Из Сборника Меньшие братья

                ЁЖИК

Ёжика звали Шуша.
Вообще-то, ёжиков повсеместно зовут Шурами, потому что они вечно в траве шуршат, но в нашей стороне никто не выговаривает букву «р», кроме ворон, а те ревностно следили за этой своей привилегией, и если кого заставали за тренировкой произношения, то дружно осуждали «спортсмена» громким карканьем, а наиболее смелые даже пытались клевать непрошенного конкурента. Попутно чёрные аборигены  считали святой обязанностью капать на обидчика крупными белыми каплями, почти несмываемыми с одежды.
        Летом жил Шуша под старым дуплистым тополем, помнил его ещё прутиком, потом – стройным деревцем, которое нравилось ему стойкостью к постоянно дующим в тех краях ветрам.
        Обычно звери живут в норах, но Шуша нор не любил, потому что не умел их копать (во-первых, как говорят человеки) и, во-вторых, ёжики легко пролезают в любую норку, но обратно вылезти часто не могут: растопыренные иголки впиваются в земляные стенки и клинят ёжика намертво. Шуша любил кучи хвороста: залезая в них, не надо пятиться назад для выхода, всегда можно двигаться вперёд и вылезти из кучи с другой необычной стороны. В таких завалах Шуша и ночевал, точнее – дневал, так как ночью у ёжиков наступает самая горячая пора деятельности.
        С наступлением холодов Шуша грустнел, и к концу осени впадал в спячку. Накануне он катался по опавшей листве, накалывая её  на вставшие дыбом иголки, а потом в этой «шубе» залегал под старой ёлкой. Опавшая её хвоя хорошо защищала его от стылой земли, наколотые листья грели, как одеяло. А свисающие еловые лапы предохраняли ёжиковое убежище от снега и ветра.
Врагов у Шуши не было. Умные вороны, раз наколовшись о его колючки, передавали запрет на ежиную охоту из поколения в поколение. Лисам было достаточно кошек из соседнего санатория. Весной они плодились в огромном количестве, летом отъедались около санаторской столовой и к осени служили лесным хищникам отличной закуской. Се ля ви! С некоторыми кошками, кормившимися  около рыбаков мелкой рыбёшкой, Шуша «дружил», точнее – соблюдал нейтралитет.
Так бы и жил Шуша спокойно и без забот, если бы…
        Сильный ветер сломал у старой сосны тяжёлый сук. Сук рухнул на пробегавшего мимо Шушу, повредив ему две ножки. Очнувшись, Шуша выполз из-под свалившейся тяжести и лёг на тропке, приготовившись умирать. Там его и подобрал Большой Добрый Человек (БДЧ), согрел в ладонях и отнёс к другому БДЧ, которого звали Ветер-и-Нар. Шуша знал, что такое Ветер, но не знал, что такое Нар. Но, поскольку тот его вылечил, наверное, Нар значило тоже что-то хорошее. Ветер-и-Нар снова научил Шушу ходить, правда, хромая, и подарил его живому уголку Лесной школы. Там и живёт Шуша теперь в тепле и довольстве. Много спит, благо заботиться о пище не надо, а во сне ему снится старый тополь, под которым он вырос, и, временами, та шустрая ежиха, с которой он однажды познакомился в санаторном парке.
        Правда, зовут его теперь не Шуша, а Марик.
               
