de omnibus dubitandum 119. 491

ЧАСТЬ СТО ДЕВЯТНАДЦАТАЯ (1918)

Глава 119.491. РАСПРОЩАЛИСЬ ПО-ДОБРОМУ...

    Ещё не пробило восьми, и старая кухарка только-только внесла горячий завтрак, как вестовой из штаба армии доставил записку: Романовский вызывает к себе.

    Квартировал тот в доме фабриканта подсолнечного масла армянина Ивана Аведова, на Гимназической улице. Вымостить её руки у властей не дошли, и ветер поднимал  завихрения густой пыли. (До наших дней  на улице Гимназическая, 61 сохранился дом купцов Аведовых  (ныне офис МТС), одиноко стоящий среди неказистых современных построек. см. фото)

    У кованой калитки стоял со скучающим видом одиночный часовой — казак в серой черкеске при черном бешмете — и украдкой лузгал семечки. Беспечность неприятно удивила: ведь фронт совсем близко, а в городе, верно, полным-полно большевиков и всякой пролетарской шпаны.

    Начальнику штаба отвели весь первый этаж массивного особняка. Танцевальный зал превратили в кабинет: вдоль стены с высокими полуовальными окнами выстроились роскошные пальмы в больших кадках резного дерева, в угол задвинут зачехлённый белой материей рояль, паркет кое-где сохранил зеркальный блеск.

    У глухой стены — большой несгораемый шкаф, совсем недавно выкрашенный в казённый тёмно-зелёный цвет, и дубовый письменный стол с простым письменным прибором: стеклянным на подставке голубоватого мрамора. В центре зала — прямоугольный обеденный стол, устеленный картами. Самые большие свешиваются скатертями. Вокруг стола ровно расставлены гостиные кресла, обитые чёрной кожей.

    Теперь Врангель разглядел и покрасневшие белки, и синие круги под глазами Романовского — верное свидетельство долгой ночной работы.

    Даже не пригласив присесть, хозяин кабинета сразу передал предложение Деникина вступить во временное командование 1-й конной дивизией.

    — Согласны, Пётр Николаевич? Её начальник генерал Эрдели получил специальную командировку в Грузию и может задержаться там надолго. А его заместитель генерал Афросимов, командир Второй бригады, оказался не на должной высоте.

    Врангель ощутил, как зачастило сердце и легко ударила в виски кровь. Выходит, за одну ночь акции его поднялись — уже до дивизии. А ежели не соглашаться и вторую ночь обождать? Ещё выше поднимутся? Но выше-то некуда: корпусов в Добровольческой армии ещё нет. Выше — только Деникин.

    Медный крымский загар скрыл выступившую на щеках красноту и не выдал волнения.

    Романовский истолковал его молчание по-своему.

    — Весьма вероятно, что по возвращении генерал Эрдели получит другое назначение... И тогда явится возможность окончательно оставить дивизию за вами.

    — Для этого требуется ещё одно, Иван Павлович... — Врангель сообразил, сколь глупо было затягивать с ответом, и поспешил исправить оплошность. — Доказать в бою соответствие занимаемой должности. Именно это я и намерен сделать. И, разумеется, предложение командующего считаю для себя честью и принимаю с благодарностью.

    — Прекрасно. Сегодня же приказ будет подписан и отправлен в штаб дивизии. - Сколько дней вам требуется на сборы?

    — Один.

    — Что ж, вечером получите все документы. — Скупая улыбка Романовского показалась Врангелю искренней и ободряющей. — Кстати, семью лучше оставьте здесь, она будет под охраной. А теперь к делу...

    Подведя его к картам, Романовский лаконично и чётко обрисовал общее стратегическое положение и состав армии, осветил силы противника и сформулировал задачи 1-й конной. Врангель задал несколько обычных в таких случаях вопросов: о составе дивизии, её вооружении, командирах бригад и полков, снабжении. Ответы получил ясные и исчерпывающие.

    Штаб, выяснилось, возглавляет полковник Баумгартен — бывший лейб-драгун и старый сослуживец по гвардейской кавалерии. И отозвался о нём Романовский хвалебно. Добрый знак...

    Врангель быстро убедился: начальник штаба командующего хорошо осведомлён обо всём, что имеет отношение, даже косвенное, к кругу его деятельности. И весьма неглуп... Явно благодаря своим способностям дослужился за Великую войну до генерал-квартирмейстера штаба главковерха... И ежели верить Апрелеву, Корнилов целиком посвящал его в свои планы и в отношения с Керенским. И в Добровольческой армии именно его взял к себе начальником штаба. Впрочем, покойный не слишком хорошо разбирался в людях...

