Модистка, глава 27

   Николай лежал на мягком душистом сене с открытыми глазами. Спать не хотелось.  На веревках, натянутых под самой крышей, висели пучки всевозможных трав, они издавали приятные запахи: пахло медуницей, и анисом, можжевельником и ромашкой, мятой и шалфеем, мать-и мачехой и чабрецом, почками сосны и зверобоем, луком и чесноком; к ним примешивались другие запахи трав, название которых Николаю были неизвестны.
   Через соломенную крышу просвечивалось ночное небо с мигающими звездами. Он смотрел на него и думал: «Как огромен мир и как прекрасен»!
 
  Незаметно для себя он уснул. Его сон был спокоен и безмятежен. Проснулся он, когда заголосил первый петух, за ним — второй, третий и вдруг вся деревня огласилась многоголосным петушиным криком.

  Он встал, оделся и спустился с крыши. Матвей, очевидно, встал еще раньше его, он уже возился у себя на участке, занятый поливкой. Устинья тоже была давно на ногах, она вышла из коровника с полным подойником молока.
  — Доброго утра вам, Николай Николаевич, — поклонилась она. — Хорошо ли спалось?
  — Благодарю , Устинья Никитична, — спалось так превосходно, как никогда в жизни, не спалось!
  — Не изволите ли выпить кружечку парного молочка, Николай Николаевич? Завтрак будет позже.
  — Увольте, Устинья Никитична, так рано не хочется. Пойду окунусь в речке, да переговорю с народом, — сказал он и направился к калитке.

  Деревня жила уже полной жизнью: мычали коровы, квохтали куры, шли крестьянки, в основном девушки, кто от колодца, с полными ведрами воды, мерно раскачивающимися на коромысле, в так плавных движений, бедер, кто с пустыми ведрами только направлялись к нему. Поравнявшись с Николаем девчата кланялись, краснея, как маков цвет и опускали глаза. Навстречу ехал мужик на телеге, груженной двумя мешками, видать с мельнице, — подумал Николай.

  Остановился перед барином, слез, поклонился в пояс.
  — Далече ли собрался, барин? — улыбаясь, одними глазами из-за лохматых бровей, — ничуть не смущаясь, задал вопрос.
  «Знать не робкого десятка мужики в деревне этой — подумал Николай, — свободно себя чувствуют, независимо. Живут небедно, все на вид сытые, здоровые, довольные. Многие имеют в своем хозяйстве, кроме кур, коров и другой живности, лошадь, поэтому и ведут себя так свободно, смело.

  Затем мужики с косами за плечами догнали его. Поздоровались с ним, поклонились.
  — По какой надобности, пожаловали к нам, барин? — поинтересовались.
  — Да, вот хочу вам, больницу построить, церковь и школу. Как вы на это смотрите?
  Переглянулись между собой, помедлили. Затем один из них ответил за всех.
  — Больницу и церковь строй, на это добре смотрим, а школа нам не надобна. Вместо ее бы мельницу новую выстроил, наше-то уже на ладан смотрит того и гляди развалится, а без нее, ох как худо будет.

  — Хорошо построю вам новую, — пообещал он, — но, скажите мне, мужики, почему же вы против школы-то? Детям вашим надо учиться грамоте.

  — Не надость, барин, зачем им учение? Всему их сама земля учит и природа, да опыт отцов и дедов. С рожденья знают, когда землю пахать, когда сеять можно хлеб, когда урожай собирать, когда землю пустить на отдых, чтоб набралась сил, как следует отдохнула и потом опять родила добрый урожай. А большей науки им не надобно, барин, от обучения грамоте, много ли толку? — один вред токмо!
Вот, наш тебе сказ. Ну извиняй, барин, нам надо идтись, на покос, пока еще роса. И поклонившись ему, они оставили его в полном недоумении.

  У речки он встретил старика, вместе с внуком, ловившим рыбу.
  Николай подошел к нему:
  —Хорошо ли клюет, — поинтересовался он, поздоровавшись.

