сегодня а. н

05.07.2013  15:21

Сегодня

Я всегда считал, что это довольно тупое занятие - писать дневник, но просто сегодня начала случаться такая херня, что я понял, что необходимо пораскинуть мозгами и разобраться со всем этим. И, кроме того, я совсем не знаю - можно ли с кем-то поговорить о происходящем. Мир стал каким-то враждебным. Даже начало складываться впечатление, что ко мне тянутся страшные длинные щупальца, готовые разорвать меня в мелкие-мелкие клочки. Я стараюсь отогнать эти мысли, получается, правда, плохо.
Я пришёл со школы, на ходу скинув кроссовки, бросив рюкзак в угол и стащив одним махом джинсовку. Я хотел как можно быстрее пробраться в свою комнату, чтоб зарубиться в приставку до того, как мама запряжет меня за какую-нибудь работу. Не удалось. Из кухни донёсся такой знакомый мягкий голос:
 - Сынок, не разбрасывай вещи и сходи купи хлеба. Возьми деньги на столе.
Из моего времени на игру сразу как-то отнялось минут десять. Но матери я отказать не мог. Я натянул обратно вещи и захлопнул рывком дверь за собой. Я метеором слетел по лестнице в подъезде и так же быстро помчался по улице. Завтра снова надо было идти в эту грёбаную школу, и хотелось хоть немного времени посвятить себе и поиграть. Убить босса, с которым не смог справиться утром, пройти ещё хотя бы пару уровней. И почему родителям так сложно понять всю важность игр? Так важно хоть иногда чувствовать себя героем.
Распахнув дверь магазина, я толкнул кого-то плечом, буркнул в сторону что-то похожее на "извините" и протолкнулся к прилавку. Толстая, кажущаяся мне старой, женщина задумчиво жевала жвачку. Я потребовал булку хлеба, и она лениво, слегка хмыкнув, обернулась назад к полкам. На ней было платье в какой-то несуразный цветочек и ядовито-голубая жилетка с белыми оборочками. Мерзость. Она склонилась над полкой с хлебом, и на мгновение я разглядел ленту лифчика, впившуюся в её жирное тело. К счастью, длилось это совсем недолго. Я получил свой хлеб и быстро рванул из магазина. Времени оставалось всё меньше.
Я влетел в квартиру с такой скоростью, что показалось, мне бы позавидовал сам Флэш. Дальше задача была проста - выскочить из кроссовок, заглянуть на кухню, кинув хлеб на стол, и быстро-быстро прошмыгнуть в комнату. Не сразу я заметил изъян в плане. Уже пройдя половину дороги до комнаты, я обнаружил, что забыл снять джинсовку. Мама всегда долго ругалась, если находила верхнюю одежду у меня в комнате. Любит поднимать шум по пустякам. Но я послушно вернулся в прихожую, снял джинсовку и даже повесил на крючок. Пнув по дороге так и брошенный в угол рюкзак, я уже хотел направиться в комнату и приняться за любимое дело, но из кухни снова донёсся голос:
- Сынок, не разбрасывай вещи и сходи купи хлеба. Возьми деньги на столе.
Первые несколько секунд я не мог сообразить - что же происходит, даже на автомате зашёл в комнату и взял со стола деньги. Мама всё так же улыбалась, как и в первый раз. Я подумал о том, что она, должно быть, решила, что одной булки будет мало. Я пожал плечами и отправился за хлебом.
Я, как и в первый раз, старался сделать всё как можно быстрее. Желание поиграть не покидало меня. Сейчас даже ещё сильнее хотелось почувствовать себя тем, кто хоть как-то может повлиять на мир. Несколько раз я запнулся о несуществующие камни асфальтовой, а местами выложенной плиткой дороги. Я залетел всё в тот же магазин всё с той же неприятной продавщицей и снова задел кого-то плечом. Всё так же я буркнул "извините" и точно так же я наблюдал за тем, как лифчик режет жирное тело женщины. Видеть это во второй раз было ничуть не приятнее, чем в первый. Но это было не так уж важно. Главное - чтоб всё это поскорее закончилось, чтоб я поскорее мог окунуться в приветливый, ожидающий меня мир игры.
И снова лестничные пролёты подъезда (лифт уже несколько дней не работал), я чуть не выронил ароматно пахнущую булку хлеба, чуть не растерял ключи от квартиры, от волнения и спешки только с третьего раза открыл замок на двери.
Снова скинуть кроссовки, снова забежать на кухню и положить хлеб на стол, снова отправиться в комнату и снова на полпути вернуться, чтоб снять джинсовку. И снова:
- Сынок, не разбрасывай вещи и сходи купи хлеба. Возьми деньги на столе.
