Аудиофильский рассказ No. 7

        Пётр Ильич прибыл в Петербург на день раньше запланированного концерта. В Вышневолоцком уезде произошла авария на железнодорожных путях и из Пскова до Петербурга удалось быстро домчать лошадьми. Как обычно, Чайковского сопровождал настройщик Митрофан — единственный человек, у которого безо всяких реверансов был доступ на любую сцену, пока там шли приготовления к концерту. Достаточно было представиться "Митрофан Григорьев, настройщик Петра Ильича Чайковского", и его без вопросов пускали.
        Митрофан был крестьянином родом из Псковской губернии. Чтению и письму был практически не обучен, если не считать нескольких уроков в церковно-приходской школе. Да и не его это было занятие — читать и писать; он обладал другой способностью — особенно хорошо слышать. Благодаря этому и вышел в люди: однажды молодой и ещё не знаменитый Чайковский давал концерт во Пскове, и его настройщик внезапно простудился в дороге и слёг. Не знамо как, но оказался случайно рядом Митрофан, и от звука камертона, много не думая, отстроил на слух фортепиано, да так, что Чайковский изумился.
        — Али нотной грамоте обучен, либо у Мацуева стажировался? — поинтересовался композитор.
        — Нетути, барин, — отвесил поклон Митрофан. — Нужную ноту услыхал, да фортепиано однажды в Сети увидал — вот и вся наука.
        Чайковский похвалил Митрофана, труд щедро оплатил, и с тех пор никому более не доверял настройку инструмента, кроме как Митрофану.
        А сегодня весь день свободен. Концерт завтра в восемь часов вечера.
        Митрофан надел парадный кафтан, сапоги с парчовыми отворотами и майским днём пошёл бродить по Петербургу. Мимо проносились дорогие экипажи с вышагивающими цугом лошадьми, а в экипажах сидели женщины с горящими глазами, холодными сердцами, золотыми волосами. В честь годовщины коронации государя афиши были оформлены празднично; они извещали о большом концерте, на котором будет выступать Чайковский. По улицам проходили оркестры. Украшенный жёлто-белыми полотнищами город шумел и уже праздновал. Митрофан то и дело морщился, когда кто-то из проходящих мимо многочисленных оркестрантов брал неверную ноту.
        — Вышшее надо на полмизинца, тудыть вас в Мариинку, — с негодованием бормотал Митрофан.
        По пути внимание привлёк магазин с сияющими за витринами чёрными коробками, походившими на сундуки. Он вспомнил, что Петру Ильичу как раз нужен был новый сундук для платочков и зашёл. Зашёл — и обомлел. То были не сундуки, а странные черные ящики с круглыми гибкими навесами навроде барабанов. На полках стояли металлические ящики поменьше с маленькими ручками и кнопками. Отдельную полку занимали ящики побольше с металлическими дисками наверху, накрыты они были стеклянными колпаками. Играла музыка непонятного происхождения, и не понять было, каким инструментом её извлекали.
        Митрофан удивлялся и протяжно посвистывал. Но ещё больше удивлялись продавцы-консультанты.
        — Что продаём в лабазе-то? — прищурив для важности глаз, Митрофан обратился к одному из присутствующих. — Скольки не едал во Псковах, да в поповьих хоромах — отродясь такого не видывал! Что за сундуки такие? Рупь стоят али два?
        Консультанты отвлеклись от смартфонов и начали подозревать в посетителе вошедшего в роль уличного актёра.
        Не дождавшись ответа, Митрофан направился в комнату для прослушивания и уверенно распахнул дверь. Комната была достаточно просторна. Посередине перед шторами очень дорогой сетап играл Эллингтона. Находившиеся в помещении оглянулись. Митрофан стоял в дверном проёме и изучал диковинное убранство.
        — Здравствуйте. Вам кого? — осведомился один из присутствующих.
        Митрофан робко зашёл, шаркая сапогами. Широкий кушак доставал почти до пола, а засаленный чепчик сползал на глаза, как у полицмейстера. Выглядел гость, в целом, весьма комично.
        — Дык это... — Митрофан почесал в затылке, напряжённо поглядел в пол, а затем перевел удивлённый взгляд на собравшихся.
        Собравшиеся во все глаза смотрели на своего гостя. Возникла странная пауза.
        — Дык это. Фортепиано-то! У этого мужика, который за занавесями играет, фортепиано отстраивал какой-то глухонемой. Ля первой октавы — надо с ноготок нижжее настроить, си бемоль третьей — совсем холера! А от неё и пошло — все бемоли, точно грузди весной — сидят, не высовываются. Куда ж высовываться, когда отстроены на четыре волосины нижжее, чем надо. Точно какой-то леший отстраивал, — Митрофан перекрестился.
        Эллингтон, словно услышав тираду, перестал играть и пластинка закончилась.
        — Во-во! Совестно стало шельме! — погрозил пальцем Митрофан. — Знамо! Поди, деньги с простого люда за такое ещё берет!
        Собравшиеся смотрели на странного гостя и не понимали, что происходит.
        — Вы, простите, кто? — вернулся дар речи к одному из присутствующих.
        — Митрофан Григорьев, настройщик Петра Ильича Чайковского, — ответил Митрофан.
        Собравшиеся с сочувствием переглянулись.
