de omnibus dubitandum 119. 495

ЧАСТЬ СТО ДЕВЯТНАДЦАТАЯ (1918)

Глава 119.495. ЗЕЛЕНЧУКСКИЙ ХУТОР…

    В обе стороны от дороги уходили под горизонт заросли кукурузы и подсолнечника выше человеческого роста. В этом золотисто-зелёном половодье иногда попадались серо-жёлтые прямоугольные островки скошенных полей: заставив их высокими скирдами соломы, хозяева вывезли снопы на гумна. Ещё реже — чёрные: кто-то уже успел и, вспахать под озимую пшеницу. На тёмной зелени садов, обступивших большие и маленькие хутора, густо высыпали покрасневшие яблоки.

    Сколько ни вертел головой, не заметил ни окопов, ни пожарищ... Не похоже, что по этому богатому краю только что прошлась война.
 
    [В 1788 году в среднем течении реки Кубани были построены 4 крепости и 20 редутов, один из которых - Тифлисский получил свое название от Тифлисского 15-го гренадерского полка, принимавшего участие в походе на Анапу летом 1788 года.
Мысль об основании здесь станицы принадлежала генералу-аншефу И.В. Гудовичу, работавшему над проектом устройства новой пограничной линии от верховьев Кумы по сухой границе и по реке Кубани до устьев Лабы. С 1794 года началась реализация этого проекта, но первые поселенцы на место нынешней станицы Тбилисской прибыли в октябре 1802 года.
    16 октября 1801 года решением сената о переселении и разрешением нового царя Александра I бывшим Екатеринославским казакам в числе 3300 душ мужского пола переселится на Кубань. Из числа переселенцев было приказано выбрать доверенных для осмотра мест поселений. Ими были избраны есаул Леонтий Гречишкин, сотник Алексей Фарафонов и несколько уважаемых стариков. Екатеринославцам указали, что станицы должны основываться непременно близ существующих укреплений - Темижбекского, Казанского, Тифлисского и Ладожского редутов, и доверенные  нашли эти места подходящими для основания станиц. Спор вышел только по вопросу выбора места под Тифлисскую, так сначала предполагалось строить её внизу у реки. Переселение началось  в конце лета 1802 года восемью отдельными партиями и, осенью было закончено. В Тифлисской осела 181 семья казаков (всего 845 душ, из них 187 служивых, 402 малолетки, 203 старика). Казаки приступили к несению службы по охране границы «от набегов народов закубанских».
    8 октября 1802 года казаки прибыли обозом из крепости Кавказской к Тифлисскому редуту. Они сменили часть гарнизона из Кубанского полка и начали ремонтные работы. Был обновлён ров редута, укреплён вал новыми плетнями и подсыпан землёй, поставлен новый частокол, отремонтированы внутренние постройки, выше подняты пушки. Слева и справа от редута по высокому берегу Кубани на расстоянии видимости соорудили две вышки и поставили посты. Вырубив кустарник, подготовили проходы к реке, чтобы, не опасаясь, можно было ходить за водой. Только после этого стали строить казачьи курени, хозяйственные постройки. Первоначально в казачьем поселении была всего одна улица «Золотая осень» (ныне улица Красная) и несколько переулков. На ночь жители станицы  выход улицы в степь баррикадировали  телегами и боронами. Позднее соорудили ворота и выставляли круглосуточный пикет, вокруг станицы  секреты. Вся станица умещалась в квадрате нынешних улиц Первомайской, Миллионной, Крепостной и на юге упиралась в редут. Среди первых поселенцев были семьи казаков Гречишкиных, Белёвцевых, Поповых, Мясищевых, Саморядовых, Сальниковых, Авериных, Донских и др.
    Спустя год после основания станицы, когда казаки окончательно устроились на новом месте, местное начальство по приказу свыше стало привлекать к несению службы по охране границы «от набегов народов закубанских». Для этого из служивших казаков была сформирована сотня. Выбор офицеров был проведён по старинному казачьему обычаю. Исправляющим должность полкового командира казаки станицы Тифлисской выбрали Леонтия Ивановича Гречишкина, сотенным командиром стал А. Фарафонов, человек грамотный и заслуженный, который как и  Л. Гречишкин брал Очаков и Измаил. Приказом №3365 от 14 октября 1803 года назначено «Кавказскому полку нести службу, полковому командиру решать дела военные и гражданские, сотенным командирам быть начальниками станиц». С этого дня полк приступил к службе – основной повинности казаков. Всего повинностей было много – службы: подводная, постойная, почтовая, конвойная, ремонт укреплений, дорог и мостов. Только  почтовая повинность обходилась полку в 12 тысяч в год. Штаб полка расположился в Тифлисской. В первое время полк был освобождён от внешней службы (походов за границу), а нёс  только внутреннюю. В каждой станице назначалось 40 человек для охраны и разведки и по 20 для конвоирования почты и начальства по военной дороге «Екатеринодарский  тракт» так называемой оказии. Войсковое командование не утвердило Л. Гречишкина  командиром полка, так как он был неграмотным. Командиром полка  назначили войскового старшину  Волжского полка Я. Ускова, а Гречишкин стал его заместителем. Кроме того казаки Тифлисской выбрали его станичным атаманом.
    В конце 1803 года полк создал и занял 14 постов кордонной линии на Кубани, казаки Тифлисской сотни заняли посты Соломатин, Тифлисский, Кадушкин. Помимо кордонной  линии  казаки Кавказского полка стояли на карантинных постах для охраны границ от заноса эпидемий из закубанья. Несение пограничной службы на многие годы оставалось главной обязанностью казаков-линейцев. Казачьи постовые команды жили в постоянной тревоге, ибо мелкие партии закубанских соседей не давали покоя ни днём, ни ночью, стремясь проникнуть на правый берег Кубани, чтобы разграбить какой–нибудь  хутор или угнать стадо скота. Много славных страниц вписали наши предки в историю станицы. Одна из них – подвиг сотни Андрея Гречишкина. В сентябре 1829 года Андрей Гречишкин, получив предупреждение о готовящемся нападении горцев на казачьи станицы, повел свою сотню им навстречу. У «Волчьих ворот» (ущелье у Песчаного брода на реке Зеленчук в 25 км от Тифлисской) состоялся бой.  На каждого казака приходилось до десятка нападавших. Сотня Гречишкина полегла у «Волчьих ворот", предпочтя смерть позору плена. В 1897 году через Тифлисскую прошла железная дорога на Екатеринодар. Железнодорожная станция называлась «Розовая», в 1902 году она была переименована в станцию «Гречишкино», в честь Андрея Гречишкина. Через Тифлисскую проходила военная дорога Екатеринодарский тракт, по которой проезжали А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, Л.Н. Толстой. В 1910 году в станице насчитывалось уже 7165 человек населения и 22154 десятин земли. Число дворов коренных жителей составило - 898, иногородних – 132]

