Город без названия

 Егор Михайлович шёл по улице в расстроенных чувствах. Немногим более месяца прошло с того печального дня, когда его жена погибла в автокатастрофе, и вот теперь, неделю назад, он потерял единственного сына, который ввязался поздним вечером в драку с какими-то хулиганами и получил несколько ножевых ранений, несовместимых с жизнью.
 Егор Михайлович до сих пор горевал по этому поводу, что по прошествии целой недели считалось как минимум дурным тоном, и ему уже неловко было делиться своей печалью с соседями и друзьями, опасаясь, что его неправильно поймут.
 В их маленьком городке было непринято слишком долго переживать на тему различных неурядиц, которые зачастую происходили с людьми. “Что ж, несчастья случаются”, - так обычно заканчивались непродолжительные разговоры между жителями, если кому-нибудь вдруг приходило в голову пожаловаться, к примеру, на потерю близкого человека. Оптимизм стоял у всех на первом месте, оптимизм был у жителей города в крови.
 Даже его название городской совет уже много раз хотел поменять на что-нибудь связанное с этим замечательным и воодушевляющим словом, но до сих пор никак не мог этого сделать. Сделать это было невозможно по той лишь простой причине, что по общепринятому закону, для назначения нового названия, нужно было отказаться от старого, а старого названия у города просто не было.
 Как его могло не быть, никто из горожан не имел ни малейшего представления. Однако факт оставался фактом, и слишком долго негодовать на тему подобных бюрократических проволочек так же считалось дурным тоном.
 Егор Михайлович зашёл в парк, чтобы просто посидеть на скамейке и снова немного погрузиться в собственные ощущения от своего пережитого ранее горя. В очередной раз он огляделся вокруг, пытаясь найти знакомых ему людей, которые могли бы осудить его, угадав по выражению лица Михалыча, что тот до сих пор переживает из-за своих личных потерь, нанося, пусть и невольно, вред имиджу их столь жизнерадостного городка.
 Старик стеснялся своих чувств, ведь ему на самом деле было стыдно за то, что он выбивался из общей массы их почти идеального, столь оптимистически настроенного общества, и всё же он ничего не мог с собой поделать.
 Депрессия в очередной раз всё больше поглощала его, и Егор Михайлович, через несколько минут полностью потеряв бдительность, даже пустил слезу. Отвлечь его от столь непристойного поведения смог только выстрел.
 Минутой ранее, полностью погрузившись в себя, он всё же уловил краем глаза молодую девушку, которая проехала мимо него на велосипеде и остановилась недалеко от лавочки, возле старого дуба, чтобы попить из бутылки воды и поговорить с кем-то по телефону. Выстрел прозвучал внезапно. Егор Михайлович вздрогнул от неожиданности, и повернул голову в сторону девушки.
 Она лежала на земле, раскинув руки в стороны, с её лба стекала алая струйка крови, а какой-то неизвестный мужик уезжал вдаль на её велосипеде, быстро крутя педалями. Ещё через минуту рядом с мёртвой с девушкой собралась небольшая группа людей, которые подошли к трупу с целью лучше понять произошедшее событие. Егор Михайлович так же встал со скамейки и присоединился к группе свидетелей.
  - Уже четвёртый за день, - сказал какой-то парень справа от него, - мой личный рекорд! Утром на соседку при мне кирпич упал, в час дня двоих собаки загрызли на пустыре, и вот угон велика.
 - Ой, сказочник нашёлся, - то ли презрительно, то ли с завистью сказала девушка, стоявшая за ним, - что ты мог на пустыре вообще делать? В новостях увидел просто, а теперь сочиняешь тут, якобы видел сам.
 - Э, ты там помолчи вообще, - обернулся к ней парень, явно раздосадованный обвинением во лжи, - ты докажи сначала, что меня на том пустыре не было, а потом уже что-то вякай!
 - Ну а у меня третий за день и что, - вдруг подал голос ещё один мужчина рядом, - третий, но зато два дня подряд, потому что вчера тоже было три. Из них двоим только на голову из окон что-то упало, якобы случайно, но это спорно, но остальные - точно стопроцентные убийства! Кто ещё за два дня подряд такое видел? Слабо?