                16.10.2020
               
                О ЧЕРВЯКАХ

Почти все существа на свете ходят только вперёд, назад только пятятся. Чтобы пойти назад им надо обязательно развернуться. Лишь трое могут одинаково двигаться вперёд и назад: птичка Колибри, червяк и Тяни-Толкай.
Тяни-Толкая исключим сразу. Он – животное вымышленное, причём не до конца додуманное: при смене движения на обратное направление  ставшую задней пару ног придётся поджимать – так коленки устроены. Но тело этого животного не способно двигаться на двух ногах, ибо они расположены не по середине корпуса.
Птичка Колибри может летать назад, то есть хвостом вперёд - так у неё крылышки устроены, но недолго. Нужды нет.
        Червяк же, растягиваясь, может ползать вперёд-назад сколько угодно. У него даже «лиц» два, по одному с каждой стороны.
        Однажды червяк на спор пополз вперёд и назад одновременно.
Представьте его удивление, когда его переднее лицо увидело лицо заднее. Оказалось, что  червяк, растягиваясь в обе стороны, обнял Землю по экватору. Правда, потом червяку объяснили, что это была не Земля, а её глобус.
         Способность червяка ползать сюда-туда без разворота уже использована человеком. Старшее поколение ещё помнит такую железнодорожную конструкцию – поворотный круг. На него загоняли прибывший паровоз, круг разворачивался, и паровоз оказывался способным опять ехать вперёд, но – в обратном направлении. А сейчас: прибыл поезд электрички или метро на конечный пункт, машинист перешёл из переднего вагона в задний, который будет теперь передним, сел за пульт управления, который там специально сделан. И поезд готов ехать обратно, как бы задом-наперёд. Принцип червяка!
        А как устроен червяк? Трубочка в трубочке, и так далее, каждая трубочка всё меньше диаметром. В «собранном» виде червяк похож на заточенный с обеих сторон карандаш.
        Червяк очень сентиментален: когда он чему-то рад, он сжат, радость с одной «головы» быстро доходит до второй, и обе радуются. Если же одна голова огорчена, червяк растягивается, огорчение, пока идёт к другой стороне, ослабевает, пропадает даже, и вторая голова не тратит силы и нервы на негативные переживания.
        Ещё одно: голову, со стороны, куда создание ползёт, зовут «Чер», другую – «Вяк». Когда ползун двигается в другую сторону – голова меняет имя. На этом основании некоторые естествоиспытатели делают вывод, что у червяков имеется два мозга. Скептики же утверждают, что мозг у червяка один, но в каждой стороне его по половинке. Эта «война алой и белой роз» длится уже много лет, причём каждая сторона подтверждает своё мнение анатомическими слайдами, совершенно идентичными с точки зрения науки.
Я же уверен, что мозг у червяка есть, но расположен он точно посередине. С точки зрения науки управления – это самое удобное место: любое указание доходит до крайней точки за одинаковое время!
        В среде червяков принято, в знак уважения, вперёд ползущую голову называть, при обращении к ней, на французский манер: « Мон Чер».
        Ещё анатомы утверждают, что черви думают своеобразно: только той головой, которая движется вперёд, а психологи открыли у них способность мечтать, правда, только об одном – летать. Хирурги подтверждают, что это возможно и довольно несложно, но надо им пересаживать не пару крыл, а две пары: одну пару ближе к одной голове, вторую – ко второй, ведь червяк такой длинный!
        По понятным причинам червяки ненавидят птиц и рыбаков.
        А ещё: помните знаменитую фразу: «Кролики – это не только мех…». Так вот, мясо червяка гораздо нежнее мяса кроликов.
        Любите червяков! Кто знает, может быть - за ними будущее?
               