Это уже стало надоедать. Хмуро я зашёл на кухню и сгрёб деньги со стола. Но три булки хлеба на вечер - это ещё можно понять. Правда неясно, почему она сразу не сказала купить три. Или она решила меня так наказать за что-то? Неважно. Забивать голову проблемами и тараканами взрослых - значит себя не ценить. На этот раз уже совсем не хотелось бежать. Всё равно вечер пошёл коту под хвост, и в душу начало закрадываться сомнение в том, что сегодня удастся хоть немного поиграть. Я пинал кроссовками асфальт и размышлял над тем - как часто родители суют нам палки в колёса, мешая нормально жить. Будто мать сама не могла сходить в этот долбаный магазин! И постоянно даёт денег ровно на одну булку хлеба. Откуда у неё столько мелочи? Бред какой-то. Окружающий мир всё больше терял свой смысл. Я дотащился до магазина и распахнул дверь. Я вошёл внутрь и снова толкнул кого-то плечом. Извиняться совсем не хотелось. Стало немного жалко, что ударил несильно. Хотелось причинить кому-нибудь боль. Морда продавщицы и её повадки стали ещё противнее, а врезающийся в жир лифчик ещё сильнее вызывал рвотные позывы. Я поспешил убраться из магазина, но возвращаться домой совсем не хотелось. Я присел на ближайшую лавочку и поднял глаза к небу. По серому полотну бежали какие-то мерзкие грязные клочья. Даже здесь не было радости. Настроение в конец испортилось, и я побрёл домой.
Я снова вошёл в квартиру, бросил хлеб на стол. Хотелось высказаться, сказать всё, что я думаю о том, что она не могла сразу мне сказать, что надо три булки хлеба, но внезапно стало как-то плевать. Я побрёл к себе в комнату, а потом вернулся, чтоб повесить джинсовку. И я уже даже не удивился:
- Сынок, не разбрасывай вещи и сходи купи хлеба. Возьми деньги на столе.
Я только криво усмехнулся. Мир становился предсказуемым. Не знаю - почему я тогда послушно сгрёб мелочь и вышел из квартиры. Вероятно, мне было уже всё равно. Было немного даже смешно. Одновременно смешно и как-то невесело. Я уже не удивлялся тому, что под ноги то и дело попадались всё те же несуществующие камешки, как и в предыдущие три раза. Не удивляло чьё-то постоянное плечо, что я непреднамеренно толкал при входе в магазин. Я даже примирился с толстым телом продавщицы, и лифчик, сдавливающий жир был не так противен. Он стал просто совершенно несущественным.
На обратной дороге я зачем-то посмотрел на часы. Ну конечно! Ещё один неприятный сюрприз, кто б сомневался-то! Они показывали столько времени, как если бы я не бегал уже три раза после школы за хлебом. Часы были явно сломаны. Но я не расстроился. Просто ещё раз невесело хмыкнул.
И всё повторилось ещё раз. Я вернулся, чтоб снять джинсовку в положенном месте, и снова она отправила меня за хлебом. Но пять… пять булок хлеба! Она явно свихнулась. Хотелось, чтоб поскорее пришёл отец и разобрался во всем, поставил всё на свои места. На автомате я зашёл на кухню, посмотрел на монетки, лежащие на столе. Они были точно такие же, как и в первый раз. Она точно надо мной издевалась! Но у неё совершенно не было на это права! Я окончательно вышел из себя:
 - Да сама иди ты за своим грёбаным хлебом! Задолбала уже!
Войдя в комнату, я хлопнул дверью. Я мог бы сесть за приставку, но желание совершенно испарилось, и поэтому я просто упал на кровать, уставившись в потолок. Через несколько минут мать вошла в комнату. У неё был крайне жалкий вид. Красные заплаканные глаза, сопли и слёзы, размазанные по лицу. Её  плечи дрожали, каждое движение было неуверенным, будто она в первый раз оказалась в моей комнате. Я усмехнулся. Конечно, допёрло теперь до неё, что нельзя так с сыном обращаться. Но так вот ныть - всё равно не дело. Ей лет уже дофига, а она всё как девочка маленькая.
Мать подошла к моей постели, села на неё, уставилась на меня своими красными глазами и начала гладить рукой по волосам. Через пару мгновений губы её стали сильно дрожать и кривиться от сдерживаемых рыданий. Мне стало как-то особенно противно, а она вдруг схватила меня, крепко прижала и начала реветь. Логика её мыслей и поступков была мне совершенно непостижима. Конечно, она провинилась передо мной и вполне заслужила тех слов, что я сказал. Но зачем так бурно на всё реагировать?
Я твердо решил, что пора заводить замок на своей комнате.