 - Надо бы полицию и скорую вызвать, - не узнав самого себя, подал вдруг голос Егор Михайлович, - родственников оповестить…
 Все окружающие внезапно обернулись на него, и старик тут же пожалел о сказанном. Всё его лицо от макушки до кончиков ушей залило багровой краской. Неизвестно, сколько минут продолжался бы этот позор, если бы один из стоявших рядом, мужчина средних лет, не взял на себя смелость пойти ему навстречу.
- Что, батя, кого-то потерял недавно?
 - Сына, - ответил Егор Михайлович, вновь пытаясь сдержать слёзы внутри себя.
 - Какой срок? – спросил у старика мужчина.
 - Два дня, - не раздумывая ответил тот, всё ещё опасаясь куда большего позора, если кто-то вдруг узнает, что он продолжает пускать нюни спустя целую неделю после случившегося.
 - Ладно, понимаю, старая школа, - мужик улыбнулся и снисходительно похлопал старика по плечу, - сейчас вызовем кого надо, да и родственникам сообщим. А на счёт сына… ты завязывай. Помянул и ладно. Несчастья случаются, сам же знаешь. Давай, чтоб завтра был как огурчик, а то народ не поймёт.
 Народ действительно смотрел на всю эту сцену с явно выраженным недоумением, а некоторые и с презрением, потому старик сделал лучшее, что мог сделать в такой ситуации – кивнул собеседнику в знак согласия и, развернувшись, быстрым шагом ушёл прочь, вновь пустив слезу лишь когда его никто не мог увидеть.
 Уже дома, включив телевизор и остановившись на одном из многочисленных новостных каналах, Егор Михайлович по-настоящему испугался за то, что с ним на самом деле происходит. Сообщения о многочисленных убийствах и несчастных случаях должны были вызывать интерес, как и у всех остальных, но  его мысли почему-то были только о сыне. Ему было страшно даже не оттого, что такая реакция для окружающих в самом лучшем городке без названия считалась недопустимой – ему было страшно от того, что где-то внутри него начала зарождаться очень странная, крамольная мысль: окружающие в чём-то ошибаются.
 Через полчаса мимо его окна пролетел вниз человек, издавая душераздирающий крик, но Егор Михайлович даже не повернул голову в сторону окна, хоть и отлично знал, что по правилам этикета должен был поинтересоваться происходящим.
 На улице наверняка вскоре соберётся толпа жителей их дома и просто прохожих, которые непременно будут обсуждать причину данного инцидента, затем спорить о том, какая эта смерть по счёту их наблюдений за сегодняшний день, а в конце кто-нибудь скажет коронную фразу:“Несчастья случаются”, после чего все привычно разойдутся по своим квартирам, напоследок нехотя вызвав скорую и полицию.
 Егор Михайлович больше просто не хотел на всё это смотреть. Он сам не смог бы точно объяснить, что именно с ним происходило, но ему внезапно стали неприятны все устоявшиеся порядки и традиции города, а мысли о недавно погибшем сыне не только не ослабевали, как это было принято в обществе – наоборот, с каждым часом они набрасывались на его сознание с новой силой.
 Он не вышел смотреть на смерть тогда, не вышел и на следующий день, когда соседи звали его с собой в квартиру наркоманов, живущих этажом ниже и устроившим поножовщину после приёма собственного зелья. Егор Михайлович и сам уже не помнил, сколько дней прошло, прежде чем он снова вышел на улицу. Однако, при этом он точно осознавал, что теперь не хочет быть таким, как прежде. Он не хотел опять смотреть на смерти окружающих и вести им счёт, а главное, мысли о сыне всё ещё не отпускали его и он не желал больше этого стыдиться.
 В глубине его души всё ещё таился некий стыд за то, что он, теперь уже совершенно добровольно, идёт против общепринятых традиций, но стыд этот таял всё больше, таял с каждой минутой, как мороженое, забытое на жарком пляжном песке где-нибудь в Анапе.
