Дядя палей

  ВИКТОР ГОРДЕЙКО
               ДЯДЯ "ПАЛЕЙ" ИЗ СТАЛИНГРАДА.    
   (Памяти Любовь Мефодиевны Гордейко. Моей мамы. Посвящается)               
                Р А С С К А З.
 
  Во время окончания Великой Отечественной войны, у нас в Иркутске (в районе рощи"Звездочка"стаяли (так называемые "Пакхаузы").Врытые в берег, обшитые бревнами навесы, сооруженные под временные укрытия для раненых, возвращающихся с европейских и японских полей сражений.   
 Со стороны земли, они были утеплены, все теми-же бревнами. А со сторо ны реки, обтянуты рогожей, из всевозможных шкур, хорошо удерживаю щих тепло, зон. Ведь к сентябрю уже заметно холодало.И мы, в ту пору семилетние мальчишки и девчонки бегая туда поглядеть,на воинов,(хганетых в боях за нашу землю), как выражался мой сосед по уличным приключениям Алька Куликов, по кличке "Сарра" из-за того что долго не выговаривал букву "Р"; наблюдали следующую картину. Огромные, наверно с пол-километра сооружения, разделенные на два условных этажа,пестря шкурами, дымились трубами "буржуек" оцинкованными в зоне соприкосновения, с огнеопасной рогожей... От Жарниковской улицы (ныне Клары-Цеткин). До, улицы Белинского, на
возвышенности которой сейчас расположена зубная клиника.Стояли несокрушимым бастионом врачей, борющихся за жизнь, Защитников Отечества. Первые полмесяца, (после постройки)Мы,еще боялись сближаться с "нововведением"! Но, попривыкнув к обстановке. И познакомив с легко раненными, выходящими по курить. Ватагами, из пяти-шести человек, мы начали всё смелее и настойчивее захаживать к героям!
               
Когда первые из нас очутились на территории импровизированных госпиталей, спустившись по откосу (начинающемуся с тропинки железнодорожных путей). Перед нами открылся "МИР".
Совершенно противоположный тому, что мы себе фантазировали дома и, по дороге к Ангаре! Потому что не было там "чудо-богатырей! ПОБЕДИТЕЛЕЙ. Массивных да дородных, как Илья Муромец!..
Заслоняющих; широкой грудью свою страну от врагов. Не было и Василис Прекрасных, в бирюзовых и алых сарафанчиках с кокошниками на головах. Перевязывающих им раны одним лишь взмахом руки. Или ласковым словом да взглядом. Лечились-же под теми навесами простые Русские, Татарские, Украинские и  прочих наций и народностей мужики и парни, за частую не бритые. Курящие махру.Залечивающие свои фронтовые, пулевые  и осколочно-минометные ранения. Алеющие на бинтах и марлевых примочках. Запекшиеся коросты,  (подчас не отдирающейся) "без боя" от новообразовавшейся кожи, (багрового цвета).               
Помогали им: Военврачи и девушки санитарки. Также не имеющие в своем облике сказочных молодок, с перламутровыми зубками, с сияющими улыбками до ушей. Но их честно выполняющаяся работа, в сочетании с уверенно-оточенными действиями. Рождала неописуемое чувство восхищения и преклонения перед этими внутренне прекрасными людьми помогающими передвигаться.
Переворачиваться и ходить; в том числе в туалеты, героиням - реабилитационного фронта. Делающими всё необходимое чтобы раненые душой и телом воины поправлялись И ЕХАЛИ; либо домой, (по комиссии. Либо на фронт, добивать "квантунов", как называли многие из раненных,японцев.Освоившись в "Пакхаузах", мы стали помогать раненным выздоравливать. Распевая русские народные песни, зачастую сопровождаю щиеся "топотухой"с припердыванием. Дети были полуголодными.
А на евшись перловки, или горошницы с маслом, наши неокрепшие организмы "лупили" (врагов) на ура! Под восхищенные аплодисменты восхищенных зрителей! Кричащих с хохотом: Лупи, их гадов! Милюзга! Нам, достанется меньше!..