Сегодня

Сегодня мне стало страшно, когда я проснулся. Я явно проснулся в чужом теле. Оно плохо меня слушалось. Одежда не налазила на это тело. Оно даже пахло немного по-другому. Я подошёл к зеркалу. Лицо, что смотрело на меня из зеркала, было похоже на моё, но это всё равно было не оно. Тело стало какое-то длинное и тощее. Конечности казались какими-то совершенно несуразными и больше всего походили на палки, наспех прилепленные к бревну.
Я не мог долго выносить этого зрелища. Стало не по себе и как-то особенно страшно. Как? Как это произошло? Как я оказался в этом мерзком, неуклюжем теле? Пока я спал, то кто-то перетащил меня в него, украв моё родное. А что, если и то, прежнее, совсем не моё? Если и раньше они перетаскивали меня из тела в тело, из куклы в куклу? А что, если у меня и  вовсе не должно быть тела? А они специально держат меня взаперти?
Я решил выгнать из головы эти мысли. Что за выражение " выгнать из головы"? Сейчас это была не моя голова. Я не мог поверить, что в этой чужой голове, хранятся мои мысли и сам я. Страшно, страшно. Я вышел на кухню. Мать стояла у плиты и что-то готовила. В последнее время я старался с ней лишний раз не сталкиваться. Отец так и не появился, и не поставил её на место. Она обернулась ко мне и улыбнулась какой-то не совсем искренней, грустной улыбкой:
 - Ты так вырос, сынок.
Вырос! Я усмехнулся. Она и не подозревала,  что произошло на самом деле! Это они! Они во всём виноваты! А что, если и она имеет к этому отношение? Что, если и она на них работает? Стало совсем противно.

Сегодня

Сегодня вечером мне показалось, что мою мать, в конце концов, подменили. Та, старая, стала совсем двинутой. Сегодняшняя же моя мать надела платье, накрасила лицо и явно чего-то ждала. Она была сильно-сильно похожа на прежнюю, но в глазах этой светилось что-то новое. Она видимо научилась у прежней грустно улыбаться, но меня было не обмануть. Она была чужая. Но, по сути, это не так уж и важно. Главное - чтоб ничего не меняла. Не устраивала новых порядков. Эта новая, даже чем-то мне нравилась. Она была красивее, чем старая. И улыбалась, хоть и грустно, но всё же чаще. Я уже подумал о том, что это не так уж и плохо, но тут раздался звонок в дверь. Мать сразу как-то спружинила, поднялась со стула, на котором сидела, что-то докрашивая на своём лице, и побежала к двери, запретив мне открывать. Будто я сам собирался это делать.
С открытием двери в квартиру ворвался концентрированный запах мужского одеколона. Где-то в моей голове пронеслась мысль о том, что это может быть мой отец, но - нет. Это оказался какой-то незнакомый мужик, разодевшийся в пух и прах, с огромным букетом пошлых красных роз, сыплющий комплименты моей новой матери. Она таяла на глазах и глупо улыбалась. Через несколько минут приторно-ванильных приветствий и обмена любезностями, мать повернулась ко мне и представила меня мужику. Он хотел подойти ко мне и пожать руку, но я быстро ретировался. Мне хотелось блевать.
Она хотела установить новые порядки. Порядки, которые мне совсем не нравились. Да, хоть она и была похожа на мою предыдущую, которую я привык считать настоящей, но она не была ей. Та никогда не предала бы моего отца и не стала любезничать с какими-то тупыми мужиками. Эта никогда не станет моей настоящей матерью.

