Разрушенный город а. н

13.08.2013 22:50

Вы когда-нибудь жили в разрушающемся городе? Я – да, да что там говорить! Я родилась в нём и прожила большую часть жизни. Я сама насквозь пропиталась запахом разрушения, и, не побывай я в других местах, то, вполне возможно, что и не заметила бы ничего странного в вещах, происходящих вокруг. Но теперь, после того, как мои ноги почувствовали под собой тепло живых дорог, мои глаза раскрылись.

Я не знаю – как мои родители умудрились заложить в мою душу что-то живое, настоящее, что в последующем помогало мне сопротивляться тлетворному влиянию окружающего мира. Впрочем, во времена моего детства, в этом городе ещё чувствовалось глухое биение сердца, вязкая густая кровь ещё перетекала по его жилам, разнося по ним солнечный свет. Или, быть может, мне тогда это только казалось, просто мои глаза были другими, мои уши были другими, даже мои пальцы были другими, а город, этот умирающий, разрушающийся город был намного целее.
Нет, я помню, помню ещё, как солнце играло на цветочных клумбах и металлических боках некоторых памятников. Мои щёки ещё помнят нежный ветер, пропитанный приятными запахами и свежестью, а не пылью и вонью. Да и не знала я тогда ничего иного, кроме улиц и домов родного небольшого городка. Я искренне улыбалась, когда шла в школу по шаткому мостику, из деревянного настила которого периодически куда-то исчезали отдельные доски. Для меня тогда это было совершенно нормальным.
Раньше, во времена моего беспечного детства, я не придавала особого значения снам, в которых посреди моего родного города раскрывались разломы, ведущие в бездну. И я никогда бы не подумала, что все эти сны окажутся пророческими.

Я росла в этом городе, и надо ли говорить о том, как вся я, моё сознание, само моё «я», разрушалось вместе с ним. Сейчас я и вовсе сомневаюсь в том, что тут возможно было остаться полностью нормальным, ибо даже дорога, по которой ты шёл утром на работу или учёбу, ко времени твоего обратного пути могла полностью исчезнуть, оставив вместо себя зияющую пустоту.
Меня не было в родном городе два года. Два года мои ноги топтали живую южную землю, два года под моими окнами пели многочисленные радостные птицы. Я уже успела увидеть, как зарастают появляющиеся на городе раны, как он растёт. Два года я жила в маленьком, благоухающем цветами городе. Но я вернулась. Вернулась домой. Разница поражала даже моё хорошо развитое воображение.
Ещё из окна поезда я видела, что в некоторых местах рельсы висели в черной пустоте. Я, всё ещё не до конца веря глазам, наблюдала за тем, как мимо меня проносятся бездонные ямы и обрывы, однажды на глаза попался даже стоящий на другом пути вагон, у которого не было почти половины корпуса. Никто, кроме меня, не обращал на этого почти никакого внимания, никто из чужих городов по своей воле не поедет в это богом забытое место. Здесь были только местные жители, и их глаза скользили мимо, не останавливаясь на ржавых корпусах, где неожиданно, а где плавно переходящих в ничто, в несуществование, в небытие. Но мои глаза уже стали иными, моё сознание уже стало иным…

В этом городе, проснувшись утром, можно найти себя укрытым половиной одеяла, лежащим на половине кровати. Разлепив свои опухшие, не выспавшиеся глаза, ты плетешься в ванную, где тоже вполне может чего-то не хватать. Из ржавого крана может течь, а может течь лишь наполовину, затхлая грязная вода. Но ты всё равно опускаешь в неё своё лицо, потому что за ночь оно покрывается слоем пыли. После ты поднимаешь глаза, чтоб посмотреть на своё отражение в зеркале, но оказывается, что что-то разглядеть весьма проблематично, потому что там, где должно отражаться твоё лицо, зияет пустота. И ты будешь ещё стоять несколько мгновений, размышляя – то ли разрушилось зеркало, то ли ты сам.
Ты думаешь, что будет работать лифт в твоём подъезде? Ну, что ж, это вполне возможно. Но, когда ты будешь спускаться на нём вниз, то лучше стоять, опираясь на одну из сохранившихся стен, потому что посередине, как раз под твоими ногами, зияет дыра, так, что ты можешь видеть всё устройство шахты лифта. Но ко всему привыкаешь, и вот ты уже стоишь спокойно, заткнув свои уши наушниками, стараясь не замечать окружающих разрушений.
Но что ты будешь делать, когда и музыка начнёт потихоньку разрушаться, теряя всё больше и больше звуков из твоих любимых треков?