        — Это у вашего салона юмор такой? — вдруг обратился один из присутствующих к другому, который был сотрудником.
        — Я его первый раз вижу! Мы — серьёзный магазин, такого не устраиваем, — поспешил откреститься сотрудник.
        — Я вообще-то покупаю у вас технику за десять миллионов. Тут входит какой-то ряженый и мешает слушать! — начинал раздражаться посетитель.
        — Саша, не горячись, — обратился к нему Цифрович.
        Покупающий технику за десять миллионов успокоился.
        Цифрович прищурился и внимательно рассмотрел незваного гостя.
        — Ну что ж, уважаемый, — сказал Цифрович, подойдя вплотную к Митрофану и глядя в упор. — Не знаю, кто вас подрядил тут аниматорствовать, но, надо признать, вы правы. На этой записи Дюк играл на подменном фортепиано, которое пришлось наспех подыскивать, и настроить его не успели. По этой причине Эллингтон добился уничтожения всего тиража, но пара десятков пластинок всё же была спасена из-под бульдозера. Признайтесь: вы знаток творчества Эллингтона?
        — Не слыхивал такого — сказал Митрофан. — Тут и знатоком быть не надоти. Всяк слышит, что инструмент не настроен. Клавиши жёсткие, стучат по струнам, как оглобли. И звучит так, как будто на крышку медведь прилёг — глухо, тяжко, некрасиво.
        — Сделайте одолжение, задержитесь у нас на часик, если вам позволяет время. Ваши славные уши нам ещё понадобятся, — сказал Цифрович и указал на кресло.
        Митрофан подошел к проигрывателю, покрутил пальцем пластинку, оставив жирный отпечаток, перекрестился и сел в кресло. Он уже смирился с тем, что не понимал ровным счётом ничего: что это за сундуки и откуда берётся звук. В итоге он решил, что случайно попал в салон технических чудес, подготовленных специально ко дню коронации государя и не задавал лишних вопросов.
        Тем временем Цифрович поставил свежий сборник какой-то молодой пианистки и поменял акустические кабели. Зазвучал концерт Бетховена. Звук всем присутствующим, кроме Митрофана, единогласно понравился.
        — Баба играет! — посетовал Митрофан. — Руки слабые, пальцы тонкие — вот и не дотягивается как надо до четвёртой октавы. Рояль хороший, но крышка из клёну — звук как сквозь еловый лапник. Токмо помещение могли бы и лучше выбрать — потолки дюже низкие, с лепниной, она-то, зараза, и лезет в уши.
        На конверте пластинки была изображена худенькая пианистка в небольшом зале с лепниной на потолке. Присутствующие были, конечно, изумлены.
        — Ну, если вы всё это слышите, значит, нам собрали действительно очень детальный сетап, — с удовлетворением сказал Цифрович.
        Они послушали ещё несколько вещей, и Митрофан, ко всеобщему изумлению, угадывал формы помещений, возрасты исполнителей и прочие тонкости, не слышимые никем из присутствующих. Они жали руку гостю, тот попивал чай в кресле и самодовольно поглаживал бороду.
        Час пролетел незаметно.
        — Ну что же, уважаемый, — сказал Цифрович. — Нам доставило истинное удовольствие ваше присутствие. У вас уникальный слух. Надеюсь, вам тоже понравилось то, что мы тут собрали и вы теперь можете сказать, что за полчаса побывали на нескольких концертах сразу!
        Тут Митрофан перестал улыбаться и замотал головой.
        — Нет, барин, — сказал он. — Не побывали-с.
        — Как же так? — удивился Цифрович. — Система абсолютно топовая, детализация сумасшедшая, воздух в зале можно трогать руками... Разве нет?
        Митрофан на несколько секунд задумался и уставился на Цифровича.
        — Нетути, барин.
        Казалось, что удивилась даже стоявшая в зале ультра-топовая акустика, а оконечные усилители, услышав такое, не поверили своим лампам.
        — Залы, инструменты, исполнители — есть, как перед глазам стоят. Одна беда: композитора нет, — горестно сказал Митрофан. — На живых концертах через игру слышно, как исполнитель толкует с композитором, а иногда и спорит. Бывает, даже сами с собой говорят и спорят, как Пётр Ильич. И когда спорят — плохо всем, и спорщику, и инструменту. В такие моменты надо не понимать, не знать, а ваша чудо-машина всё равно всё знает и понимает, как будто разговора и нет вовсе. Эко странно!
        Митрофан встал, ещё раз поводил носом над невиданной аппаратурой, покачал головой.
        — Стоит дерево, с виду не отличишь. А корней нет, — заключил странный гость, оставив в полном недоумении своих собеседников.
        Да, друзья. Какой бы ни была совершенной наша техника, она всё же воспроизводит только то, что записано. Но невозможно записать абсолютно всё. Можно предоставить слушателю лишь правдоподобную догадку о том, что хотел сказать исполнитель. Как постичь человеческую душу с помощью расставленных микрофонов? Где решение? Эти вопросы так и останутся неразрешёнными.
        За стеклянными витринами вовсю сиял полдень.
        Выйдя из диковинного заведения, Митрофан поймал извозчика и поспешил в гостиницу. Завтра ему предстоит настроить фортепиано, на котором будет играть Чайковский.