                ЭХ! Яблочко, да на тарелочке!               
                Два матроса подрались, из-за девочки!

  Возвращались мы домой, в полнейшем ауте, от усталости, переедания, (если шесть чайных ложек можно считать за! И тем не менее, через день - два, мы снова шли,"делать свой вклад" в копилку общей победы: Как выражался мой брат Толя; Постоянно выменивавший у выздоравливающих - конфеты, на махорку.               
Вот так мы и жили.Помню однажды, в конце октября; шла я за метельчатым веником мимо кроватей, сор собираю, слышу, зовет меня кто-то, лаково так, как папа мой:                - Доченька, подойди  ко-мне  милая, я тебе гостинчик дам. Вчера из дома прислали!               
Обернувшись на голос я увидела раненного в ногу человека, на вид кото рому было лет за шестьдесят.
Он сидел на нижнем топчане двуярусных полатей положив на ладонь увесистую грудку сахара, явно взятого из армейского пайка.               
В послевоенные годы, подобного рода подарок, дорогого стоил. Помню мама, такую  грудку,разделив на шестерых членов своей семьи, большую ее часть оставляла на потом.  Говоря при этом, - сахар - предмет роскоши! И его, необязательно каждый день есть!               
Вспомнив об этом и получив от дяденьки раненного-воина подарок, у меня, не знаю почему потекли слезы. Немного успокоившись я, искренне поблагодарив его за щедрость и пожелав узнать как его имя, спросила:   - Кого мне помнить в своем сердце? За этот сладкий подарок!               
Воин удивившись такому обращению красиво пробасил:               
- ПАЛЕЙ!               
Зови меня, дядя Палей.               
Так, я совершенно случайно познакомилась с человеком. К которому стала с той поры посещать почти каждый день в течении всего лета 1946-го года. Дядя Палей оказался очень интересным собеседником, рассказавшим мне о славном городе Сталинграде. Где он жил, работал и откуда ушел на фронт. Оставив жену и сына на милость Божью ожидать с Победой мужа, отца и защитника.
Очутившегося в Иркутске по  нелепому ранению в пустыне "Хинган" произошедшему в самом конце великого пути, через всю Европу и немного Азии.               
Освоившись среди дяденек-воинов, я, очень любила им петь песни, такие-как:"Дан приказ ему на запад"."Синий  платочек"."Темную ночь". Но особенно любили они слушать когда я им читала стихотворение "Жди меня".               
Во многих солдатских глазах тогда блестели слезы. Кто-то вспоминал свою семью. Кто-то любимую девушку. А кто-то и родимую сторонушку, где-нибудь под Владимиром, Тулой или Нижнеудинском.
 Каждый раз приходя к раненным, я старалась менять репертуар. Исполняя порой не до конца мной выученные песни. Солдатики прощали мои погрешности и постоянно просили пропеть или по читать что-нибудь еще...               
Трудясь таким образом в кругу раненых я совершенно не замечала как день за днем летело время. 
Пробежал июнь, пролетел июль и вот наступил первый день августа. На берегу Ангары, особенно по утрам, ощутимо стало холодать. В связи с чем, врачебное руководство сообщило воинам о скором свертывании летнего лазарета и размещении выздоравливающих по домам. Многих лечившихся, приглашали к себе домой ребята посещавшие вместе со мной "Пакхаузы". Пригласила и я своего подопечного к нам, предварительно спросясь разрешения у мамы ...Сначала она с осторожностью
отнеслась к моему сообщению о том. Но, узнав от соседей что и у них появились гости, с Ангары, успокоилась и согласилась принять у себя в доме одного из солдат.               
Рано утром следующего дня (после постоя дяди Палея), работая проводником, вернулся из очередной поездки папа. Встретив его на вокзале, мы с Толей рассказали ему о нашем госте. На что он, всегда сдержанный в эмоциях, сказал:               
- Ну что ж, правильно и сделали что пустили солдатика. Не под открытым же небом ему жить. Сейчас такое время, надо помогать всем...    
