Рождённый под счастливой звездой

Рождённый под счастливой звездой


Наша встреча с Емелиным Григорием Дмитриевичем походила на урок истории, где я была примерной ученицей: иногда задавала вопросы, уточняла термины и едва успевала записывать услышанное. Рассказывал ветеран увлекательно, и не мудрено, всю мирную жизнь он отдал школе и прошёл там все ступени: от рядового учителя до директора школы. После короткого знакомства спросил:
- А вы знаете – каково это быть на войне? Там самое страшное – собственный страх. Страшно, когда взрывы кругом, страшно, если погибнуть суждено и от тебя ничего-ничего не останется. Страшно попасть в плен. Страшно потерять близких. У тех, кто сумеет преодолеть свой страх, больше шансов выжить.
- Кто же вас научил этой мудрости?
- Жизнь научила. Не на словах, на делах всё познаётся. А закладывается всё в детстве. Как у всех деревенских ребят, у меня было много обязанностей: ухаживал за скотиной, на огороде помогал, с младшими водился. Утром, бывало, чуть свет – отец с матерью встают и нас поднимают – дел было невпроворот.
Помню, мать меня в детстве полозучкой называла. Нравилось мне по деревьям и крышам лазить. Всё время меня вверх тянуло, хотелось на всё сверху посмотреть. Заберусь высоко на дерево, аж дух захватывает, а я всё равно вверх лезу. Высоты не боялся, она меня манила.

Запевай!

После окончания семилетки хотелось продолжить учёбу, т в 1937 году я поступил на Госпедрабфак в Чистополе, в то время так называли государственный педагогический рабочий факультет. Учился я успешно, жил в общежитии, в комнате нас было шесть человек. Нам давали стипендию 62 рубля, из них вычитали за жильё, услуги (стирка белья), обед (кормили один раз в день). На руках оставалось один-два рубля. Трудное было время.

Многие, кто учился со мной, хотели только корочку получить, а я стремился получить знания, учился на отлично, поэтому мне назначили повышенную стипендию – 82 рубля. Вот здесь я зажил. Бывало, сбегаю в столовую – закажу стакан чаю, он три копейки стоил, и кусок хлеба, это ещё две копейки, перекушу – и на учёбу. А зимой встану на лыжи и домой лечу в Красный Яр, а это сорок километров от Чистополя. Дома мать накормит, в дорогу наморозит молока в чашках, эти слитки молочные вытрясет мне в мешок и печёную картошку положит, я с этой царской едой отправляюсь обратно.

В 1940 году я получил красный диплом, приехал в Елантово, это соседнее село в пятнадцати километрах от нашей деревни, и приступил к работе учителем начальных классов. Работать пришлось недолго, уже в ноябре меня призвали в армию и направили в лётно-техническое училище.

В училище нас не баловали. Каждый день тренировали на выживание: утром подъём быстрёхонько одевайся, шинель сложи в скатку, надень противогаз, в одну руку винтовку, в другую лыжи – и выбегай в строй. Мы под Читой стояли. Морозы в ту зиму часто ниже сорока градусов опускались. А мы каждый день до завтрака по десять километров проходили. Я-то привык – на лыжах из Чистополя домой почти каждый выходной бегал, а другим трудно приходилось.
После лыж нас в столовую ведут, мы еле передвигаемся.
- Запевай! – звучит команда. Мы молчим, уставшие идём.
- Кругом! По кругу! – командует старшина. Бежим по кругу метров триста. Опять команда: «Запевай!» Кто-нибудь да запоёт – есть-то охота, желудок уж к самому позвоночнику прилип. Приходим в столовую, старшина свирепствует и здесь:
- Поели? – спрашивает он в самый разгар нашей трапезы. Мы жуём, молчим.
- А ну встать! Выходи строиться!
Мы стараемся съесть побольше, кто-то в карманы куски засовывает, кто-то на ходу жуёт. Торопимся, если опоздаешь в строй – наряд вне очереди: картошку чистить всю ночь или полы мыть. Я юркий парень был, как вьюн, нарядов вне очереди у меня не было. В дивизионных соревнованиях на лыжах иногда третье место занимал. Соревновался по прыжкам в высоту, длину, по плаванию, иногда и призовые места в этих дисциплинах занимал. В общем, не отставал от других.