Ты зачем-то прикладываешь к сенсору ключ от домофона, хотя, через трещину, разросшуюся до дыры, ты вполне мог бы пролезть на улицу без особых усилий. Дурацкая надпись под ногами о том, что кто-то кого-то любит, из-за разрушений начинает выглядеть вульгарно, грубо и непонятно. Ты пинаешь вывалившийся из стены камешек, и он, немного прокатившись по земле, падает в очередную бездонную яму.
И ты поднимаешь голову, будто ища утешения в бирюзовом цвете неба. Но в этом городе не всё так просто. То, что открывается твоим глазам, больше всего напоминает паззл, из которого были утеряны отдельные детали. То тут, то там взор раздражают черные дыры, за которыми нет абсолютно ничего.
Но ты всё равно будешь смотреть вверх, не в силах оторваться от созерцания многоэтажных домов, в телах которых заметны многочисленные прорехи. Я некоторое время наблюдала за тем, как на девятом этаже соседнего здания, сразу за обвалившейся стеной, в старом, потёртом кресле сидел весьма упитанного вида мужик в традиционно растянутой поношенной, «домашней» одежде. Он смотрел в сторону разрушенной стены, и, насколько мне позволяло разглядеть расстояние, его взгляд не выражал ни единой мысли. В его правой руке угадывался телевизионный пульт, и мужчина время от времени нажимал на кнопки, но мне это кажется странным, потому что телевизора-то и не было. Возможно, он был разрушен вместе со стеной, около которой стоял или на которой висел. Однако, мужчина этого совсем не замечал, погрузившись в одному ему видимые телепередачи.
Но после ты всё же покинешь свой наблюдательный пост, обходя образовавшуюся у твоих ног бездонную дыру, из которой так навязчиво несет ничем. И асфальт охотно поддаётся искушению и осыпается в эту яму, не издавая при этом ни единого жалобного стона. И, сколько бы ты не смотрел по сторонам, во время своего пути по этому городу, перед твоим взглядом неизменно будут возникать самые различные виды разрушений: оборванные провода, покосившиеся столбы и заборы, опустевшие дома с пустыми глазницами окон. И, будь этот город пустым или заброшенным, разрушенным какой-нибудь стихией или другим бедствием, то, кажется, это было бы не так страшно,  как видеть, как люди прыгают по клочкам сохранившегося асфальта, а все окружающие предметы медленно, но верно истираются, приходят в негодность. И для жителей это не является чем-то необычным, они давно привыкли к этому и относятся ко всё появляющимся прорехам как к должному. Они не стараются ничего починить, просто находят новые для себя другие пути, чтоб ходить на свою рушащуюся работу или учёбу.
Этот город уже давно практически ничего не производит, сосредоточившись на продаже друг другу завезённых из более счастливых мест новые и не очень вещи. И ты искренне поражаешься тому, что здесь всё ещё рождаются дети. Казалось бы, в них могла бы заключаться надежда на лучшее будущее, но, только вдохнув разлагающийся воздух, они сразу сами начинают разрушаться и, достигнув более или менее трудоспособного возраста, они уже становятся стопроцентными жителями этого города, считающими, что, если разрушение и не является чем-то нормальным, то, во всяком случае, искренне верящих в то, что это не их дело, и этим должен заниматься кто-то другой.
И вот так, проходя по очередному дворику, ты замечаешь огромную кучу мусора, смотрящую своими вонючими боками прямо в облака. И люди, живущие поблизости, совсем не озадачены уборкой. Они лишь добавляют новые и новые пакеты и свёртки. Они жалуются на стоящую во дворе вонь, но, вместе с тем, в их разговорах, полуразрушенные обрывки которых может уловить твой слух, проскальзывают слова  о том, что «скорее бы уже провалилась эта гора мусора». Для них легче ускорить процесс разрушения, чем как-то ему воспрепятствовать. И едят глаза полупустые мусорные баки, что стоят на расстоянии нескольких метров. И всё сильнее хочется ругаться от осознания того, что всем этим людям лень пройти ещё несколько метров. Но они утешают себя тем, что дорога к мусорным бакам почти полностью разрушена.
И ты проходишь мимо, сжав зубы и зажмурив глаза. И ты по привычке засовываешь в карманы руки, и они нащупывают какую-то мелочь — мусор, который ты, не найдя на улице урн, отказывался бросать на землю, как остальные люди, и носишь с собой. И ты усмехаешься — неужели такие вещи так сложны?
Но в этом городе нельзя отвлекаться и идти, полностью погружаясь в свои мысли — не смотря на дорогу, по которой ступаешь, ты можешь не только провалиться в яму или разлом, но и наступить в грязь. Ты будешь тихонько ругаться, смотря на грязь на своих белых кроссовках. Единственное, что не рушится в этом городе — это грязь.

