Начало Руси история глазами дилетанта

 

                Сидел Кий на горе.

«В последнее время вопрос об историчности Кия
 и его деяний начал отходить на второй план:
всё больше внимания уделяется анализу самого
 летописного текста, его составу, возможным источникам,
сюжету и мотивам отраженных в нем сказаний»
(А.С. Щавелёв.   Славянские легенды о первых князьях)

    Следуя сюжету Повести временных лет с Кия, а не Аскольда и Дира нужно было бы начинать разговор о том: «кто въ києв; нача перв;є  кн;жи».    Ведь именно в честь старшего брата, Кия, гласит летопись, получил имя построенный Кием, Щеком, Хоривом и Лыбедью городок,  на правом берегу Днепра, мимо которого плыли в  Византию, да не доплыв, так и остались владеть землею полян рюриковы  бояре, Аскольд с Диром. Так - то оно так, кабы было все не так. Проблема в том, что в отличие от ПВЛ,  утверждающей, что варяги пришли в Киев, когда Кий с братьями изъгыбоша, другие, особенно более поздние, летописи, говорят о Кие, Щеке и Хориве как о современниках, причем, не только Аскольда и Дира, но и Игоря и Олега. К примеру, в Новгородской первой летописи младшего извода (XV в.) рассказ о Кие и его родствениках, хотя и соблюден в рамках традиции заложенной ПВЛ, но время их жизни приходится на период между 854 и 862 гг., т.е. годом «начала земли Русской» и годом  призвания Рюрика и варягов.   Еще более нетривиальный рассказ о братьях помещен в  Мазуринском летописце  (XVII в.). И дело даже не в том, что время жизни Кия, Щека и Хорива,  в нем перенесено из IX  в X в., летописец приводит, по истине, шокирующие подробности их биографии, в корне меняющие лубочные представления о легендарном семействе,  навеянные ПВЛ. Цитирую: «в лето 6463(955- С.Б)  по Игоре великом князе в Великом Новеграде княжил Ольг. И в то время в Великом Новеграде быша три брата разбойницы, имена же им Кий, Щок, Хорив и имеяша же и сестру именем Лыбядь. И великую новгородцам пакость творяху. Некогда же их новгородцы переимаша со всею дружиною их, числом тритцать душ, всии же бяху храбрии и силни зело, и осудиша их повесити. Они же моляша князя Ольга со слезами, дабы их отпустил, и обещашася идти, иде же несть вотчины, ни державы князя Ольга. Он же отпусти их. Они же идоша два месяца  от Великого Новгорода  и приидоша  на реку Днепр, иже течет из Русской земли на полдень в море теплое, понеже обретоша горы высокия… И вселился Кий на той горе, яже и ныне зовется Киевец… И нача пахати землю с роды своими. К ним же мнози прихождяху и живяху с ними. И потом Кий созда мал градец и нарекоша его Киевец. И прииде на них князь Олег и поби Кия и з братию и заложи град великий Киев».  Т.е., мало того что Кий с братьями и сестрой жили в Х веке в Новгороде, так они еще и были разбойниками, донимавшими земляков и изгнанными Олегом из города, а впоследствии им же и убитыми. Кстати, более лаконично и применительно к иному временному отрезку,  туже саму историю, рассказывает и  автор Краткого московского летописца (начало XVII в.), по версии которого: «В лето 6388-го году (880-С.Б.) предереченный же князь Олег приим великое княжение над словяны и русы и нача по многим местам грады ставити, и дани и оброки уставливати по всей Руской земли…. Прииди же и в Киев и убив триех братов, киевских начальников: Кия, Щека, Хорива. И нача княжить в Киеве и в Великом Новеграде». 
