Володарка моих 30 лет

 

На фотографии новое поколение и ветераны. Виктор Леонидович Киевский – второй слева, в первом ряду нового. Ему, как и Николаю Михайловичу Кониченко, посчастливилось увидеть, как учителей превосходят ученики. О них разговор отдельный. А век Слоневского и Борачука, к сожалению, оказался намного короче.

Комментарии

Валерий Белявский: О!!! Знакомые все лица!!! Жаль...что многих уже нет в живых...

Виктор Олейник:Хорошо помню, как предложил коллегам сфотографироваться вместе во дворе ф-ки для Аркадия Моисеевича, как выслал позже фото в очередном письме в Беер-Шеву.

Валерий Белявский: Да, сколько лет прошло, как ОДИН день...

аркадий без Автор: Как видишь, Виктор Павлович, я бережно сохраняю твои фотографии (только ли их) и приношу извинение, что не назвал автора.

Виктор Олейник: Крайний справа - покойный уже токарь мех.мастерской Парфенюк Юрий -специалист высочайшего класса. Увидел, что мы собираемся сменой во дворе, подошел, спросил зачем. -Хотим выслать фото Аркадию Моисеевичу, подходите к нам.. - З великим задоволенням!

Валерий Белявский: Витя, Юра был лучшим токарем всех времён!!!(на швейной фабрике!!!) из моей памяти!( за-40лет)




Надписи к фотографиям.

Володарка моих 30 лет

1  2  3

1. Володарка до реконструкции. 2. Володарка после большой реконструкции на стыке 70-х и 80-х годов. 3. Управленцы ПШО в день 50-летия Володарки 1973г и прибывшие на празднование ветераны.

Генеральные директора ПШО им. Володарского

4  5  6

Константин Васильевич Лисица – основатель ПШО (1965-1972). Любовь Марковна Костенко – инициатор большой реконструкции Володарки (1972-1986) Николай Григорьевич Снисарь (1986-1989) руководил ПШО до его расформирования.

Эти страницы отражают мой взгляд на историю винницкой швейной фабрики имени Володарского 1957 – 1990 годов (время моей работы в коллективе). Изложить мысли о пережитом с высоты 2021 года я решил сообща с участниками группы «Винничину не забываем» при Фейсбуке. В связи с пандемией COVID-19 расширился формат общения граждан разных стран. Возобновились связи с коллегами. У каждого из них своя история. Эта добавит в те, что уже написаны, дополнительные подробности о первых руководителях, ведущих специалистах, инженерах, служащих и рабочих.

Посредством рассказа очевидца, она напомнит незаслуженно забытые имена главных бухгалтеров Леонида Петровича Бойко и Наума Григорьевича Будкера; главных механиков Николая Вячеславовича Ботвиновского, Николая Яковлевича Мельника; главных энергетиков Янкивера Ефима Матвеевича, Кириленко Григория Семеновича, слесаря Куща Михаила Ивановича, да и служб в целом. Предлагаемые публикации соответствуют порядку их размещения в группе, а поэтому они не всегда могут соответствовать хронологической последовательности.

 
Яков Лесник, Аркадий Безрозум, Ольга Чайковская, Леонид Бойко, Моисей Анбиндер, Михаил Куролап, Александр Гендельман

Представлю вам и себя 46-летним трудовым стажем, прежде всего, хотя отдаю предпочтение не ему, а показателям эффективности работы. Из моих 46 лет 10 выпадает на Израиль. Здесь мне довелось оказаться в трудовом коллективе с международной известностью, только в роли обыкновенного рабочего. Многого ли я добился за годы проживания там и здесь? В Виннице, и много, и мало! Много потому, что там я окончил институт, обзавелся семьей, друзьями, сотрудничал с асами своего дела в солидных по тем временам трудовых коллективах и не только.

Результат слабый вижу в поговорке «плох тот солдат, который не мечтал стать генералом». А я ведь действительно не дорос до кресла директора предприятия и не стал кандидатом или доктором наук. Можно было бы поскулить, с умным выражением лица – дескать, зажимали, не давали хода. Но, если быть честным, то реальная причина, прежде всего, в недостатке собственного умения. Да к тому же, и не могут все становиться генералами.

Ну, а если продолжить сравнения с воинскими званиями, то, свою наивысшую гражданскую должность я мог бы, возможно, приравнять к той, что в условиях армейских занимали подполковники или полковники. Перед отъездом в Израиль (начало 1990), я являлся главным механиком производственного швейного объединения (далее ПШО) им. Володарского. В той должности, на протяжении двух десятков лет, я был ответственным за капитальное строительство, ремонт, оборудования и зданий на 12 (первоначально) фабриках области.

На балансах каждой из них находились ведомственное жилье, общежития, детские сады и единый для всех пионерский лагерь. Чтобы оставаться в статусе надежного хозяина на доверенном участке, в условиях хронического недостатка ремонтных материалов, коллективу, который со мной работал, приходилось, вертеться белкой в колесе. 20 лет работы в этой должности без единого административного взыскания говорят сами за себя.

Меня критиковали много и яростно, притом не без оснований. Так и угодить массовым запросам на услуги в тех условиях было нелегко. За время моей работы в объединении поменялось четыре генеральных директора. Как правило, каждый из них приводил свой новый костяк. Каждое обновление руководства лично мне обходилось нелегко, но, в конечном итоге, все наделяли меня полным доверием.

Ремонтники периодически обновляли знания на курсах и подтверждали свой профессиональный уровень на экзаменах. Мне тоже приходилось постоянно пополнять свои знания там же, черпать их из деловых контактов с главными специалистами научных и проектных организаций. На трибунах конференций и совещаний я видел министров союзного и республиканского уровня. Только главный для себя источник профессиональных и житейских мудростей я видел в общении с обыкновенными людьми, которые окружали меня в быту и на работе.

Я уехал в Израиль в начале 1990 года из-за нараставшего давления своих детей, резкого скачка, теперь уже бытового, антисемитизма и усиления угроз местной мафии. Тогда, заодно с гласностью, все выплескивалось на страницы прессы и улицы города. Ну а дальше разговор не обо мне, а о моих сотрудниках и друзьях. На очереди рассказ о Николае Вячеславовиче Ботвиновском, с занесением и его имени на нашу виртуальную доску почета и памяти группы.

Никто не забыт. Ничто не забыто. Избранной мною миссии я верен не первый год. Знания и по этой профессии я обретал в стенах университета народной журналистики и у моего школьного учителя Евгения Ефимовича Мельника. Мне остается добавить, что учусь я всю жизнь, и остерегаюсь людей, которые заявляют, что все знают. Не потому ли я не отношу себя к людям твердых убеждений. Я и сегодня не перестаю колебаться между консерваторами и либералами. О сказанном вчера, я могу подумать совершенно иначе, если найдется человек, который противопоставит мне более убедительную логику.

