Россия XIX века в лицах. 2. Архаисты и новаторы

А началось все в начале XIX века с серьезного противостояния двух литературных течений: охранителями русского языка  или "архаистами"- с одной стороны, и его преобразователями на западный манер или "новаторами"- с другой. Во главе первого течения встали писатели Г. Р. Державин и А. С. Шишков. Идейным руководителем второго течения стал писатель Н. М. Карамзин.

Гавриил Романович Державин (1743- 1816) был признанным патриархом отечественной словесности и видным государственным деятелем. Широкая литературная известность пришла к нему еще в конце XVIII века после опубликования оды «Фелица», которая была посвящена автором императрице Екатерине II. В этой оде он одобрял деятельность императрицы, однако подвергал критике многих приближенных к трону и власти государственных деятелей. Екатерина разослала эту оду своим приспешникам, выделив критические строки, относящиеся к каждому из них.

В конце XVIII века Державин вместе с Д. Фонвизиным и другими авторами создал "Словарь Академии Российской" — первый толковый словарь русского языка, содержащий 43 357 слов в шести частях. Работа над словарём началась в 1783 году и продолжалась до 1794 года, то есть заняла около 11 лет. Этот грандиозный труд был высоко оценен в наше время, и с 2001 по 2006 гг. Московским гуманитарным институтом им. Е.Р. Дашковой и Российской академией наук он был переиздан.

В 1791—1793 годах Г. Державин - кабинет-секретарь Екатерины II.
В 1793 году назначен сенатором с производством в тайные советники.
С 1795 года по 1796 год — президент Коммерц-коллегии.
В 1802—1803 годах — министр юстиции Российской империи.

Однако в 1803 году Державин был вынужден выйти в отставку, что было вызвано его принципиальной позицией по еврейскому вопросу. Дело в том, что Державин выступил с предложением о запрете еврейского ростовщичества и виноторговли, которые разоряли местное население в Белоруссии. В ноябре 1802 года был создан и начал работу правительственный Еврейский комитет, в состав которого вошли Кочубей, Чарторыйский, Потоцкий, Валериан Зубов и инициатор этого предприятия— Державин. Всего пять человек, и они должны были решить судьбу предприимчивого народа. В еврейском мире весть об учреждении комитета вызвала паническую реакцию. В кагалах все понимали: угроза исходит от Державина, который старается лишить евреев права на винную торговлю. В комитете Державину пришлось сражаться с польско-украинской тройкой (Кочубей, Чарторыйский, Потоцкий). Почему-то их устраивала еврейская виноторговля... Да, попросту, они давно сотрудничали с купцами, разбогатевшими на пьяных деньгах.

Г. Державин почувствовал резкое противодействие от некоей загадочной, тайной силы. Он вспоминал: «Тут пошли с их стороны, чтоб оставить их по-прежнему, разные происки.. Гурко, белорусский помещик, (представил) перехваченное от кого-то письмо, писанное от одного еврея к поверенному их в Петербурге, в котором сказано, что они на Державина, яко на гонителя, по всем кагалам в свете наложили херем или проклятие, что они на подарки по сему делу собрали 1 000 000 и послали в Петербург, и просят приложить всевозможное старание о смене генерал-прокурора Державина, а ежели того не можно, то хотя покуситься на его жизнь».

Министр юстиции Державин посмел потревожить финансовое положение еврейских магнатов, а такое не прощается. К Державину явился влиятельный иудей Нота Ноткин и с доброжелательной улыбкой предложил присоединиться к польско-украинскому большинству в комитете. "В одиночку вы всё равно ничего не добьётесь,- растолковывал Ноткин,- а мы предлагаем вам 100, а то и 200 тысяч рублей". Жалованье министра считалось тогда беспрецедентно высоким, но 200 тысяч — это министерский доход почти за 13 лет. С докладом об этой взятке Державин поспешил к государю, захватив с собой и письмо, перехваченное белорусским помещиком Гурко. Александр I письмо взял и обещал решение в скором времени. На следующем заседании комитета решался этот важный вопрос: запретить ли евреям винную продажу? Чарторыйский, Потоцкий и Кочубей выступили против запрета, а Зубов испугался и на заседание не явился. Так и постановили. Державинская жалоба на кагалы никаких последствий не возымела. Крестьяне, по-прежнему, запутывались в долгах и ростовщических процентах. Двойная удавка — водка и кредит — истребляла белорусско-польскую бедноту. «Итак, вместо того, чтобы выйти от Государя новому строгому против пронырства евреев приказанию, на первом Собрании Еврейского Комитета открылось мнение всех чинов, чтобы оставить винную продажу у евреев», —с горечью заключил Державин.

