Глава 14 От жизни до смерти всего два пальца

Несмотря на хронический голод и застарелую жажду, мы с моим Василием весь день проспали как убитые. И ни кто нам особо в этом занятии не препятствовал. Лишь под вечер, а это можно было понять только по корабельным часам, висящим под потолком, нас разбудил матрос Ветров, сегодня уже не так кровожадно настроенный как накануне, со словами: «Вставай пехота...морская, хватит валяться, не в санаторий чай попали. Развалились тут как барышни в борделе». Мерзко хохотнув при этом.

Пацан подскочил как ужаленный, и спросонья пробормотал: «Что, время уже пришло? Уже на прорыв пойдём?»

На что моряк снисходительно улыбнулся, и ехидно ответил: «Не торопись помирать паря, прорыв перенесли на завтра, сегодня заместо прорыва идём под обрыв, патроны да оружие с трупаков собирать. Они тем несчастным уже без надобности, а нам ещё могут пригодиться. Иначе завтра и прорываться не с чем будет».

В бункере, за то время пока мы спали, произошла куча весьма оптимистичных изменений. И главное из них, это то, что какой-то доморощенный «кулибин» наладил серийное производство пресной воды, соорудив какого-то, неестественно огромного железного монстра, из канистр, баков и шлангов.

Это чудище топили артиллерийским порохом, которого на батарее был 100-летний запас. Изобретатель с гордостью и под возгласы одобрения присутствующих подкидывал порох снизу в топку, а из шланга капала вожделенная влага. Её отмеряли маленькими мензурками. Когда очередная посуда наполнялась, изобретатель подчёркнуто торжественно спрашивал: «Кому?», счастливчик называл фамилию, получал свою пайку, и трясущимися руками переливал драгоценную жидкость в свою флягу, или просто в бутылку, если не имел фляги, или просто выливал себе на язык.

Так и мы с пацаном получили по пайке этого ценного продукта научной и конструкторской мысли. Василий всосал её одним залпом, я же слегка обмочил свои пересохшие губы, чуть прополоскал рот, а остальное, осторожно перелил во фляжку, подобранную в большой куче мусора, лежащей во взорванном туннеле, и плотно закрутил пробку.

И почему то мне пришла на мою ехидную память старинная русская поговорка, глядя на того "кулибина": "Голь на выдумки хитра".

Подкрепившись, тем же сахаром с пылью от сухарей, что и в прошлый раз, но уже разбавленными пресной водой (оказалось вполне съедобное кушанье, если без соли и перца есть), мы пошли на поиски патронов и всего остального, что смогло бы нам помочь ещё хотя бы разок пободаться с фрицем.

Только подошли к выходу из бункера, оттуда пахнуло морем, хотя и слегка разбавленным запахом тления многочисленных тел, но всё равно после спёртого и отравленного воздуха казематов это показалось чем-то сверхъестественно свежим, аж даже покалеченная моя голова немного закружилась.

Дальше разбрелись по берегу в одиночку, чтобы охватить побольше площадь поиска.

Наверху, над нашим обрывом фрицы, видимо с перепугу, постоянно пускали осветительные ракеты, и время от времени швыряли вниз гранаты с длинной ручкой. Скорее в профилактических целях, чем в надежде кого либо ещё из нас замочить тут.

Но мы весьма успешно приноровились с ними справляться. На фоне звёздного неба эта гадость всегда была заметна как неизвестный летающий объект, а задержка взрывателя была весьма длительной, и как правило завидев летящую гранату, или услышав звук от её удара о землю, можно было успеть залечь за ближайший камень, коих вдоль берега было не счесть. Игра со смертью в прятки продолжилась. Счёт пока был ничейный.

Темень под обрывом стояла кромешная, и патроны пришлось искать чуть ли не на ощупь. Чаще всего они попадались в подсумках мёртвых бойцов, или на телах краснофлотцев, в виде пулемётных лент.

Я уже набрал почти полную сумку от противогаза, и собрался было поворачивать обратно, но тут увидел ещё одну группу погибших пограничников. Двоих я тщательно обыскал, но ни одного патрона при них так и не нашёл, уже начал было ощупывать третьего, с распухшей до плеча от гангрены рукой, и неестественно подогнутыми под себя ногами.