Мои позиции останутся неизменными только в том, что резкое социальное неравенство и разгул национализма чреваты непредсказуемыми по опасности гневом и взрывами общества.

Совместное написание истории продолжается. Петр Скорук

На винницком векторе в минувшую субботу оживилась дискуссия. К ней подключились не только ветераны группы, но и новички. Среди них оказался неожиданный сюрприз в лице Петра Скорука, автора двух десятков книг, лауреата Всеукраинской литературной премии им. М. Коцюбинского. Его стихами и размышлениями в прозе я не раз зачитывался на страницах Фейсбука. Книги писателя сегодня читают не только в Украине.

И тут оказывается, что и с ним мы сотрудники по Володарке! Я знал, что винницкий вектор будет интересен не менее немировского. И все же подобного в самом начале я не ожидал. Вот, что делает время, вот чем всегда будет богата земля Подолья. А для меня в этом еще и надежа показать отдельные картины советского прошлого с точки зрения профессионала, который умеет это делать.

Я не ожидаю полного совпадения взглядов, но надеюсь на интересный разговор. В своей предыдущей публикации я упоминал о характерной изменчивости собственных взглядов, к которым, в конечном итоге, меня привел солидный жизненный опыт. А вот на его начальном этапе у меня был период непоколебимой твердости, когда и я поверил, что мое поколение будет жить при коммунизме.

Стадия полного разочарования советским образом жизни последовала за пять лет до выхода на пенсию в самом начале 1990 г. Тогда мне пришлось покинуть все нажитое и с нуля начинать жизнь – с постели и табуретки. Мало того, в том же положении оказались мои дети, которым я планировал помочь, не словами, а делом, в важный период их становления. Но, на что же ты был способен с пустыми карманами, когда и сам ты уже не стоил ломаного гроша. Это был невероятно тяжелый стресс уже по приезду в Израиль.

Тогда я был невероятно зол на всех, кто привел меня в это никуда пустыми обещаниями и фактически ограбил в конце пути. Потребовать вернуть все нажитое не мог не только я один. Некий способ возмездия в борьбе за справедливость я увидел в том, что укажу пальцем на воров тем, кто мог снова поддаться на уговоры. И моя папка с шифровками на бумажных листах стала пополняться изо дня в день.

В разгаре гнева я не жалел красок, тем более, что в Израиле я уже располагал достаточным количеством фактов для сравнения. Врать не врал, но гиперболизировал и широко применял сатиру с сарказмом в своих собирательных литературных образах. И до уровня маститого писателя я не дорос. Но рукописи не сжег, потому что решил оставить их в качестве свидетельства очевидца, без связи с коммерческими интересами, как обычно.

Лишь по истечении трех-четырех лет у меня все утряслось и на новом месте, что стоило мне невероятных усилий. Глядя теперь на заново возрожденную жизнь, я пришел к выводу, что повторно такого уровня не достиг бы без знаний и опыта, которым со мной щедро делились винничане, часть которых я так безжалостно высмеял.

А ведь не вырубишь топором то, что напишешь пером, а к тому же я и сам участвовал в том «цирке на дроте». Такими были времена и правила той жизни. А жизни идеальной нет нигде. И в этом я тоже убедился на склоне лет. Поэтому в этой своей истории я хочу вернуть надлежащее уважение тем людям, которые находились со мной в одной упряжке.

Ремонтная служба.

Во все времена ремонтная служба являлась важным узлом большого четко работавшего часового механизма. Это и был коллектив фабрики, продукция которой пользовалась устойчивым авторитетом у покупателей. Можно было бы это объяснить и отсутствием выбора, но и в таких условиях люди умели отличать ноский товар от неисправимого брака.

Ремонтная служба фабрики состояла из наладчиков машин, электриков, слесарей, станочников, столяров и работников прочих профессий. Я начинал здесь работу в качестве инженера конструктора ОГМ. С механическими мастерскими связана немалая часть моего рабочего времени.

В 1957 г. они занимали правую половину небольшого одноэтажного здания в центре двора и состояли из двух частей – станочной и слесарной. В первом зале дальний левый угол занимали каптерка Ботвиновского и Петровой. Ее небольшая кладовка находилась рядом. Там, на стеллажах, хранились в пронумерованных коробках резцы, сверла, точильные камни и те запасные детали для швейного оборудования, которые изготавливали рабочие мастерских. Петрова вела учет поступавших из цехов заявок и записывала время, затраченное на их изготовление.

Ее «перепроверяли» нормировщицы из отдела труда и зарплаты (ОТЗ). А его начальник Моисей Абрамович Айбинденр порой возвращал Ботвиновскому на исправление наряды, в которых проставленное время «не соответствовало определенному параграфу нормативов». Это нервировало главного механика, потому что в том он усматривал, образно говоря, выпендреж. Ботвиновский не сомневался, что, как правило, в ОТЗ ему подписывали все подряд.

Для доказательства однажды Ботвиновский сам принес начальнику ОТЗ стопку нарядов в конце месяца. В одном из них, по рассказу шутника, он написал «обрезка концов с окантовкой Айбиндера». И тот действительно утвердил такой наряд, чем дал главному механику повод для многолетних насмешек. Ходили слухи, что и начальник ОТЗ не остался в долгу. Однажды у Ботвиновского настолько забарахлил трофейный мотоцикл «Харлей», что ему пришлось купить новенький мопед.

В обеденный перерыв чудо техники окружила толпа служащих. Многие просили Ботвиновского дать прокатиться на нем во дворе. Но он разрешил только Айбиндеру, своему 50-летнему сверстнику. Начальник ОТЗ сделал всего небольшой круг, но останавливая дикую машину, врезался в штабель досок. Сам Айбиндер отделался незначительными ушибами, а вот переднее колесо мопеда превратил в эллипс и погнул вилку с рулем.

Своеобразной была рабочая обстановка в самих механических мастерских. Здесь все хорошо знали друг друга, потому что сообща работали годами. Зарплаты были маленькими. А текучка кадров отсутствовала, потому что найти другую работу было трудно. В результате введенной Ботвиноским специализации, каждый работник хорошо знал свое дело, профиль которого базировался на сугубо местных условиях.

Так, из-за неточного тогда кроя, в мастерских было налажено массовое производство ножниц из рессорной стали. В этом были заняты пенсионного возраста кузнец дядя Фройке, слесарь Алексей Олейник и сварщик Михаил Поляков. Ножницы, производимые на государственных заводах, не устраивали пошивочные цеха. Они были неудобными и изнашивались на четвертый-пятый день из-за частых заточек. Изделия собственного изготовления, из рессорной стали, служили намного дольше.