Навстречу войне

В конце апреля 1941 года, после окончания училища, меня направили в боевой полк дальнего действия. Нашими самолётами были ТБ-3 – тяжёлый бомбардировочный третьей конструкции. Это такая четырёхмоторная громадина: от конца одной плоскости (крыла) до конца другой – пятьдесят метров, от носа до хвоста – тридцать семь.

В полк я пришёл наземным техником. Моей обязанностью было подготовить самолёт к вылету: осмотреть все краны, фильтры, проверить, пощупать все системы, осмотреть тормоза, заправить самолёт маслом и горючим. То же самое нужно сделать после возвращения, при тряске бывает, что расшатываются болты, гайки.

В середине мая 1941 года наш полк получил команду лететь на запад. Мы сочли это поощрением, были рады, что выберемся из Сибири. Обслуживающий персонал и семьи офицеров посадили в эшелон. «Кукушка» нас везла – это такой тихоходный паровоз, шёл как черепаха, останавливался у каждого пенька. Ехали мы целый месяц. Когда переезжали Волгу, до нас дошёл слух, что объявили войну. Наш полк базировался в Ворошиловграде, сейчас это Луганск.

По ошибке нас отправили в сторону Смоленска, неразбериха тогда была. Не доехали мы до Смоленска, по дороге нас бомбили. Мы ехали нарядные, кто в галифе, кто в летних платьицах. Кто не жалел себя и к земле прижимался – спаслись, кто в грязь не хотел падать, тех поубивало. Кое-как мы добрались до своего места, но там долго не задержались, нас в другое место переправили.

Наступление на Москву

Немцы начали двигаться к Москве, и нас направили на оборону столицы. Фрицев мы отогнали. Жукова все называли спасителем Москвы. Немцы поняли, что молниеносно закончить войну им не удастся, стали перестраиваться и пошли к Сталинграду. В это время Турция готовилась напасть на Советский Союз, ждали, когда немцы возьмут Сталинград; того же ждала и Япония. Сколько было козырей в нашу пользу, если мы сохраним этот город, если сдадим Сталинград – проиграем войну. Вокруг города собралась миллионная армия немцев и их союзников, самолётов и танков у них было больше, да и опыта не занимать – всю Европу они уже взяли. А наши войска были вновь испечённые. Три наших армии там стояло: Малиновского, Рокоссовского и Ватутина.

В 1943 году зима была суровой, а немцы рассчитывали воевать только летом. Паулюс просил разрешения оставить город, но Гитлер приказал взять его во что бы то ни стало. Паулюс несколько раз обращался к Гитлеру с этой просьбой, и каждый раз получал один и тот же ответ. Наши армии стали сближаться, сжимая в кольцо немецкие части. Турция отказалась от нападения, когда стало известно, что немцы попали в «котёл». Япония поначалу тоже заявила об этом. Командование перебросило войска с Дальнего Востока под Сталинград.

И в это время пришла моя пора

Когда нас отправили на Сталинградский фронт – пришла моя пора.
Экипаж бомбардировщика состоял из восьми человек: командир, правый лётчик, штурман, радист, борттехник, помощник борттехника и два стрелка. У каждого были свои обязанности. Первый раз меня, как куклу, посадили в самолёт и дали право распоряжаться кое-какими механизмами. Уже через три-четыре полёта я был настоящим помощником борттехника. Обычно мы летали с бомбовой нагрузкой в две тонны – двадцать бомб по сто килограммов каждая. Иногда в воздухе нам приходилось бывать по восемь часов, а это тяжело.

Однажды под Сталинградом произошёл с нами такой случай. Подлетаем к фронту, командир даёт мне команду дать на крайние моторы 1700 оборотов в минуту, а на внутренние – 1500. По звуку получается, как будто летят два самолёта. Немцы в условиях плохой видимости на звук ориентировались, а мы летали только по ночам. Если моторы работали по-разному, их пушки «мазали», и можно было преодолеть зенитный заслон.