                19.10.2020


                ОЖИК

Вокруг наших садовых участков, что в северном углу области, лес долгое время стоял нетронутым. Но однажды, «в студёную зимнюю пору», пришли в лес шумные люди, срубили матёрую вековую ёль, и увезли её куда-то на вонючем, громыхающем тракторе-трейлере.
Оптимисты уверяли, что в Кремль, пессимисты отстаивали версию губернаторского подворья, а ребятишки клялись, что её Путин подарил Саудовскому королю, в стране которого ёлок отродясь не видели и всегда печалились, что к Новому Году и нарядить нечего.
Остался после ёлки высокий пень. Много лет он источал смолу, стекавшую по коре жёлтыми подтёками, которые, как настоящая лава, вскоре засыхали серыми корками. Из-за смоляной пропитки пень не гнил, и памятником-маяком достоял до наших дней. Если идти от дачных участков, то считалось, что за ним начинался «Лес», а если идти обратно, то после пня ноги уже сами несли к дому по знакомой тропинке.
Со временем кора с пня ссыпалась мягкой крошкой к его подошве, вокруг поднялись жёсткие стебли таволги и Иван-чая, муравьи и мыши протоптали среди них заветные тропки и, наконец, в катакомбах толстых корневищ поселилась семья ёжиков.
Ёжик-глава не выговаривал букву «ё», в речи заменял её буквой «о», потому любимая ежиха ласково звала его «Ожик». Сама ежиха была кругленькая, выглядела совсем не колючей, с ярким румянцем на щечках, за что Ожик и прозвал её «Клюквой».
Жили зверушки дружно. По утрам Ожик уходил «на работу». Из найденного полиэтиленового пакета  Клюква сшила ему чудную сумочку, в которую он собирал червячков, личинок, паучков, до смерти отплясавшихся за лето стрекоз, жучков, вкусные корешки и сладкие травки, целебные ягодки и прочую съедобную снедь: и к обеду, и на зиму, и на «чёрный день».
В тёплые дни Ожик и Клюква собирали в сухом ельнике шишки для самовара. Это была ответственная работа – для топки годилась не каждая штука! Шишки требовались сухие, лежалые, с вытопленной солнцем смолой, чтоб она не засоряла самовар, который Ожик соорудил из найденной в лесу пивной банки. Ежиковы золотые ручки соорудили из старой жестянки настоящее чудо, украшающее вечерний стол и способствующее созданию в «чайной комнате» художественного уюта, поскольку на выгнутом боку жестянки сохранились округлые зелёные буквы «Pilzner».
        С тех пор почти каждый вечер запоздалый прохожий мог наблюдать в сумерках голубой самоварный дымок, струящийся над дряхлеющим пеньком. Хотя какой же запоздалый прохожий в лесу в сумерки?!
        Осенью, когда созревали яблоки, Ожик и Клюква наведывались к двоюродному брату Кеше. Тот квартировал под крылечком старой дачи в садовом посёлочке, приютившемся обочь линии электропередачи. Тот был тароват, и не препятствовал сбору опавшего, из-за нерадения дачников, урожая. Возвращаясь, они на своём горбу перетаскивали в свои подпеньковые кладовые несколько яблок-падалиц, чтобы зимой, очнувшись на мгновение от тягучей спячки, полакомиться мерзлой мякотью, на мгновение вспомнить лето с его весёлым солнцем и медвяными запахами, и вновь  впасть в живительный сон в ожидании неизбежной весны.
Весна давала о себе знать капелью с земляного потолка, сыростью земляного же пола и острым желанием вылезти, наконец, на пьянящий свежестью воздух и погреться на плоской спине пенька под молодым солнышком!
Незаметно наступало лето, с его хлопотами, с воспитанием народившихся деток, их взрослением и проводами в  самостоятельную жизнь. А там и осень возвращалась…
         Так и жили мои знакомцы. У них не было ни радио, ни телевизора, они дружили с соседями, любили тишину, ничего не знали про пенсию, выборы, инфляцию и Трампа. И потому ничего не боялись, даже атомной войны.
Изредка я наведывался к ним. Ложился, не пугая, около пенька на траву, наблюдая их размеренную жизнь, радовался её порядку и наводил его в своей душе.
         Однажды я подарил Ожику кружку для чая, сделанную мною из старого фарфорового наперстка, и с той поры ёжики всегда поили меня целебным травяным чаем с сушёной земляникой, пересказывали лесные новости и печально вздыхали, провожая меня в суетную человечью жизнь.
Счастья вам, Ёжики!               
                10.11.2017