Теперь он шёл с гордо поднятой головой, уже почти с презреньем поглядывая на проходящих мимо земляков, и уже не понимал, как ради их солидарности он мог ещё месяц назад мыслить так же, как и они. Он мысленно ждал очередного происшествия с кем-нибудь из них, но ждал уже не потому, что хотел чьей-то смерти, а скорее наоборот, желая показать своё презрение к их порядкам и традициям. Он представлял себе, как попробует теперь помочь человеку, попавшему в беду, если это будет возможно, а если же нет, то как он плюнет в лицо тому, кто возгордится очередным личным рекордом на тему смерти, произошедшей на его глазах в этот день.
 Более того, теперь он очень хотел, чтобы на эту выходку обратили внимание остальные, и по традиции осудили его. Он был уверен, что теперь такое поведение не вызовет в нём чувство стыда, а почему то искренне ждал обратного эффекта. Ждал, что в нём просто обязано было проснуться чувство некой давно забытой, почти мальчишеской гордости от ощущения собственной свободы и независимости.
 Егор Михайлович шёл по парку в предвкушении именно этого чувства, пытаясь предугадать, как это будет, как вдруг происшествие действительно случилось, только совершенно не то, которого он ожидал.
“Хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах”,- пронеслось вдруг в его голове.
 - Машина собаку сбила! – закричала женщина недалеко от него.
 Абсолютно все жители города без названия, из тех кто видел происшествие или слышал крик женщины, бросив все свои дела, побежали в сторону погибшего животного. Мимо Егора Михайловича пронеслась группа молодых людей.
 Некоторые из них уже почти рыдали прямо на бегу, некоторые выкрикивали отборную ругань и проклятия в адрес мерзавца, погубившего ни в чём не повинное существо, однако старик, не узнавая сам себя, ещё на несколько секунд застыл на месте, как зачарованный.
 Перед его глазами как никогда ясно возник образ сына, и его слова, которые тот при жизни нередко говорил ему укоризненным тоном. Слова эти прозвучали теперь в сознании старика так ясно и отчётливо, что он лихорадочно осмотрелся по сторонам, с ничем не обоснованной надеждой увидеть сына где-то рядом.
 "Ты всегда любил свою собаку намного больше, чем нас с мамой!" - эта фраза отчётливо и громко проносилась в голове Егора Михайловича, больно кусая его за душу. Было ли это воспоминанием, наваждением, или чем то иным - он никак не мог определить, но очнуться и взять себя в руки старик смог лишь когда услышал чей-то нечеловеческий крик боли.
 Посмотрев наконец в сторону дорожно-транспортного происшествия, Егор Михайлович увидел огромную толпу в несколько десятков людей, которая окружила машину водителя, сбившего собаку. Подбежав к ним и с трудом протиснувшись через задние ряды, он с трудом рассмотрел уже сильно искалеченного, всего в крови водителя, которого продолжали неистово пинать ногами несколько человек, а те, что стояли позади, в бессильной злобе старались протиснуться вперёд, чтобы так же внести свой вклад в общее дело.
 - Подождите, - уже совсем не узнавая самого себя, но пока довольно тихо пробормотал Егор Михайлович, - что вы делаете, зачем...
 - Жители лучшего в мире города без названия! - перебила его своим громким голосом женщина, забравшаяся на машину, - только что на наших глазах произошло чудовищное происшествие!
 Толпа в несколько секунд смолкла и, подняв головы, смотрела теперь на неё.
 - Погибла собака! - продолжала она тем временем, - Не в чём не повинное животное! Собака, которая в отличии от людей, никогда и никому не причинила вреда по злому умыслу, погибла из-за действий вот этого подонка!
 Она указала пальцем на лежащего на земле, полуживого водителя, и стоявшие рядом люди начали избивать его с новой силой.
 - Подождите! - сказал Егор Михайлович уже намного громче, чем прежде, но его всё равно никто не захотел услышать.
 - Этот ублюдок заслуживает самого худшего наказания из всех возможных! - тем временем продолжала всё громче голосить женщина, стоя на крыше машины, - люди жадные, лживые, гнилые существа! Собака же чиста перед Богом, в ней нет никаких пороков. Я объявляю этот день - днём общего траура для всех жителей города без названия! Мы захороним безвинно убитую собачку со всеми почестями и будем чтить её память вовеки веков!
