Блеск и нищета российской тюркологии

"Блеск" и нищета российской "тюркологии"
Неугомонная пропагандистка "ордосской" прародины древних тюрков Ю. В. Норманская написала в 2011 году по данной теме очередную лживую статью "Верификация локализации тюркских прародин на основании сопоставления
лингвистических и археологических данных о комплексе вооружения тюрок"  (Урало-алтайские исследования научный журнал № 1 (4) 2011. Основан в 2009 г.
Главный редактор А. В. Дыбо Институт языкознания РАН
Заместитель главного редактора Ю. В. Норманская)
По мнению Ю. В. Норманской, а также Дыбо "тюркская" прародина находилась на плато Ордос во Внутренней Монголии (в настоящее время территория КНР). Первыми тюрками, появившимися на страницах истории, были племена, известные в китайских источниках под именами сюнну, лоуфань и байан.
Далее я привожу статью Норманской  с небольшими сокращениями, так как тюркская лексика, написанная латиницей на "Проза, ру" не отражает большинство английского алфавита.
Итак, прародина тюрков в исполнении госпожи  Ю. В. Норманской: "Решение проблемы локализации  "наиболее приоритетных задач современной тюркологии, которая должна решаться на стыке археологии и лингвистики.
Еще пятнадцать лет назад (см. [СИГТЯ 1997]) традиционно считалось, что прародина тюрков находилась в предгорьях Саяно-Алтая. Но недавние археологические исследования показали, что «публикация
обнаруженных в 70—80-е годы в Ордосе погребальных комплексов эпохи Чжаньго (V—III вв. до н. э.)позволила ряду исследователей сделать вывод о культурном и, возможно, политическом единстве населения Ордоса и Алтая в позднескифское время» (см. [Ковалёв 1999] с подробным анализом литературы).
Таким образом, возник вопрос, где же была локализована прародина тюркского этноса — в предгорьях Саяно-Алтая или во Внутренней Монголии на Ордосе. Для ответа на него мы сначала обратились к сравнительному анализу реконструкции названий природного окружения, релевантных для верификации локализации тюркской прародины, и биологических данных по распространению тех или иных видов.
Ниже приведен обзорный список видовых названий деревьев, диких животных и рыб , которые восстанавливаются для пратюркского состояния. названий деревьев, зверей и рыб с точки зрения двух возможных локализаций тюркской прародины в Саяно-Алтайском регионе или на Ордосе. По данным, представленным на сайте “Flora of China” на Ордосе засвидетельствованы все виды деревьев, названия которых предположительно реконструируются для пратюркского языка: липа, клен, дуб, рябина, тополь, ива, осина, вяз, осина, ольха, ясень.
По картам и описаниям, приведенным выше, видно, что на Ордосе встречаются следующие звери, названия которых реконструируются надежно: дикий козел,  дикая лошадь. кабан,  медведь, волк,  лиса,  горностай, хорек. барсук,  заяц, сурок, выдра, еж, летучая мышь, Из тех зверей, пратюркские названия которых менее надежны, на Ордосе засвидетельствованы: лось, олень-марал,  суслик, хомяк  и другие мелкие грызуны (полевая) мышь.
Из рыб, названия которых надежно реконструируются для пратюркского, на Ордосе представлены следующие: осетр, стерлядь, пескарь, сазан,  сом.  Из менее надежно реконструируемых — язь, жерех, судак, карп, щука. Рассмотрим, какие деревья, млекопитающие и рыбы встречаются в Саяно-Алтайском регионе. Из деревьев, для которых удается реконструировать пратюркские названия, помимо клена и дуба (названия реконструируются однозначно), которые не растут в Саяно-Алтайском регионе, там не встречено ясеня и вяза. Название вяза (ильм), осина; восстанавливается не вполне однозначно. Реконструкция же ясень кажется нам весьма надежной, практически у всех рефлексов этого слова представлены те же значения, что реконструируются и для праязыка. Из млекопитающих, названия которых надежно реконструируются для пратюркского, на Саяно-Алтае не встречается еж.
