Капитал

(По следам «Неглубокой Могилы» Дэнни Бойла)

        Трое

        Алексей, Игнат и Тоня делили кров со студенческих лет, когда не хватало средств. А потом привязались друг к другу и не хотели разъезжаться даже теперь, когда работали:
        Тоня – врачом в поликлинике,
        Игнат – товарищем прокурора,
        Алексей – в рекламном агентстве,
        и зарплат хватило бы на отдельное житье.
        Алексей и Тоня похожи внешне, как брат и сестра. Голубоглазые блондины, легкомысленные и веселые. Но Алексей отчаянный – авантюрист и клоун. Тоня периодически впадала в задумчивость (так серфер временами зачарованно всматривается в морскую пучину под гладью воды). А Игнат другой породы – серьезный брюнет, склонный к рефлексии.
        На протяжении многолетнего сожительства между ними воздвиглось подобие равнобедренного любовного треугольника (у Тони красивые круглые бедра, хотя сама она высокая и стройная): в вершине, как положено, – женщина, а кавалеры у ее ног, в основании. С одной стороны, искры флирта между Алексеем и Тоней, за которым следовало временное пресыщение одинаковости. С другой, – скрытое притяжение Тони и Игната (положительного и отрицательного полюсов, вечно ищущих друг друга, но сбиваемых с толку полярностью). Но главное, что не позволяло треугольнику распасться на короткую прямую и отдаленную точку в пространстве, был мудрый закон центра тяжести и страх опрокинуть дружескую конструкцию, служившую им все эти годы верой и правдой.
        Почему у троих возникло желание найти четвертого соседа? Тяга к разнообразию, даже если оно ставит под угрозу благополучие? Или всякая идиллия – кажущаяся, а любая триада неустойчива и подспудно ищет способ разделиться на пары и единицы? Но эфемерная или прочная, а идиллия тоже сражается за существование (обнаруживая в борьбе острые клыки), и поиски долгое время не увенчивались успехом. Было бы естественным, если бы четвертой оказалась женщина: все-таки осуждаемая эстетами симметрия глубоко укоренилась в психике людей. Но Тоня относилась ко всем кандидаткам с ревнивым подозрением и непримиримым презрением, выдававшими предвзятость. То они казались ей вздорными и пустыми, то властными и назойливыми, то скучными и серыми. Очевидно, Тоня боялась соперницы, способной (и склонной) подкосить одну из сторон геометрической фигуры, на вершине блаженства которой она нежилась. Но был и другой мотив: сама Тоня смутно надеялась найти в четвертом свой идеал – редкий компромисс между Алексеем и Игнатом: чтобы и серьезный, и предприимчивый; веселый, но не поверхностный; сильный, но утонченный. Эдакий сказочный Алегнатий...
        Но мужчины браковались Игнатом и Алексеем, и тут оба проявляли необычные для себя черты: Игнат – несвойственную ему безаппеляционность; Алексей – чуждую ему привередливость. Внезапно Алексея начинали возмущать легкомыслие и шутовство, а Игната – занудство и педантичность. Потенциальным соседям устраивался допрос с пристрастием, от которого был один шаг до эксцессов инквизиции. Каждый располагал своим методом, доведенным до совершенства:
        Алексей – дерзкой провокации и насмешки,
        Игнат – парадоксальной и убийственной иронии,
        Тоня – контрастного душа: искреннего, но обманчивого дружелюбия и ядовитой инсинуации.
        И вот кандидат на сожительство уходил ошеломленным, дезориентированным и нередко посрамленным. Банальный съем квартиры превращался в моральное испытание, застававшее его врасплох. Так что поиски четвертого могли показаться своего рода пикантными развлечением, успех которого зависел от мнимых неудач. Но все обернулось иначе. Видно любой длительный поиск, даже если он ведется понарошку, чреват плодами. И бросаемые ради невинной проказы на безответный (и безответственный) ветер семена оборачиваются неожиданными всходами.

        Четвертый

        Четвертым стал композитор средних лет. Эта редкая профессия произвела на друзей впечатление внезапного тутти. «Какой именно? – сгорали они от нетерпения узнать. –  Классический (Игнат), джазовый (Алексей) или популярный (Тоня)?» Композитор отвечал уклончиво. Ибо настало время вавилонского смешения жанров, партитуры которого пишутся на стенах недостроенных домов. Композиторы – люди солидные и молчаливые, несклонные тратить звуки на слова, чей смысл обманчив, а результат сомнителен. Достаточно вспомнить суровый лик Баха, огненный взор Бетховена, самоотверженную торжественность Брукнера, бороду Брамса, болезненную хрупкость Чайковского, высокомерие Шенберга, снобизм Стравинского, свирепость Бартока и затравленную сосредоточенность Шостаковича. И даже легкомысленный Моцарт и всеядный Малер, в действительности, являлись серьезными представителями своей уважаемой гильдии и подолгу корпели над нотами в совершенствовании прежней гармонии и поисках новых созвучий, казавшихся современникам диссонансами.
        Немногословие композитора устроило Игната.
        Его причастность к астральным сферам зажгло воображение Алексея.
        А Тоне он показался весьма привлекательным – именно (даже подозрительно) таким, какого она искала: творческим, но не беспомощным; увлеченным своим делом, но не занудным в общении. Благодаря абсолютно тонкому слуху и врожденному чувству такта, композитор живо откликнулся на юмор друзей. Игнату он отвечал подсурдиненной, но пронзительной иронией. Выпады Алексея парировал грубоватыми репликами медных. А Тоне перепадал галантный шарм скрипок, виолончелей, флейт и арф – с витиеватой мелодией, изящно и небрежно перекинутой длинным шарфом через плечо.
        Видимо, композитор не был привередлив: свою комнату он окинул краем глаза и сразу согласился на выдвинутые условия, что выдавало в нем человека духовного склада, безразличного к докучливым деталям обихода. Хотя комната была выше всякой критики (чаще несправедливой, чем наоборот): просторной, светлой, с высоким лепным потолком. Так что, возможно, его незамедлительное согласие, напротив, свидетельствовало об изощренных практических навыках.
        Композитор въехал в пятницу вечером, с двумя чемоданами – маленьким и потрепанным (с одеждой), и внушительным железным (вероятно, набитым нотами). Трое предвкушали приток новой крови, с ее живительным эффектом на старую и застоявшуюся. На фортепиано в гостиной теперь смотрели новыми глазами: скоро композитор удивит их своим опусом в синтетическом жанре. С жадной готовностью отзовутся онемевшие клавиши, а погрязшие в косноязычии молоточки выбьют из струн накопившуюся в них пыль безмолвия. Но композитор заранее сочинил и собственноручно исполнил весьма странную пьесу – Шопеновский гибрид ноктюрна с похоронным маршем, окрашенный сумасшедшей фантазией Берлиоза. Со своими соседями новый жилец прожил от силы одну ночь, но после этого пробыл еще два насыщенных мыслями и событиями дня: мысли были не его, но события напрямую с ним связанные...