Несмотря на важные государственные дела Державин никогда не оставлял литературного поприща и создал знаменитые оды «Бог» (1784), «Гром победы, раздавайся!» (1791, неофициальный русский национальный гимн конца XVIII — начала XIX столетия), «Вельможа» (1794), «Водопад» (1798) и многие другие.

Вот образец поэтического творчества Державина, отрывок из оды "Руина":
Река времён в своём стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
А если что и остаётся
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрётся
И общей не уйдёт судьбы!

Державин был убежденным патриотом России, и ему повезло жить в обстановке национального восторга и жертвенности, сверхусилий и маршей Отечественной войны 1812 года. О русофобии Державин был уже наслышан — в начале XIX века это слово писали с двумя «с»: руссофобия, а в остальном всё было так же, как в XX или нашем XXI веке. Но тогда была русофобия международная, в Париже и Лондоне побаивались Россию и со страху создавали образ огромной варварской державы, которая нависла над утончённой цивилизацией. Орды Аттилы, пришедшие с Востока, — отличная историческая аналогия.

Однако уже в 1812-м Державин с тревогой расслышал топот внутренней «пятой колонны» — шаги звучали издалека. Дворянские дети сперва учились писать по-французски, а по-русски, как придётся. Некоторые уже и думали по-французски. Почти все они оказались пленниками моды, а Россия из моды вышла. Державин с ужасом узнавал, что многие русские дворяне — самые рафинированные, самые прогрессивные — восхищаются Бонапартом. Над интересами империи, которым Державин посвятил жизнь, они посмеиваются свысока. Космополитизм всегда нарциссичен, в его основе — высокомерие по отношению к скучным идеалам большинства, к общепринятым нравам.

***
Друга и соратника Г. Державина адмирала Александра Семеновича Шишкова (1754-1841) называли литературным старовером. В занятия филологией его втянуло составление «Морского треязычного словаря» (1795 г.). При Павле Шишков состоял генерал-адъютантом — докладчиком по флоту. Вступление на престол Александра I заставило Шишкова отойти от двора и углубиться исключительно в «занятия словесности». Ему не нравилась либеральная фразеология Александра, и он видел в туманных декларациях царя влияние французской революции. В своих работах о языке Шишков, начиная с 1803 года, усиленно пропагандировал реставраторские идеи по восстановлению русского языка. С этой же целью он в 1811 году организовал в Петербурге литературное общество "Беседа любителей русского слова". С 1812 г. по 1814 г. Шишков состоял государственным секретарем, с 1824 г. по 1828 г. — министром народного просвещения и главой цензурного ведомства. С 1813 года до самой смерти Шишков был президентом Российской Академии.

В 1803 году он написал знаменитое «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка», которое во многом является актуальным и в настоящее время. Молодое поколение не знало и не желало знать Россию, Шишков видел это и бил во все колокола:
«Всяк, кто любит российскую словесность и хотя несколько упражнялся в оной, не будучи заражен неисцелимою и лишающею всякого рассудка страстию к французскому языку, тот, развернув большую часть нынешних наших книг, с сожалением увидит, какой странный и чуждый понятию и слуху нашему слог господствует в оных. Древний славянский язык, отец многих наречий, есть корень и начало российского языка...» Далее Шишков обличал новейших писателей в том, что они забыли исконный русский язык и начали «вновь созидать оный на скудном основании французского языка».  «..Французы учат нас всему: как одеваться, как ходить, как стоять, как петь, как говорить, как кланяться и даже как сморкать и кашлять... Благородные девицы стыдятся спеть русскую песню. Мы кликнули клич, кто из французов, какого бы роду, звания и состояния он ни был, хочет за дорогую плату, сопряжённую с великим уважением и доверенностию, принять на себя попечение о воспитании наших детей. Явились их престрашные толпы; стали нас брить, стричь, чесать. Научили нас удивляться всему тому, что они делают, презирать благочестивые нравы предков наших и насмехаться над всеми мнениями и делами...»
"..Какое знание можем мы иметь в природном языке своём, когда дети знатнейших бояр и дворян наших от самых юных ногтей своих находятся на руках у французов, прилепляются к их нравам, научаются презирать свои обычаи, нечувствительно получают весь образ мыслей их и понятий, говорят языком их свободнее, нежели своим...»
«Французы, научили нас удивляться тому, что они делают, презирать благочестивые нравы предков наших и насмехаться над всеми их мнениями и делами. Одним словом, они запрягли нас в колесницу, сели в оную торжественно и управляют нами, а мы их возим с гордостью, и те у нас в посмеянии, которые не спешат отличить себя честию возить их». 
И в конце этого замечательного "Рассуждения" он заключал: «Делайте и говорите, что вам угодно, господа любители чужой словесности; но сия есть непреложная истина, что доколе не возлюбили мы языка своего, обычаев своих, воспитания своего, до тех пор во многих наших науках и художествах будем мы далеко позади других. Надобно жить своим умом, а не чужим».