.Из рыб, названия которых реконструируются для пратюркского, в водоемах Саяно-Алтая не встречаются сазан и сом.
Таким образом, на основании того, что надежно для пратюркского языка реконструируются названия клена, дуба, вяза, ясеня, ежа, сазана, сома, а эти растения и животные не встречаются виСаяно-Алтайском регионе, но распространены на Ордосе, мы предполагаем, что какое-то достаточно продолжительное время носители реконструируемого пратюркского языка жили на Ордосе.
На приведенной ниже карте обозначены регионы, где встречены деревья и животные, названия которых реконструируются для пратюркского языка.
Таким образом, анализ пратюркских названий деревьев, зверей и рыб указывает на локализацию тюркской прародины на Ордосе. Но если принять эту гипотезу, возникают следующие вопросы.
1) Справедливо ли утверждение, что для пратюркского этноса следует предполагать кочевой образ жизни и миграции между нынешним Ордосом и южным Саяно-Алтаем в конце I тыс. до н. э. — первых веков н. э. [СИГТЯ 2006: 393; Дыбо 2007: 199—200]? Или все-таки на момент распада пратюркской общности этнос, скорее, локализовался в районе Ордоса, а затем началось его частичное постепенное перемещение в предгорья Саяно-Алтая?
2) Как и где происходил распад пратюркского языка?
3) Где была территория расселения общетюркского этноса?

В [СИГТЯ 2002: 734] О. А. Мудрак показывает, что распад пратюркского языка датируется, с точки зрения глоттохронологии, около 120 г. до н. э. А. В. Дыбо анализирует время и место существования пратюркского и общетюркского этносов с
точки зрения лингвистических контактов с носителями, в первую очередь, китайского, уральских, енисейских и иранских языков.
На основании анализа полученных результатов А. В. Дыбо приходит к выводу, что «время и место существования тюркского праязыка, как кажется, достаточно хорошо укладывается на широкую территорию между нынешним Ордосом и южным Саяно-Алтаем в конце I тыс. до н. э. — первых вв. н. э.» [Дыбо 2007: 199—200].
Распад общетюркской языковой общности (праязыка для всех современных языков, кроме чувашского) в [СИГТЯ 2002: 734] датируется 50 г. н. э. Анализ лексических заимствований позволяет сделать следующие выводы: контакты тюркского этноса с носителями среднекитайского, согдийского и среднеперсидского языков, которые датируются IV—VIII вв. н. э., уже не отражаются в якутском языке. На основании этого можно сделать вывод, что они имели место уже после распада общетюркского языка, а сам распад произошел ранее IV в. н. э.
Но время и место существования общетюркского этноса, с точки зрения археологии, долгое время оставалось неопределенным и являлось предметом оживленых дискуссий. Как указывается в [Тишкин
2006], «в истории тюрок проблема этногенеза по-прежнему остается актуальной».
Собственно этноним «тюрки» появляется в V в. н. э. в связи с возникновением Первого Тюркского каганата, и только с этого периода идентификация этноса и археологической культуры надежна.
Но если по глоттохронологии распад пратюркской общности датируется последними веками до н. э., и, с точки зрения сопоставления археологических и лингвистических данных, представляется целесообразным локализовать тюркскую прародину в районе Ордоса, а наиболее поздние хуннские погребения в этом регионе датируются IV в. до н. э., то возникает вопрос: где же были носители общетюркского языка девять столетий — с IV в. до н. э. до V в н. э.?
Открытия, сделанные археологами в последние десятилетия, позволяют вплотную подступить к решению этой проблемы. Как отмечается в [Деревянко, Молодин, Савинов 1994], «открытие памятников гунно-сарматского времени на территории Горного Алтая — одно из наиболее значительных явлений за последние годы развития археологии Южной Сибири. Материалы могильников Белый — Бом II и КокПаш, Булан Кобы IV и Айрыдаш, Коо-1 и Усть-Эдиган, Бике-1 и Улита и др., как опубликованные, так и
еще не увидевшие свет, показывают, что в конце I тыс. до н. э. — первой пол. I тыс. н. э. на территории Горного Алтая проживали разные группы населения, в той или иной степени воспринявшие влияние хуннуской культурной традиции».