        Opus Magnum

        Все субботнее утро дверь в комнату композитора оставалась закрытой. Наверное, он отсыпался после хлопот переезда, особенно чувствительных для творческих натур. Миновал полдень, а в комнате нового жильца продолжала царить полная тишина, из которой рождается музыка. Поэтому никто не решился его беспокоить. И только к вечеру Тоня поскреблась в дверь – робко и обольстительно, как желанная, но капризная муза. Затем в нее постучал Игнат – четким метрическим стуком, чья регулярность должна была импонировать композитору. Но тот не отозвался, даже когда Алексей осыпал дверь чередованием барабанной дроби и гулкими ударами в литавры.
        Встревоженные, друзья решили высадить дверь. Ломал, в основном, Алексей, а Игнат мешался под ногами, пиная плечом то дверь, то Алексея. Тоня ждала в заднем ряду с приоткрытым ртом – равно подходившим для выражения восторга или ужаса. Ей пришлось остановиться на втором варианте. Композитор лежал на кровати в чем мать родила – навзничь и наискосок. Распростертые руки и закинутая, свесившаяся за край кровати, голова едва ли свидетельствовали об освежающем крепком сне. И, действительно, глаза композитора были открыты и остекленело уставлены в верхний угол между стеной и потолком, украшенным по периметру затейливыми лепными арабесками.
        Трое безмолвно наблюдали за статичной сценой. Лежавший тут же на кровати железный чемодан «с партитурами» метафорически подтверждал, что композитор собрался на выход с пожитками. Он даже не успел распаковаться. А развязность позы покойника наводила на мысли о порочной причине смерти: инсульты, инфаркты и остановки сердца редко заканчиваются столь бесцеремонной распростертостью в пространстве, словно композитор не снимал комнату в общей квартире, но владел целым домом, сдаваемым им в ренту. Тут явно имел место некий эксцесс. Эта теория нашла весомое подтверждение, когда Игнат заметил валявшийся на полу шприц. Передозировка? Или сердечный приступ в результате длительных злоупотреблений?
        – Немедленно скорую! – первой очнулась Тоня.
        И Алексей тут же бросился к телефону, поскольку Игнат нуждался в раскачке (особенно в моменты стресса), и его нерешительность было легко перепутать с медлительностью и флегматизмом. Но на полпути Алексей передумал, вернулся в комнату и поручил звонок Игнату, сопроводив задание легким толчком. Ему самому хотелось остаться в комнате, чтобы не упустить ни малейшей детали: Алексея всегда тянуло к аномалиям и катастрофам.
        Игнат поплелся к телефону. Несколько минут он искал трубку, вечно валявшуюся как попало и где угодно, но только не на самом аппарате. Затем вспоминал номер, по которому звонят в ситуациях первой необходимости, а потом искал нужные цифры на панели. Все перепуталось в его голове, и безотлагательные обстоятельства тонули в водовороте растерянных и противоречивых чувств. Он уже нащупывал последнюю цифру, когда появился Алексей и попытался прервать звонок красноречивым жестом, и поскольку знак остался не понятым Игнатом, вырвал у него трубку и вернул ее на рычаг телефона.

        Чемодан

        В деле покойника обнаружились новые обстоятельства, требовавшие переоценки дальнейшего курса действий. Чемодан не просто лежал на кровати: он был пристегнут к правой руке композитора наручником. Причем, второй конец наручников был хитроумного продет через ручку чемодана и скобу на другой стороне, препятствуя его открыванию. Это наводило на следующие мысли:
        1. В чемодане находилось нечто ценное.
        2. Композитор покончил жизнь самоубийством.
        Первый вывод сделал Алексей, чем и объяснялся прерванный звонок. Второй – Тоня.
        – Потому что, – объяснила она свое умозаключение, – трюк с наручниками – своего рода предсмертная записка. В ином случае, никто не станет пристегивать себя к железному чемодану в домашних условиях. Ведь тут не кишащий ворами плацкартный вагон. Значит, жилец специально снял у них комнату для запланированного самоубийства!
        – Нет, – (к Алексею вернулось чувство юмора, ибо в прицепленном к чемодану трупе было нечто комическое), – поступок был импульсивным и непреднамеренным: после совместно проведенного вечера...
         Замки чемодана не были заперты, словно покойник хотел подразнить очевидцев его содержимым. Наручник позволял приоткрыть крышку на несколько сантиметров, чем друзья не преминули воспользоваться. Их пытливость была вознаграждена: чемодан оказался набит деньгами – судя по цвету и рисунку, долларами.
        – Да тут миллионы... – приблизительно подсчитала Тоня.
        Алексей попытался накренить чемодан, но о рука покойника прочно держала его.