За слесарями Владимиром Немцевым, Анатолием Липехиным, Йосэфом Янсеном, Михаилом Кущом и Николаем Игнатенко было закреплено изготовление определенных быстро изнашиваемых деталей швейных машин. Для производства некоторых из них приходилось использовать по несколько сложных кондукторов. А вот их умели делать только ассы. К их числу принадлежали токарь Павел Милихедин (после выхода на пенсию его сменил Юрий Парфенюк), слесаря Кущ и Игнатенко.

Среди электрослесарей выделялся умением Нута Ортенберг, и многие сотрудники видели в нем местного Кулибина. Это ему доверяли устройство мигающей иллюминации на фасаде главного корпуса в праздники. А в цехах он обеспечивал электропитание станков с элементами автоматики в управлении. В изготовлении нестандартного оборудования и приспособлений малой механизации участвовали все. В том «сыгранном оркестре» никого не определяли по его национальности. Одного от другого отличали только по уровню его профессионального мастерства.

Редкое для ремонтников увольнение

И все же в мастерской состоялось первое увольнение одного из ее работников. Это был слесарь по имени Йосэф. Его фамилии я не запомнил, а поэтому присвоил ему фамилию Янсен, типичную для многих голландцев. Им он и являлся, а мне пришлось так поступить еще в нескольких случаях. Йосэф увольнялся в первой половине 60-х. Ему тогда было лет 40. Он был плотно сколоченным мужчиной среднего роста, с широким подбородком и тяжелым иностранным акцентом.

В Винницу Йосэф приехал в 1945 году из Германии, Туда его насильно отправили из Амстердама немецкие оккупанты на принудительные работы. Там, в одном из трудовых лагерей, он полюбил украинскую девушку из Винницы такой же судьбы. Туда, по ее настоянию, молодая пара и отправилась, когда из места каторги их освободили советские войска. В Виннице им сразу предоставили работу на Володарке.

Сначала, вместе с другими швейниками, они восстанавливали производственный корпус. От него остались одни стены, после поджога бежавшими гитлеровцами. В годы оккупации фабрика работала на их нужды. В ее пошивочных потоках трудилось немало моих сотрудников той поры. Среди них были и те, кого постигла участь Йосэфа и его жены. Их разговоров на эту я никогда не слышал.

Не знаю кем, на них был наложен строгий запрет – табу. А вот в последние дни работы Йосэфа на Володарке люди вокруг него собирались десятками. Им голландец неторопливо разъяснял, что его одинокому старенькому отцу уже не под силу ремонт велосипедов в собственной небольшой мастерской-магазине. А он и сам соскучился по родительскому дому, где не собрали миллионы гульденов, но всем будет тепло и сытно, как было в его довоенной молодости.

О сытых временах в своем доме Йосэф говорил не случайно. В СССР в тот период Никита Хрущев не переставал бахвалиться достижениями страны Советов в космосе. А у хлебных магазинов тогда же выстраивались километровые очереди за буханкой хлеба из кукурузной муки. В цехах фабрики рабочим выдавали по килограмму крупы, вермишели и сахара на месяц. Полки магазинов были пустыми. В стране собирались вводить карточную систему.

Николай Вячеславович Ботвиновский главный механик фабрики

Как уже отмечалось, он был первым из работников швейной фабрики имени Володарского, с которыми я познакомился по протекции своей тетушки Берты в 1957 г. Сама она была домохозяйкой, потому что ухаживала за тяжело больной мамой. Представила меня Ботвиновскому ее соученица по университету юрист фабрики Валентина Шкурко. С запиской Ботвиновского я уехал на Вороновицкую швейную фабрику, где возглавил службу ремонта.

В то время я не раз приезжал к Николаю Вячеславовичу с эскизами деталей и узлов для моих поделок, предназначенных для облегчения труда рабочих на пошиве одежды и ремонте машин (привычку к творчеству мне привили на московской учебной скамье). Однажды, когда в механических мастерских Володарки мои поделки изготавливали станочники второй смены, мне пришлось задерживаться, и Ботвиновский предложил мне сыграть партию в шахматы.

В следующий такой вечер мы пропустили время отхода моего последнего автобуса. Был поздний час и мой попечитель отвез меня в Вороновицу в коляске своего мотоцикла. Это был не единственный случай. Я и в них обнаружил приятную предрасположенность к себе человека, с которым был совсем мало знаком. На хороших людей мне везло, а Ботвиновский, по истечении полугода, даже предложил мне перейти на работу к нему на Володарку.

Здесь, с окладом старшего инженера, мне предстояло заниматься только творчеством, теперь уже в интересах более крупного и солидного предприятия. Ботвиновский и на этапе приема заботливо опекал меня. Он договорился с пожилой соседкой, что она поселит меня в одной из двух комнаток с пропиской. Без штампа винницкой прописки в моем паспорте начальник отдела кадров фабрики не собиралась со мной даже разговаривать. Чтобы не терять время, Ботвиновский поехал со мной на своем трофейном «Харлейе» в паспортный стол.

Хочу подчеркнуть, что в тех обстоятельствах во всем этом не было и намека на какой бы то ни было конверт с деньгами, как велось. Все люди вокруг жили весьма скромно, немного лучше других – только владельцы огородов. Я вообще был гол как сокол. Так как я снимал в Вороновицах жилье с питанием, от моей маленькой зарплаты почти ничего не оставалось. Вы можете мне верить и не верить, но взятки я и в будущем не брал и не давал, кроме одного случая.

Я открываю и этот секрет. К сожалению, план Ботвиновского по съему квартиры не сработал. В паспортном столе нам вернули документы из-за отсутствия должного норматива площади – 16 кв. метров на одного жильца. Затеянное для меня важное дело оказалась под угрозой, и я снова отправился за помощью к моим тетушкам. На этот раз меня вывела на нужного человека старшая из сестер Женя.

Он ожидал меня у паспортного стола с домовой книгой на следующее утро. Немолодой, но крепко сбитый мужчина еврей попросил у меня 20 рублей (тогда четверть моей зарплаты) и положил их в книгу, заодно с моим паспортом. Все это он подал в окошко служащей через головы людей, громко обратившись к ней по имени.

Спустя пять минут, мы вышли на улицу со штемпелем прописки в паспорте. На следующий день я приступил к работе в новом коллективе. Мои рабочие теперь начинались с доклада Николаю Вячеславовичу о выполнении полученных от него заданий. Лучше всего он воспринимал показ в действии готовых поделок, а они усложнялись раз от раза. Не помню, чтобы я видел когда-то своего начальника возмущенным или радующимся, потому что лицо его почти не меняло выражения.

