Это, как говорится

«Мороз и солнце; день чудесный!
Еще ты дремлешь, друг прелестный».
А. Пушкин.


— Видишь дворничиху, — произнесла мама, показывая в окно, — уже лет десять работает, а ведь у нее два высших образования...
Посмотрел. По дворовой дороге ходила женщина в сине-небесной спецовке «внакидку», утонченного вида бронежилет, защищающий от пыли, что может оседать на одежду, и что так обыденно нужен глазу жильца. Что-то несла, потом еще несла, и перекладывала, не в ее движениях суть, а в свершении! Кто, как не эти люди делают утро желанным? Выходя из дома, по делам, на работу, и спотыкаясь о грязь, разве можно тоже свершать? Делать мир лучше. Не, ну понятно, что начинать нужно с себя, в плане «лучше». Это, как говорится, святое.
Отвел взгляд от сей миловидной, уже немолодой женщины в спецовке цвета утра. Или вечера. Не разобрал. Она ходит внизу, по пыли, и собирает на себя небо остатками грез. Тьфу, опять муза поперла. Засуетилась. Учуяла хозяйское. Стоп.
Это проза. Просто вот так: проза жизни. Так обыденно. Ценно. Само по себе ценно. Как дыхание среди дождя в чистом поле. Шли и начался дождь. Бывает же. И встали, дыша взахлеб. Ибо радостно. Вот, вдруг, отчего-то радостно! Ну, бывает же. Где здесь закономерность, где причуды глубокого чувства. Бытие вширь и ввысь — как аквариум юрких мыслей-рыбок. Они плавают в облаках, в этих грозных тучах. Постоял. Непогода уходит за горизонт. Жаль.
Сейчас засуетятся мысли из курса самолекций «для чего рожден» и прочее невостребованное чудачество смысла жизни, который часто заходит, натоптал в прихожей, подметай за ним. Никто его не видит, я вижу. Здрасьте, — говорю, — образно приподнимая шляпу. Он уставился в пустоту, которая за мной: через меня. Что он там видит? Прошлое... А в настоящем старт в завтрашний день.
Может, ошибся дверью, не туда забрел? Но входит не стучась, как к себе домой. Что-то знает ценное, тайное. Молчит. Знает, и молчит. Чего приходит, спрашивается? Или дело во мне. Надо, наверное, правильный вопрос задать, а — не умею. Так приветствием все и завершается. Благо не часты такие визиты, а то и свихнуться недолго, или просто поплыть мозгами. Ибо приносит с собой, с той стороны (откуда?)... нечто осязаемо нужное, мое, будто вторая кожа, или первая, и без сего чувства я будто без нее. Может, я змея — в душе? Где-то сбросил кожу и теперь ищу. Смысл обновления... в нем ли размеренность правды?
И вот дворничиха с двумя образованиями. В синем прикиде спецовки. Она думает о смысле жизни? Гм, мне еще ее мыслей не хватало. Думает, конечно, выметая с дороги пыль, обметая бордюры. О семье думает, у нее же есть семья? О счастье. И все ведь думают как под копирку. Чуть с различным рисунком побуждений. Но то и понято, у всех, — причем, с детства, — разные обстоятельства. Безусловно.
У каждого своя жизнь.
Но два образования это слишком. Зачем она дворник? Ведь училась же, наверное, самолеты строить. Или людей лечить. Или понимать больше гостя в прихожей, что тенью молчаливого смысла принимает приветствие: это просто тень от настенной вешалки, накрывает угол. И приветствие, просто шарк ногой, когда цепляешь обувку, собираясь выйти в мир. К дворникам с двумя образованиями. К гомону улиц, и щебету возле небес. Будто вот руку протяни, и небо само себя коснется твоим порывом, ветрами коснется, закатом, рассветом.
Был один, тоже дворник, к слову... одно образование точно было, закончил с отличием физмат: физиономию мата. Большой дока! Не все понятно только, тем более сразу.

Хотел все это сказать маме, но передумал. Но вот, спустя годы, зашло на лист. Здрасьте.

А в пыли поднебесный аккорд,
Тихий шорох подлунного часа.
Высоты необузданной свод,
Спертый немочью вскрик без гласа.

И учась у надежды как быть.
Как свершаться, имплементируя.
Начинаешь загадочно жить:
Как сверхновая коллапсируя.

И врывается эхом мечта:
От раскатного грома играючи.
Жизнь прожить, счастье ль, маята?
Да губу впопыхах закусаючи.

(Догнала, все-таки, прямо с ветра прыг на выю, и давай в голове искать. Ручная, ага. Придется насильно стаскивать. Скучает.)