Сегодня

Сегодняшний странный случай произошёл в школе. Я сидел на каком-то тупом предмете, стараясь не слушать перешёптывания своих недоумков-одноклассников. Я уже давно понял, что они все безмозглы и неспособны ни на какие умозаключения. Но сегодняшнее происшествие не имело к ним никакого отношения. Это всё училка. Она водила носом и ручкой по журналу и что-то там высматривала. Потом её взгляд остановился, и она подняла его на  меня.
 - Где твоё домашнее задание?
 - Какое домашнее задание?- спросил я. Ни о чём подобном я не знал. Наверняка эти ублюдочные одноклассники опять что-то от меня скрыли, чтоб выставить дураком. Да плевать на них.
 - Мы вчера записывали домашнее задание на сегодня в дневник, - училка стояла на своём и пыталась добиться от меня чего-то непонятного.
 - Когда?- переспросил я. Я не раз проглядывал свой дневник, в котором однажды стал записывать свои мысли и странные происшествия, которые всё учащаются. Так вот. Там не было ни одной записи с пометкой "вчера"! Только "сегодня". Это означало, что никакого "вчера" не существует! А училка только что-то выдумывает, она заодно с этими придурками-одноклассниками, хочет выставить меня идиотом!
Но история закончилась не так. Училка посмотрела на меня грустными глазами, покачала головой и снова вернулась к вождению носом и ручкой по журналу. Она даже не влепила мне двойку! Однажды это произошло - многие люди стали относиться ко мне снисходительно, жалеть меня.
Бред какой-то.
Она нашла кого-то другого, вместо меня. Оказалось, он смог дать училке то, что она хотела. Какое-то домашнее задание, что она начала проверять. Может, для этого придурка "вчера" существует? А, может, он и вовсе живёт во "вчера".
Кто его знает. Ломать ещё голову над всякими идиотами.

Сегодня

Сегодня я окончательно понял, что необходимо что-то менять. С каждым днём, с каждым разом, когда я открываю глаза после сна, мир становится всё более скучным и каким-то двинутым. В школе началась долбаная подготовка к долбаным экзаменам. Дома мать стала всё чаще приводить того мужика, что однажды подарил ей букет самых обыденных и скучных красных роз. Более того. Сегодня утром я увидел его в нашей ванной. Он стоял, выпятив свой голый волосатый живот и брился. Это было уже слишком. Я подумал о том, что сказал бы отец, и ушёл в свою комнату. Мне нужно было собираться в школу, но лицезреть снова этого противного мужика было выше моих сил. Он ещё так приторно и ненатурально улыбался, когда видел меня, что мне сразу хотелось блевать. Я закрыл глаза.
На душе было намного легче, когда я второй раз за сегодня вышел из комнаты с намерением умыться и почистить зубы. Дверь в ванну снова была открыта, и я снова слышал плеск воды. Я осторожно заглянул и обнаружил там своего отца. Он улыбнулся при виде меня. Улыбнулся совсем не так, как тот мужик, а натурально, искренне и тепло. Он пригласил меня в ванну, и я обнаружил, что снова стал маленьким. Чтоб сплюнуть пасту в раковину мне приходилось вставать на цыпочки, но от этого стало как-то особенно приятно и тепло.
Потом мы с отцом пошли на кухню. Мать, нет, мама, ждала нас там с приготовленным завтраком. Да, это снова была прежняя мама. Эта-то точно не стала бы приводить домой какого-то толстого расфуфыренного мужика. Она всегда улыбалась от всего сердца, никогда ничего не скрывала. Да, её можно было бы назвать моей настоящей мамой.
Я с удовольствием позавтракал, потом оделся, натянул свою любимую джинсовку и пошёл в школу. А там меня ждала подготовка к экзаменам и тупые одноклассники. Это было печально. И когда я вернулся домой, то обнаружил там ту, вторую мать, ненастоящую.