Соответственно его распоряжениям, я приходил на фабрику и по ночам, и в те выходные дни, когда там, под его руководством, проводились профилактические ремонтные работы. Вместе с Ботвиновским я присутствовал на расстановке людей. Затем мы отправлялись в его конторку и, молча, садились за шахматную доску. Несколько раз мы прерывали игру, и я ходил посмотреть, что делается на местах. Тишину лишь изредка прерывала какая-нибудь короткая фраза.

Своеобразная привязанность Ботвиновского к фабрике не могла не удивлять. Возможно, она была связана с часто возникавшими у него почечными коликами, как считала его помощница Шура. А я и мой начальник разговоров личного характера вообще никогда не вели. Скорее всего, поэтому я даже не подумал, что должен пригласить его на свадьбу, когда женился на Майе.

А Николай Вячеславович продолжал вызывать меня в нерабочие часы и мог это сделать по телефону даже среди ночи. Первое и, пожалуй, последнее посвящение меня в его личную жизнь произошло у нового Киевского моста, когда мы возвращались с первомайской демонстрации. Тогда, совершенно неожиданно, он пригласил меня к себе «ненадолго», просто, взглянуть, где и как живет.

Его небольшой кирпичный дом стоял почти на берегу реки. Симпатичная, тоже немногословная жена Ботвиноского, представилась Соней. На столе маленькой гостиной тут же появилась бутылка водки, горячая утка, запеченная в яблоках, разные соления и зеленый лук с грядки. Мог ли я отказаться от гостеприимства такого начальника, хотя и знал, что дома меня ожидали за праздничным столом Майя и ее родители?

С водкой я не дружил, и Ботвиновскому снова пришлось довезти меня до подъезда моего дома на мотоцикле. Описывать осудительные взгляды тестя и тещи не буду. Следующий пример необычных отношений ко мне начальника был связан с групповым выездом ремонтников на рыбалку, с ночевкой. В этот раз Николай Вячеславович лично помогал мне превратить бамбуковые палки, которые я купил в магазине, в складные удочки.

Утром следующего он посадил меня в свою надувную лодку, чем причинил себе немало неудобств. Я же не мог нарадоваться наловленному впервые в жизни полному садку рыбы. После этого по необъяснимой любви моего начальника пробежала черная кошка. В Виннице тогда появилась футбольная команда Локомотив. Ее парни играли красиво и результативно. Трибуны стадиона на 10 тысяч мест горожане заполняли до отказа. Активными болельщиками стали директор, главный инженер Володарки и немало других мужчин аппарата управления.

Разумеется, и я заказывал билеты на самые острые игры. У Ботвиновского футбол положительных эмоций не вызывал. Более того, минут за 10 до конца работы, перед выходом на один из матчей, он пришел в мою комнату и попросил, помочь ему найти в кладовой одну из машин. Скоба ее наружного замка щелкнула по ту сторону двери, как только я отправился в дальний угол на поиски. В запертой кладовой мне пришлось просидеть весь первый тайм.
– На кой черт тебе этот футбол? – услышал я когда дверь открылась, – Шахматы уже расставлены на столе.

То был первый случай, когда я даже не ответил Ботвновскому. Через пару недель он пришел ко мне тоже минут за десять до выхода на игру, задал какой вопрос для праформы и исчез. В этот раз он незаметно закрыл дверь кабинета, где я еще сидел за чертежным кульманом. Игра предстояла настолько захватывающая, что я стал метаться по кабинету, как зверь в ловушке. Так как она находилась на первом этаже, меня осенила мысль о возможности выбраться через окно. Прыжок с двухметровой высоты труда не составил, но Ботвиновский принял во внимание и эту возможность. Там меня уже ожидал начальник охраны Коцупей.

Невысокого роста однорукого инвалида войны в солдатской гимнастерке и сапогах многие почитали и звали просто дядей Ваней. Женщины шутили, что и одной рукой он не раз забирался девчатам в трусы, когда они уходили домой через проходную, под пронизывающими взглядами охранника и его начальника. Для этого Коцупей определял «подозрительную швею» и металлическим голосом предлагал ей зайти в комнатку дознания, рядом.

На этот раз в ней оказался я. С каменным выражением лица Коцупей уселся на табуретку у письменного столика. Одной рукой он долго открывал стоявший на нем сейф, затем достал из него папку, развязал ее и стал заполнять форму акта с бесконечным количеством вопросов. А я снова пропустил первый тайм и пришел на стадион почти к концу второй половины игры. Тогда же я узнал, что розыгрыши Николая Вячеславовича давно являлись его излюбленной манерой. Другим людям он умудрялся устроить еще более яркие фейерверки.

Мои вскоре завершились. Я это связываю с тем, что меня назначили начальником конструкторского бюро, которое обслуживало потребности фабрик управления легкой промышленности Совнархоза. А затем, после
окончания института, я ушел на подшипниковый завод. Спустя немногим более года я вернулся, и Ботвиновский стал моим заместителем по головному предприятию.

Теперь оно являлось базой недавно созданного производственного швейного объединения (ПШО), вместо управления совнархоза. В моем подчинении оказался и Коцупей, как ответственный за пожарную безопасность. Наши новые отношения я могу назвать только безупречными, хотя мне и пришлось усилить требовательность, как требовала новая обстановка.

В то самое время меня избрали, верней назначили, председателем Областного правления научно-технического общества легкой промышленности. Восемь лет добросовестного исполнения оригинальной общественной должности, существенно расширили мой кругозор. В числе людей, с которыми мне довелось встречаться на всесоюзных конференциях и пленумах в качестве коллег, оказались директора и главные инженеры фабрик и НИИ.

Перед нами выступали в качестве докладчиков министры, управляющие главками и их замы. Вернувшись, я знакомил с их наставлениями местный актив, включая руководство кожгалантерейных, обувных, трикотажных и швейных фабрик области. Я и сегодня хорошо помню ученого секретаря Тульчинской фабрики Тамару. Толковая и симпатичная выпускница киевского института легкой промышленности однажды, не без чувства гордости, рассказала мне, что приходится дочерью Николаю Вячеславовичу от его первого брака.

От нее же я немного позднее узнал, что его сын от второго брака тоже получил высшее образование и успешно работал строителем в Киеве. Жена Ботвиновского Соня работала бухгалтером в цехе подготовки сырья. Они вдвоем благополучно доработали до пенсии. О самом Николае Вячеславовиче и его прекрасной семье у меня навсегда остались самые лучшие впечатления. Между тем, и о нем мне рассказывали немало хорошего и плохого. Так и вряд ли, кто-либо из нас, претендует на включение в списки святых.