 - Да!!! - разнеслись одобрительные возгласы с разных сторон.
 У Егора Михайловича почему -то подкосились ноги и он чуть было не упал, лишь в последний момент вновь успев поймать равновесие. В глазах на миг помутилось, а затем всё что он видел в данный момент стало вдруг чёрно-белым. Егор Михайлович потряс в испуге головой и мир снова обрёл краски.
 - Да, так мы и поступим! - вещала тем временем женщина-оратор сверху, - и всегда будем помнить безгрешную душу, которой нет теперь с нами из-за какой-то сволочи, которая лишила её жизни!
 Услышав последние слова, толпа вновь переключила своё внимание на едва ли уже живого водителя и начала с ещё большей ненавистью, чем раньше, наносить ему мощнейшие удары.
 - Прекратите! - закричал вдруг Егор Михайлович, почувствовав наконец в полной мере своё несогласие со всем происходящим, - Прекратите, уроды, хватит! Что же вы творите?!
 На этот раз его услышали. Сначала человек восемь, а затем всё больше и больше людей обернулись к нему, не скрывая на своих лицах смесь любопытства, презрения и нарастающей злости по отношению к старику. Картинка же перед его глазами вновь стала чёрно-белой, однако на этот раз старик, внутри которого бурлили теперь одни лишь эмоции, почему-то даже не обратил на это никакого внимания.
 - Прекратите, - повторил он, уже тише и спокойнее, но при этом ещё более твёрдо, - нельзя так поступать с человеком, даже если он виноват. Возможно, это произошло случайно. Возможно, он случайно наехал на собаку, нельзя же так...
 - Случайно?! - заорала вдруг женщина с крыши машины, - Друзья, этот старый дурак держит нас за идиотов, или просто издевается над нами! Как можно простить подонка, убившего святое, ни в чём не повинное существо?! Этот старик ничуть его не лучше!
 Любопытство в глазах окружающих в один момент практически исчезло, в то же время ненависть в их глазах возросла в разы. Он почувствовал несколько ударов в челюсть и под рёбра. Он понял, что теперь легко может разделить участь водителя той злосчастной машины, рядом с которой он находился, но его внезапная даже для него самого решимость всё ещё предавала силы, и он твёрдо решил, что будет говорить всё, что думает в данный момент, до тех пор, пока будет в состоянии это делать.
 - Почему вы все такие неправильные?! Почему я не имею права тосковать о сыне?! Зачем вы ведёт счёт погибшим ради развлечения?! Почему... кх.. - под напором ударов, которые теперь всё чаще обрушивались на него, старик опустился на четвереньки и сплюнул кровь на асфальт, продолжая говорить, но уже с трудом, тихо и хрипло, - почему вы безразличны к ближним, ко всем, кроме этой собаки? Откуда в вас столько безразличия и ненависти? Вы прогнили! Я больше не хочу... я...
 Больше говорить он  не мог. Чёрно-белое изображение перед глазами померкло, но не исчезло полностью. Его сменили какие-то разноцветные мошки, которые с огромной скоростью проносились мимо него, а потом Егор Михайлович понял, что проваливается куда-то очень глубоко.

 - Так как, говоришь, зовут его сына? - спросил человек в стандартном для больницы белом халате у своего коллеги.
 - Сергей, вроде, - ответил тот.
 - Ага, Сергей Егорович, стало быть. Где ж его носило целый год? Дед то наш не молод совсем, уж год как в нашем "санатории" отдыхает в состоянии овоща, - врач посмотрел на свой планшет и сделал там ручкой какую-то заметку, затем продолжил, - повезло ещё старику, что сбила его такая богатая цаца, что все расходы на себя взяла, пока он не помрёт или пока из комы не выйдет. Целый год ведь никто даже не интересовался, а тут на тебе, сынок объявился!
 - Да, согласен, странное дело, Степаныч. Но с другой стороны, всякое ведь в жизни бывает. Может не проживал он по тому адресу, куда мы сообщить об отце пытались, может на ножах с ним давно, как говорится... ну а может и жильё отжать у старика вдруг захотелось. Не нам гадать и не нам судить.