Сегодня

Сегодня я проснулся с трудом. Не хотелось разлеплять глаза и обнаруживать себя в этом мире, где вся жизнь давно поставлена на конвейер. Даже каждое действие давно запрограммировано. Может быть, обществом, может тем, кого называют "бог", заложено всё то, что мы должны делать. Встаём, умываемся, завтракаем, идём кто на учёбу, а кто на работу... из дня в день - ничего нового и интересного.
Я крепко-крепко зажмурил глаза. Даже голова немного закружилась от усилий. Хотелось окунуться в тускло мерцающий мир, где нет ничего. Нет этих вездесущих, надоедливых людей, нет предписаний к поведению… Но всё это было недостижимо.
Я встал и начал исполнять ритуал, будто был каким-то религиозным фанатиком. Чёрт бы побрал эти привычки. Я умывался также тщательно, как и всегда, также точно чистил зубы, между прочим, удивившись тому, что тело снова стало чужим. Это стало уже привычным.
Не это волновало мой мозг сегодняшним утром. Я думал о скорости и времени. Я заметил, что чем быстрее идёшь, тем быстрее достигаешь нужного места. Согласно логике, при достижении определённой скорости промежуток времени, через который ты попадаешь в нужное место, должен стать равным нулю, а потом и вовсе пойти вспять. Однако, этого почему-то не происходит. Я пришёл к выводу, что всё это происходит по той простой причине, что мы не можем попасть в то или иное место раньше назначенного срока. Как ни старайся, этого не получится.

Сегодня

Сегодня, когда я встал, как обычно, в половину седьмого и начал собираться в школу, из родительской спальни, вся заспанная, в полупрозрачной ночной сорочке, вышла мать. Из комнаты доносился мужской храп, и мне хотелось думать, что храпит мой отец, хотя он этого никогда не делал. Мать смотрела на меня непонимающими глазами. А я хотел только узнать - почему нет моего завтрака. Наконец, она начала первая:
 - Куда ты собираешься?
 - В школу,- сухо ответил я. Куда ещё я могу собираться? Нет, сбежать я хочу из этого дурдома!
 - Но сегодня же выходной!- воскликнула она.
 - Выходной?- переспросил я, ничего не понимая. Куда надо было выйти? Почему выходной? Какой выходной? С какого перепугу какой-то выходной? Кто это выдумал?
 - Да, выходной, сынок, сегодня не надо идти в школу.
Как так не надо? Я медленно опустился на стул. Я не понимал - что это за выходной, но уже его ненавидел. Как так - не идти в школу? Мне, конечно, там не нравилось, но распорядок моего дня давно установился, и всё прекрасно работало. Кто вдруг выдумал этот дурацкий выходной? Кому он вообще нужен? И что я вообще буду делать тогда?
Я не стал слушать мать. Наверняка хочет, чтобы у меня были проблемы в школе. Я натянул кроссовки и толстовку и вышел из квартиры. Когда я пришёл в школу, то обнаружил, что все мои придурки-одноклассники были там. Это значит, что мать всё-таки пыталась меня обмануть. И зачем ей это надо?
Я покачал головой и занял своё место за партой. Всё было как обычно - учителя, уроки, тупые высказывания одноклассников. Лишь одно немного настораживало - почему-то точь-в-точь повторялось то, что было когда-то раньше, я был в этом точно уверен. Училка точно также сломала мел, его кусочек упал на тетрадь отличницы-красавицы, что вздрогнула и неприятно взвизгнула. Я подумал об этом.
Всё было просто. Люди, эти окружавшие меня со всех сторон существа, были крайне глупы и предсказуемы. Все их действия, все слова… они не могли придумать ничего нового. И, вполне возможно, что всё разнообразие их жестов, слов, фраз было уже исчерпано. Я сначала испугался - как-то неприятно осознавать себя, помещённым в мир, где вероятности не бесконечны, где люди вокруг тебя запрограммированы на одни и те же действия. А потом я понял - я единственный, кто по-настоящему думает и чувствует. Только я могу меняться. Значит, этот мир создан для меня. Этот мир - моя клетка.