В 2007 г. С. В. Алкин, анализируя коллекцию из кургана Бома в Северном Притяньшанье, пишет уже более определенно: «;эти находки; позволяют сделать вывод, что возникновение раннетюркской культуры восходит к хуннской ;…; этнической среде. В период нахождения их предков в Турфанском оазисе в процесс могло включиться ираноязычное население этого района. В настоящее время в районе Турфана изучается памятник, который, с некоторой степенью вероятности, может представлять материалы, характеризующие одну из ранних стадий этого исторического процесса ;…;. Это уникальная возможность, так как до сих пор среди известных археологических памятников восточного Туркестана выделение комплексов кочевых культур гунно-сарматского времени сталкивалось со значительными трудностями ;…;. В равной степени это касается более северных территорий Саяно-Алтая ;…;. Тем не менее, в
настоящее время в Восточном Туркестане и на Алтае известно несколько археологических культур гуннского времени. Их возникновение, с одной стороны, было связано с реакцией местного населения на продвижение хунну на запад, а с другой — дало начало этническому процессу, который привёл к
возникновению культуры ранних тюрок» [Алкин 2007].
Таким образом, по мнению С. В. Алкина, с точки зрения анализа археологических находок, можно сделать вывод о том, что предком тюркcкой культуры, на базе которой был основан Первый Тюркский каганат, являлась культура хунну, погребальные комплексы которых, датируемые гунно-сарматской эпохой (конец I тыс. до н. э. — первая пол. I тыс. н. э.), обнаружены в Восточном Туркестане и на Алтае.
Сравнивая данные глоттохронологического анализа, по которому общетюркский период определяется II в. до н. э. — I в. н. э., и выводы, сделанные археологами, можно предположить, что носители общетюркского языка жили на Алтае и в Восточном Туркестане.
Нам представляется целесообразным верифицировать эти гипотезы также на материале сравнительного анализа пратюркских и общетюркских названий материальной культуры и археологических находок в погребальных комплексах: на Ордосе в позднескифское и на Алтае в гунно-сарматское время, соответственно.
Наиболее плодотворным представляется сравнительный анализ названий комплексов вооружения и находок в хуннских могильниках на Ордосе (которые датируются VIII—IV вв. до н. э.) и на Алтае (II в.
до н. э. — V н. э.), поскольку предметы вооружения являются постоянными атрибутами этих погребальных комплексов.
Как указывает Ю. С. Худяков [Худяков 1995], военное дело играло важнейшую роль в истории кочевых народов степного пояса Евразии. Во многом благодаря высокому развитию вооружения и военного
искусства культурно-хозяйственный тип кочевых скотоводов смог существовать на протяжении трех тысячелетий мировой истории.
Надо отметить, что лингвистическое и археологическое описание вооружения тюрков являются весьма разработанными областями. Но, насколько нам известно, эти две области исследований не были в полной мере сведены воедино.
5 Далее мы будем рассматривать в первую очередь возможную локализацию общетюркской прародины на Алтае, поскольку там найдено значительно больше гуннских погребальных комплексов и они лучше описаны. При этом мы не исключаем, что территория прародины была весьма протяженной и захватывала Восточный Туркестан.
Дело в том, что у нас есть достаточно надежные биологические и палеобиологические данные о распространении того или иного вида растений, животных и рыб на определенной территории, где проживают носители рассматриваемого языка. Но мы не можем с уверенностью сказать о том, что носителям, например, прабулгарского языка были знакомы те или иные виды вооружения, поскольку они представлены в могильниках, относящихся к прабулгарской культуре, потому что определение этнической принадлежности той или иной археологической культуры в большинстве случаев не очень надежно. Поэтому при работе с реконструкцией лексики материальной культуры представляется целесообразным опираться только на лингвистические данные, а потом уже полученную реконструкцию соотносить
с археологическими находками.