    Часа два уже минуло, как, оставив за спиной обмелевшую Кубань, (выехали со станции Кавказская) повернули в станице Тифлисской на станицу Темиргоевскую (см. карту), где должен стоять штаб 1-й конной дивизии. Здесь, в Закубанье, ровная, как стол, степь начала волноваться пологими возвышенностями. А впереди уже выглянула из-за горизонта подернутая маревом синеватая зубчатая полоска Кавказских гор, увенчанная белым конусом Эльбруса.

    По низким берегам речки, пересекающей дорогу, расположились хутора: белёные домики под камышовыми крышами и хозяйственные постройки, обнесённые высокими плетнями. Деревянный мостик весь затрясся под коляской. Пахнуло гнилью: вода в мелких местах зацвела...

    С правой руки, хутора пошли побогаче, вытягиваясь в почти сплошную линию крыш и садов. За ними, в низине, бежала другая речка, полноводнее. Её всю запрудили плотинами: тут и там торчат низкие серые башенки водяных мельниц. Их ровный шум едва слышался...

    — Зеленчукский хутор, — процедил возчик. — Хохлы тута господарють.

    Но Врангель не услышал: всё внимание приковали фигурки казаков с винтовками. На хозяйственном дворе большого деревянного дома, крытого тёсом, одни задавали корм лошадям, другие загружали в телегу мешки и короба. Приказал свернуть.
Подъехали ближе, и на алых погонах Кубанского Войска ясно различил белые трафареты... Десятка три, не больше. Некоторые без черкесок, в одних бешметах, но все, помимо винтовок и шашек, ещё и при кинжалах. Лошади под сёдлами, привязаны к плетню. Значок воткнут в землю посреди двора: набирающий силу ветерок обернул алый флаг вокруг пики, и что на нём изображено — не разглядеть...

    Надел, чуть надвинув на глаза, фуражку. Легко, придерживая шашку, спрыгнул и направился в распахнутую калитку.

    — Смирно! — вяло скомандовал кто-то.

    Громко поздоровался и даже назвал себя. Положение «смирно» казаки приняли с ленцой. И, весьма, небрежно: руки не прижаты к бедрам, а свисают вольно, головы, покрытые папахами длинного курпея, чуть опущены.

