Дружина Ч. 2. Добро на экспедицию

Фотография: Голова не просто болела – раскалывалась. А память упорно цеплялась за обрывки сна. Ну да, снилось же что-то. Захватывающее. «Но что – убей, не помню» – подумал. Единственное – верхушки сосен. Да. Вот они были. Покачивающиеся. И, кажется, еще толстые хлопья снега. Все. Дальше провал. Только какое-то внутреннее ощущение, что помирал он.
Глаза отрывать не хотелось. Как представил, что опять увидит этот чертов бардак, давно неметеный-непропылесошенный пол, раскиданные тут и там манатки и гору немытой посуды на кухне. И еще протекающий кран. Раздражающий своим мерным капаньем. А что во рту творилось – лучше и не говорить. Собственно то, что в нем творилось и заставило сползти с постели. Скомканной.
Как только принял вертикальное положение, голова стала раскалываться еще больше. Будто нечто в ней уже не молоточками – молотом – било изнутри черепа, грозясь пробить его и вывалиться наружу.
Кой-как он поднялся и всклокоченный, шатаясь, с отвисшим, торчащим из-под несвежей, где-то там с прорехой под мышкой,  майки пузом, в семейных трусах и полустянутом носке на правой ноге добрел до кухни. До крана. Капающего. «Да и хрен с ним» – пробормотал. Чистой кружки под рукой не оказалось. Та, из которой обычно пил  чай, одиноко стояла подле сковородки с недоеденным в ней чем-то, на крытом желтой клеенкой столе, и была наполнена иссиня-черной жидкостью. Заваркой  недельной давности. Пришлось пить из-под крана. Вода лилась по давно небритой щетине, грязной посуде и капала на пол и на полустянутый носок.
Вроде полегчало: молоточки убавили свою долботню, хотя тяжесть в башке осталась. И на душе вот все вместе скреблись: и кошки, и бурундуки и еще какие-то твари. Все привыкнуть никак не мог к тишине. Хотя уж с месяц как она ушла. Он мысленно произнес «Она» с большой буквы. Хотя раньше надо было и произносить, и думать, и ценить, и любить и прочее. А не мебель в ней видеть живую. И бесплатное приложение к нему самому. Теперь-то уже все.
Хотя то проклятое утро он все забыть не мог – память оказалась упорной и безжалостной. Проснувшись тогда после очередной ссоры, осознал, что – все. Слова закончились, как и срез жизни. Им самим раскуроченной, но в чем-то счастливый – для него, не для нее – остался позади.
В общем, вода из-под крана вернула к зыбкому существованию. Полез в холодильник. Лучше бы не лазил. Мало того, что он протекал, так в нем кроме открытой и  наполовину опустошенной консервы из шпрот больше ничего не было. А, нет – в  углу, вон, еще валялось надкусанное яблоко. Ни того ни другого не хотелось.
Стал собираться на работу. Хорошо, хоть жесткой привязки ко времени нет. Можно как начальнику отдела и к обеду явиться. Сколько сейчас? Глянул мутным взором в сторону висевших на кухне часов. Долго смотрел, сощурившись. Ну, ладно, минутная – так ведь, зараза, и секундная стрелка не двигалась.  Застыли, в общем, часы, на полвторого. И где теперь мобильник искать  в этом бардаке? Небось, еще и разряженный.
А, ну его – махнул и стал собираться. Но сначала в ванну, где почему-то полотенце – постирать бы его – валялось на полу, рядом с зубной щеткой, на скомканном коврике.  Прежде, нежели с трудом занес ногу в ванну, успел заметить, что часы у него на руке. Тикающие. Ею когда-то подаренные. Снял.
Долго стоял под контрастным душем, тупо поглядывая на отвисший живот, потом столь же долго числил зубы, про себя еще с усмешкой подумав: «Бессмысленно и беспощадно». Вышел вроде посвежевшим. Хотя и со все той же тяжестью в башке, пустотой на душе и в мыслях. Пригладил ладонью мокрые волосы, потому как, поди, найди теперь расческу. Единственную и с двумя сломанными зубчиками. «И так сойдет» – пробубнил, стараясь не смотреть в зеркало. 
Взял висевшие на спинке стула брюки, из кармана которых с грохотом вывалился мобильник с битым экраном. «Вот хорошо, еще б зарядку от  него найти» – пробормотал он сам себе под нос. А, ну вот уже она, воткнута под ночником, почему-то включенным. 
Напялил брюки, смятую белую – белую, это громко сказано – футболку и столь же мятый пиджак с висевшей на нитке верхней пуговицей. «Надо бы пришить» – подумал раз пятый за неделю. Минут десять искал в шкафу свежие носки. Нашел пару, в которой один-таки оказался с дыркой. «А-а, и по фиг» – решил, напяливая.