Но тут я чуть не сделался заикой, когда он, здоровой рукой ухватив меня за рукав, иссохшими губами хрипло простонал: «Братишка.., родной…Христом-Богом молю тебя, пристрели, нет сил моих больше терпеть эту муку бесконечную».

Я был в полном шоке, но едва лишь придя в себя, заикаясь пробормотал: «Нееет, брат, не могу я, выше моих сил это, в тебя стрелять, рука просто не поднимется, при всём моём желании, если даже такое желание и появится, нажать на курок».

На что тот отрывисто, с хрипом и присвистом прошипел: «Ты фашист! Нет, ты хуже фашиста. Фашист бы мне точно не отказал в этой милости. А я и так уже давным-давно покойник, которые сутки гнию тут, уже и со счёта сбился.

"Молю тебя, братишка, родной, пристрели, нет сил терпеть больше. Ну что тебе стоит, на курок тот нажать?" — уже жалобно продолжил он.

Я, собравшись с силами, трясущейся рукой достал свой пистолет, в котором осталось всего два патрона, попытался было прицелиться ему в голову, но потом беспомощно опустил, развернул, и рукояткой вложил наган в его здоровую руку.

На что он, благодарно прошептал мне, горячим шёпотом: «Спасибо братишка. Прости меня за наглость, но сделай напоследок ещё одну милость.

Просто запомни: «Нас было трое, пограничников, Сергиенко, Исмаилов, и я, Потапов. Сначала нас было больше, но после неудачной попытки прорваться в лес к партизанам, осталось лишь трое. Мы били фрица до последнего патрона, а когда кончились патроны, обнялись и бросились сюда, вниз, с вершины скалы.

Им повезло, они вот сразу.., а я вот до сих пор…подыхаю.

Запомни браток, а то потом наши потомки скажут, что мы бежали, или даже сдались врагу, но это будет ложь. Ты просто запомни и постарайся выжить. Иначе смерть наша была напрасной. Выживи любой ценой, Христом-Богом заклинаю тебя брат!

Расскажи нашим детям и расскажи это нашим внукам. "Иначе гибель наша была напрасной, если когда-нибудь про это забудут они» - последнюю фразу повторил он дважды.

Что произойдёт дальше, смотреть было выше моих сил, поэтому я быстро отполз под самый обрыв, и это меня в дальнейшем спасло.

Как только прогремел выстрел, сверху немедленно посыпались гранаты. Я укрылся за скалой, и особого вреда они мне не причинили, хотя если бы и убили, то сильно и не расстроился наверное, после всего увиденного и пережитого.

Подождав немного, пока фрицы наверху успокоятся, я подполз к парню. В его бездонных глазах отражались звёзды, а на лице исчезла гримаса страдания, а было написано одно лишь спокойствие и умиротворение. Закрыв его глаза, и вытащив из ещё тёплой руки, свой наган с последним патроном я скорбно произнёс: «Царствия вам Небесного пограничник… Потапов со-товарищи". Потом про себя добавил: "Прости браток, забыл даже спросить как твоё имя".



Я ещё прощался с погибшим героем, когда сверху начали падать капли, а в свете выглянувшей Луны, я чётко различил силуэт фрица в каске и с автоматом, которой нагло мочился с высоты на наших покойников.

Меня обуяла какая то дикая злоба, но я продолжал стоять как парализованный от такой наглости этого ползучего гада, до тех пор пока эта тварь окончательно, потеряв нюх, начала эдак весело и жизнерадостно напевать бодренький мотивчик, что то типа: «Дойтчлен, зольдатен, энд унтер офецирен»… И мне даже показалось, хоть и происходило это почти что в полной темноте, что на его мерзкой морде расплылась самодовольная, счастливая улыбка.



Моя рука действовала автоматически, и это действие похоже происходило независимо от моей воли, и ведома. Она направлялась какой-то мощной, и неподвластной мне силой.

Я поймал его на мушку револьвера, и даже уже попытался нажать было на спуск. Но фашист плясал в прицеле как зайчик, так дико колотилось моё сердце от ненависти ко всему ихнему кодлу.

Тогда я бросил это неблагодарное занятие, вспомнил что патрон в барабане всего один-единственный, и надо его использовать только так, что бы потом не было мучительно больно(или наоборот, что бы было таки ему это самое: и мучительно, и больно).