    Молодой, лет 25-ти, и невысокий хорунжий, сипя простуженным горлом, представился начальником конвоя командующего 1-й конной дивизией Гаркушей. Выбившийся из-под серой папахи отросший соломенный чуб навис над высокой горбинкой носа, защитная черкеска туго обтянула широкие плечи, поверх газырей блеснул солдатский серебряный Георгий. Убрав присогнутые пальцы от виска, не то доложил, не то сообщил:

    — Их превосходительство генерал Афросимов в хате. Ще чаювают...

    На ловца, порадовался, и зверь. Только не бежит, а сидит и чай попивает.

    — Я назначен командующим дивизией. Проводите меня к генералу.

    Простодушное удивление, вмиг разлившееся по смуглому лицу хорунжего, было слишком явным. Но, шмыгнув носом и сбив чуб на левый бок, живо направился к низкому крыльцу. Безо всяких, однако, «слушаюсь»...

    По манерам, заключил Врангель, не кадровый офицер: курса в военном училище не проходил. Значит, или в школе прапорщиков получил офицерский чин, или, судя по крестику, произведён из урядников за боевые отличия.

    Ощущая спиной, любопытствующие взгляды конвойцев, шагнул, пригнувшись, следом за хорунжим в сени. В полумраке, не разглядев с яркого света, задел плечом висящую на стене упряжь. Из стряпной тянуло печным чадом и ароматом выпекаемых не то оладий, не то блинов. С лёгким скрипом распахнулась дверь в горницу — просторную, в два окна, чисто побелённую и опрятную.

    За длинным некрашеным столом восседали трое.

    Пожилой и тучный, в расстёгнутом чёрном бешмете, втиснулся в «святой угол», заставленный яркого письма иконами под вышитыми полотенцами. Отрешённо уставившись на полный стакан чая, размешивал сахар. Черкеска, скрыв погоны, комом валялась рядом на лавке, и только двойные красные лампасы удостоверяли его генеральский чин.

    Двое других — помоложе, в защитных гимнастёрках и тёмно-синих офицерских бриджах с алым кантом Кубанского Войска, — уткнулись в тарелки и энергично жевали. Подняв стриженые «под ноль» головы и увидев две золотистые звёздочки на серебряном шитье зигзагами, разом встали, торопливо глотая непрожёванное и, вытирая платками губы. Ножки табуретов проскрежетали по деревянному полу, покачнулась от толчка столешница. В откупоренной четверти, красующейся подле медного самовара с вмятиной на тусклом боку, заколыхалась мутноватая жидкость.

    Хорунжий подвёл: как ни старался, исполненный сознанием важности момента, но фамилию его, чин и новую должность, докладывая пожилому, просипел безобразней некуда.

    Взгляд Афросимова, зацепив его аксельбант и погоны, упёрся, наполняясь крайним недоумением, прямо ему в лицо. Кустистые брови поползли вверх по морщинистому лбу. Рот, показавшись из-под длинных сивых усов, открылся, да так и замер. Будто хотел приказать начальнику конвоя доложить ещё раз, внятнее и толковее, да воздуха в лёгких не нашлось...

    Ложка машинально стукнула ещё раз-другой о стенки гранёного стакана и замерла. В повисшей тишине лишь зудела громко, кружа у оконного стекла, жирная муха.

    Нечего сказать, съязвил про себя, удачное начало — точно конец в «Ревизоре». А Афросимов — не генерал и даже не городничий, а тряпка какая-то.

    — Так а мы вот... ни сном ни духом... — проговорил, наконец бывший командующий дивизией и, выпустив ложку, широко развёл руками. — Ни телеграммы какой, ни нарочного с пакетом...

    Выслушивал представление новых подчинённых, а самого терзали недоумение и досада... Ну и дела! В штабе дивизии телеграмма о его назначении и выезде до сих пор не получена... Третьи сутки пошли! Что, не налажена работа полевых телеграфных отделений? Повреждены линии?.. Или штаб Добровольческой армии работает хуже самого Романовского? По видимости, так и есть... Тогда чего стоит его всезнайство?

    Усмешку, уже тронувшую губы, подавил: ещё не хватало, чтобы новые подчинённые приняли её на собственный счёт. И умнее всего поступит, ежели, по-товарищески присоединится к чаепитию, благо один табурет свободен.

    Отпустив хорунжего и разрешив офицерам сесть, принял из сноровистых рук незаметно вошедшей хозяйки — ещё молодой, в туго затянутой белой косынке — чистый стакан без подстаканника и простое блюдце. Радушия на её худом неулыбчивом лице не заметил, а лишь тревогу и вымученное желание услужить.