        Алексей

        – Подвиньте тело на край кровати, – приказал Алексей.
        «Тело» знаменовало переход композитора из гуманной категории покойных в разряд предметов, предназначенных для манипуляций прагматического порядка.
        Пришло время действий, и Алексей инстинктивно взял на себя руководящую роль.
        Тоня вопросительно посмотрела на Игната: все-таки тот был мужчиной, а возня с трупами являлась прерогативой сильного и смелого пола.
        – Вы сошли с ума! – сбросил оцепенение Игнат (его медлительность ограничивалась поступками и не распространялась на сферу идей и оценок). – Это беззаконно!
        – Не более чем вселяться к посторонним людям, чтобы поставить их в такое немыслимое положение... – возразил Алексей, и Тоня целиком согласилась с ним.
        – Ты врач! – напомнил Тоне Игнат, отступая от покойника.
        – Так ведь не патологоанатом.
        Неоспоримость ее аргумента не подлежала сомнению. Вдвоем Алексей и Игнат подвинули труп так, чтобы чемодан оказался в вертикальном положении. Но вытрясти из него деньги все равно не удалось.
        – Пинцет, – распорядился Алексей.
        Тоня принесла пинцет для выдергивания бровей.
        Алексей подцепил верхнюю пачку и потащил из чемодана. Но улов соскочил с крючка. Тоня взяла кропотливую работу в свои руки (пальцы женщин приспособлены для самих тонких и деликатных операций) и вскоре извлекла пачку купюр, действительно оказавшихся долларами.
        – Они могут быть фальшивыми, – предупредил Игнат.
        Но Алексей проверил подлинность валюты на зуб солнечного света, проникавшего в полумрак усыпальницы через шторы, и остался доволен результатом.
        С помощью пинцета было изъято еще несколько пачек с поверхности. Дальше пинцет не досягал.
        – Положите чемодан горизонтально, – посоветовал Игнат.
        Его совесть нашла прикрытие в чисто технической стороне предприятия, заслонившей  моральные дилеммы.
        Покойного композитора транспонировали в нижнюю актаву пространства у пола. Чемодан неохотно раскошелился на еще несколько пачек.
        – Может, хватит? – предположила Тоня.
        В силу своей социальной роли, женщины всегда ближе к золотой середине компромисса. Мужчины либо тяжелы на подъем (Игнат), либо неспособны вовремя остановиться (Алексей).
        – Нет, – возразил Алексей, недовольно оценивая масштабы улова. – Что это? Капля в море! Ради таких пустяков не стоило тревожить труп. У меня есть идея...
        Алексей вытащил из чулана пылесос. Им пользовались крайне редко (у друзей находилось много более достойных занятий, а к пыли привыкли, потому что она – не прилипчивая грязь, но эфемерная субстанция, наделяющая предметы благородным антикварным налетом и легко устраняемая пальцем с небольших поверхностей и рукавом с остальных), и повышение пылесоса из банального инструмента уборки в квалифицированного взломщика (в акробатическом прыжке через многочисленные промежуточные ступени карьерного роста) явилось неожиданностью и произвело впечатление.
        Алексей приладил к шлангу заостренный наконечник для чистки узких углов и внедрил его в валютный фонд. В плане метафорической бухгалтерии, это приравнивало деньги к мусору, но мысли друзей были далеки от аллегорий. При помощи отрицательного давления и уже зарекомендовавшего себя пинцета для выделения линии обольстительно воздетых бровей, у композитора выманили дополнительные средства. Теперь наконечник пылесоса беспомощно тыкался под крышкой, захлебываясь яростью бесплодного вымогательства.
        – Пустая затея... – критически оценил Игнат достигнутое.
        – Почему? – не согласилась Тоня. – Уже наскребли немало.
        – Когда заберут труп для экспертизы, чемодан вскроют. Установят происхождение денег и, следовательно, недоимку. Подозрение падет на нас. Деньги придется вернуть. С позором или хуже... И потом, вы уже оставили внутри убедительные улики: клочья пыли. Нужно было прочистить пылесос перед пользованием.
        – Что же ты раньше об этом не сказал, если ты такой сообразительный? – возмутилась Тоня.
        – Не успел.
        – Он прав, – согласился Алексей. – Все это полумеры. Нужно отсоединить чемодан...
        Как они раньше не подумали об этом элементарном выходе! Трое бросились искать ключ от наручников. Он должен был находиться где-то рядом. Они перевернули постельное белье. Потом ползали под кроватью с фонарем, ради чего композитора снова водрузили на ложе. Затем рылись во втором чемодане.
        – Бесполезно, – прекратила поиски Тоня.
        – Мы еще не всюду посмотрели.
        – Не в том дело. Если человек накладывает на себя руки, к одной из которых счел нужным пристегнуть чемодан наручниками, разумеется, он избавится от ключа...
        – Как?
        – Может, выкинул заранее. Или проглотил.
        – Не хочешь поставить ему клизму? – поддел Алексея уставший от его инициативы Игнат.
        – Значит, будем отпиливать...
        – Руку?!
        – Пожалуй, начнем с наручника.