  — Грешно жаловаться, барин, поклонился ему в пояс старик. На завтрак ужо почти наловили, Васютка, — обратился он к внуку лет пяти, — ну-ка, покаж барину улов.
  Васютка не заставил себя ждать с готовностью и горделивы видом поднес небольшое ведерко с плескавшийся в нем, поблескивая серебристой чешуей рыбой, здесь было несколько окуньков, красавцев карасей с красными хвостами, с десяток плотвичек и две большие щуки.
  — Неплохой улов, — похвалил Николай. — А на что ловите?
  — На червя, — ответил дед, —  а ты, барин, по какой надобности к нам заехал, сколько живу на свете, впервой барина вживую вижу.
  — Хочу в вашей деревне больницу возвести, церковь и школу, — ответил Николай.
  — Церковь — это ты хорошо надумал, что ж так долго сбирался-то, надость было раньше, теперче, аль доживу до твоей постройке, помру, не исповедавшись.
  — Не помрешь дед, доживёшь, вон ты какой еще крепкий!
  Старик дольно хмыкнул; — Тогды, строй поскорей свою церковь, мне скорость сто стукнет.

  Больницу тоже хорошо, а вот школу — не надость строить. Не пошлют детей в нее родители, они в хозяйстве пособники первые. Жили все это время без школы и все ладно было. Детям с рожденья вразумляют, что только труд на земле человека кормит.

  Николай с минуту помолчал, — его поразило то, что все жители деревни, с которыми он успел поговорить единодушно заявляли, — школа в деревне не нужна. Вот и этот мудрый столетний старик тоже против обучения крестьянских детей.
  Может в этом, скрыта истина? Без толку учить того, у которого нет интереса к учебе из него все равно ничего путнего не выйдет, а вот тот, кто интерес к учебе имеет, сам найдет пути, пробиться к знанию, — подумал он. Каждому в жизни отведено свое место: дворянам — ученость, крестьянину — труд на земле.

  От этих мыслей, пронесшихся в его голове, Николаю сделалось спокойнее.
  — Ну, а просьбы у тебя какие-нибудь к барину имеются, старик? — Не стесняйся, говори, обещаю все исполнить.
  — Нету, барин, никаких просьб. Хорошо живем, ни в чем не нуждаемся.
  — Так уж и хорошо? — глянул он на него.
  — Да, хорошо, — подтвердил дед, — сытые, ни почем не голодаем и одеться во что, и зимой, и летом есть. А что нам еще надобно?
   — Значит не голодаете, говоришь, а сам вон с раннего утра рыбу ловишь.
   — Так это, барин, от того, что свеженькой рыбки захотелось, вяленая-то за зиму поднадоела, да мясо и сало, что на всю зиму запасено с осени, тож уж приелось.
   — Откуда же такие большие запасы мяса?  — удивился Николай.
   — Дык мы на кабанов ходим, их в наших лесах за лето-то разводиться столько вся деревня вдоволь запасается. Раньше и я со всеми ходил, последние время перестал, стар стал. Весной каждая матка рожает по десять, двенадцать поросят, к осени они подрастут, зажиреют, мяса накопят, тогды и забиваем их. Сало и мясо, засаливаем, спускаем в погреба и всю зиму, до следующей осени кормимся. Но ни одним только им питаемся, на нашем столе есть всегда яйца, молоко, сливки, творог, опять же — масло сбиваем. За ягодами разными все лето ходим, грибами, но и на дичь охотимся, зайцев, ежели свежего мясо захочется, и медвежатиной иной раз балуемся, мед дикий в дуплах собираем. Из шкурок зайца и медведя шубы теплые на зиму шьем.
   Так, что, как видишь, барин, ни в чем не нуждаемся, за все благодарение Богу приносим, всем, что надобно для человека, он снабдил.

  Старик с внуком собрался уходить, поклонился Николаю в ноги, взял ведерко с наловленной рыбой, Васютке дал нести удочки, сказав при этом, чтобы попрощался с барином, и удалился. Николай посмотрел им вслед и тоже отправился к дому Матвея, пора было собираться в дальнейший путь.