Немного помолчав, отец добавлял, традиционно подкашливая:- Кхе-кхе, так всегда в нашей жизни было, ты поможешь сейчас. Тебе, даст Бог не откажут потом, когда нужда случится. На том стоит земля наша. И мы живем благодаря тому-же...               
И так было всегда, когда речь заходила о помощи или участии кому-бы то не было. - Сколько себя помню, папа с мамой никогда не проходили мимо чужого горя. Всегда помогая чем возможно всем,кто к ним обращался. Это у них так было спокон веков заведено. Тем-же и люди им отвечали, по тем или иным причинам окружавшие их по жизни.         
Видя перед собой подобного рода пример, росли и мы в духе родительской отзывчивости, впитывая в себя с малолетства, добропорядочность, бескорыстие  и великую  любовь. С не менее великим и не лицемерным взаимопониманием. Из ходящим от сердец  и душ родных людей. Уважающих себя на столько высоко, что никогда в своей жизни не смеющих при людях не только выказывать, близость друг к другу.  Но, даже в разговорах не затрагивать тему своих чувств.               
Чтобы, не дай Бог как-бы то ни было, стеснить их...               
- Еще я помню, как всякий раз перед тем как переступить порог, (уезжая в поездку или возвращаясь из нее) папа, осенял себя троекратным крестным знамением.Чтобы, как он говорил: - Самому вернуться назад целым и невредимым. И дом с домочадцами живым застать. То же, делала и мама, провожая-ли его, или сама уходя куда-нибудь, оставляя нас на попечение Божие...               
Дойдя до калитки своего дома, папа поставив железнодорожный рундук на землю подле ног и сняв форменную фуражку, перекрестился, войдя вместе с нами во двор. Поздоровавшись с дядей Палеем он сразу же нашел с ним общий язык и спустя минут сорок они уже разговаривали о своем, как родные...               
Наступал  вечер. И в нашем доме накрывался не хитрый стол. С черным хлебом, за которым мама отстаивала огромную очередь с утра до обеда. С огурцами под зеленым луком вырванным, только что с небольшой  грядки во дворе. И с чаем, забеленным молоком. Из под коровы, которая могла его дать в большом количестве.А могла и воздержаться по тем или иным причинам возникающим на пастбище...               
С начала, взрослые кормили нас, чтобы мы потом не мешали им. Затем, садились сами.               
Ужинали, пили чай. После чего выходили  на улицу. Где папа с дядей Палеем курили очень вонючую махорку. А мама, шла в стайку, проверять скотину на ночь. Собрались было  вместе с мамой и мы с Анатолием, как любил называть своего среднего сына отец, дабы помочь ей в чём-либо. Но, мама сказала что в этот вечер управится сама. И мы остались возле гостя, с которым папа, завел разговор о войне и о жизни после... Чтобы им не мешать, мы с братом забрались на (горыще) как называла мама
по украински  чердак, где у нас сохли хвощовые веники заготовляемые на зиму для продажи и стали тоже о чём то разговаривать.         
Через две, три фразы разговора ни о чём я почувствовала что мой брат стал проваливаться в сон. А меня, напротив раззадоривал вечер. Я от нечего делать, стала считать веники. Но мне это скоро надоело и я стала прислушиваться к разговору мужчин, ведущим очень оживленный диалог. Вообще, призналась мама, я не любила подслушивать чужие разговоры. Но у нас на чердаке, уж не знаю кем и когда было вырезано отверстие, чем-то напоминающее рупор радио-громкоговорителя  висевшего на кухне. Которое мне постоянно нравилось слушать. Особенно когда по нему передавали что-нибудь литературное, в виде стихов или отрывков из романов. Вообразив что слышимое, это очередная радиопостановка, я и увлеклась разговором снизу.               
- Да, Мефодий, услышала я голос моего знакомого воина, - многих Господь ныне к Себе забрал.