Надежно с семантической точки зрения восстанавливаются только следующие слова:
1) слова с однозначной семантикой — описывающие один и тот же (и только один) предмет вооружения в дочерних языках;
2) слова, у которых есть рефлексы с одним и тем же значением ;Y1; в наиболее удаленных группах языков.
Подчеркнем еще раз, что, поскольку отождествление лексем для разных исторических состояний языка проводится этимологическим методом, значительную часть нашей работы занимает этимологизация, в которой ведущая роль принадлежит принципу соблюдения фонетических соответствий. Только при наличии возможности альтернативной этимологизации с соблюдением выявленных фонетических
соответствий к выбору альтернативы применимы историко-семантические критерии.
Археологический анализ комплексов вооружения на Алтае и Ордосе ведется уже около 150 лет (первые результаты получил В. Радлов в 60-е гг. XIX в.), подробный обзор литературы можно найти в монографиях [Худяков 1995, 1997].
В настоящей работе мы сделали попытку соотнести материалы, собранные в лингвистических и археологических работах. Дальнейшее изложение построено следующим образом.
В первой части статьи «Пратюркский комплекс вооружения» собраны названия предметов вооружения, которые реконструируются для пратюркского языка (то есть их рефлексы есть в чувашском языке), и эти названия сопосталены с археологическими данными о находках вооружения в погребальных комплексах на Ордосе, которые датируются VIII—IV вв. до н. э. и описаны в работах [Ковалёв 1999, 2002]
Во второй части работы «Общетюркский комплекс вооружения» собраны названия вооружения, которые сохраняются из пратюркского, и новые слова, которые появляются на общетюркском уровне, то есть их рефлексы не представлены в чувашском языке, но засвидетельствованы в якуто-долганской и/или сибирской группе. Они сопоставляются с находками оружия в гунно-сарматских погребальных комплексах на Саяно-Алтае, которые датируются II в. до н.э. — V н.э. и подробно описаны в диссертации [Эбель 1998].
Необходимо отметить, что автор статьи, не будучи археологом, никоим образом не претендует на анализ археологических гипотез, перечисленных выше. Основной задачей настоящей работы является лингвистическая реконструкция названий пратюркского vs. общетюркского комплексов вооружения.
В качестве одной из возможностей мы предлагаем их соотнесение с определенными археологическими находками в Северном Китае и предгорьях Саяно-Алтая. Нам известно, что гипотезы о соотнесении этих культур с тюрками не являются общепринятыми среди археологов. Но, представляется, что возможная
дальнейшая переинтерпретация археологических гипотез не отменит результаты лингвистической реконструкции, которые, мы надеемся, будут использоваться и археологами в их исследованиях по поиску тюркской прародины.
Таким образом, по материалам лингвистической реконструкции для пратюркского времени восстанавливаются следующие виды оружия: меч, сабля, ножны, лук,
тетива, стрела.
А. В. Дыбо предполагает, что для пратюркского также следует реконструировать: кинжал,нож, которое было заимствовано в древнекит.(Чжоу или Зап. Хань) [Дыбо 2007: 84].
По данным [Ковалёв 1999, 2002], в хуннских погребальных комплексах на Ордосе найдены следующие виды вооружения: золотая обкладка ножен железного меча из золотой фольги (в могильнике Сигоупань 18), клевцы «гэ», бронзовые копья с ромбическим пером (в могилах Янлан IM4, Гуантай и Люпинцунь), бронзовый нож (в комплексе Мачжайцунь), сложный лук длиной почти полтора метра с небольшими парными роговыми накладками на концах (в могильнике царства Чу под Чанша), костяныеитрехгранные стрелы с расщепленным насадом (в могильнике Госяньяоцзы), биметаллический кинжал (в могильнике Гуантай), бронзовый кинжал акинак (в погребении М1 могильника Бэйсиньбао).