 - Да, ты прав, наверное. Не наше это дело. - ответил врач с планшетом и посмотрел собеседнику в глаза, -  Так что, он настолько сильно рвётся отца увидеть?
 - Очень, - просто ответил тот.
 - Ну что ж, раз очень - не будем препятствовать. Старику однозначно хуже уже не будет.

 Сергей нерешительно вошёл и осмотрелся. Крайне простая, аскетичная обстановка типичной больничной палаты как будто специально навивала тоску и депрессивное состояние. Впрочем, в то же время было совершенно очевидно, что человека находящегося в коме обстановка помещения, в котором он находится, никоим образом не могла беспокоить.
 Сергей перевёл взгляд на отца. Рядом стояли какие-то медицинские приборы, назначение которых Сергей никогда не знал, а какие-то трубки тянулись от них к Егору Михайловичу.
 Ну, здравствуй, папа, - как-то робко и негромко сказал он, после чего подошёл к старику и сел на табуретку, стоявшую рядом с его койкой.
 Помолчав немного, собираясь с мыслями, Сергей пытался подобрать нужные слова для начала своего монолога, однако чем больше он думал как же его начать, тем больше испытывал некое странное смущение от всей этой ситуации.
 Много лет от искренне считал, что ненавидит своего отца. Много лет он считал, что отец вполне заслужил такое к себе отношение. Теперь же, горечь обиды, порождённая воспоминаниями прошлого всё ещё не исчезла полностью, но всё же значительно притупилась после того сна, который Сергей увидел неделю назад и после которого понял, что уже не сможет спокойно спать до тех пор, пока снова не увидит отца.
 Собравшись с мыслями, он решил начать, упомянув именно этот переломный момент.
 - Пап, мне недавно сон приснился, где-то неделю назад, - он выдохнул , а затем продолжил, и с каждым новым словом говорить было всё легче, - это был очень странный сон, чёрно-белый... знаешь, никогда раньше таких не видел. Но тогда я будто почувствовал, что должен прийти сюда, к тебе.
 Он положил свою руку на плечо отца и в этот миг моменты прошлого с ещё большей скоростью пронеслись перед глазами. Сергей вдруг зажмурился и сильно сжал губы, отчётливо почувствовав всем нутром, что все его планы поговорить с несчастным коматозником не переходя на ругань вот-вот разобьются в пух и прах.
 - Ты ведь действительно не любил нас, - сказал он уже совсем другим тоном, - ты вел себя как последняя скотина. Ты ведь знаешь это, и ты всегда это знал. Я никогда не поверю в то, что ты был настолько глуп, что не понимал, какую боль ты причинял матери. Да, она умерла уже после развода с тобой, но я всю жизнь знал, что во многом это именно твоя вина! Сколько я себя помню, ты вёл себя как сволочь, вот и не удивляйся тому, что я тебя раньше не навещал.  Знаешь с какого момента я понял, что ты дрянной человек? Да c раннего детства. Ещё до того, как я в школу пошёл, мы поехали все втроём в Анапу, помнишь? Вы с мамой купили мне мороженое, а я заигрался и забыл его на песке. Потом ты увидел, что оно растаяло. Помнишь, как ты орал на меня и какими словами? Сколько лет прошло, а я вот помню до сих пор. Ты наверное думал, что...
 Внезапно он замолчал, уставившись округлившимися глазами на руку отца, которая как будто слегка пошевелилась, что было почти невозможно. Сергей помотал головой и снова посмотрел на руку. Он встал с табуретки и не меньше минуты стоял, глядя на отца, в ожидании неизвестности. Лишь спустя ещё пару минут ему удалось полностью убедить себя в том, что это была лишь игра его воображения и не более того.
 - Знаешь, я ведь ни разу в жизни не был у психолога, - сказал Сергей,- но сейчас мне кажется, что мне пора уже сразу к психиатру.
 Он натянуто улыбнулся и снова сел на табуретку. Некоторое время он сидел молча, затем продолжил:
 - Я ведь не для того пришёл, чтобы как то над тобой поглумиться. Честно. Наверное, кто-нибудь сказал бы, что именно для этого, но нет. Действительно, после того дурацкого чёрно-белого сна, я будто понял, что нас с тобой всё равно ещё что-то связывает. Что ты мой отец, в конце концов, каким бы ты ни был...