        Наручник

        На следующее утро трое поехали в строительный магазин. На вопрос, где найти пилу для железа, их попросили уточнить, какого именно. И поскольку они не ведали, из какого металла отливаются наручники, им пришлось ограничиться весьма расплывчатой характеристикой: «для твердого».
        Из магазина они вернулись с двумя типами ручных пил (от циркулярной, рекомендованной продавцом как наиболее эффективной, пришлось отказаться из-за особенностей условий работы). Пилить пришлось вокруг руки: все иные – более удобные – варианты оставили бы после себя улику расчлененного наручника на запястье. Чтобы не повредить конечность, ее обмотали полотенцем.
        За работу взялся Алексей. Первая пила едва царапала металл. Вторая сумела вгрызться в него, но постоянно соскакивала. За полчаса работы борозда в наручнике не превышала миллиметра. Пот обильно струился с чела Алексея.
        – Откройте окно, – распорядился он.
        Игнат подчинился.
        – Музыкант начинает попахивать, – отметила Тоня по контрасту со свежим воздухом.
        Как свойственно женщинам, ее нюх обладал повышенной восприимчивостью, но вывод на основании сенсорных данных сделал Игнат:
        – Нам нужно поторопиться: труп разлагается. Возникнет вопрос, отчего мы так поздно обнаружили его в собственной квартире, а, в противном случае, почему не сообщили сразу.
        Алексей предпочитал спешить сам и не терпел, когда его торопили. Он передал пилу Игнату с пожеланием удачи.
        Удача редко сопутствовала Игнату в бытовых начинаниях: пила соскочила, и только полотенце предотвратило необратимое повреждение окоченевшей конечности. Алексей довольно усмехнулся. Игнат развел руками, не созданными для физического труда.
        – Нам не справиться, – поняла Тоня.
        – Как мы объясним исцарапанный наручник? – испугался Игнат.
        – Отступать нельзя, – приготовился Алексей к длительной осаде.
        – Пока ты будешь пилить, труп окончательно разложится... – предрек Игнат.
        – Значит, найдем профессионала.
        Слесаря решили искать по Интернету. Это оказалось непросто: в списке предложений преимущественно фигурировали бизнесы и артели. Но для их щекотливого дела требовался одиночка: босс и напарники уменьшали шанс согласия и увеличивали вероятность утечки информации и разоблачения.
        – Может, лучше по телефонной книге? – Тоня склонялась к старомодному средству поиска, справедливо предполагая, что частники осели на дне безостановочно совершенствующихся технологий и методов рекламы.
        – Нет, нам нужно видеть лицо! – Алексей верил в свои физиогномические способности.
        После лихорадочного листания веб страниц, они сумели отыскать трех кандидатов – без напарников и работодателей, но с фотографиями:
        Внешность первого показалась друзьям слишком интеллигентной (наверное, это был потерявший работу инженер) – такие не возьмут грех на душу, даже если грех не смертельный, а душа давно не девственна, но покрыта пятнами и морщинами мелких компромиссов с совестью: испугаются либо собственных моральных принципов, либо наказания.
        Второй обладал испитой и порочной физиономией, но был слишком молод – на таких нельзя рассчитывать.
        Третий был в возрасте. Его глубокосидящие глаза недобро смотрели на потенциальных клиентов из гнезд глазниц, а квадратная челюсть говорила об ограниченности интеллекта, упрямстве и последовательности.
        – Вот этот нам подходит, – вынес вердикт Алексей. – Обозленный на несправедливости мира, презирающий свою работу, беспринципный, но недостаточно предприимчивый для авантюр.
        Характеристика звучала убедительно – в той мере, в какой соответствовала действительности. Игнат смотрел на фотографию и сомневался, но не мог сформулировать дурные предчувствия в убедительные возражения: его смущала квадратная челюсть. Игнат плохо ладил с людьми, центр тяжести лица которых располагался ниже носа: он боялся и презирал их, и его подсознательно транслируемая неприязнь вызывала ответную агрессию (и наоборот: квадратные подбородки презирали Игната за изнеженность и слабость, порождая в нем безотчетный страх, который он сублимировал в ответное презрение).
        Тоня воздержалась, и решение было принято перевесом в один голос.