Припал к скале, положил руку с наганом на упор, остановил все свои чувства, мысли и дыхание. Даже сердце замерло, боясь меня случайно потревожить. Мысленно я даже обратился к своему верному другу-нагану с просьбой: «Не подведи браток, отомстим за наших братишек»...

Так ласково и нежно как в тот раз я никогда больше в жизни не нажимал на спусковой крючок. Выстрел!..

Похоже мой револьвер меня таки услышал, и даже в чём то пошёл мне на встречу. Видимо мы с ним попали туда, куда и целились, потому что, этот урод сложился как перочинный ножик, встрял головой в землю, и дико завизжал при этом, как недорезанная свинья.

И что характерно, это то, что вид его шибко мне напомнил геометрическую фигуру из начальной школы под названием «треугольник», так по крайней мере мне показалось с первого взгляда.

Потом приглядевшись повнимательнее, вторым взглядом, я поправил: «…таки всё же - "равнобедренный треугольник"». Ну и окончательным ответом, всплывшим в моём ехидном мозгу было: «…С отстреленной гипотенузой».

Дикий вопль откуда то сверху: «Гааанс!!!» (это видимо напарник подстреленного мною фрица выразил своё отношение к этому весьма досадному (для него) недоразумению) — вывел меня из оцепенения, и опять спас, потому что в этот раз гранаты сыпались как яростный летний дождик, или даже горох из мешка.

А стрельба была из всех стволов и калибров, какие только имелись в наличии у них там, наверху. Но я успел отскочить под нависающий обрыв и укрыться за скалами. И лежал там, чему то счастливо улыбаясь, и на душе весело щебетали птички. Осколки и пули роились как мухи, выбивая каменную крошку и полосуя меня ею по лицу. Но счастье таки меня переполняло почему то через край.

Правда немного портили эту идиллию поросячие визги, доносившиеся откуда то сверху. Но если и портили они мне картину, то портили совсем немного, и мне даже этот визг со временем больше чем пение птичек почему то понравился. Привык наверное.

Когда первый залп немного поослаб, я не стал дожидаться второго, или пока они наконец вызовут дальнобойную артиллерию, либо наведут на мою персону тяжёлую авиацию, да ещё подгонят сюда крейсера с линкорами, а рванул трусцой обратно к батарее. Вернулся я туда благополучно, без особых приключений, но под большим впечатлением от всего произошедшего.

Тут производство воды уже было поставлено на поток, выпуск этого добра принял промышленные масштабы, и соответственно норма выдачи этой живительной влаги увеличилась вдвое.

Свалили собранный боезапас в одну общую кучу, и мне даже перепала жменя патронов для моего верного друга-нагана. Он радостно их засосал в свой барабан и хищно щёлкнул фиксатором, мол: "И так, я снова в игре. И на чём мы там остановились в прошлый раз?"

Василий нашёл себе трёхлинейку, и ему полагалось две обоймы к ней из общей кучи. А так же нам всем вручили по две гранаты местного разлива, с гордо выдавленными на верху рубашки буквами «Ф 2». Производства местного оборонного ведомства, под руководством, не ко сну вспоминаемой верной коммунистки товарища Сориной, так шустро тикавшей на самолёт, вместе с остальными ответственными товарищами, зелёненького цвета, весьма гламурного вида, но был у них лишь один малюююсенький недостаток: "Все прекрасно знали, что пользоваться ими крайне опасно. У них было два варианта срабатывания. Либо она взрывалась в руке при взведении ручки. Либо не взрывалась вообще, ни при каких обстоятельствах. Но как колотушку её можно было прекрасно использовать в рукопашной". И это внушало некоторую надежду в исходе нашего практически безнадёжного мероприятия.

Немного подкрепившись и испив свежей водицы, мы с Васильком вытянулись на прохладном полу и дружно захрапели с чувством выполненного долга, и в предвкушении предстоящей нам последней атаки.

Не знаю, сколько я спал, но, когда меня пнули в бок, подскочил как ужаленный, и сразу схватился за револьвер. Надо мной стоял наш седой командир, и приложив палец к губам прошептал: «Дима не шуми, мужикам надо выспаться, ночь тяжёлая будет. Ты же местный, скажи, где можно подняться по скале наверх, чтобы фрицам в тыл зайти незаметно»?