Иван Коцупей начальник охраны и руководитель пождепо фабрики

С ним, с первых моей работы, мне приходилось часто встречаться и потому, что его пожарное депо, как все его называли, находилось в одноэтажном здании, между мехмастерской и кузницей. Ивану Федосеевичу было тогда всего-то лет 40, но мне, когда я его впервые увидел, он показался изрядно потертым жизнью дядькой. Его напористость и непоседливость вскоре изменили мое первое впечатление. Я бы даже представил вам его крепышом невысокого роста, в сапогах и застиранной до потери первоначального цвета гимнастерке, если бы обошел стороной исключительно характерную деталь. Один рукав гимнастерки был пустым и аккуратно заправленным под ремень на поясе.

И это было страшным эхом войны, хотя с ее окончания минуло 12 лет, когда я впервые увидел Коцупея. Кроме дяди Вани, о том же напоминали еще несколько моих сотрудников разных лет. Финансист Яков Фельдман громко скрипел протезом на отсутствовавшей ноге. Его коллега Василий Засаднюк не расставался с опорной палкой, потому что его искалеченная нога не сгибалась. Тем же страдал юрист Зиновий Таксер. А директор фабрики Константин Лисица скрывал свою хромоту заячьей походкой вприпрыжку. И это ему удавалось, потому что у него отсутствовала только передняя часть ступни.

А вот на лицах этих людей я никогда не видел признаков боли и страдания. Наоборот, они как бы подчеркивали присущую им особую бодрость и дееспособность. Возможно, так они радовались, что остались живыми, единственными из тех тысяч и миллионов соратников, которые не вернулись с полей сражения. А я в напоминаниях об этом при каждом удобном случае, определил навсегда свой гражданский долг, чтобы ужасы мировой бойни не повторились.

Образцовыми чертами инвалида бойца выделялся Иван Феодосиевич Коцупей. На его лице просто застыло выражение самой важной на фабрике деловой персоны. Я навсегда заполнил, с какой серьезностью он заполнял единственной рукой бланк протокола, когда задержал меня у окна, из которого я выпрыгнул, чтобы успеть хотя бы на вторую половину футбольного матча.

С тем же выражением Коцупей приходил на кухню фабричной столовой с пустым ведром в единственной руке. Там его наполняли едой для трех злых овчарок, которые состояли в штате руководимой Иваном Федосеевичем фабричной охраны. А еще ему подчинялись три охранницы, которые круглосуточно дежурили на проходной. В ночное время они были обязаны обходить по несколько раз территорию и заносить в вахтенный журнал результаты осмотра.

Из-за очень низкой зарплаты здесь работали женщины пенсионного возраста. С прикормленными злыми овчарками им было не так страшно. Самым строгим голосом отличалась полная, но энергичная баба Шура, добрейшей души женщина, на самом деле. К своему начальнику она относилась с почтением и нередко заполняла, вместо него, немало служебных бумаг.

Чего доброго, а писаной отчетности хватало каждому и небольшому советскому начальнику. Так ведь, помимо охраны, Иван Федосеевич являлся еще и ответственным за противопожарную работу на Володарке. И не просто ответственным, а для этого в его ведении находилось настоящее ПОЖДЕПО. Это была довольно большая комната, центр которой занимала выкрашенная в красный цвет помпа, с бензиновым движком, на автомобильных шинах.

Стены здесь были почти полностью закрыты плакатами и инструкциями по безопасному содержанию производственных помещений, с правилами пользования техникой тушения. Большинство таких же плакатов занимали самые видные места в цехах и складах, заодно с огнетушителями, кирками и водонапорными рукавами. Иван Федосеевич тут же мог составить акт на того начальника, у которого обнаруживал заваленные хламом проходы или недостачу снаряжения в уголке пожарной безопасности.

Им были заполнены стеллажи, которые находились у стен ПОЖДЕПО. Его в определенные дни недели заполняла дюжина молодых и самых ловких женщин из конвейерных потоков. Таких групп было несколько. Их участницы являлись членами добровольной пожарной дружины. Кроме изучения теории, Иван Федосеевич проводил с ними практические занятия. В такие дни девчата обували кирзовые сапоги, переодевались в спецодежду из толстого брезента и сообща вытаскивали на улицу помпу.

Ее всасывающий патрубок опускали в специальный накопитель воды. Мотор заводил лично Коцупей. Он же объявлял выстроенным в шеренгу швеям: «Очаг загорания на 2-м этаже в цехе №4! Приступить к тушению!». Надо было видеть, как бегом женщины отправлялись на свои места расчета, раскручивали мотки рукавов, подставляли лестницу к окну, направляли в его сторону брандспойт, который вырывался из рук от напора струи.

После отработанной смены учения продолжались часа два, и я не переставал удивляться прилежанию женщин и руководящим способностям искалеченного войной бывшего солдата. А ведь так называемым пряником Коцупея являлись всего три дополнительных дня к отпуску, которые получали пожарницы на основании справки, подписанной лично Иваном Федосеевичем. За этот участок работы он отвечал до дня выхода на пенсию и после того, как фабрику передали вневедомственной охране.

Лишь теперь Коцупей не давал покоя начальникам цехов и складов. За это часть из них его недолюбливала. Вот они, скорей всего, и распустила слух, что в комнате досмотра, на проходной, дядя Ваня мог забраться и в трусы той женщины, которая пыталась унести домой бобину ниток. Вопреки этому, директор фабрики, которому Иван Федосеевич подчинялся беспрекословно, рассуждая о нем, отмечал, что спать спокойно мог бы, если бы все остальные работники были такими.

Механические мастерские. Николай Степаненко. Нута Ортенберг.

Справедливости ради, здесь следовало бы назвать еще не одну фамилию исключительно хорошего мастера своего дела. Не зря ведь Володарку называли своеобразной школой высокого профессионального мастерства. На этот раз разговор о Николае Григорьевиче Степаненко. На стыке 60-х и 70-х ему было около 30 лет и его называли просто Колей, хотя и с не меньшим почтением. Жена работала в одном из швейных цехов, они растили двое деток младшего школьного возраста. Коле прибавляли заслуженной симпатии стройность фигуры, при хорошем росте, скуластое лицо киногероя и обворожительная улыбка.

Рабочий день и у него был расписан по минутам. Он тоже работал на разных станках и хорошо знал правила термообработки металла. А ящик своего верстака и тумбу под ним он запирал на замок ровно в пять, потому что торопился сначала в вечернюю школу, а затем – в институт. Николай первый в мастерских освоил изготовление сложнейших быстро изнашиваемых деталей по кондукторам. Рабочий инструмент он содержал в таком идеальном порядке, что лишнего времени не требовалось ни на поиск, ни на подготовку.

Люди, вероятно, рождаются с такими качествами, а потом они их еще и прививают своему окружении. Степаненко, возможно, и передал эстафету Кущу, заодно со своим верстаком и немалой частью инструментов. Николай был очень общительным и совершенно бесконфликтным работником. С той же обворожительной улыбкой он пожимал наши руки, когда стал инженером и уходил на другую работу.