        Слесарь

        До слесаря дозвонились сразу. От прямого ответа на вопрос о сути дела Алексей уклонился, описав его как сугубо личное, деликатное, срочное, но совершенно законное и находившееся в прямой компетенции слесаря – ломать волю металла. К удовольствию троих, слесарь не проявил любопытства и предложил прийти на следующее утро. Но Алексей потребовал немедленной встречи.
        – Сегодня воскресенье, – заметил слесарь, – и скоро ночь...
        – У нас прекрасное электрическое освещение, – возразил Алексей.
        «С такими людьми необходимы твердая уверенность и благожелательная невозмутимость», – пустил он назидательную реплику в сторону друзей.
        Возникла пауза: слесарь то ли прикидывал, сколько затребовать за срочность, то ли пытался соотнести безотлагательность заказа с его провозглашаемой законностью. Алексей предложил щедрую оплату.
        – Сколько? – переспросил слесарь.
        – В десять раз больше того, что Вы берете за обычный часовой визит.
        Вышло в тридцать, поскольку слесарь тут же утроил свои стандартные расценки.
        Алексей посмотрел на чемодан и согласился: стоило ли драть волосы из-за мелочей, если на расстоянии вытянутой, хотя и скованной наручником, руки в чемодане находилась целая сахарная голова... И потом слесарь должен был взяться за работу в прекрасном расположении духа.
        Слесарь явился в скверном настроении. Иные эмоции давно стали ему чужды. В этом и прочем он целиком соответствовал своей фотографии на Интернете, кроме одной черты: друзья недооценили его коварства. Ведомый Алексеем и сопровождаемый Игнатом и Тоней (последняя попятам, первый в опущенном хвосте), слесарь очутился перед покойником, целомудренно прикрытым простыней, чтобы не оскорблять благородный вкус трудящихся. А чемодан был туго перевязан веревкой, чтобы не возбуждать трудно совместимой с честным трудом алчности.
        – Снимите с его руки наручник, – ребром поставил задачу Алексей, ибо время околичностей и эвфемизмов прошло. – Вот, собственно, и все, что требуется.
        «Собственно все» выманило на лицо слесаря кривую ухмылку. Он начинал входить во вкус задания...
        – Это куда ж вы меня втягиваете? – принялся он набивать себе цену.
        – Пустяковая и безобидная работа, – возразил Алексей, предвидевший подобные осложнения. – Мы же не просим вас отпилить руку. Если не заблуждаюсь, работа с металлом не выходит из рамок вашей профессии.
        – У всякого металла своя предыстория, – удивил слесарь троих философской подкованностью.
        – Как бы Вам объяснить... – вмешалась Тоня, почувствовавшая необходимость эмоциональной подоплеки, которая могла бы придать делу пикантную, но безобидную окраску. – Просто мы развлекались ролевыми играми... Он одел на себя наручники и вот –  удар от перевозбуждения. Нам нужно вызвать скорую и полицию, а тут этот чертов наручник, и ключ куда-то затерялся. Стыдно да и лишние вопросы. Снимите его, пожалуйста.
        Алексей с Игнатом внимательно посмотрели на Тоню – первый с одобрением, второй с восхищением. Прежде они не обговаривали столь изысканной и правдоподобной в своей фантастичности версии, и она являлась недоспелым, но лакомым плодом импровизации мимолетного вдохновения.
        – Понятно, – смекнул слесарь, – играли и доигрались. Может, поискать ключ?
        – Нет, все обыскали.
        – За такое нужно набавить.
        – Мы Вам платим достаточно щедро, – отклонил его просьбу Алексей.
        – Ладно, – неохотно согласился слесарь. – Только не стойте над душой.
        Трое удалились на кухню (в стрессовых ситуациях людей тянет именно в эту часть дома – то ли от возбуждения нервов возрастает аппетит, то ли сплоченность тесноты благоприятствует иллюзии сохранности).
        – Не нравится он мне... – подытожил Игнат.
        – Он здесь не затем, чтобы нравиться, – заметил Алексей.
        – Скоро все будет позади, – обнадежила себя Тоня.
        Но двусмысленное настоящее не спешило стать прошлым. Через десять минут в дверном проеме кухни возник слесарь. Вид у него был мрачный и торжественный, как у Синей Бороды в момент пересечения его четвертой женой порога седьмой двери, в одноименной одноактной опере Белы Бартока.
        – Я вижу, ваши ролевые игры прекрасно оплачиваются... – поделился слесарь своими свежими наблюдениями.
        – Не понял, – прекрасно понял Алексей.
        – Кто позволил Вам лезть в чемодан? – свел на нет уловку друга выгадать время Игнат.
        – Когда вызываете водопроводчика, вы тоже предъявляете ему претензии в том, что он трогает трубы?
        – При чем тут водопроводчик?
        – И, правда, не при чем. Это я для сравнения.
        После этой преамбулы слесарь потребовал прибавки.
        – Ни рублем больше, – отрезал Алексей.
        – Я возьму в инволюте...
        – Вижу, ты не только залез в чемодан, но успел там хорошо порыться.
        – Тогда пилите сами. И еще сообщу, куда следует.
        – Сколько Вы хотите? – не выдержал Игнат, и Алексей с осуждением посмотрел на него.
        – Пятнадцать процентов.
        – Сколько?! – оттеснил Алексей Игната от круглого стола переговоров. – Да ты сошел с ума! Мы даже не знаем, какая там сумма.
        – Поэтому я считаю в процентах.
        – Может, ты уже не полакомился содержимым чемодана?
        – А вы меня обыщите.
        – Пять. И это мое последнее слово.
        Сошлись на десяти. Слесарь вернулся к работе.
        – Какой редкостный мерзавец, – огорчилась Тоня.
        – Не больший, чем мы, – Игнат полагал, что истина познается в сравнении.
        – Какого черта ты полез в дела, в которых ничего не смыслишь?! – набросился на Игната Алексей. – Нам не следовало ему уступать.
        – Он бы на нас донес...
        – Зачем ему отказываться от легкой наживы? Это же наглая и беспринципная свинья! Я знаю этих людей как облупленных. Он бы все равно все сделал. А теперь из-за твоей уступки он почуял слабину и найдет повод запросить еще.
        Друзья решили следить за слесарем, чтобы он не выкрал сверх уговоренного куша, но тот вернулся сам, чтобы с гордостью сообщить об окончании работы. И гордиться было чем: в результате размыкания одного кольца, чемодан и покойник обрели взаимную независимость, а трое – средства к безбедному существованию.
        – А наручники где? – потребовал вещественное доказательство Алексей.
        – Зачем они вам? Еще не наигрались?
        – Наручники, – повторил Алексей с угрозой.
        Слесарь вернул наручники – совершенно целые, если не считать царапин, нанесенных Алексеем в процессе попытки распиливания.
        – Как ты их снял? – удивился Алексей.
        – Разомкнул отмычкой.
        Да, слесарь был мастером своего дела. Если бы он только не совал нос в чужие дела. Алексей подсчитал количество пачек, поделил в уме на десять и вручил слесарю половину от причитавшегося.
        – Мы договаривались на десять процентов... – огорчился, но не удивился слесарь.
        – Бери, сколько дают, и проваливай. Скажи спасибо и за это.
        – А если я...
        – Я же сказал: проваливай!
        – Ну, хорошо...
        В этих словах прозвучала то ли угроза, то ли смирение. Слесарь ушел, бросив на прощание злобный и презрительный взгляд.