Сегодня

Уже некоторое время утром я вижу своего отца и свою настоящую маму. Я особенно рад в такие мгновения. Я и сам становлюсь настоящим, маленьким. Правда, немного напрягает то, что каждый день происходит в точности одно и то же: я вижу в ванной отца, он бреется, немного неловко поводит рукой и делает небольшой порез на левой щеке. Он смущённо улыбается, говорит, что это пустяк и бреется дальше. Я чищу зубы, и даже паста, что я выплёвываю, ложится одинаково каждый день. Но это всё мелочи. Это нравится мне гораздо больше, чем вечера,  когда я прихожу и вижу свою ненастоящую мать, глухо здороваюсь с ней, неохотно ем и запираюсь в своей комнате. До меня иногда доносятся какие-то звуки, но я стараюсь лишний раз из комнаты не вылазить - не хочу видеть эту женщину. Тем более, у меня возникает ощущение, что и её мужик тоже начал приходить к нам домой.
Но это не самое интересное.
Сегодня я понял одну важную вещь. В школе на физике нам вскользь упоминали о том, что есть такая штука как пространство-время, что они неразрывно связаны и всё такое прочее. Я раньше как-то не придавал этому значения, но сегодня я всё понял. Определённое пространство существует только в определённое время. Например, когда я утром просыпаюсь в своей постели, то существует только моя комната с нарисованным на стекле пейзажем. А всего остального нет.  Когда я иду по улице, то существует только улица с картонными домами. Когда я еду в автобусе, то существует только автобус, а всё, что я вижу из окна - это просто картинка. Можно привести ещё кучу примеров, но всё это ясно и так. И теперь, когда я это понял, я решил это использовать.
Например, я знаю, что дорожка в парке существует только с 7:10 до 7:15, когда я иду по ней в школу. Так вот, ели я задержусь на ней, то она должна будет существовать. А так как она может существовать только в определённый промежуток времени, то, если я заставлю существовать её дольше, то остановится само время. И тогда я смогу дольше оставаться один, о большем подумать, успокоиться и передохнуть.
Именно так сегодня я и сделал. Проходя мимо очередной, раскрашенной яркими красками скамейки, я, недолго думая, сел на неё и поднял глаза к небу. По нему особенно нелепо и глупо передвигались жирные тела облаков. Я закрыл глаза, и на меня навалилась благословленная темнота, заполненная моими мыслями и образами. Я вспоминал, я наслаждался мгновениями моего детства, в котором была моя мама, был мой отец, где я был маленьким мальчиком, копающимся в песке, одетый в нелепые шорты и смешную панаму. Пожалуй, в то время я был счастлив, если счастье вообще возможно в этом мире.
Я не могу сказать - сколько же времени я просидел на той скамейке, да и нельзя это никак вычислить, ведь цифры на моих часах были точно те же, что и в то мгновение, когда я решил остановиться. Всё было именно так, как я и предполагал. Стало даже немного грустно. Какая-то часть моего рассудка хотела, чтоб мои теории не подтвердились. Быть может, часть меня верила в то, что всё может быть хорошо. Но хорошо быть не могло.