На улице стоял май и светило теплое солнце, изредка скрываясь за неспешно плывущими барашковыми облаками. Легкий ветерок освежал. Он не быстрым шагом, то есть совсем не в такт свойственной городу спешке, отправился на работу. По дороге заглянул в «Пятерочку», взял с полки, не глядя, жестяную банку пива, долго отсчитывал на кассе мелочь, а потом свернул в сквер, в тенек, просидев на лавке сполчаса, почему-то возле урны и безучастно глядя на проходящих мимо мамаш с колясками и прогуливающихся пенсионеров, попутно вспомнив, что забыл побриться.
Наконец, через час был на работе.  За заваленным бумагами столом своего тесного кабинета на втором этаже небольшого, красного кирпича, задания позапрошлого века. До революции в нем купец жил, а теперь вот филиал Института российской истории. С ним, значит, во главе.
Вскоре заглянул Сева. Высокий белобрысый молодой аспирант с зачесанными назад коротко стриженными волосами, бритыми висками  и рыжей, заплетенной в две косы бородой, в черной футболке с изображенным на ней викингом с секирой, весьма аспиранта напоминающим.
Сева год как закончил в университет, поступил в аспирантуру и собирался ехать в Норвегию – писать диссертацию по какой-то совсем уж мудреной теме: об инкрустации  двулезвийных скандинавских секирах VIII века.
Аспирант был полным контрастом своего шефа. Мало того, что под два метра ростом, так и еще и накачанный и с разукрашенными татуировками руками, точнее – с выбитыми на них рунами. Массивную шею украшал болтавшийся на тонкой нитке железный молот Тора, нередко выпадающий из-под футболки.
Носил Сева камуфляжные штаны разных расцветок, черные кроссовки Hally Hansen, а слушал скандинавские фолк-метал,  выдержанный в строго языческом стиле. Работал, не вынимая наушников и потрясывая, в такт убойным композициям, головой. Иногда подпевая. На обед всегда пил пиво – исключительно шведское Mangofeber dipa. Месяц назад притащил в отдел целую коробку и широким жестом предложил всем угощаться. Шеф как-то угостился, но ему не зашло. Ибо шеф, в смысле пива, был убежденным патриотом, в том числе и по бюджетным соображениям. Сева употреблял в обед строго по банке, неизменно закусывая холодной курицей, из-за чего в отделе стоял специфический запах. К оному, впрочем, все быстро привыкли. Курицу аспирант закусывал протеиновым батончиком. Оным щедро делился с шефом, когда тот забывал позавтракать.
Вообще, шефу было забавно наблюдать как однажды Сева вместе с Василием пытались смешать кумыс с этим самым пивом заморским. Василий – невысокий и коренастый, бывший борец-вольник, с черными как смоль густыми волосами и бритым подбородком,  доктор наук и специалист по вооружению печенегов, приехал к ним в командировку из Алма-Аты. Именно он, дважды женатый и дважды разведенный, с двумя детьми от разных, как он выражался «экс», с которыми, по его же словами, у него прекрасные отношения, все пытался убедить шефа смотреть на происходящее проще. Еще когда шеф не развелся, но семейная его жизнь представляла собой агонию – не распространявшийся о личном, он почему-то в первый же вечер все перипетии поведал тогда почти незнакомому командировочному.
Иногда неунывающему Василию это даже удавалось – заставить шефа смотреть на жизнь проще, в смысле. Жаль, ему уезжать через неделю. В другую командировку – в Болгарию, на раскопки аккурат поблизости от Рыльского монастыря – главной местной святыни, в стенах которой Василий, как человек весьма верующий – себя он называл «практикующим христианином», –  собирался остановиться. История «практикующего христианина» благочестиво умалчивала свое сочетание с наличием двух «экс» и перспективу появления третьей. Оную он как-то привел в отдел, на, как выразился Василий, экскурсию.
После намекнул шефу, что у симпатичной брюнеточки-риэлтора есть сестра – столь же симпатичная, только постарше и тоже риэлтор. Шеф в ответ только отмахнулся.
– Вам Волков звонил, –  бодро отрапортовал Сева, несколько сочувственно глядя на помятого шефа и поигрывая мышцами на круглых и выпирающих из-за рукавов футболки рельефных плечах, – просил передать, что на экспедицию дали добро и с Вас магарыч. При этих словах Сева отсалютовал шефу банкой пива, что лучше всяких часов свидетельствовало – в отделе наступило время обеда. Впрочем, обед в отделе носил перманентный характер.