        Игнат

        – А здесь миллион... – Тоня зачарованно смотрела на высвобожденные из пещеры богатства.
        Правда, «Сезам» встал им довольно дорого.
        –  И не один, – поддержал ее Алексей.
        – Дело плохо, – предложил Игнат менее оптимистичную версию. – Он нас сдаст.
        – Зачем ему это? – возразил Алексей. – Он тоже недурно нагрелся.
        – Свою долю он скроет. Кто поверит, что мы поделились с ним двадцатой частью? А нас сдаст в отместку. И еще соврет, что мы вынудили его угрозами. И все из-за твоей алчности...
        – Не сдаст. Ты не понимаешь этих людей. Ему не нужен риск.
        – Как раз донеся на нас и, тем самым, исключив себя из сообщников, он оградится от риска.
        Алексей помрачнел. Игнат обладал прискорбным даром убедительно повернуть вещи неприглядной стороной.
        – Что нам за это грозит? – испугалась Тоня.
        – Статья 244 Уголовного Российского Кодекса, – прикинул Игнат: – надругательство над телами мертвых и местами их захоронений.
        – Но ведь он еще не похоронен.
        – Тем хуже: статья 158 – хищение личного имущества; кстати, в особо крупных размерах...
        – Но ведь ты нас защитишь?
        – С какой стати? Во-первых, я помощник прокурор. Во-вторых, буду сидеть рядом с вами, на одной скамье.
        – Нужно было обращаться к другому слесарю, – в душе Алексея разлилась зараза раскаяния – тщетного, нелепого и чуждого его экспансивной натуре. – Того молодого парня с тупой рожей. Или нет, лучше мягкотелого интеллигента. Запугали бы его последствиями и заставили молчать.
        – Нет, он не станет на нас доносить... – передумал Игнат. – Он нас ограбит. Если он играючи разомкнул наручники, открыть замок не составит для него никакого труда.
        – На такое он, пожалуй, способен, – согласился Алексей.
        Едва успев начаться, праздник был окончательно испорчен.
        – Что мы станем делать с деньгами? – Тоня предпочитала думать о приятном.
        – Спрячем, – остудил ее Игнат.
        Настало его время: предосторожности, расчета и умеренности. На первых порах, деньги придется сохранять в тайне. Излишние траты вызовут подозрение. И, возможно, деньги придется вернуть законному владельцу в лице его наследников или правоохранительным органам.
        Тайник решили устроить на чердаке. Алексей и Тоня предпочли бы разделить деньги на три части и прятать их отдельно, но Игнат настоял на централизованном варианте: изобилие тайников только увеличивало шансы обнаружения посторонними, а в данном случае, найти часть означало завладеть всем. Но в глубине он боялся, что друзья не устоят перед соблазном потратить деньги.
        Далее следовало избавиться от улик. Алексей одним махом подмел железные опилки с пола. Тоня прошлась пыльной тряпкой по всем остальным горизонтальным поверхностям, потому что глаз женщины наметан на пыль, а ее руки умеют навести марафет. Последним сцену преступления обследовал Игнат: непредвзятым взглядом подозрительного соглядатая. Рассеянность Игната не мешала ему периодически замечать мелочи, ускользавшие от внимания других. Так, когда они поехали вместе в лес за грибами, Игнат удивил друзей способностью обнаруживать целые семейства белых. Пока он исследовал комнату, Тоня вспомнила именно этот грибной поход и подумала, что их самые счастливые времена позади. 
        После уборки мусора они перешли к устранению отпечатков пальцев. Собственно, стирать их было не с чего да и незачем: квартира была общей, и отпечатки естественными и законными. Шприц решили не протирать, чтобы на нем остались следы пальцев погибшего от его острия.
        – Как мы объясним задержку со звонком в полицию? – занялся Игнат согласованием алиби. – Трупу двое суток...
        – Скажем, только что обнаружили, – предложила слишком простой вариант Тоня.
        – И все это время запертая дверь не вызывала у нас подозрений?
        – Не хотели беспокоить.
        – Нет, не так: думали, что жильца нет в комнате; что он незаметно ушел рано утром. И только на исходе второго дня наше беспокойство переросло в уверенность.
        Итак, они были готовы к предъявлению тела властям. Процедура прошла без сюрпризов и заминок. Друзья указали на обнаруженный ими шприц, тем самым, направляя следствие в русло версии самоубийства или случайной передозировки. Следователь пообещал связаться с ними в случае дополнительных вопросов после патологоанатомической экспертизы.