Таким образом, мы видим полное соответствие археологических находок в хуннских погребениях на Ордосе и названий вооружения, реконстрируемых для пратюркского языка. Нуждается в пояснении лишь отсутствие в ПТю системе названий вооружения клевца «гэ» 19. Это легко объяснимо, поскольку за пределами Китайской империи клевцы «гэ» не использовались.
Как можно видеть из этого краткого анализа появления инновационных названий, большинство изних — заимствования из:
1) персидского, 2) монгольского, 3) арабского и 4) русского языков.
Однако в ряде случаев мы имеем дело со словами, источник заимствования которых неясен, или они имеют алтайскую этимологию, то есть не являются заимствованиями. На общетюркском уровне слово,вероятно, просто не обозначало вид вооружения, а затем произошло изменение значения. Именно эти случаи нам бы и хотелось рассмотреть несколько подробнее. Понятно, что когда речь идет о заимствованиях, то время их распространения приблизительно известно (II тыс. н. э.). Анализ же совместного изменения значения, затронувший несколько семей, может быть важен при изучении инноваций в комплексе вооружения отдельных этносов.
Наибольшее количество совместных инноваций произошло в группе «огузы-кыпчаки-карлуки»:
1) молоток
2) праща
3) панцирь.
Это доказывает, что после отщепления северо-восточных языков этнос «огузы-кыпчаки-карлуки» имел какое-то, возможно, весьма продолжительное время (судя по совокупности инноваций) совместный комплекс вооружения. Другие группы языков («огузы-карлуки», «огузы-кыпчаки» и т. д.) практически не имеют совместных инноваций.
Интересно также отметить, что в северо-восточных языках (в отличие от всех остальных тюркских языков) присутствует минимальное количество заимствований в названиях оружия. Возможно, это говорит о том, что этот этнос не испытывал серьезного влияния извне на создание своего комплекса вооружения. Наоборот, в огузских, кыпчакских и карлукских языках присутствует весьма значительное количество заимствований (особенно из иранских языков).
И "резюме" Норманской:
Как можно видеть из этого краткого анализа появления инновационных названий, большинство из них — заимствования из
 1) персидского,
2) монгольского,
 3) арабского и
 4) русского языков.
Однако в ряде случаев мы имеем дело со словами, источник заимствования которых неясен, или они имеют алтайскую этимологию, то есть не являются заимствованиями. На общетюркском уровне слово, вероятно, просто не обозначало вид вооружения, а затем произошло изменение значения. Именно эти
случаи нам бы и хотелось рассмотреть несколько подробнее. Понятно, что когда речь идет о заимствованиях, то время их распространения приблизительно известно (II тыс. н. э.). Анализ же совместного изменения значения, затронувший несколько семей, может быть важен при изучении инноваций в комплексе
вооружения отдельных этносов.
Наибольшее количество совместных инноваций произошло в группе «огузы-кыпчаки-карлуки»:
1) молоток
2) праща 
3) панцирь
Это доказывает, что после отщепления северо-восточных языков этнос «огузы-кыпчаки-карлуки» имел какое-то, возможно, весьма продолжительное время (судя по совокупности инноваций) совместный комплекс вооружения. Другие группы языков («огузы-карлуки», «огузы-кыпчаки» и т. д.) практически не имеют совместных инноваций.
Интересно также отметить, что в северо-восточных языках (в отличие от всех остальных тюркских языков) присутствует минимальное количество заимствований в названиях оружия. Возможно, это говорит о том, что этот этнос не испытывал серьезного влияния извне на создание своего комплекса вооружения. Наоборот, в огузских, кыпчакских и карлукских языках присутствует весьма значительное количество заимствований (особенно из иранских языков)".
И это всё.
Я не буду ничего комментировать в этом "тюркологическом" опусе госпожи Норманской. А читатель, если захочет, свои мысли о прочитанном  может изложить в рецензии к этой статье.