Волков был замом шефа. Хотя ему и не полагалась такая должность. Великолепный историк, лучше всех в Союзе, а ныне в России, разбиравшийся в истории вятичей, полностью описавший комплекс  их вооружения, он был несколько замкнут, не очень разговорчив и обладал сложным характером из-за чего так и не защитил кандидатскую диссертацию. Хотя его монография на докторскую тянула.
Критику со стороны, как он говорил, чиновников от науки, Волков воспринимал болезненно, точнее – не воспринимал совсем, послать мог легко и непринужденно, что как-то органично вписывалось в его интеллигентный облик и столь же интеллигентную и скупую на слова манеру общения. Носил он много лет исключительно один и тот же синий костюм, такого же цвета рубашку, то и другое аккуратно выглаженные, бородку эспаньолку и однотонный шейный синий платок. Всегда аккуратно причесанный, уже седеющий и с небольшой залысиной на макушке, Волков был близорук, но очки не любил, оттого постоянно щурился.
Женат не был никогда. И воспитывал один сына, которому вот-вот должно было исполниться семнадцать. Почему воспитывал один и почему не был женат – не рассказывал. Женщин, сколько помнил шеф их давнее знакомство, сторонился всегда. И вообще был немного странным, часто повторял к месту и не очень: «В школе меня оборотнем называли».
Почему-то в отделе к нему все, включая шефа, относились с опаской. Не побаивались, нет, именно с опаской, причем иррациональной, и каким-то даже почтением. И почему-то все, вопреки логике и здравому смыслу, действительно верили, что Волков и в самом деле – оборотень.
– В  общем, одобрена экспедиция – проговорил вслух шеф.
– Одобрена – кивнул Сева – едем?
– Ну раз одобрена, то самом собой едем – проворчал, ибо оживший молот снова стал поддалбливать башку изнутри. Ассоциация, что ли сработала, с тем, что висел на Севиной шее?
Ехать они сбирались на самый юг Рязанской области, аккурат, где она граничила со степью. Там недавно было обнаружено погребение знатного хазарского воина в полном вооружении. Собственно, Волков  его и обнаружил. Логово – как он сам говорил – у него там неподалеку. Деревня в смысле, из которой он родом. Каждое лето проводил в ней с учившимся на программиста, но увлекавшегося историей сыном, раскопками занимаясь. Там, в верстах трех – у Волкова все было в «верстах» – от логова, городище вятичей располагалось. «День-деньской, а то и ночи, в детстве проводил и там же историей заболел» – в минуты редких откровений рассказывал зам.
И все в погребении этом совпало.  И скандинавский нож, украшенный резьбой,  с рукоятью без упора – хоть и косвенно, но по Севиной теме. Там же Волков обнаружил тяжелый печенежский составной лук с массивными костяными накладками. Это уже для Василия. Боевой топорик вятичей, который зам уже начал описывать. Ну и хазарский, кованный в Персии палаш – такими собственно шеф занимался. А именно отыскивал следы древнеиранского оружия на Руси.
Сначала решили всем отделом поехать сами. Но вот незадача: отпуска-то у всех в разное время. Не выйдет. Да и громогласный Сева не унимался:
– Нет, ну шеф, а чо мы так-то должны ехать, пускай бабло на экспедицию отстегивают. Обязаны, блин.
Волков соглашался, только в более спокойной манере:
– Сева прав, финансирование положено. Мы и так, помнишь, на свои года четыре назад в Татарстан ездили, на раскопки близ Кермека. Нам тогда ни копейки не выделили. Хотя обещали: мол, как приедете, все получите.
– Помню, – ответил шеф, барабаня пальцами по столу, в такт молоточкам в висках. В тот же день написали соответствующее письмо в Институт, обосновывающее необходимость финансирования и отправили с ним Волкова. И вот через неделю результат. Положительный.
Спустя час после Севы заглянул Василий.
–  Слушай, я тут подумал: с вами еду.
– А как же Болгария? – спросил шеф, про себя радуясь, ибо с алма-атинским командировочным у него сложились какие-то, ну, доверительные, что ли, отношения. Может, потому что ровесники.
– Подождет Болгария, а командировочные я на нее получил. Короче, разберемся. Еду с вами.
– Без барышни хоть своей? – усмехнулся шеф.
– А что, можно ее взять, с сеструхой? –  подмигнул сразу насторожившемуся шефу Василий, быстро добавив: – Шучу, не пугайся.
Из-за плеча командировочного выглянул Сева.
– Ну так когда едем-то, шеф?
– Так, Волков вернется завтра. На сборы – пять дней. Короче, в конце недели.
– Ура – хором и бодро ответили оба подчиненных.
– Ура – произнес с улыбкой шеф, про себя решив сегодня же навести порядок в своей берлоге.


6 – 14 мая Чкаловский
 




.