        Тоня

        Кажется, худшее было позади. Они избавились от трупа и остались с прибавочной стоимостью. Но радости не было. Сокровища не отпирали дверей ярких впечатлений беззаботной жизни, но лежали мертвым грузом над их головами. Нет, не мертвым: дрожащим дамокловым мечом на тонкой нити капризных обстоятельств.
        Шли дни, не приносившие перемен. Трое все чаще поглядывали на потолок, за которым жил «вещью в себе» железный чемодан. Беспокойство не иссякало: оно то уходило на задний план, чтобы служить неявным фоном мыслей и чувств, то прорывалось бьющим ключом тревоги.
        По ночам Тоне чудились крадущиеся шаги и шорохи на лестничной площадке. Ей снились повторяющиеся кошмары. Приходил слесарь с дружками. Они звонили в дверь и, не получив ответа, принимались ломиться в квартиру. Тоня пряталась то в шкаф, то под кровать. Вскоре слесарь оставался за дверью один, потому что у таких, как он, не было ни друзей, ни напарников. Он вытаскивал из кармана длинную отмычку. Отмычка проходила сквозь замочную скважину и пронырливой змеей ползла на чердак. Тоня вылезала из своего укрытия, чтобы задушить змею голыми руками. Изрезанные, ее руки обагрялись кровью. Кровь капала на пол, и Тоня бросалась за тряпкой, чтобы устранить улики.
        Алексею привиделся покойный композитор. Он пришел, чтобы получить свою долю – двадцать пять процентов. Алексей предложил пять, но подумал, что следовало бы дать десять. Композитор отказался и потребовал вернуть чемодан. «Там ноты моего главного опуса, – объяснил он. – Скоро концерт, и я приглашаю вас на премьеру».
        Игнату приснилось, что он собирается в дорогу и не знает, во что запаковать вещи. Ему на глаза попадается железный чемодан композитора. Игнат хочет вытряхнуть оттуда деньги, но вместо них вываливается старое тряпье.
        Тоня испытывала разочарование. Она ожидала большего от своих друзей. Ладно Игнат, – он никогда не отличался особой смелостью, – но Алексей... Леша мог бы поддержать ее в решении потратить хотя бы часть денег. Тоня знала, что Игнат тайно влюблен в нее. Но он относился к категории мужчин, стесняющихся говорить о своих чувствах. К тому же Игнат был уверен, что Тоне нравится Алексей, и не признавался ей в любви, чтобы не напороться на отказ. Счастье казалось ему слишком иллюзорным выигрышем, чтобы ставить на кон собственное достоинство и душевный покой. И Тоня, действительно, предпочла бы Алексея – хотя бы потому, что сильные, уверенные (и потому не боящиеся поражений) мужчины импонировали ей гораздо больше. Но Алексей также проявлял странную нерешительность: вроде Тоня нравилась ему, но он не шел дальше флирта. Тоня стала подозревать, что для Алексея мужская дружба была важнее женской любви, сводившейся в его системе ценностей к амурным приключениям. Должно быть, Алексей догадывался о чувствах Игната к Тоне и не желал – не то чтобы становиться у него на пути (ибо Игнат никуда не двигался), но причинять ему страдания. В результате, желанная для обоих, Тоня оставалась ни с чем: тот, который ей нравился, не желал портить отношений с тем, которому нравилась она.


        Денежный Оборот

        Предоставленные самим себе и не приспосабливаемые к нуждам человека предметы начинают жить своей собственной жизнью. И деньги в этом смысле обладают особой силой автономного волеизъявления. Они с легкостью превращаются из слуг в господ, порабощая тех, кто еще недавно хвастался материальной независимостью и свободой распоряжаться накоплениями.
        Однажды Тоня заметила в глубине под раковиной ворох газет, на который прежде не обратила бы внимания. Но теперь она пыталась занять себя уборкой, успокаивавшей нервы и помогавшей скоротать ожидание освобождения, в которое превратилась их жизнь. Тоня выгребла газеты и обнаружила под верхним слоем пачки денег. Несомненно, они попали сюда из чемодана. Когда Игната и Алексея не было дома, Тоня удостоверилась в правильности своей гипотезы: содержимое чемодана являлось зеркальным отражением камуфляжа под раковиной: тонкий слой денег прикрывал пачки газет. Откуда в их доме взялось столько периодики? (Она отдавала предпочтение любовным новеллам и детективам, Игнат увлекался историческими романами, Алексей не раскрывал ни книг, ни газет.) Оставалось только понять, кто из двоих пошел на подлог. Мошенничество было в духе Алексея, но тут Тоня вспомнила, что недавно Игнат затягивал гайки под раковиной, чтобы устранить небольшую протечку. Неужели, это подсказало ему идею устройства альтернативного тайника? Но Игнат, с его щепетильностью...
        Тоня могла бы обнародовать тайник при очной ставке подозреваемых, и преступник был бы пойман и посрамлен. Но она предпочла иное решение, подсказанное любовью к детективам. Решетка туалетной отдушины под потолком поддалась с готовностью подстрекателя. За решеткой находилась узкая горизонтальная площадка, за которой вентиляционная труба резко загибалась кверху. Чтобы перемещение средств не бросалось в глаза, Тоня оставила несколько пачек купюр под газетами, а остальное принялась запихивать в новый тайник: первый взнос уместился на горизонтальной плоскости; остальное пришлось толкать вверх по трубе. Хитроумная пирамидальная конструкция позволяла без трудов извлечь всю сумму посредством последовательного изъятия нижних слоев.
        Решетка вернулась в изначальное положение, и отдушина превратилась в тайник (но разве не всякий конфидент становится со временем опасным хранителем секретов?) С виду все осталось как прежде, не считая нарушенной циркуляции воздуха. Но, как известно, деньги не пахнут, а с прочими миазмами можно примириться. Тоней руководило наитие, и только по завершении работы она осознала неуязвимость своей схемы: если бы пропажу обнаружил тот, кто перепрятал деньги из чемодана, он никогда бы не посмел заикнуться о своем открытии. С другой стороны, если бы хватились недостающих средств в чемодане, вина пала бы на того, кто перепрятал их под раковину. Тоня была неуязвима, и только чистосердечное признание вины первым вором могло бросить на нее тень подозрения. Но кто бы поверил ему?