Державин полностью разделял эти мысли своего друга и соратника. Он ведь задолго до Шишкова написал, будучи ещё безвестным поэтом: "Французить нам престать пора..."

Благородство Шишкова проявилось и в том, что он отказался собирать оброк со своих крестьян и существовал на одно казенное жалованье. Это, конечно, сказывалось на благосостоянии адмирала и скромная обстановка в его доме на Фурштатской удивляла высокородных петербургских посетителей, привыкших к «роскоши, прохладам и негам».

Во время Отечественной войны 1812 года именно Шишков встал во главе российской идеологии и пропаганды. «Молодые друзья императора» не умели общаться с «широкими слоями общества» и даже с «узкими слоями», вроде мелкопоместного дворянства. А Шишков был одарённым проповедником, он, как никто другой, сплачивал народ, вселял веру в Отечество. Он понимал Россию, а Церковь объединяла его с каждым православным человеком. Послания, написанные Шишковым, доходили до ума и до сердца. В 1812-м только батюшки рассказывали людям, что на нашей земле враг, что Россия сражается. Главные формулировки пропаганды нашёл и записал именно Шишков, а батюшки их распространяли по епархиям. Вот вам пример, когда союз церкви и государства оказался спасительным для России без противоречий с сутью христианства. "Литературный старовер" во время военных испытаний стал секретарём государя.

Это была не только война армий, но и народная война. Повсюду началось крестьянское сопротивление против захватчиков-французов, и это стало залогом победы. Если народ не из-под палки готов рисковать головой в сражении с лучшей в мире армией — значит, непобедима Россия-матушка. Так оно и вышло.

***
По другую сторону баррикады стоял главный "новатор" Николай Карамзин, который выступал за реформу русского языка, за его европеизацию, сближение с немецким и французским языками. Для этого он предложил замену многих исконно русских слов, которые он считал архаизмами, на изобретенные им новые слова, которые были по сути иностранными словами, но написанными русскими буквами, или же переводами немецких или французских слов на русский.

С целью распространения своих идей и в противовес "Беседе" Карамзин организовал в Петербурге «Арзамасское общество безвестных людей», или просто «Арзамас» (1815 — 1818 г.г.). Секретарем этого общества стал поэт Василий Жуковский, а его членами - Иван Дмитриев, Константин Батюшков, Петр Вяземский, В. Л. Пушкин, Д. В. Дашков, Александр Тургенев, а позднее и молодой Пушкин; всех их называли карамзинистами или "новаторами".

Дело в том, что в России XVIII века, впрочем, как и в наше время в употреблении было несколько разновидностей русского языка, которые контрастировали между собой. С одной стороны, существовали виды письменного языка: язык церковных книг (церковнославянский), юридический и т. д. С другой стороны, имелся разговорный русский язык. Так и в наше время, есть язык юридический, медицинский, канцелярский, а есть литературный и простой разговорный. Наблюдая это, М. В. Ломоносов (1711—1765) отнёс каждый из таких видов речи к определённому языковому стилю: высокому (церковнославянский), низкому (разговорный) и среднему (слова, принадлежащие обоим языкам). Посредством смешения стилей Ломоносов предложил составить жанры классицистической литературы, также разделённые на высокие (смесь высокого и среднего стилей) и низкие (смесь среднего и низкого стилей). Сам Ломоносов работал в высоком жанре, то есть писал более сложным книжным языком. За развитие «средних» жанров как усреднение «высокого» и «низкого» стилей, их сглаживание, взялись поэт А. П. Сумароков и другие поэты его школы.