 Он почувствовал какие-то странные, непредвиденные ощущения в области собственных глаз и неожиданно сам испугался того, что может заплакать как ребёнок. Увернуться от такого развития событий опять помогла злость и все негативные воспоминания, которые внезапно с ещё большей силой вдруг начали выплёскиваться из него, как раскалённая лава из горы вулканического происхождения.
 Спустя ещё минуту он снова кричал на отца, припоминая тому всё, что только мог припомнить по прошествии стольких лет, уже даже не смущаясь, что врачи или медсёстры в коридоре могут его услышать. В какой-то момент Сергей всё же понял, что уже совершенно не хочет говорить того, что слетает с его языка, но он уже не мог остановиться.
 - И как она должна была поступить, после всего этого? - спросил он наконец, - Как должна была поступить моя мать, после того, что ты сделал? Но я не хотел уезжать от тебя даже тогда, даже после всего...  и в то же время я видел, как ты уже тогда ненавидел всех вокруг себя! Всех, кроме твоей чёртовой собаки, которую я с раннего детства боялся! Признайся, что ты всегда любил свою собаку намного больше, чем нас с мамой!
 После этих слов рука отца не просто пошевелилась, а дёрнулась, поднявшись на несколько сантиметров вверх, после чего упала обратно на простыню. От неожиданности Сергей вновь вскочил на ноги. То, что случилось теперь, было уже куда сложнее определить в категорию того, что могло просто привидеться.
 - Папа? - нерешительно сказал он, и вдруг один из медицинских приборов, стоявших рядом, начал издавать какие-то писклявые, часто повторяющиеся звуки.
 Сергей вскочил на ноги, через несколько мгновений полностью собрался с мыслями и выбежал из палаты с криками о помощи.

 Он сидел в коридоре на лавочке. После случившегося, в голове, как это ни странно, теперь не было ни единой мысли. В течение томительного ожидания все эмоции постепенно стихли и теперь Сергей ощущал лишь какую-то странную, напряжённую пустоту.
 Однако , когда один из врачей подошёл и обратился  к нему, это состояние мгновенно улетучилось.
 - Сергей Егорович?
 - Да, - он нетерпеливо поднялся с лавочки.
 - Мне сообщили, что вы уже очень давно ждёте, - сказал врач, - но так было нужно, поверьте. Мы должны были быть точно уверены, что состояние пациента стабилизировалось. Должен сказать, то, что произошедшее похоже на какое-то маленькое чудо!
 - Так он в порядке? В сознании? Мне можно с ним поговорить?
 - Да, конечно, я понимаю, что это для вас сейчас самое важное. Собственно, я и подошёл к вам, чтобы сообщить о том, что мы больше не опасается за состояние Егора Михайловича. Всё говорит о том, что он полностью в сознании, все показатели в норме и я полагаю, что теперь он быстро пойдёт на поправку. Вы можете с ним пообщаться наедине, вам никто не будет мешать. Только, пожалуйста, не очень долго.
 - Спасибо вам! - Сергей пожал ему руку, - спасибо огромное!
 Он подошёл к палате отца, постоял перед дверью несколько секунд, затем вошёл внутрь.

 - Сколько же лет я тебя не видел, сынок...
 Из глаз Егора Михайловича ровными струйками текли слёзы. Склонив голову, сын седел перед его кроватью, живой и здоровый, изменившийся внешне и набрав немного в весе с тех времён, когда он видел его в последний раз.
 - Мне казалось, - тихо сказал Сергей, - что ты и не особо то хотел меня видеть в последние годы.
 С минуту старик молчал.
 - Прости меня, сынок. Прости за всё. Плохим я был человеком, и ещё более плохим отцом. Но теперь... ты даже не представляешь, что я видел ТАМ. Я будто жил... не знаю как тебе объяснить, да и стоит ли. Я понимаю теперь, что всё это было не по-настоящему, но всё-таки это было и мне всё больше кажется, что там я...
 Он замолчал.
 - Что, папа? - спросил Сергей, не дождавшись продолжения после длительной паузы.