Нам показалось, что мы миновали опасный участок пути, и по приказу командира я снова настроил моторы в унисон. До цели оставалось минут двадцать лёту, как вдруг самолёт сотрясается и нас осыпает градом осколков. Это пушка немецкая выстрелила. А снаряды у этих пушек были дистанционные, т.е. взрывались только на определённой высоте, и они, пробив консоли, взорвались выше нашего самолёта.

Один из осколков ударил в планшет, где была полётная карта, но штурман уцелел. У правого лётчика вся приборная доска оказалась разбитой, но сам он жив остался.  Радиостанция  замолчала. У моего помощника парашют, а это 70 слоёв шёлковой ткани, был разорван осколком, но его не задело. Остановился крайний левый мотор, и элеронное управление вышло из строя, то есть команда наклона вправо-влево не выполнялась. Летим на трёх моторах.

Мне был дан приказ: лезть в плоскость крыла и узнать, что случилось. Там свободно можно пролезть, но нужно снять с себя парашют. Добравшись до нужного места, вижу, что из бака бензин течёт в плоскость, и достаточно одной искры, чтобы мы взорвались. Плоскогубцами я зажал пробитую трубку, и течь прекратилась. Пополз дальше и обнаружил в консоли две дырки от снарядов и перебитый осколком трос элеронов. Подобравшись ближе, на ощупь прикрутил проволоку к одному концу троса и к другому, сделал натяжку и соединил их вплотную.

А в это время немецкие зенитки шуруют, лупят по нашему самолёту, он начал терять высоту. У меня ощущение было такое, что я выполнил свой долг полностью и ухожу на тот свет. Когда вылез, командир показывает мне большой палец вверх – всё хорошо! Чувствую, самолёт высоту набирает. До цели оставалось минут пять, подлетели, отбомбились и повернули обратно.
Командир спрашивает:
- Курс?
- 270, - отвечает штурман, а у самого планшет разбитый, говорит по памяти.
Как летели – один Бог знает! Радиостанция не работает, и карты нет. Но летим! Дома нас сочли погибшими, раз нет сигналов. Командиру полка доложили, что нас сбили. А мы вернулись! Утром к нам, как на экскурсию, пришёл почти весь полк. Всем хотелось посмотреть на нас, потрогать, узнать, как мы добрались. От любой искры самолёт мог взорваться, да и пробоины были нешуточными.

Мы защищали и выиграли

А потом мы защищали Ленинград. Там маршалом был Говоров. Ленинградцы, как и сталинградцы, тоже стояли насмерть. Немцы поставили задачу – уничтожить население голодом, а город сравнять с землёй. Но и здесь им не удалось выиграть. Наши построили Дорогу жизни через Ладожское озеро. Мы летали над озером, защищая наших людей, бомбили немецкие укрепления вокруг города, их войска. Немцы обстреливали нас из зениток, освещая прожекторами. Тут мы уже перешли на другую технику, тяжёлые бомбовозы списали, нам дали двухмоторые более скоростные ПС-84, их ещё называли «Дугласами». Мы летали как транспортный самолёт: возили продукты и медикаменты в Ленинград, на обратном пути вывозили раненых и детей.

После снятия блокады пришлось бомбить финские войска под Хельсинки – 9 вылетов сделали – и они запросили мира.

Сделали мы своё дело и нас направили на Курскую дугу. Там однажды наш самолёт попал в прожектора, а их свет сильнее солнца. Зенитки бьют, мы как будто в аду оказались. Командир в таких случаях под тёмный колпак садится, чтобы свет прожекторов его не ослепил: он то горку сделает, то вниз самолёт ведёт, то в одну сторону, то в другую. Мне даже сейчас это представить трудно, а тогда это был настоящий подвиг командира, как он смог выскользнуть из-под «глаз» прожекторов.

Наши войска шли вперёд, и мы вместе с ними. Когда взяли Харьков – мы уже были там, затем десант высаживали на берег Днепра, потом в Румынии воевали в Бухаресте, Варшаву освобождали. До Берлина не дошли километров сто, летали бомбить Зееловские высоты. Спали в спальных мешках прямо в самолётах и в любой момент были готовы к полётам.