Спросонья я плохо соображал, поэтому немного помолчал и сначала глотнул водички из фляги. И таки вспомнил, как мы в детстве поднимались по расщелине в скале почти до самого верха, но последний кусок пути надо было карабкаться по отвесному участку, да ещё с обратным уклоном. И было это очень сложно и опасно. Один раз мой одноклассник, Валера Оверчук, даже сорвался оттуда и погиб. Но в принципе можно было рискнуть, оно того точно стоило. Если идти в лоб на пулемёты, то у нас бы не было не малейших шансов.

Тропиночка от батареи на верх была очень узенькой, а там на выходе, нас уже с нетерпением ожидали фашистские хищники. Яростно скаля свои зубы, и до краёв полны решимости поквитаться с нами за недавно препарированного мною Ганса.

— Да. Знаю... Вроде знаю такую шхеру, но там смогут только хорошо подготовленные ребята пройти, правда сложно и днём это сделать, а ночью так и совсем шансов мало. Хотя, если другого выхода нет, то можно рискнуть - задумчиво произнёс я.

— Есть у меня на примете двое серьёзных ребят, поведёшь их. Втроём вам надо замочить пулемётчиков с правого фланга и развернуть их пулемёт против левого, когда мы начнём подниматься снизу - сказал седой задумчиво. -"Возьмёшь это, может быть? С наганом ты там сильно не разгуляешься" — спросил капитан, протягивая мне немецкий автомат.

- Нет, с автоматом совсем нет шансов забраться на эту скалу, да и финка там нужна будет больше, чем что-то другое - ответил я.

- Ладно, по рукам, отдыхай, через пару часов выступаете. Ночи в июле у вас тут слишком коротки, что бы долго тянуть резину.

Больше я заснуть конечно же не смог, и когда пришли нас будить, я уже был готов как пионер. Попрыгал на месте, ничего не грюкнуло, - норма. Кап-три привёл двух крепышей с немецкими автоматами. Мы познакомились с ребятами, один был Виктор, второй - Николай. Познакомившись, стали думать как будем дальше действовать.

При них была парашютная стропа, которой мы решили связаться на всякий случай для страховки, если кто вдруг сорвётся при нашем импровизированном восхождении. Я провёл короткий инструктаж, главным пунктом которого было, что если нас услышат, то погибнем не только мы, но и все остальные. Нам было отведено, нашим командиром, всего два часа на выход в точку, после чего ребята отсюда пойдут в лобовую атаку, а мы должны ударить в тыл фрицам.

Но "не всё коту масленица", и в этот раз всё пошло наперекосяк с первого момента. Сразу за порогом мы случайно шумнули, но это ещё пол беды. Беда пришла позже, когда мы прозевали прилетевшую на шум сверху гранату. Она разорвалась очень близко. Меня слегонца контузило, а Виктору распороло осколком руку чуть повыше локтя. Перевязав его, я потребовал что бы он возвращался на батарею, но он стиснув от боли зубы, наотрез отказался это сделать, и пошёл с нами дальше.

В полной темноте щель в скале оказалось найти совсем не просто. А найдя её, я ужаснулся тому, на какую высоту нам придётся забраться. Днём это место выглядело не так устрашающе, как сейчас. Выше были только звёзды, а внизу хищно пенилось море, разбиваясь об острые камни.

Сняв гимнастёрки, что бы легче было карабкаться, мы связались стропой, перекрестились, и пошли вверх.

Я первый, ребята в связке за мной. Время текло неумолимо быстро, а мы ползли непозволительно медленно, и похоже отведённые нам два часа должны были кончиться с минуты на минуту, а нам ещё осталось пройти самый опасный участок с голой, отвесной скалой.

Я уже было зацепился за последний выступ, когда неожиданно, где то в районе батареи, разразилась дикая стрельба, и в тот же миг, моя стропа, дико натянувшись, рванула меня вниз. Я висел на двух пальцах, и смерть уже нежно щекотала меня по голой спине, а там у выхода из батареи гибли мои товарищи под кинжальным огнём фашистских пулемётов.

«Это конец, моё предчувствие меня не обмануло, и похоже лежать мне рядом с погранцами, там, внизу» - последнее что мне пришло в голову, когда пальцы уже были готовы соскользнуть с уступа.