  Самое разумное, вслед за большинством историков,  откреститься от всей этой несуразицы. Мало ли что могло придти в голову не особо сведущим поздним компиляторам ПВЛ.  Тем более что в Мазуринском летописце и не такие перлы встречаются. Чего только стоит  утверждение летописца о том, что уже в 790 году: «русь нача писание имети и писать умети, ибо в том году кесарь греческий брань деяше с словянами и мир с ими соделавши, послал им в знамение приятельства и неразрушимого ради мира литери, сиречь словеса азбучная: а,б, в и прочая…  И от того времени Росия нача писать и книги имети и деяния своя исписывати».  Да и рассказ об основании Киева приводится в летописце, как минимум, трижды, и каждый раз под разными датами, самая ранняя, из которых, приходится на 430 год. В общем, по всем параметрам, малонадежный источник, веры которому нет. Смущает, правда,  одно.  Помимо сведений касающихся непосредственно русской истории, в летописце  содержится масса  информации по истории других государств и народов, особенно Византии. И именно это позволяет предположить, что в распоряжении автора летописца были иные, неизвестные авторам ПВЛ, источники, сведения из которых были вставлены в текст либо произвольно, с целью заполнить образовавшиеся хронологические лакуны, либо в соответствии с теми датами, которые стояли в самих источниках.
  Примерно также, в свое время, поступал и автор Никоновской летописи XVI в., особо не утруждавший себя систематизацией попавших в его распоряжение разрозненных текстов, занося в летопись все подряд. В результате чего, у читателя создается ложное впечатление, что Аскольд и Дир ходили на Константинополь несколько раз. Сомневаться же в том, что у летописцев имелось несколько взаимоисключающих версий происхождения Кия и его братьев не приходится. На это прямо указывает и сам текст ПВЛ, в котором летописец, споря с некими своими оппонентами утверждавшими, что Кий был перевозчиком на Днепре, пишет: «Некоторые же, не зная, говорили, что Кий был перевозчиком; был-де тогда у Киева перевоз с той стороны Днепра, отчего и говорили: «На перевоз на Киев». Если бы был Кий перевозчиком, то не ходил бы к Царьграду. А этот Кий княжил в роде своем, и когда ходил он к цесарю, <какому> — не знаем, но только то знаем, что, как говорят, великих почестей удостоился тогда от цесаря, какого — не знаю, к которому он приходил». 
  Большинство историков полагает, что  придание княжеского достоинства Кию не собственное измышление  летописца, призванное повысить статус неравнодушных ему полян, какие-то основания, видимо, для этого у него имелись. Как, впрочем, имелись основания считать Кия перевозчиком или охотником (ловцом) у его оппонентов. Но, возможно, правы и первые, и вторые, и третьи, если допустить что летописцу, конструируя историю, приходилось оперировать документами, а большей частью, преданиями и мифами, речь в которых шла о совершенно разных Киях, живших не только в разное  время, но и в разных местах. И огромное количество топонимов с основой на «кий», разбросанных по территории Западной и Восточной Европы,  лучшее тому подтверждение.   В противном случае, придется поверить, что все эти города и веси получили названия в честь нашего Кия, что, согласитесь, выходит за рамки самых смелых фантазий, которые не мог себе позволить даже автор ПВЛ, приписав Кию создание, помимо Киева на Днепре, лишь небольшого городка Киевец, на Дунае.   Следовательно, у основания, если не каждого из известных, на сегодняшний день «Киевов», то  хотя бы у некоторых из них, стоял свой собственный «Кий», рассказы о котором попали к летописцу от переселенцев из Подунавья, Польши  и других территорий, заселенных славянами. Причем, Польша, в данном случае, пожалуй,  наиболее подходящий пример. И дело тут даже не в том, что на юге-востоке страны  имеется свой собственный Киевец, а имя  западно-славянского   племени  поляне (Polanie) , стало самоназванием польского народа (Polacy) и, практически, тождественно  имени летописных полян, с Польшей связан  другой, куда более актуальный для нас топоним, Куявия, Куява  созвучный  арабскому, греческому, латинскому и еврейскому названиям Киева( Kuyaba, K;;;;;, Cuiewa, qiyyob ). За редким исключением, историки  рассматривают приведенные мною созвучия как случайное совпадение, при этом, забывая о многочисленных свидетельствах миграции славянских этнонимов, топонимов и гидронимов по территории Европы.   