Лететь на восток!

А потом был май 1945 года. Однажды по аэродрому шум поднялся, мы повыскакивали – что такое? Слышим, кричат кругом: «Война кончилась!» Стрелки наши к пулемётам бросились, все патроны на радостях выпустили, аж стволы раскалились! Шапки в воздух летели! Мы обрадовались, что война для нас закончилась, да не тут-то было. Наш полк стали готовить к Параду Победы, даже новую форму заказали, и вдруг команда: лететь на восток!

Прибыли в Монголию – кругом голая степь, жара. До августа отдыхали, а после объявления войны с Японией стали летать через Хинганские хребты в Манчжурию – бомбить японские гарнизоны. Как-то раз в горах наткнулись на грозовую облачность и потеряли ориентиры. А тут ещё одна беда – кончилось горючее. Решили спускаться. Видим: маленький аэродромчик , там «кукурузники» стоят. А чей аэродром – наш или не наш?

Касаемся земли, самолёт резко кренится влево, тормозим изо всех сил и останавливаемся буквально метрах в двадцати от края лётного поля, а впереди – крутой обрыв.
Командир кричит штурману:
- Сдавай оружие! Если мы у японцев, я тебя первого пристрелю!
Нам повезло. Оказывается, японцев с этого места совсем недавно выгнали.
Закончилась война, и нас направили на Сахалин, мы стали транспортным полком. Два года я там служил. А погода там: как чуть, так дождь, снег или изморозь. Мой друг часто говорил: «Я бы сейчас тысячу рублей дал, чтобы на солнце посмотреть».
 
«Сын твой вернётся к тебе»

Очень мы по дому скучали. У нас в полку оказался талантливый человек и написал песню, а полковой писарь напечатал стихи на машинке и нам раздал, в ней такие слова (читает наизусть):
Спит деревушка, дремлет старушка,
Ждёт – не дождётся сынка.
Сердцу не спится, старые спицы
Тихо шуршат в руках.
Ветер соломой шуршит в трубе,
Песню мурлыкает кот в избе.
Спи, успокойся, шалью укройся,
Сын твой вернётся к тебе.
Утречком ранним с вестью нежданной
Сын твой вернётся домой.
Варежки снимет, крепко обнимет,
Сядет за стол с тобой.
Будешь смотреть, не спуская глаз,
Будешь качать головой не раз.
Тихо и сладко плакать украдкой,
Слушая сына рассказ.
Глянешь на сына разок-другой:
Лётная куртка и брови дугой.
К сердцу прижмёшься и улыбнёшься –
Не пропадёт, мол, такой!

Мы её часто пели, стихи эти и свои фотографии домой отсылали.

Вернулся я домой в мае 1947 года. За годы военной службы совершил 300 боевых и оперативных вылетов. Боевой вылет – за линию фронта, оперативный – к линии фронта (привезти горючее, продукты, забрать раненых и т.п.). Общее количество лётных часов – 1015.

После войны заочно окончил Казанский пединститут (физмат). Мой учительский стаж идёт с 1940 года, на пенсию вышел в 1983 году. С женой Раисой Александровной мы прожили 62 года. Дети и внуки выросли, правнуки растут, мне стихи рассказывают, пляшут, кричат, шумят – это хорошо. Я детей люблю. У меня трое детей, шесть внуков, девять правнуков. Я в молодости мечтал освоить профессию учителя и достиг своей цели, до пенсии работал директором школы.

Справка. Григорий Дмитриевич Емели родился 1 мая 1920 года в деревне Красный Яр Чистопольского района Татарии. Ушёл из жизни 7 апреля 1917 года. Прожил почти 97 лет. Является Почётным гражданином города Ижевска, Почётным ветераном УР, Почётным ветераном РК ВВС. Имеет знак «Отличник народного образования».
За воинские заслуги награждён орденами Красной Звезды, Отечественной войны I и II степеней, медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», «За оборону Москвы», «За оборону Сталинграда», «За оборону Ленинграда», «За взятие Берлина», «За победу над Германией», «За победу над Японией».