Сегодня

Сегодня мне даже не нужно было открывать глаза, чтоб понять насколько отвратным будет день. Может звук, может запах, может пробивающийся сквозь веки свет - что-то определённо твердило, да нет, не твердило, а кричало, что этот день будет особенно отвратным. Я не хотел открывать глаз, но, как обычно, окружающий мир моё мнение особо не волновало. Подушка и одеяло были пропитаны потом, и отвращение ко всей этой реальности достигло предела. Два раздражённых голоса доносились снаружи: один мужской, один женский. Они разговаривали на повышенных тонах, а иногда ещё я слышал своё имя. Оно довольно странно звучит, надо признаться, и очень-очень глупо. Почему-то чужие имена кажутся намного уместнее и лучше, чем собственное. Медленно и неохотно одеваясь, я слушал, как ругаются невидимые люди за дверью. Перепалка закончилась хлопком входной двери, сопровождавшимся тяжёлыми мужскими шагами. Потом я услышал громкий женский вздох.
Когда же я набрался храбрости выйти из комнаты, я обнаружил мать, сидевшую на стуле в прихожей. У неё был усталый вид и красные глаза. Я постарался прошмыгнуть в кухню как можно быстрее, чтоб она ко мне не пристала, потому что меньше всего мне хотелось встревать в эти её глупые и надуманные проблемы. Однако, полностью этого мне не удалось избежать. Она настигла меня, когда я сел за кухонный стол, вяло жуя бутерброд с сыром. Мать села напротив меня, вперив взгляд своих готовых расплакаться глаз в моё лицо. Аппетит окончательно испортился.
 - Представляешь, он ушёл,- надрывающимся голосом говорила мать.
Я промолчал. Она ждала утешений и поддержки, но этого во мне совсем не было. Она продолжала что-то говорить, а потом и вовсе разрыдалась. Первое время я смотрел, как слёзы коверкают, ломают черты её лица, как плывёт куда-то это пресловутое выражение «я знаю всё лучше тебя». И мне казалось, что слёзы как кислота, размывают краски её лица, превращая его в безобразное месиво. И от этого стало особенно тошно.
Я закрыл глаза и заставил себя дышать ровно, а потом и вовсе задержал дыхание. Стук сердца сначала замедлился, а потом и вовсе стих. Я открыл глаза. Мир вокруг меня остановился. Некоторое время я просто сидел, разглядывая малейшую черточку на лице женщины, что звалась моей матерью. Через некоторое время мне показалось, что она выглядит как-то не совсем естественно. Черты её лица, если так можно назвать ту мешанину красок, растопленных слезами, что была перед моими глазами, вобщем, всё это казалось нарисованным, причем не очень тщательно.
Я встал со стула и обошёл мать. Да, она действительно не была человеком, если люди вообще существуют. Моя мать была всего лишь раскрашенным куском фанеры. Сзади, там, где у неё глаза, были прикреплены два сосуда с прозрачной жидкостью. А ещё, туда, где был рот, выходил динамик диктофона. Я взял его и включил. Оттуда понеслись фразы, произносимые знакомым голосом: «Иди в школу. Ты сделал уроки? Снимай куртку. Сходи за хлебом. Помоги мне. Вынеси мусор». Теперь, когда я держал в руках источник этих звуков, я стал явно замечать отсутствие в них выражения и некую машинную заторможенность.
Я кинул диктофон на стол и ушёл к себе в комнату.

Сегодня

Сегодня, сейчас, я дописываю последние фразы в этом дневнике. Хотя, я думаю, это вообще было изначально глупой затеей. Дневники – это для девочек. Но недавно я осознал весь этот мир и понял, что в этой книжке для детей младшего дошкольного возраста с картинками несложно перемещаться между разными страницами, поэтому перед тем, как всё закончить, я вернусь на ту, где я начал вести этот глупый дневник, и не стану больше этого делать. Возникает вопрос – зачем же сейчас я вывожу своим корявым почерком эти строчки? Это помогает мне выстроить мысли и образы в конкретный ряд, что обычно у меня не выходит.
Итак, это последние строчки. Я понял, что заперт в этом отвратном мире, в этом отвратном теле. И я знаю только один способ избавиться от всего этого дерьма…
.
.
.
.
.
.

Сегодня

Я не представляю – как это я не уследила за своим сыном. А ведь он начал отдаляться после смерти его отца. Тот разбился на машине. Сын его так любил. Сначала я подумала, что сын всё легко перенес – он никак не подавал вида, даже не всплакнул ни разу. Но потом оказалось, что всё гораздо хуже. Он начал всё сильнее уходить в себя. Бывало сидишь с ним, разговариваешь, но он будто одновременно и здесь, и где-то в другом месте. Но я думала, что всё образуется. Кто бы мог подумать, что дойдёт до такого?
С моим вторым мужем сын не ладил. Но я думала, что это временное, им нужно просто привыкнуть друг к другу, но время шло, а ничего не происходило. И кто бы мог подумать, что его уход так скажется на сыне? Ведь он его никогда не любил! И вот, на следующий день после того, как муж ушёл, сын просто взял и… и вышагнул из окна.
После смерти отца сын всё время таскался с этой тетрадкой, со своим дневником. Я потом взяла этот дневник, думая найти причины того, что случилось, но там были пустые страницы и всего лишь одно слово  в самом начале: «сегодня».
Не знаю, зачем я теперь пишу в его тетради, но, может быть, это поможет мне собраться с мыслями…