Обосновывают же свою точку зрения они трем, что, согласно законам лингвистики, из Куявы не могло получиться Киева (Кыева) и если бы Старокиевская гора носила название Куява, как это предполагал польский славист С. Роспонд, то Киев: «навсегда был бы обречен оставаться *Куевом».  Наверное, следовало бы согласиться  с такой точкой зрения и забыть про польскую Куяву, если бы не несколько существенных «но». И прежде всего, это само имя легендарного князя. Проблема в том, что далеко не все историки и лингвисты признают ныне устоявшуюся  этимологию имени Кий, от славянского Kyj – «пест, дубина, колотушка». Даже беглый мониторинг в сети дает множество результатов,  начиная с тюркского kiy («берег реки») и заканчивая иранским Кей (древнеиранское Кави - царь, жрец).  В число же наиболее популярных претендентов в основатели Киева, из тех, чье существование подтверждается историческими источниками,  входят: полководец византийского императора Юстиниана,  ант Хильбудий (VI в.) ; вождь дунайских булгар Кубер (VII в.) ; хазарский визирь Куйя (конец IX – начало Х вв.).   Обусловлено это, прежде всего, тем, что, по признанию филологов, имена Щека , Хорива  и Лыбеди  не имеют надежных славянских этимологий и, по всей видимости, являются наследием какого-то дославянского этнического субстрата. Усугубляет ситуацию еще и то, что второе название Киева – Самбатас (;;;;;;;;), известное по сочинению византийского императора Константина Багрянородного «Об управлении империей», так же, не находит убедительных параллелей в славянских языках,  зато имеет, вполне, обоснованное тюркское , иранское , чудское  и еврейское  прочтение. И если тюркские, иранские и венгерские имена  братьев и сестры Кия еще как-то можно объяснить существовавшей в то время полигамией, традицией заимствовать чужеродные имена, на что указывал еще Иордан, то вот не славянское название Киева, Самбатас, без включения в историю основания «Матери городов русских» тюрко-ирано-хазарского элемента  объяснить достаточно сложно. Равно, как и достаточно сложно, по крайней мере, убедительных обоснований этому я не встречал, объяснить поразительное сходство между летописной легендой о Кие и его братьях и армянской легендой о Куаре, Мелтее и Хореане, обнаруженной исследователями в «Истории Тарона»  Иоанна Мамиконяна (VII в.). Причем, сходство здесь наблюдается не только в некотором созвучии имен, но и в развитии сюжета, согласно которому отпрыски князей индов Гисанея и Деметра, служивших армянскому царю Варалшаку (III в.  до н.э.), Куар, Мелтей и Хореан после гибели своих отцов отправились в некую страну Палуни, где: «Куар построил город Куары, и назван он был Куарами по его имени, а Мелтей построил на поле том свой город и назвал его по имени Мелтей; а Хореан построил свой город в области Палуни и назвал его по имени Хореан. И по прошествии времени, посоветовавшись, Куар и Мелтей и Хореан поднялись на гору Каркея и нашли там прекрасное место с благорастворением воздуха, так как были там простор для охоты и прохлада, а также обилие травы и деревьев. И построили они там селение». Трудно поверить, что история Куара, Метея и Хореана была заимствована  армянами у славян, хотя такие предположения периодически продолжают высказываться. Еще труднее поверить в то, что армянская легенда могла стать отправной точкой для возникновения славянского предания о Кие и его братьях. Но также, не менее  трудно представить, что мы имеем дело с двумя самостоятельно развившимися сюжетами, слишком много в этих двух легендах буквальных совпадений.  Поэтому, пытаясь хоть как-то развязать «Гордиев узел» в истории с Кием, некоторые исследователи предложили отказаться от  Щека и Хорива, объявив  имена братьев дославянскими  оронимами , искусственно включенными в придание под влиянием тех или иных факторов, возможно, даже, той же армянской легенды, услышанной киевлянами от армянских купцов, посещавших Киев в IX-X вв.  Основным же лейтмотивом или древнейшим мифоэпическим пластом сказания о Кие, по их мнению, была: « пара «прародителей» - брат и сестра Кий и Лыбедь (кузнец и дева реки), переправа через Дунай, встреча с «царем иного мира»».  