И так порывает иногда сесть на тротуар, сжав в руках гитару и затянуть какой-нибудь блюз, но ведь музыка, что будет вырываться из твоих пальцев, будет разрушаться прямо на твоих глазах, осыпаясь на асфальт сухими обрывками нот. Да и не сядешь здесь на тротуар, и на траву тоже, да, даже, если ты устроишься на скамейке, то вполне возможно, что и в этом случае на тебя будут косо смотреть проходящие мимо люди. В этом городе сидеть на улице? Бред! И ни в коем случае не смей брать книгу — иначе станешь зачумленным в глазах горожан. Они не могут заниматься своим развитием — они все отданы разрушению. Скамейки окружены пивными бутылками и прочим мусором. А на детских площадках и вовсе можно найти использованные презервативы.
Даже смешно. Нельзя не подумать о том, что ты на месте этого города точно так же бы стремила поскорее разрушиться, чтоб только не видеть всю грязь и мерзость этих людей. И это замкнутый круг — город способствует разрушению людей, люди способствуют разрушению города.
Но ты ещё сопротивляешься и идёшь дальше. Ты, подобно ребёнку, прыгаешь с места на место, пытаясь найти в себе силы улыбаться и наслаждаться этим занятием. Не замечать дыр, не замечать разломов. Убеждаешь себя, что всё это — детская игра, когда мир представляется чем-то волшебным, наполненным приключениями. И под ногами — дорога через лаву или бурную горную реку, а ты прыгаешь, подобно герою, которому предписано спасти мир. Но этот мир спасти нельзя. Ты спасаешь выползшего на дорогу богомола, подбираешь уличных кошек, спасаешь попавшего под машину пса. Ты выбрасываешь мусор у урну и всегда вытираешь ноги при входе в магазин. Ты придерживаешь двери и помогаешь с тяжёлыми пакетами. Но всё это более чем бесполезно. Не здесь, не в этом городе. Тут смотрят на тебя, как на прокажённого,  а те, кому ты помогаешь, смеются тебе в след.
И стоит ли удивляться половинчатому тротуару, когда и люди здесь не целые? Парни и девушки носят огромные тёмные очки, закрывающие половину лица. Они уродливы в них, но это хорошо, что ничего не видно. Ведь под ними, зачастую, ничего и нет. Говорят, что глаза — это зеркала души. Так вот, они исчезают в первую очередь. Вместо них на лицах зияют дыры, заполненные пустотой. У кого-то нет части челюсти, у кого-то — руки или груди. Но им всё равно, они не замечают, или даже считают это своей «индивидуальностью». Сколько же тебе встречалось девушек, лица которых, а, в особенности, глаза, были разрушены косметикой? И они считают, что это красиво. Они накладывают снова и снова слои краски на свои несуществующие лица и искренне не понимают тех, кто этого не делает. Их мозг тоже частью разрушились, и они не помнят, что у людей могут быть натуральные лица, не нарисованные косметикой.

И о чем тут ещё можно говорить? Ты, по ходу дела, теряешь цель, с которой ты вышел из дома. И вот ты уже идёшь куда глядят глаза, ощущая лишь то, как гитара сзади бьётся о твою спину. И лишь это одно ощущение ещё позволяет не сойти с ума и не послать к чертям весь этот мир, а ещё осознание того, что твой-то путь не может закончиться, и у него нет конца.
И вот снова и снова ты ступаешь по призрачной плёнке разрушенного, выщербленного асфальта, твои глаза цепляются за гуляющих голубей, за зелёную ещё траву. И ты думаешь о том, что пусть, пусть рушится эта все эти человеческие  создания, пусть, но природа... природа пусть живет. Пусть поют птицы, пусть светит солнце, пусть плывут по небу облака, пусть... пусть растут деревья, раскидывая свои пушистые кроны над головами. Но... вот твой взгляд запинается на обрубленных, сухих ветках, а после поднимается по обезображенному, полуспиленному стволу дерева, что уродливо косится в небесное тело. И ты видишь, видишь, что это не последствия разрушения, нет пустоты, это дело рук людей, и больше ничьих...

И тогда ты понимаешь, что это место абсолютно безнадежно, и, чтоб спасти хотя бы самого себя, ты бежишь на вокзал и покупаешь билет на ближайший поезд, чтоб поскорее покинуть этот разрушенный город...

13.08.2013
Невинномысск- Курган, А.Н