        Кража

        Через неделю квартиру троих ограбили. К счастью, они были на работе (впрочем, дневное время наиболее подходит для краж со взломом). Дверь вскрыли неумело, с применением грубой физической силы, и это ставило гипотезу участия слесаря под сомнение. Денег не обнаружили ни в одном из трех тайников. Игнат бросился проверять чемодан, словно старался упредить остальных, и Тоня поняла, что перепрятывание денег было делом его рук. Но что он подумает после ревизии под раковиной? Оставленные ею деньги поставят его в тупик: припишет ли он их спешке воров или заподозрит о махинациях, предшествовавших краже? Аккуратность в укладке газет, несомненно, склонит его ко второму варианту. Тоню подмывало разворошить их, но она опасалась, что Игнат уже проверил свой тайник, и новый беспорядок только обострит его подозрения. С другой стороны, он мог удовольствоваться нетронутостью верхних слоев и даже не заметить пропажи.
        В квартире был учинен разор. Компактная стереосистема Алексея исчезла, но дорогостоящий телевизор остался на месте. Какие критерии руководили ворами? Удобство (телевизор был увесистым)? А, может, стереосистему украли для отвода глаз или от отчаяния, и воров интересовало нечто совсем иное?
        Стоило ли заявить об ограблении в полицию? Мнения разошлись. Игнат настаивал, что, учитывая сохранность денег, вовлечение полиции было бессмысленно и опасно. Тоня боялась повторной кражи, и стражи закона невольно превратились для нее из карателей в защитников. Дилемму решил Алексей, указавший на заметное повреждение двери. Если они не заявят о случившемся, впоследствии это может вызвать подозрения; особенно если их повторно навестят в связи с композитором.
        По вызову явился тот же следователь.
        – Что-то у вас тут неблагополучно, – не удержался он от двусмысленного комментария, – то трупы, то кражи...
        Следователь обратил внимание на то, что комната погибшего жильца вызвала особый интерес грабителей: все в ней было перевернуто с ног на голову.
        – Как вы думаете, – спросил следователь, – что грабители могли искать в его комнате?
        Трое затруднялись с ответом. Они ничего не знали о своем однодневном постояльце, кроме того что он был композитором.
        – Композитором? – удивился следователь.
        Личность покойного была идентифицирована и принадлежала профессиональному мошеннику, похитившему крупную сумму, о чем грабителям могло быть известно.
        – Но, ничего, – успокоил пострадавших следователь, – рано или поздно мы их отыщем.
        Никто не решился уточнить, имел ли он в виду грабителей или деньги?
        Следователь вернулся через неделю. Медицинская экспертиза обнаружила странную деталь: возникший после смерти синяк на правом запястье погибшего. Следователь хотел выяснить, не заметили ли его свидетели.
        Игнат отрицательно помотал головой.
        – Может, от часов? – предположила Тоня. – Хотя обычно часы носят на левой руке.
        – Синяк мог возникнуть от неосторожной транспортировки трупа. Спросите санитаров, – предложил Алексей.
        – А почему вы просто не скажете, что не знаете, – прищурился следователь, – но считаете себя обязанными строить теории?
        – Нам показалось, что следствие нуждается в нашей помощи, – отшил его Алексей.
        – А вам есть чем ему помочь?
        – Как продвигается дело с ограблением? – перевел разговор Игнат.
        – Мы продолжаем расследование. Похожий случай неподалеку от вас. Тоже все перевернуто, а похищено лишь несколько вещей. Рано или поздно мы их схватим.
        Гость ушел.
        – До скорого, – попрощался он.
        – Что он хотел этим сказать? – встревожилась Тоня, как только закрылась дверь с недавно смененным замком. – Он что-то заподозрил?
        – Просто фигура речи, – успокоил ее Алексей. –  У них нет на нас никаких улик.
        Игнат горько усмехнулся.

        Расставание

        Первым сбежал Алексей. Или просто съехал, прихватив чемодан, – без предупреждения и информации относительно новых координат.
        – Ты поразительно спокоен, – сказала Игнату Тоня, притворившись удивленной. – Ведь он увез все наши деньги.
        – Черт с ними, – ответил Игнат, из которого пару тысячелетий назад вышел бы образцовый фарисей, – от денег одни беды. Сначала они погубили композитора. Теперь Алеша. Пусть это будет на его совести. Я желаю ему кончить не хуже, чем это начертано для него судьбой...
        Однако вскоре настроение у Игната заметно испортилось. Должно быть, он проверил тайник и обнаружил пропажу. «Возможно, – очевидно, думал он, – Алексей наткнулся на тайник, и чужой подлог придал ему смелости совершить свою подлость».
        – Какой все-таки мерзавец! – (чувства Игната к другу претерпели кардинальную перемену). – Просто свинья!
        Тоня не спорила с ним, но методично подливала масло в огонь, чтобы отвести от себя возможные подозрения. Как поступит Алексей, когда обнаружит нехватку (так сказать, излишек старых новостей под тонким слоем вечнозеленых купюр)? Вряд ли у него хватит смелости вернуться, чтобы предъявить претензии. Он почувствует себя наказанным за бессовестный поступок.
        Второй квартиру покинула Тоня. Перед уходом она сняла решетку, чтобы забрать деньги. Ее ждало разочарование. Труба оказалась не совсем вертикальной... Видимо, она изгибалась коленом, перед тем как окончательно устремиться вверх. Большая часть денег провалилась в это непреднамеренное ответвление. Чтобы выудить их требовалась профессиональная или хотя бы мужская помощь, за которой Тоня не смела обратиться. Оставшихся денег могло хватить на увеселительную поездку заграницу, если бы только у нее имелся для этого подходящий компаньон. Впрочем, Тоня создала себе частичное алиби: если их прижмут полицейские, она признается, что нашла немного денег в отдушине, а остальное легавые обнаружат сами. Пусть думают, что тайник устроил сам композитор.
        Правосудие восторжествовало окольными путями: основная часть капитала пропала, а малая доля равно поделилась между друзьями – в качестве компенсации за труды и неудобства. В ходе многоступенчатых финансовых манипуляций, они остались почти ни с чем. Но, главное, они навсегда потеряли друг друга.
         

        Весна 2021 г. Экстон.