В принципе, ничего невероятного в этом нет. Армянские купцы, расспрашивая киевлян о происхождении и истории города, могли вспомнить о том, что близкая по сюжету легенда существует и в их древних преданиях и рассказать об этом киевлянам. В свою очередь, летописец услышал армянскую легенду уже от киевлян, в их собственной обработке, адаптированной под местные реалии, в том числе и топонимы и оронимы. В итоге, получилось своеобразное литературное попурри, нашедшее отражение в летописи. Но если с Кием  его братьями и сестрой все более-менее становится понятно. То, по-прежнему, остается невыясненным происхождение второго названия Киева, Самбатас. И вот  здесь я снова вернусь к польской Куявии - Куяве, о которой уже говорилось в начале главы и которой, вопреки предположению С.Распонда, А.В. Назаренко отказывает  в праве  служить первоосновой для названия Киев. Причина возвращения  вполне прозаична. В  польском и украинском языках Куява ( Kujava) это песчаный или крутой холм , что если не буквально, то по смыслу вполне соответствует тюркскому значению слова *Sam bat – «высокая крепость», «верхнее укрепление», от которого производят название  Самбатас (;;;;;;;;).  То есть, вполне очевидно, что Куява и Самбатас, это ойконимы-синонимы, использовавшиеся разноэтничным населением Киева и от разных информаторов попавшие в сочинение византийского императора. Вместе с тем, западно-славянское  Куява, в рассмотренном нами значении, опять же, вопреки, точке зрения А.В. Назаренко, не вступает в противоречие с летописной легендой о Кие, князе или перевозчике. Дело в том, что имя, основателя польской королевской династии Пястов, правивших у западных полян, Пяст (Piast),  также как и Кий, означает «пест, дубинка, колотушка», что позволяет несколько по-иному взглянуть на истоки  легенды о Кие. В настоящее время среди историков распространено убеждение, что летописный этноним «поляне» восходит к древнерусскому «поле», «степь»  и это, якобы, свидетельствует о «выделении данной группы славянского населения Поднепровья именно благодаря его зависимости от хазар («степняков»), в противовес свободным соседям Правобережья – древлянам и уличам».   Археологически же полян отождествляют  с населением волынцевской культурой, небольшие анклавы которой узкой полосой протягивались по Правобережью Днепра от Киева до Канева и в массе своей в первой трети  IX в. были разрушены. Некоторые основания под данными предположениями, безусловно, есть, особенно если вспомнить, что генезис волынцевской культуры протекал на стыке самых разных этических групп и включал в себя булгаро-аланский фактор. Однако полностью согласится, с данной точкой зрения мешает тот непреложный факт, что помимо днепровских полян славянскому миру известны и другие «поляне» жившие на территории Польши, о чем уже говорилось выше, а так же в Болгарии (поляки, польчане, польци), Моравии (поляне), Словении (поланцы). Очевидно, что к волынцевской культуре и Хазарскому каганату все эти «поляне» никакого отношения не имеют. Следовательно, и самоназвание летописных полян тоже может иметь  какое-то другое происхождение или значение, никак не связанное с Хазарским каганатом и переселенцами из степи. И здесь хочется обратить внимание на еще один существенный момент. Помимо русских летописей днепровские поляне не известны больше ни одному  другому современному им нарративному источнику, в котором упоминаются славянские племена, проживавшие на территории Киевской Руси. Вместе с тем, Р.Г. Срынников    в своих работах  давно обращал внимание на то, что в сочинении Константина Багрянородного «Об управлении империей», среди славянских племен данников руси, поляне не упоминаются, зато упоминаются некие лендзяне, в свою очередь, неизвестные автору  ПВЛ.  Чем для нас интересен, сей факт? Прежде всего, тем, что этноним «ледзяне» из сочинения Константна Багрянородного практически тождественен одному из самоназваний поляков lendjane (русское: лядски, ляхи) и в  праславянском и старопольском языках  означал все тоже, «поляне» (от «леда» - невозделанное, необработанное поле) , что снова и снова возвращает нас к польской Куяве, как возможному источнику происхождения названия Киев. Для полноты картины, остается лишь выяснить  есть ли какие-нибудь свидетельства или доказательства переселения выходцев из Польши в Поднепровье в древние времена? Косвенно на это указывает и сама Повесть временных лет. Рассказывая о  происхождении  радимичей и вятичей, летописец сообщает, что родоначальниками этих славянских племен обитавших в верховьях Днепра и на Оке, были два брата, Радим и Вятко пришедшие от «ляхов», т.