    Держал себя Романовский без тени недоброжелательства, разговор шёл легко, и внутреннее напряжение у Врангеля незаметно рассосалось. Даже какое-то расположение затеплилось в душе. Одно только охлаждало: красноватые глаза начальника штаба упорно уходили в сторону...

    — Кофе не хотите, Пётр Николаевич? — неожиданно предложил Романовский. — В Екатеринодаре ещё можно найти настоящий «Мокко».

    Вышел за дверь и скоро вернулся, держа в одной руке серебряный кофейник, в другой — поднос, накрытый белоснежной салфеткой. Расположились на краю письменного стола, отодвинув стопки бумаг и газет. На верхней Врангель приметил крупное название: «Россiя». Кофе, на его вкус, африканский «Мокко» напоминал слабо: явно эти пройдохи торгаши молотых желудей намешали.

    Романовский, медленно отпивая из чашки, поинтересовался, где он жил после того, как оставил ряды армии. Получив ответ, принялся расспрашивать о Крыме, Украине, Белоруссии.

    — Разведке бы опросить вас поподробней, Пётр Николаевич. Но вы ведь не перебежчик и не пленный... — мягко поиронизировал Романовский, когда с кофе было покончено. — Да и дивизия ждать не может...

    И, откинувшись в кресле, заговорил медленнее прежнего. Усталость в его чуть хрипловатом голосе послышалась явственнее.

    — Нынешняя наша война такая, что думать приходится больше о тыле, нежели о фронте. И я бы хотел вас предупредить вот о чём...

    - Полагаю, нам не стоит начинать политическую дискуссию в духе Керенского, чтобы выяснить и так очевидное... Вы наверняка убеждены, что армия и все государственно мыслящие силы должны восстановить в России монархию. Пусть даже без Романовых... Мы же с Антоном Ивановичем убеждены в ином: после ликвидации большевиков народу должна быть дана возможность самому высказаться относительно формы правления. И именно на Учредительном собрании... Конечно, нового созыва, то есть без большевиков и прочих левых. И если он выскажется за республику — так тому и быть...

    Самоуверенность, с какой Романовский взялся излагать свои политические взгляды, покоробила Врангеля сильнее, чем не слишком тактичное замечание насчёт перебежчика. Тем более они — себе-то он может в этом признаться — за последнее время утратили былую незыблемость.

    Поймав паузу, прервал начальника штаба: — Я убеждён прежде всего в том, что о форме правления можно будет говорить только после избавления России от немцев и их агентов большевиков.

    — Тогда мы поймём друг друга, — удовлетворённо кивнул Романовский. — Так сложилось, что процентов восемьдесят офицеров нашей армии — монархисты. И монархисты не по убеждениям даже, а, скорее, по вере. И среди них бродит глухое недовольство нашим отказом открыто провозгласить, что цель армии — восстановление монархии.

    Врангель отреагировал понимающим прищуром.

    — Произойди такое, Пётр Николаевич, случится катастрофа. Во-первых, от нас немедленно уйдут все казаки. Ибо настроены они резко против монархии. Да-да, они — республиканцы... А их в армии на сегодня — почти двадцать пять тысяч. Шестнадцать конных полков из восемнадцати. Это — больше шестидесяти процентов боевого элемента. За ними дезертируют и мобилизованные иногородние. Сами посудите...

    — Значит, армия уменьшится в три раза?

    — Именно. А во-вторых, мы лишимся лошадей, продовольствия и фуража... Ведь тогда нам никто и ничего на Кубани даром не даст. А казна наша пуста. У интендантства ни складов, ни мастерских нет. И нам ничего не останется, как проводить бесплатные реквизиции. То есть всё необходимое брать у населения силой. А это неминуемо кончится массовым выступлением против нас...

    — Чего же вы хотите, ведь это казаки. За своё добро кому угодно башку снимут.

    — Что вы, знаете казаков — это хорошо. Но следует знать и другое: таким оборотом дела не преминут воспользоваться «черноморцы» [Кубанское Казачье Войско, образованное в 1860 г., исторически сложилось из двух частей: «линейных» и «черноморских» казаков. «Линейцы» — великороссы, потомки донских казаков, переселённых в последней четверти XVIII в. в районы верхнего и среднего течения Кубани по Кавказской линии. Они, населяли менее зажиточные восточные отделы области (отдел — административно-территориальная единица Кубанской и Терской казачьих областей) — Кавказский, Лабинский и Баталпашинский. «Черноморцы» — малороссы, потомки запорожцев, переселённых в 90-е гг. XVIII в. в районы нижнего течения Кубани и Черноморского побережья по Черноморской кордонной линии. Они населяли более зажиточные западные отделы области — Ейский, Екатеринодарский и Темрюкский. В соответствии с социальным и национальным составом казачьего населения области Кубанская краевая рада делилась на две политические группы: «линейцев» — сторонников союза с Добровольческой армией и восстановления «единой и неделимой» России и, «черноморцев» — сторонников «самостийной» (автономной) Кубани, считавших, что Кубанский край должен быть либо частью самостоятельного казачьего государственного образования на юго-востоке России, либо войти в будущую, «освобождённую от большевиков», Россию на федеративных началах]...