                ПОЛЯ И УЖИК

Поля, немного лукавя, считала себя обыкновенной девочкой.
        Необыкновенной её пока считали дедушка и два паренька. Один, белобрысенький, боялся к ней подойти, а другой, рыжеватый, как то подойти осмелился, но теперь боялся отлипнуть, и держался где-то неподалёку. Другие пареньки пока не знали, что Поля необыкновенная и вели себя нейтрально.  Подружек у Поли было трое, и все – Поли: Полина Федотова – подруга с детства, Ипполита Старцева – командор общества любителей Пони-Боней и Апполинария Идиотова. Последняя была фантом: так Поля называла себя, когда осознавала свои какие-нито ошибки или делала что-то не так. В такие моменты бабушка, обычно почитая её за Чудо, наказывала Полю титулом Чудо-Юдо. Это было обидно, но справедливо.
        Поля любила созерцать. Зерцать - значит смотреть, разглядывать, внимательно и вдумчиво, особенно – вдумчиво. А приставка «со» означала, что делать это надо не в одиночку, а вместе, но пока было не с кем.
Жила Поля недалеко от речки Яузы, что текла из подмосковных болот в Москву-реку мимо её дома. Яуза была вежливая река и, чтобы пройти мимо Полиного дома, специально делала большую петлю через Медведково-Свиблово. Чтобы спуститься к реке, Поле всего лишь надо было пройти мимо двух домов и перейти улицу. На спуске был небольшой балкончик- амфитеатрик, на угловой скамейке которого было уютно сидеть в наушниках, слушать тихую музыку, любоваться изменчивой природой и думать свои тревожные мысли о предстоящей жизни.
        Ужик тоже жил на берегу Яузы. Он не думал и не созерцал. Наевшись мошек и лягушек он, временами задрёмывая, просто грелся на солнышке, заползая на деревянные плашки облюбованной им в тихом месте лавочки. Если солнышка не было – оно было вчера, или даже позавчера, дерево долго хранило уютное тепло.
На этой скамейке они однажды и встретились. Поля спустилась сверху и на любимом месте углядела серенькую змейку с двумя оранжевыми пятнышками позади головы. Она поняла, что это уж и не испугалась. А Ужик испугался, но быстро оправился и вдруг, не ожидая этого даже сам от себя, сказал тихо, но достаточно внятно: «Не бойся меня, человек! Я не ядовит, я уж!». «Знаю, знаю!» мысленно произнесла Поля, но Ужик понял и успокоился. И даже подвинулся вроде, туже сжав свои извивы; мол, «Присаживайся!». Поля аккуратно села рядом. Так они и сидели некоторое время, наблюдая за жизнью прибрежных обитателей, пересветами листвы, колеблющейся под набегами ветра,  слушая негромкую симфонию недалёких улиц. С плеском севшая на воду кряква спугнула настроение, Поля встала, вежливо попрощалась с Ужиком и, подхватив свой ранец, поднялась к набережной.
        С той поры они виделись часто. Через неделю Ужик уже так освоился, что заползал Поле на тёплое плечо и блаженно засыпал там на некоторое время. Редкие прохожие в ужасе бросались к Поле  с криками, показывая на наползшую на неё змею, но она успокоительно прикладывала палец к губам. Люди успокаивались, но, отходя, неодобрительно покачивали головами, а мамы с колясками специально приезжали показать своим малюткам живую змею и её бесстрашную укротительницу.
Прошёл примерно месяц, и Ужик пропал. Не было его недели две, а потом он появился в компании  другой змейки, рисунок на которой был как бы потемневший от загара, а пятнышки, наоборот, посветлее. Она настороженно шипела, к человеку не подползла и, казалось, всё время напоминала Ужику, что негоже полноценным земноводным якшаться с неуклюжими живородящими. Казалось, что подруга Ужика ревнует, и Поля не стала навязываться. Она поняла, что её знакомый змейчик стал взрослым,  привёл свою подругу показать Поле и попрощаться с ней. Она вежливо пожелала им всего хорошего и змейки уползли. Вроде бы Ужик что-то хотел сказать Поле на прощанье, но подруга, слегка покусывая его спину, как бы торопила его скорее уползти из этих непривычных обстоятельств.
        И Поля, и я иногда рассказывали об этом друзьям и знакомым, но никто нам не верил, кроме мудрой старой Жабы, весь год живущей под той самой скамейкой и видевшей всё это своими глазами. Но другие замноводные, а также утки, наглые голуби и даже Умный Бобёр, восемь лет читавший выброшенный в реку дневник ученика третьего класса Гимназии имени Россолимо Кастро Максима Сахарова, ей тоже не верили. А зря!
               
                11.09.2017