Целыми охапками. Великий урожай душ твориться ныне. Ну, да  ничего, на то Его Светлейшая Воля!
Перед которой смириться надо, молясь о том чтобы еще хуже не было.               
- В этом ты прав, делая последнюю затяжку произнес отец. У меня ведь тоже, четверо братьев погибло, из нас шестерых. А сколько в плену сейчас?. А сколько без вести пропавших? Только, не пойму я  самого  себя порой. Учу детей своих, Православной Вере. А сам порой сомневаюсь и спрашиваю себя; где-же Он? Бог-то наш? Почему не  спасает рабов своих, как о том в Библии пишется...               
На что дядя Палей со вздохом ответил ему с сожалением в голосе:         
- Эх, Мефодий Харитонович, от незнания у тебя мысли такие в голове твоей светлой роиться начали. А от него, и уныние в сердце, голову подымает. Может ты и видел клыки "смоленого волка" в своей жизни, да не знаешь как они кусают. И как от них Сила Господня, защищает нас.               
Нельзя так, допускать темноту, до души своей!
Не позволительно это!!!    
Произнеся эти слова, начал дядя Палей рассказывать историю какая произошла с ним, (и его товарищами) во время войны, при осаде одного из "орешков" фашисткой германии.               
- Знаешь Миша, помирать буду и в самую последнюю минуту своей жизни не откажусь, от того, чему свидетелем я был в час когда окружила наша дивизия укреп район (16-56).  Город, по силе обороны, не уступаю щий самому Берлину. Ох и жарко же там было. Осаду мы провели, по всем правилам военной науки, а видно, этого мало оказалось для полной победы. Враг, засел в нём, пробкой в горлышке, и забаррикадировался,  не давая ходу. Немцу-то по ту сторону цитадели наплевать, он по сути, дома находился. А нам, надо было вперед идти.  От него гада, землицу нашу и не только освобождать! А куда там пойдешь? Ежели впереди каменный "Змей-Горыныч"! И тебя свинцом со сталью огнеметной поливает без зазрения совести. Что тут поделать сможешь? Главнокомандующий,нашему командующему начал уже шею мылить. - Вы что мол, там застряли как!.. Ну, в общем понятно что...       
Атмосфера накалялась словно сковородка на огне. И вот, в самый критический момент данного запора, один  из солдат, посоветовал командиру, обратиться за помощью, к Справедливой Силе - Божьей, которая присоветовала ему во сне, де - совершить, не мешкая крестный ход, по всем правилам Православной Веры с пронесением вокруг наших позиций, иконы Царицы Небесной!         
Послушав речь солдата, многие из стратегов покрутили пальцем у висков. - Ты что мол, Ваня, с дуба рухнул? Как мы с таким предложением к Верховному, обратимся!? Да, и где мы тебе икону Божьей Матери отыщем, в этакой-то военной круговерти. Повертели пальцами команди ры, повертели! А потом и призадумались!..               
Ведь ничего другого в данной ситуации у них на уме не было. А час доклада был уже близко, как смерть от шальной пули. Ну и решили, не с пустыми-же руками к Главному "идтить"?!
И вот, в назначенный час, когда в трубке телефона докладывающий услышал голос товарища Жукова, - совет солдата, был передан  в  Ставку. Что именно сотворилось в этот миг в душе у Главкома а затем и Верховного Главнокомандующего, знают только трое.  Но, главнее было то, что буквально через двадцать часов после собеседования, в окопы - окружавшие форпост, прибыла делегация представителей, Патриаршего Синода. И не за медлительно, тайно, по предписанию из Москвы, было  совершено Спасительное действо. После которого наступила, по всему периметру
вырытых окопов, по траншеям которых проносилась икона, великая тишина! С последующей сдачей твердыни...               
Потом, по прошествии времени, у пленных спрашивали,- почему вы стрелять переста ли? Что,у вас в одночасье патроны кончились? Или пушки перекосило?