е. тех самых лендзян, о которых говорилось выше. Едва ли это были единственные мигранты из Западной Европы. В пользу данного предположения говорят некоторые фортификационные сооружения,  обнаруженные в Киеве, по своей структуре близкие  западнославянским. Датируются эти сооружения второй половиной VIII –IX веком. Есть в Киеве и более древние следы пребывания здесь  западных славян связанные с так называемой пражской археологической культурой VI-VII вв., формирование  которой происходило на территории Чехословакии, Германии и Польши. И именно с поселением носителей этой культуры, возникшим на Старокиевской горе в VI в.  А.В. Комар и связывает появление ойконима Киев.   Правда, при этом, историк, опираясь на работы  О.Н. Трубачева видевшего в летописном наименовании жителей древнего Киева - кыяне отголосок индивидуально-личной принадлежности в значении «люди рода Кия», «люди Кия», полагает, что своим названием город обязан легендарному князю, а не польской Куяве. Но, как выясняется, возможна и иная трактовка данного катойконима.  В.Л. Васильев  ссылаясь на совокупность многочисленных древнерусских катойконимов и этнонимов на «ане» высказал сомнение в том, что название кыяне могло произойти от личного имени Кий. По версии филолога: «Если считать имя легендарного воеводы Кия мотивирующим началом названия днепровского Киева, то мы вправе ожидать появления патронимически оформленного киевичи, которое означало бы «люди рода Кия» или несколько шире - «люди Кия» и параллельно было бы воспринято в качестве катойконима  - наименования жителей вообще, закономерно соотнесенного с географическим названием Киев  посессивного типа. По отношению к днепровскому Киеву такого рода образований как раз и нет, за то присутствует форм кияне, убедительно подразумевающая первичный апеллятив, а не личное имя». Да и сам А.В. Комар постоянно возвращается к тому, что в  представлении летописцев XI-XII вв. Киев это, прежде всего, «город на горах»,  «градок на горе».  Обращает он внимание и на то, что в летописях неоднократно упоминаются «гора» или «горы Киевские». Едва ли данное совпадение случайно. Поэтому, с уверенностью можно предположить, что трансформация западнославянского Куява, в значении поселение на горе,  в восточнославянское, Киев, с последующей привязкой  ойконима к личному имени  Кий, произошло в более поздние времена, на рубеже IX-X вв., а возможно и еще позже,  и, вероятно, на другой, восточнославянской,  диалектической основе. Случилось это, скорее всего, в период формирования «городских легенд» , призванных объяснить происхождение названия своего города. Косвенно на это указывает и  западнославянские предания о происхождение династии Пястов, нашедшие отражение в названии польского города Пястув (Piast;w),  и сходство между армянским и киевским преданиями,  и цитата из НПЛ: «Якоже древле царь Римъ, назвася и во имя его город Римъ; и паки Антиохъ, и бысть Антиохиа великаа; и паки Селевки, и бысть Селевкиа; и паки Александри, и бысть въ имя его Александриа; и  по многая м;ста  тако прозвани быша грады в имена царев т;хъ и князеи т;хъ: тако жъ и в нашеиВперёд; званъ бысть градъ великимъ княземъ во имя Кия...». Из цитаты, кстати, становится, очевидно, что  для летописцев или, что более вероятно, – их осведомителей важно было подчеркнуть равенство Киева другим известным и крупным городам и столицам мира. Что, впрочем, в некоторой степени, соответствовало историческим реалиям того времени, если даже Адам Бременский (XI в.) в своих Деяниях архиепископов гамбургской церкви называет Киев соперником царствующего Константинополя, славнейшим  украшением Греции.  Скорее всего, именно это и повлияло на решение автора ПВЛ, вопреки другим  имевшимся в его распоряжении версиям, сделать Кия князем, ходившим к Царьграду и удостоившимся великих почестей от византийского императора, имя которого летописец не ведал. Безусловно, ранее походов руси на Константинополь Х и последующих веков, население Куявы-Киева не представляло угрозы для Византийской империи, а значит и говорить о том, что глава или пусть даже князь небольшой деревушки на месте будущего Киева был принят с почетом и уважением Царьградским  цесарем, но для формирования «городских легенд» это уже и не столь важно.