один со своими мыслями грустил, думая, что весь мир настроен против него. Окажись я в его жизни хоть немного раньше, я смогла бы объяснить, что трудно только тем, кто не равнодушен. Тем, кто знает, чего хочет, тем, кто умеет любить, кто заботится и верит, кто смотрит в завтрашний день с надеждой, потому что нет ничего проще, чем просто уйти. Раствориться в своем эго, забыть о других, плюнуть на все и жить в своей собственной сказке, построенной на оправданиях и лжи. Он был слишком искренен и чист душой и помыслами, так что многие люди не могли быть с ним рядом. Они чувствовали себя ущербными и, озлобляясь на него, уходили, громко хлопнув дверью, а он замыкался в себе и выпускал иголки. Этот мальчик, денно и нощно охраняющий ростки травы, чувствовал себя жалким, считая, что не достоин чьей-то любви, но он не знал, что едва ли кто-то мог быть ее достойнее.

Все это время я сидела на земле возле мальчика, пытаясь помочь ему укрыть траву то от града, то от палящего солнца, но он упрямо отвергал мою помощь. Не потому, что ему было жалко своего счастья, а потому, что считал это своим испытанием и хотел пройти его до конца. Мне оставалось лишь сидеть рядом и подбирать слова, чтобы мысленно написать его портрет. Было невыносимо видеть, как лицо его корчится от боли, тело затекает и ломит; было больно видеть, как он грустит, закрываясь внутри себя со своими мыслями; было по-настоящему тепло и радостно, когда он чувствовал себя счастливым и улыбался. Со временем он подпустил меня ближе. Не позволил подставить свою спину граду и не подпустил к нахальным воронам, то и дело покушающимся на ростки, но позволил держать себя за руку, чтобы вместе разделить все то, что он чувствует.

Жизнь идет вперед, как тот коридор, в котором мы встречаем все новых и новых людей. После того, как я зашла в комнату-пустыню, возвращаться в коридор мне совсем не хотелось. Мне хотелось остаться в этом мире и попытаться сделать его лучше для того, кто в нем живет. Не знаю, есть ли в том моя заслуга или некоторые вещи просто случаются сами по себе, но за месяц, что я провела на коленях возле этого мальчика, трава высоко поднялась над расщелиной, в которой она зародилась. Еще через месяц она уже плотно и уверенно пробивалась через песчаные трещины, ответвляясь в разные стороны от отправной точки, как будто карта метро. Прошел примерно год, и трава уже так укоренилась по всей земле, что не осталось и следа от бывшей засухи.

Трудно сказать, сколько на это потребовалось времени, но теперь перед тем, кто открыл бы дверь в жизнь этого мальчика предстала совершенно другая картина: вместо голой растрескавшейся земли путника встречают луга, полные полевых цветов: розовые, белые и сиреневые люпины, робкие фиолетовые колокольчики, ковры из незабудок и иван-да-марьи, лопухов и осоки; бескрайние алеющие поля маков и скромные, тихие поля пшеницы. Это очень холмистая земля с кучей петляющих, исчезающих за поворотом и берущихся из ниоткуда ветвистых дорожек. В самом центре этой земли на небольшом пригорке стоит белая мельница и рядом с ней скромный дом. В нем живет мужчина, в котором легко можно узнать все того же худого и изможденного мальчика с теплыми лучистыми глазами. Только теперь он – глава семьи, хозяин и хранитель своей земли, которую создал своими руками. Его день начинается рано, вместе с восходом солнца. Он встает раньше всех и тихо идет по дому, избегая все скрипящие половицы, чтобы совершить утреннюю молитву, затем кормит своих любимых гусей и кур. В его хозяйстве много животных: есть коровы и козы, даже несколько свиней, но они еще спят, как и вся природа. Он любит выйти на улицу рано утром и смотреть на луг, укрытый густым туманом, ходить по траве, мокрой от росы и очень душистой. Воздух по утрам особенно сладкий, вся земля как будто гудит, дрожит и трепещет, как будто потягивается после сна. К этому времени просыпается его жена и начинает готовить завтрак, а он все так же тихо прокрадывается на второй этаж и смотрит на спящих детей в их белых хлопковых пижамах. Они тут же просыпаются, чувствуя его присутствие, и виснут на шее отца. Он то работает на мельнице, то уходит в лес и показывает детям его красоту, пытаясь передать им свои чувства. Передавать свои чувства другим у него получается плохо, но он старается и даже кое в чем делает успехи. А лес на его земле очень большой. Он опоясывает дом и пшеничные поля, как будто укрывает его от внешних врагов. В этом лесу есть лисы и волки, много зайцев, есть даже олени. Летом он часто видит их стада, пасущиеся на лугу. В этом лесу есть много полноводных ручьев. Они сплетаются в единую сеть и образуют реку, пересекающую луг возле его дома. Вода в них прозрачная и очень сладкая.

Нельзя сказать, что в жизни этого мужчины больше нет проблем. Временами град все так же бьет пшеницу, а жара морит скот, вороны склевывают его урожай, и черви съедают яблони в саду. Иногда он ссорится с женой, а иногда – даже с детьми. Но жизнь его от этого не становится хуже. Каждый раз, когда ему становится грустно, он берет за руку свою жену и чувствует, что все эти проблемы мало что значат по сравнению с его семьей. Он хотел бы сказать ей много красивых слов о том, как сильно ее любит, но не мог. Такой уж он человек, закрытый. Но она давно привыкла и не ждала ничего, кроме теплого искрящегося взгляда его глаз, который значил больше всяких слов.