О том, что удачно сложилась и новая карьера Николая, я услышал от моей жены. У руководства стройуправления, в котором она работала, Степаненко стал нередко появляться, в качестве заказчика. И строители взялись за расширение и реконструкцию городского овощехранилища, директором которого и являлся Николай Григорьевич Степаненко. В итоге и рядовым строителям управления несколько раз доставалось по килограмму апельсинов или лимонов к праздничному столу. Разумеется – с оплатой, но в магазинах их ведь не было, вообще.

В годы работы Степаненко в механических мастерских, напротив его рабочего места, по диагонали, находился самый большой верстак электрослесаря Ортенберга Нуты Берковича. Здесь он ваял свои специфические крупногабаритные новшества. Они не касались швейных машин, которых Нута не знал. Но на фабрике было много участков, где приходилось использовать другое, так называемое, нестандартное оборудование –это цеха подготовки и раскроя тканей. Применявшиеся там приспособления требовали тяжелого ручного труда в придачу.

Ботвиновский представил мне Ортенберга, как электрослесаря по особым экспериментальным работам. Мне предстояло, как можно, активней к ним подключаться. Ортенберга, а потом и меня, приводили на определенное место в цехе, где нам и предстояло придумать что-либо для облегчения труда. В числе самых выдающихся работ Нуты запомнилась машина для настилания ткани на раскройный стол.

Она была в стадии внедрения, когда я ее впервые увидел. В ту пору в нашем распоряжении не было электромоторов с регулируемой скоростью, отсутствовала современная электроника для управления ими. Поэтому машина состояла из горы рычагов и кулачков. Электрические концевики меняли направление вращения моторов. Неимоверным грохотом сопровождалось приближение к концу стола тележки с рулоном, чтобы направиться после этого в другую сторону.

Главной проблемой машины оказалось другое – недопустимое растяжение ткани. Но новость должна была привлечь внимание многочисленных специалистов других родственных предприятий. С этой целью машину применили для настилания дешевой марлевой ткани, используемой для формовки нагрудной части пиджака. Я подробно рассказал о новинке в большой статье журнала, который издавал совнархоз. Для этого я даже вычертил машину в изометрии. Так и я соприкоснулся с лучами славы талантливого рабочего.

В дальнейшем он не раз помогал мне выстраивать схемы управления электротехникой в моих устройствах. А вот характер у Нуты Берковича был непростой. Был и он из тех, кому не нравилось бахвальство Хрущева и голые прилавки магазинов. Чтобы выразить свое недовольство, он нередко, подобно Ленину, вскидывал над головой руку, с зажатой в ней кепкой и громко произносил известное «Верной дорогой идете, товарищи!». Ортенберг и Степаненко уволились с Володарки приблизительно в одно время, потому что их не устраивала здешняя зарплата, но я считаю, что их именам место на нашей виртуальной доске памяти.

Кониченко, Киевский и Килимник лидеры орденоносцы послевоенной Володарки

К концу пятидесятых и началу шестидесятых годов производство продукции на Володарке существенно возросло за счет присоединения двух артелей. Возросло и число работающих, хотя новички (больше трехсот человек) еще долго оставались в тех же ветхих помещениях. Пока их только называли иначе – цехом №5 и цехом №6. Помещения цеха №5 еще и подтапливало при весенних паводках на реке Южный Буг.

Так, соответственно курсу Хрущева на ликвидацию немощных артелей и промыслов, на руководство Володарки возложили дополнительные хлопоты, потому что такие условия труда ее труженикам не подходили. Выход изыскали. Для цеха №5 освободили помещение фабричной котельной, функции которой взяла на себя новая котельная соседнего электротехнического завода. Под ее возведение Володарка предоставила часть своей территории.
 
На фотографии Кониченко третий слева, в первом ряду

Цех №6 несколько поздней передали на новую фабрику №2. Потребность в строительстве швейного гиганта из этого, возможно, и вытекала. К тому времени, директор Володарки Константин Васильевич Лисица оказался во главе управления легкой промышленности Винницкого Совнархоза. Подобные ему персоны, с корочками об окончании высшей партийной школы (ВПШ), числились в списках важной советской номенклатуры.

Она и определяла главные направления развития промышленности и экономики страны, потому что профессионалов с дипломами инженеров было мало. Ремонтниками Володарки тоже руководил практик Николай Вячеславович Ботвиновский, а их количество теперь приближалось к сотне. Я и мои молодые сверстники тогда не превышали и трети состава. Сообща с именитыми ветеранами и мы обеспечивали устойчивую работу конвейерных потоков.

Миллионы граждан все еще продолжали верить в коммунистические идеалы. По истечении рабочего дня на Володарке, они бежали в вечерние школы, институты, готовились к соревнованиям в КВН и спартакиадах. И, хотя их кумирами так и оставались киногерои из фильмов «Как закалялась сталь» и «Коммунист», кое-кто из нас уже понимал, что только в кино и книгах ведут разговоры о равенстве.

Вот эта часть из нас четко и трезво осознавала, что лидер – это, прежде всего, тот, кто на большее способен и, и ему за это больше положено. Лучше молодежи это понимали те, кто вернулся с фронта. Даже в условиях войны немало командиров имели отдельную палатку, фронтовую подругу и усиленное питание. Я и сам приценивался к роли лидера, чтобы сытнее есть и одеваться. Заодно с молодежью из близкого мне окружения, мы равнялись на отважных фронтовиков, с большим количеством орденов и медалей – наладчиков Киевского Виктора Леонидовича, Килимника Мотыля Вольфовича и Кониченко Николая Михайловича.

Среди них Килимник отличался покладистостью и подчеркнутой скромностью. О том, что он присутствует в своем цехе, мы просто не слышали. Но если на каком-нибудь другом участке наладчик не выходил на работу, его начальница просила: «Пришлите мне на подмену Килимника». Киевский был особенно заметен тем, что являлся бессменным знаменоносцем в голове фабричной колонны в дни праздничных демонстраций. Его чаще других включали в состав почетных президиумов на торжественных собраниях, несмотря на то , что воинские награды потомственного ремонтника Кониченко (его отец являлся главным механиком фабрики до войны) были выше.

Николай Михайлович связывал оказываемые Киевскому почести с наличием у него партбилета. Значимость же самого Кониченко проявлялась в том, что он был автомобилистом от Бога, рыболовом и не просто хоккеистом, а тренером фабричной команды. Ее способных молодых ребят он трудоустраивал на фабрике в качестве учеников ремонтников при полно содействии директора или главного инженера.