А. С. Шишков взял за образец ломоносовское учение. Он создал языковую программу, выступая за сохранение славянской лингвистики и против внедрения иностранных слов в русский язык. В оппозицию заимствованиям из европейских языков, Шишков предлагал новые слова на славянский манер. В частности, он предлагал ряд заимствований заменить русскими словами: бильярд - шарокат; калоши - мокроступы. Фортепиано он предлагал называть «тихогромом». Хоть это и непривычно, но это звучит для нас понятнее, чем состоящее их 2 итальянских слов "фортепиано" (от итал. forte — громко, piano — тихо).

А Николай Михайлович Карамзин стремился сделать русский язык приятным для слуха представителей высшего общества, привычных к звуку французской речи. Исходил он из того, что на тот момент дворянство в России говорило преимущественно на французском. Карамзинисты старались формировать русский литературный язык, используя европейские образцы. Применялся метод калькирования, то есть заимствования иноязычных слов, выражений, фраз буквальным переводом соответствующей языковой единицы. Такая калька обычно не ощущается как заимствованное слово, так как составлена из морфем своего языка. Поэтому реальное происхождение таких слов зачастую оказывается неожиданным для человека, впервые его узнающего. Так, например, русское слово насекомое — калька с латинского insectum (in «на» + sectum «секомое»).

Карамзин придумал много новых слов: промышленность, общественность, будущность, влюбчивость, человечный, общеполезный, занимательный, развитие, впечатление и др. Он также ввел и много заимствований: будуар, эгоист, круиз, карикатура, мост, тротуар, терраса, авансцена; новые фразеологизмы (тоже кальки с французского): убить время, видеть в черном свете, оказаться не в своей тарелке. Стремление Карамзина к сближению письменной и разговорной речи, к выработке норм литературного языка можно было бы признать прогрессивным, если бы одновременно он не стремился очистить русский язык от простонародных, "грубых" элементов.

Развернулась широкая полемика между «новаторами», которые выступали за изменение русского языка за счет иностранных заимствований, и «архаистами», чья позиция была в сохранении основ русской речи и созданием слов, основанных на славянской лингвистической системе, на замену иноязычным. Только если архаисты действительно хотели осуществить некий синтез церковно-славянского языка (как они его понимали) с простонародным, то карамзинисты находили, что "светские дамы не имеют терпения слушать или читать их русские комедии и романы, полагая, что так не говорят люди со вкусом".

Широко известно письмо Карамзина к Дмитриеву: “Один мужик говорит пичужечка и парень: первое приятно, второе отвратительно. При первом слове воображаю себе летний день, зеленое дерево на цветущем лугу,. птичье гнездо, порхающую малиновку или пеночку и спокойного селянина, который с тихим удовольствием смотрит на природу и говорит: "Вот гнездо, вот пичужечка!" При втором слове является моим мыслям дебелый мужик, который чешется неблагопристойным образом или утирает рукавом мокрые усы свои, говоря: "Ай, парень, что за квас!" Надобно признаться, что тут нет ничего интересного для души нашей... Имя пичужечка для меня отменно приятно потому, что я слыхал его в чистом поле от добрых поселян. Оно возбуждает в душе нашей две любезных идеи: о свободе и сельской простоте”.

При разработке “нового слога” Карамзин ориентируется на нормы французского языка и стремится уподобить русский литературный язык французскому. Типичной чертой его “нового слога” становятся перифразы. Следы таких перифраз живут во французском литературном языке (да и в русском) до наших дней. Манерная перифрастическая фразеология была неотъемлемым признаком литературного языка XVIII и XIX веков. Тогда вместо солнце было принято говорить и писать светило дня, дневное светило; вместо глаза — зеркало души и рай души; вместо нос — врата мозга; рубашка обозначалась как верная подруга мертвых и живых; сапожник именовался смиренный ремесленник; саблю заменяло губительная сталь; весну — утро года; юность — утро лет и т. п. Так, у Карамзина встречаем перифразы: магазин человеческой памяти, картинная галерея моего воображения, наслаждайтесь вечером своей жизни и др.

Шишков же высмеивал манерность и напыщенность языка Карамзина. В особой главе своего «Рассуждения..» Шишков приводит образцы карамзинского стиля из его сочинений и заменяет их более простыми выражениями. Например, вместо «когда путешествие сделалось потребностью души моей» — заменить на «когда я любил путешествовать». Или вместо "бедная Геката отражает тусклые отсветки" - на "луна светит". Или "трогательный предмет сострадания, которого уныла задумчивая физиономия" - на "жалкая старушка, у которой на лице уныние и горесть".