На что испуганные фрицы отвечали:               
- Не могли мы, стрелять, потому что перед нами. Во всю бескрайнюю небесную ширь, возникла МАДОННА! С распростертыми руками! заслоняющими все пространство на котором, были вы!
"Это, было не страшно"! Рыдали многие из них; "Это было катастрофично-отрезвляюще для нас!
Потому-что многие, видели ужасы (дел своих)! И что самое умопомрачительное! От них, не куда было спрятаться!.. Схорониться! Убежать!.. Всюду, нас, преследовал страх! Угрызения совести! 
И, бездонное опустошение! Понять которое, Сможет лишь тот, кто пережил все это!..               
Присутствующие на допросах наши командиры также были не много подавлены и шокированы произошедшим. Воспитанные под эгидой безбожия, они воочию убедились в обратном...               
Вот так-то Мефодий Харитонович! со вздохом произнес дядя Палей.- А ты говоришь где Бог наш?
Бог, всегда рядом с нами. Рядом-ли мы, с Нами!?               
Среди воцарившейся тишины, послышались шаги мамы возвращав шейся из стайки.               
- Ну что, курильщики говорильщики!  на курились? Наговорились? Али сон не про вас!? Что это вы такие серьезные? Поругались что-ли?!. 
- Да нет Маруся, улыбнулся отец. Я тут за сомневался в божьей милости. А Он, отец указал пальцем на небо, вразумил меня.               
- Вот и славно, сказала мама проходя мимо мужчин. Идите в хату,  будем спать. А, завтра, и прояснит,то, что теперь в туман сокрылось.               
Мама вошла в хату. А папа, остановив дядю Палея у двери, сказал:            
- Прости меня, мил человек за неверие мое. Прав ты оказался, от отчая ния, во мне, на Бога хулу породило!.. На что дядя Палей сказал: - Не отчаивайся душа человечья! А надейся и верь! Что когда-нибудь, какими бы трудными не были испытания - они пройдут! А за ними, как за тучами, солнца свет великий и не угосимый  сияет. Верь в это, так, как твоя младшенькая дочка верит, читая стихи раненым!..               
Знал бы ты отец, как она их хорошо исполняет! Не горевал бы так...               
Когда до моих ушей и сознания дошел смысл последних слов, сказанных в темноте. Мое лицо обдало жаром. Мне почему-то стало нестерпимо стыдно за то что дядя Палей похвалил меня при отце. А я всё слышала!.. 
-"Кто тебя  учил подслушивать"? Громом вдруг раскатился в ушах мамин голос. Я его услышала так явственно, что даже вздрогнула, разбудив брата. И тут, в небесах полыхнула молния. Да так рьяно, что я увидела всё что находилось в это время на чердаке. Не успела я опомниться, как снова над землею раздался оглушительный гром. Не помня себя я побежала к открытому лазу, у основания которого стояла лестница спускающаяся в сени.
Едва касаясь босыми ногами ступенек, я опрометью бросилась в хату, с трудом открыв тяжелую дверь. Забравшись на печь, где находилась наша детская лежанка, легла и укрылась с головой. Читая единственно доступную мне тогда молитву (Отче наш), закрыла  глаза. Вздрагивая и крестясь, от каждого шороха...  С тех пор, я всякий раз когда надвигается гроза, буквально трясусь от страха.
Резюмировала мама, замолчав, на некоторое время, не окончив свой рассказ...               
А что же было дальше, с дядей Палеем?..Он у вас долго еще пробыл?    
- Дней шесть, ответила мама, возвращаясь из детских воспоминаний.      
- А потом?                - А потом, он  уехал. К себе в Сталинград, востанавливать тракторный завод. Спустя некоторое время, он приезжал в Иркутск и опять ночевал у нас с женой и сыном, рассказывая о своих делах. Это было. в шестьдесят седьмом. С тех пор. я его не видела.
- Да, интересная история, произнес задумчиво я. А ты не знаешь, он жив сейчас? - Был бы жив, дал о себе весточку. Сказала со вздохом мама.