Под руководством тренера часть такой молодежи становилась и хорощими наладчиками. Это были те из них, кому свои указания тренер дважды не повторял. И это качество лидера было обретено им на фронте. А из того, что и ему было что-то положено, в отличие от других, являлась отвоеванная комната – миниатюрная мастерская для тройки наладчиков специальных швейных машин.

Ее главной примечательностью был небольшой токарный станок – для ухода за единственным на фабрике «Москвичом» Николая Михайловича (запасных деталей в продаже, фактически, не было). Было и это оправдано ть даже тем, что на своем автомобиле Кониченко отвозил габаритную спортивную форму хоккеистов с фабрики прямо на ледовую площадку – на другом конце города. Местные газеты отмечали, что Николай Михайлович Кониченко появлялся на площадке, в качестве играющего тренера, и в 62 года.

Такие заметки были очень важны для руководства фабрики. И по ним тоже судили в партийных верхах, что директор являлся достойным хозяином.
Ради этого на Володарке содержали инструктора по спортивной гимнастике и руководителей художественной самодеятельности разных жанров. Посмотреть на женский духовой оркестр во главе праздничной колонны Володарки приходило немало людей из других коллективов.

Зря ли семье Кониченко выделили благоустроенную квартирку в первом восьми квартирном жилом доме для ведущих специалистов постройки начала 70-х в самом центре города. Это, в конечном итоге, и подвело черту в негласном споре о подлинном лидерстве межлу Кониченко и Киевским. Теперь подчеркнутое собственное достоинство наладчика и тренера команды хоккеистов на общественных началах становилось все более заметным даже в его походке.

Не удивительно ли, что перед ним уже робели не только ребята-спортсмены, но и швеи, машины которых он обсуживал. Если на других ремонтников они могли
раскричаться за несвоевременную явку на вызов по радио, то Кониченко они не только не вызывали, а сами прибегали за ним в его мастерскую. Они же извинялись и в смущении делали шаг назад, не разворачиваясь, когда заставали его за работой у станка или за обедом. Не злоупотреблял и Кониченко. Если он сам не мог явиться на вызов, то отправлял на место поломки кого-нибудь из учеников, которые всегда присутствовали неподалеку.

В том тоже заключался процесс обучения. А вот укороченный, 20-ти минутный, обед бригады представлял собой ее священный ритуал. Он неизменно начинался с разлива по трем граненным стаканам пол-литровой бутылки водки. Ее выпивали в один прием, словно таматный сок для аппетита. И это тоже была фронтовая привычка. Закусывали, как правило, принесенным из дому куском хлеба с салом или яичницей.

В еде Кониченко всегда присутствовала головка чеснока, которую он съедал самостоятельно. Повседневную норму в бригаде не превышали, а он, в свою очередь, никому не мешала в работе. Лишь лидер, в порядке исключения, мог выпить еще четвертушку водки по окончании игры на ледовом поле. Это делал после того, как ребята складывали в машину спортивную форму с клюшками и уходили.

Водка для молодежи была запрещена. А Николай Михайлович так «снимал возрасное перенапряжение организма». С таким образом жизни он единственный продолжал работать в бригаде наладчиков до 82 лет. Правда, от его лидерских качеств к тому времени уже почти ничего не осталось. Под конец молодые коллеги доверяли ветерану всего лишь смазку машин, из-за ухудшившегося зрения.

Столь резкое понижение статуса объяснялось потребностью денег на горючее для автомобиля. С ним Николай Михайлович так и не расставался; лишь поменял его на новую модель «Москвича» в начале 80-х. В нелегкий период становления новой Украины не ветеран Кониченко, а некоторые молодые ремонтники не устояли перед пьянством и наркоманией.

Ремонтники и их златорукие мастера. Михаил Кущ.
В рассказе о ремонтниках механических мастерских я уже называл имена ее ассов. Но прежде, чем представить одного из самых лучших, я снова сделаю отступление. В условиях социалистического соревнования цеховых коллективов, было принято, называлось имя начальника цеха, когда называли победителя. Но сами начальники знали, что рассчитывать на успех можно было лишь тем коллективам, в составе которых оказывалось несколько рукастых работниц. Это они расчищали любые горы завалов, на какой операции они бы не случались.

13
На фотографии слева направо Иосиф Слоневский, Виктор Киевский, Михаил Литвак, Михаил Кущ и Николай Мельник

В рассказе о ремонтниках механических мастерских я уже называл имена ее ассов. Но прежде, чем представить одного из самых лучших, я снова сделаю отступление. В условиях социалистического соревнования цеховых коллективов, было принято, называлось имя начальника цеха, когда называли победителя. Но сами начальники знали, что рассчитывать на успех можно было лишь тем коллективам, в составе которых оказывалось несколько рукастых работниц. Это они расчищали любые горы завалов, на какой операции они бы не случались.

Так вот, в механическом цехе таким человеком являлся слесарь Михаил Иванович Кущ. Здесь на работе тоже могли бы отсутствовать многие ремонтники, но если присутствовал Кущ – это уже являлось залогом спокойствия его начальника. Михаил Иванович мог самостоятельно отремонтировать или изготовить заново немало самых ответственных деталей швейного оборудования. Руки у Михаила Ивановича были действительно золотыми. Никто так, как он, не владел напильниками, надфилями и полировальными средствами.

А какая голова! Для изготовления деталей многоплоскостной конфигурации, Кущ умел делать самые сложные кондукторы-шаблоны. Михаил Иванович одинаково успешно работал на строгальном, фрезерном и шлифовальном станках. Заходя в кузницу, он набрасывал на себя фартук, разжигал горн, и уже здесь ощущал себя, как дома.

Характерно, что в подобных обстоятельствах голос местного волшебника мало кто слышал. Видимо потому, что в те минуты он погружался в самую сердцевину таинства. Мне Кущ запомнился всегда собранным, плотно сколоченным чернобровым мужчиной, в скромной, но аккуратной одежде. В моих глазах, он был из тех, кого эта часть жизни мало интересовала. У него был другой предмет увлечения – его всепогодный мотоцикл «Ява» с коляской.

Вот он всегда был не только начищен до блеска. Мотоцикл был беззвучен, как его хозяин, потому что он настолько четко регулировал его двигатель. А еще по нему можно было сверять часы, настолько точным было время доставки своего хозяина на работу и возвращения домой. А между тем, мотоцикл испытывал немаленькие нагрузки. Кущ был большим любителем рыбалки, и, чтобы не возвращаться без улова, он уезжал очень далеко.

Молчаливость Михаила Ивановича нарушалась не часто, но, если он расходился, то высказывался до конца. Однажды за традиционной игрой в шашки, во время обеденного перерыва, его поддел кто-то из сотрудников:

– Дядя Миша, – так его называли еще молодые коллеги, – неужели вам, действительно мастеру «золотые руки», в профкоме не выдали и на этот раз талон на покупку настенного ковра?