С той же проблемой столкнулся Иван Тургенев при переводе своих "Записок охотника" на французский язык. Дошло до смешного, французский переводчик "Записок охотника" постарался, где мог, "улучшить" и "подкрасить" тургеневский слог. Мало того, что "Записки охотника" превратились в "Мемуары знатного русского барина". Но доходило до полной нелепицы: Тургенев писал просто "Я убежал", а переводчик эффектно украшал "скучную" фразу: "Я убежал.., как будто за мной гнался целый легион ужей, предводительствуемый колдуньями…" и т.п. Писателю пришлось выступить с резким протестом по поводу столь своеобразного перевода.

Насколько широкий отклик получила борьба двух литературных направлений, свидетельствуют, между прочим, “Воспоминания” С. Т. Аксакова, учившегося в 1806—1807 годах в Казанском университете. Весь его курс разделился тогда на сторонников и противников “нового слога”.

Великий баснописец Иван Андреевич Крылов входил в шишковское общество "Беседа" и его вклад в обогащение и совершенствование русского литературного языка был огромным. Остановив свой выбор на жанре басни, Крылов возвел басню на высшую ступень литературного совершенства. Живая устная разговорная речь различных ее социальных слоев и стилей легла в основу его басенного языка. Поэтому стиль басен Крылова и воспринимался как свободный поток живого народного просторечия, пробившийся из самых заветных глубин “духа народного”.
Вот наиболее показательные примеры: “Отнес полчерепа медведю топором” (“Крестьянин и работник”); “Мужик ретивый был работник,.. И дюж и свеж на взгляд” (“Огородник и философ”); “Гутаря слуги вздор, плетутся вслед шажком,.. Учитель с барышней шушукают тишком” (“Муха и дорожные”) ; “Разбойник мужика, как липку, ободрал” (“Крестьянин и разбойник”); “Бедняжка-нищенький под оконьем таскался (“Фортуна и нищий”); “Барыш большой на всем он слупит, .. Забыл совсем, что есть наклад” (“Фортуна в гостях”); “Мальчишка, думая поймать угря,.. Схватил змею и, воззрившись, от страха.. Стал бледен, как его рубаха” (“Мальчик и змея”).

Таким образом, в баснях Крылова противопоставлены однообразию и растянутости карамзинских изысканных и прилизанных фраз своеобразие, красочность и краткость устно-разговорного народного языка. Крылов смело и искусно смешивал архаические и традиционно-книжные формы литературного выражения с просторечными словами и формами. Он не чуждался церковнославянизмов, особенно в тех баснях, где ему необходимо было выразить официальную, общепринятую в то время идеологию.

Одним из основоположников современного русского литературного языка стал и А. С. Грибоедов, который может быть поставлен в ряд с Крыловым. Он прославился как автор всего лишь одной комедии, но комедия эта бессмертна. В общественной борьбе по вопросу о “новом слоге” Грибоедов занимал особое место, не примыкая ни к одному из борющихся лагерей. Вместе с тем он решительно выступал против галломании, против неестественного “смешения французского с нижегородским”, господствовавшего тогда в речи московских дворян. Пушкин с восторгом писал, что в "Горе от ума" каждая фраза запомнится, станет неоднократно цитироваться и войдет в сокровищницу русского языка. Благодаря этим авторам из русского языка постепенно исчезли странные растянутые перифразы, свойственные французской письменной речи.

Русская образованная публика 19-го столетия, во многом, приняла "новый слог", предложенный  Карамзиным, за его внешнюю красивость и созвучие с привычным французским языком. Но, к счастью, эти реформы не оказались всеобъемлющими и сохранился исконный русский язык. Наряду с новыми, офранцузенными словами применяются русские - лицезреть, ретивый, дюжий и т.д. В современном русском языке широко используется разговорный народный язык и уже не встретишь карамзинских перифраз. Слово "парень", которое Карамзин считал таким уродливым, никого теперь не коробит!

Список литературы:
1.Васильев С.А.. «Стилевые традиции Г.Р. Державина в русской литературе XIX — начала XX века», http://www.derzhavin-poetry.ru/books/index.html
2.Западов А. Державин. М.: Молодая гвардия, 1958 (ЖЗЛ).
3.Сочинения Державина: [в 4 ч.]. — СПб.: [изд. А. Смирдина], 1831.
4.Одинцов В.В.. Лингвистические парадоксы. Москва. «Просвещение», 1982.
5.Шишков А. С. Рассуждение о старом и новом слоге российского языка. — СПб., 1803. (2-е изд.: СПб., 1817).