 - Мне всё больше кажется, что там я жил в самом себе и это было... мерзко.
 Они долго смотрели друг на друга. Молча изучая взгляд столь близкого и одновременно столь далёкого для него человека, Сергей вдруг почувствовал то, что не чувствовал со времён раннего детства. Почувствовал что-то по-настоящему доброе по отношению к этому человеку. Оно, это что-то, пробивалось сквозь пласты обид и душевной горечи, медленно, но настойчиво, как ледокол сквозь плотный арктический лёд. Неожиданно для самого себя, он подался вперёд и обнял своего отца.
 Через несколько минут в палату вошёл врач и сообщил, что время посещения закончено, так как им нужно провести ещё кое-какие наблюдения, а больному всё ещё нужен покой. Сергей встал, попрощался с отцом, но находясь уже перед самой дверью, обернулся и спросил:
 - Папа, ты не помнишь, что я тебе наговорил до того, как ты вышел из комы? Ты не слышал меня?
 - Не слышал, сынок, - подумав, ответил старик, - и не важно, что ты мне говорил, я догадываюсь, что ничего хорошего...
 - Папа, я просто...
 - Не важно что было, сын, правда, - перебил его отец, - я знаю теперь только то, что я очень рад снова тебя увидеть, и ещё то, что я больше не хочу быть таким, как прежде.
 Сергей улыбнулся такому ответу, ещё раз попрощался с отцом и, пообещав вернуться и навестить его на следующий же день, вышел из палаты.

 Несколько часов после ухода сына и врачей Егор Михайлович лежал спокойно, с искренней и светлой улыбкой на лице. Он чувствовал, что вернулся в мир, в котором родился, в котором прошли его лучшие годы, а главное - он вернулся сюда обновлённым. Вспоминая иногда, какая чернота была когда-то в его душе, он недовольно морщился, прогоняя от себя столь неприятные воспоминания.
 "Всё это было в прошлом, всё это не имеет теперь никакого значения", - так убеждал он себя в эти мгновения и через некоторое время улыбка снова появлялась на его лице. Однако поздно вечером, когда за окном уже совсем стемнело, он услышал то, отчего его улыбка исчезла, не оставив и следа, а в горле появился комок, который невозможно было проглотить. Ужас сковал его тело, когда всё ещё острый слух поймал разговор двух медсестёр, идущих по коридору больницы и остановившихся рядом с его палатой.
 - У меня на глазах четвёртый по счёту скончался, - сказала одна медсестра, - ещё двое и я побью рекорд месяца!
 - Ой Нинка, заливаешь и не краснеешь, - смеясь отвечала её собеседница, - в хирургии и то за сегодня трое всего окочурились, а ты четверых стало быть отыскала, ну-ну...
 - Да правда же! Ну хватит ржать то! Дура.
 - Ладно, сделаю вид, что поверила, не хныкай только, - сказала первая медсестра отсмеявшись, - кстати, а в этой палате у нас кто?
 - В этой? Вот, кстати, на эту палату я тоже рассчитывала. Тут старик лежит, который в коме теперь, мерзкий такой... его весь город без названия отметелить хотел. Всех нас опозорил, скотина, пока в кому не впал. Сегодня позвали меня сюда, кричали, мол, что-то случилось, я думала он тут сдохнет наконец, и городу хорошо и мне плюс одно очко к счёту, а он возьми и выйди из комы, старый хрен.
 - Да уж, не повезло тебе.
 - Да ладно, чёрт с ним, время ещё есть. Кстати, хорошо, что ты про хирургию напомнила, пойдём сходим туда, глядишь и помрёт кто-нибудь.

 Егор Михайлович лежал, до боли зажмурив глаза и сжав пальцами края одеяла. Он знал, что освободился. Он знал, что изменился. Он знал, что это всего лишь страшный сон, порождённый игрой его разума, который, скорее всего, ещё не полностью отошёл от коматозного состояния. Сквозь страх он продолжал убеждать себя в этом, пока ему хватало сил.
 - Серёжа ушёл и врачи ушли, - повторял он раз за разом, - они ушли, а я уснул. Я просто уснул и это просто сон. Просто сон. Просто сон. Просто...