    Это самая влиятельная политическая группа в Законодательной раде. Своего вожака Быча [Быч Лука Лаврентьевич (1870—1945) — казак станицы Павловской, окончил Юридический факультет Московского университета, с 1900 г. служил в Восточном обществе транспорта по Волге и Каспийскому морю, занимал пост директора Бакинского отделения, в 1912 г. был избран бакинским городским головой. После Февральской революции был назначен Временным правительством начальником снабжения Кавказской армии. После Октябрьского переворота вернулся на Кубань и в ноябре 1917 г. был избран первым председателем кубанского краевого правительства. Участвовал в 1-м Кубанском («Ледяном») походе. Возглавлял «черноморскую» политическую группу. В ноябре 1918 г. оставил свой пост из-за разногласий с командованием Добровольческой армии. В начале 1919 г., избранный Кубанской краевой радой главой кубанской делегации на мирной конференции, выехал в Париж. В Россию не вернулся. С 1922 г. жил в Чехословакии, преподавал в эмигрантской Украинской сельскохозяйственной академии, занимал пост её ректора] они избрали главой Войскового правительства. «Черноморцы» — ярые самостийники: хотят оторвать Кубань от России. И для достижения своей цели намерены сформировать отдельную Кубанскую армию. Им противостоят «линейцы», но они малочисленны и не столь активны...

    Не докончив фразы, Романовский потянулся к стопке газет.

    — Вот, полюбуйтесь... — в его руке Врангель увидел «Россiю». — Небезызвестный Шульгин уже начал выпускать здесь свою газету. Что ни номер, то проповедь монархии и поношение «черни». Многим нашим офицерам такое по душе, а Рада возмущается и требует закрыть «Россию»...

    Один конфликт за другим. А все конфликты с кубанской властью пагубно влияют на боевой дух казачьих частей. Поэтому, Пётр Николаевич... — сделав паузу, Романовский заговорил медленнее, чуть не по слогам, — настоятельно прошу вас проявлять максимум уважения к казачьим традициям вольности и демократизма. В особенности к кубанской власти, её представителям и её атрибутам. Даже если это идёт вразрез с вашими личными убеждениями. Вы меня понимаете?

    — Вполне.

    Распрощались по-доброму...

    Шагая по пыльной Гимназической улице в штаб армии — подписать в отделе генерал-квартирмейстера, как установлено в Добровольческой армии, четырёхмесячный контракт, сдать послужной список и получить предписание, — Врангель перебирал в памяти детали разговора с Романовским. Всё-таки штабист он толковый и знающий. Хочешь не хочешь, приходится признать... Сам-то после академии не пошёл в «моменты» [«Момент» — полупрезрительное прозвище, данное армейскими офицерами в адрес офицеров Генштаба с намёком на то, что они лишь ловят удобный момент для собственного чинопроизводства или награждения], по проторённой дорожке Генштаба. И умно сделал. Ну какое геройство в том, чтобы ночи напролёт перечитывать горы донесений, сочинять бесчисленные распоряжения и разрабатывать операции, которые осуществляют другие? И при этом ещё нужно уметь делать довольный вид, когда начальник плюёт на твои разработки. А в разгар дела полезешь под руку с советами — так отблагодарит, что потом ни валерьянкой, ни коньяком себя не отпоишь...

    Слава Богу, напрасно опасался недоброжелательства Романовского...

    Спасибо, Олесинька сумела правильно настроить. Весь вчерашний вечер уговаривала не переживать, не жалеть о срыве планов поехать на Волгу: неизвестно ещё, как там сложилось бы... И согласиться на любую должность. И не обращать внимания на предвзятое отношение хоть командования, хоть старых добровольцев-«первопоходников». «Отчего ты так переживаешь, Петруша? Ты, конечно, быстро выдвинешься благодаря своим способностям...».

    Какая же она у него всё-таки умница, Кискиска его любимая! И как хорошо научилась понимать его мысли и чувствовать, что творится у него в душе. Самый настоящий, верный и единственный его друг... Ну как её тут оставишь? Да ещё при такой безобразной охране! Да в доме у евреев... Глупо. А взять с собой — и того глупее: чёрт его знает, что это за дивизия и какова обстановка на фронте...