Те из вас, кто постарше помнят, что не в худшие времена страны Советов в ней практиковали дни распродажи дефицитов на производстве – ковров, столовых сервизов и золотых украшений. В магазинах этого не было, а так власть якобы оказывала честь лучшим трудящимся.

– А мне там его не выдадут никогда, за мой язык, – таким был ответ
– Ваш язык? Шутите. А кто же вас вообще слышит, дядя Миша?
– Услышали еще и как – недавно там же, в профкоме, когда я пришел записываться в очередь на покупку автомобиля, а мне ответили, что придется ждать больше 10 лет.
– И что же вы им такое сказали?
– А сказал, что все они вместе взятые превратили в бумажки нашу зарплату и довели народ до недозволенной выдачи ему разрешений на покупку товара за его личные деньги! Подчеркнул и то, что второго унизительного прихода от меня они не дождутся.

Кущ знал, что все те очередности и прочие правила той поры начальство обходило. Такие исключения оно делало и для нужных людей, в числе которых Кущ уже увидел и самого себя. Но этого не хотело видеть начальство за то, что он мог тявкнуть там, где надо было лизнуть. А в другой раз мне довелось услышать рассуждения Михаила Ивановича, когда собравшиеся в мастерских рабочие возмущались несправедливым распределением квартир в новом жилом доме.

Их возмущало, что швейникам, мебельщикам и пищевикам жилья строили мало, хотя результатами их труда пополнялась государственная казна. На одной Володарке в очереди нуждающихся состояло больше четырех сотен рабочих. В том не было ничего удивительного, потому что власть стоила больше жилья для сферы военных ведомств, чтобы лучше защищали тот режим.

Куща тогда больше интересовало, почему он до кровавых мозолей корячился на постройке собственного дома, но не получил от администрации даже гроша на компенсацию огромных расходов. В то самое время уже, какой по счету его нерадивый сотрудник рассчитывает на получение бесплатной квартиры. И в этом Кущ тоже видел вопиющую несправедливость советской системы.

Он не желал ее подачек за послушание, в виде бесплатных жилья, медицины и образования. Он хотел, чтобы государство выплачивало ему и его коллегам такие зарплаты, чтобы они могли самостоятельно решать все эти вопросы.
В том, что это было действительно разумно, я убедился в Израиле, где с первых дней стал жить по таким правилам. Самого Михаила Ивановича с нами уже давно нет. О нем я не раз вспоминаю в разговорах и переписке с моим сотрудником по Володарке Виктором Олейником.

Выдержку из его письма о Куще я прилагаю к своему рассказу: «А знаете, кто меня научил делать отличную закалку стали? Ну, конечно, не державший секретов Миаил Иванович. Он был большим специалистом, на голову выше своих коллег. Металл, его обработка, закалка, отпуск, приспособления для этого – и в этом дядя Миша, как мы его называли, не имел себе равных.

Горжусь, что я был одним из немногих, с кем Михаил Иванович нередко общался. Закалить металл, отпустить его до свойства пружины – и этому он меня научил. У меня и моих друзей отвертки для повседневной работы служат многие годы, потому что я умею сделать их термообработку так, как научил меня дядя Миша...

Да, в механических мастерских Володарки делали очень хорошие ножницы, и они были намного лучше заводских. Но Кущ не делал ножницы, потому что для него это была слишком простенькая работа. Ну, а если по какой-то причине ему приходилось их изготовить, то его коллеги-слесаря отводили от них глаза в сторону, испытывая чувство неловкости. Ведь и эта работа Михаила Ивановича напоминала произведение искусства – шедевр по всем показателям».

Ремонтная служба и ее трудовые династии.

К концу 50-х – началу 60 годов количество работников Володарки приблизилось до полутора тысяч к, когда в составе фабрики оказалось шесть пошивочных цехов. Около 7% от общего числа составляли ремонтники. С помощью моих бывших сотрудников я продолжаю вспоминать их имена, чтобы помнили. В заключении этой главы я их вам представлю, а сегодня хочу заметить, что среди них было немало евреев, включая семейные династии.

14
Спецмеханик Александр Горин и его жена Тамара Николаевна, начальник отдела кадров

Это объясняется тем, что в первые годы советской власти винницкие портные объединились в единую мастерскую для массового производства одежды. К концу 20-х годов в ней уже было занято около 300 человек. В основном это были евреи, которые обшивали офицерский состав нескольких полков царской армии, расквартированных в городе.

Лидеры определились и среди портных. В начале тридцатых годов им удалось построить и ныне действующий производственный корпус. О тех временах в архивах областного центра скупо рассказывали несколько протоколов собраний и выпусков фабричной многотиражки. Почти все они были написаны на языке идиш, которого я не знал.

Некие объяснения к ним мне удалось получить у ветерана довоенной поры пенсионера Держанского. Тогда он работал начальником производственного отдела. При мне он лет десять возглавлял один из пошивочных цехов. Его жена Неля намного дольше работала на коммутаторе и у радиорубки в диспетчерской. От Держанского и некоторых ветеранов ремонтников я узнал, что на идиш и проводились тогда собрания, а немало механиков и электриков разговаривали на нем свободно, хотя евреями не являлись.

Теперь вам стало ясно, почему и в мои первые годы работы фамилию Гориных не знал редкий швейник. В 30-х два брата Лева и Фроим были на Володарке совсем молодыми мужчинами. На моих глазах их головы были выбелены сединой. И одержав удостоверение пенсионера, младший из братьев Лев Соломонович еще не один год отправлялся в дальние командировки, чтобы выбивать фондовое сырье на текстильных комбинатах. В СССР.

Шурик и Эдик, сыновья Льва Соломоновича после окончания войны пришли на фабрику, и школы не закончив. Помню, Шурик работал наладчиком швейных машин в цехе №3. После смены братья отправлялись в вечернюю школу. Маленькой зарплаты отца семье явно недоставало. Трагедии из этого не делали. Наоборот. Лицо высокого, красивого и стройного Шурика редко покидала сиявшая улыбка.

Говорили, что в семье Фроима Соломоновича Горина было шестеро детей. Видимо, поэтому здесь на обучение ставку не делали вообще. При мне на Володарке работали старший Александр и младший Леонид. Под патронажем Кониченко Александр стал наладчиком специальных машин, он занял прочное место в его обновленной бригаде. По дисциплине, серьезности отношения к делу и Александр входил в список образцов для подражания. Его жена Тамара сменила начальника отдела Александру Арутинову в середине 80-х.

Большим уважением у большинства сотрудников пользовался Леонид Горин. Он специализировался на радиотехнике и электронной аппаратуре фабричной диспетчерской. На нем же держалась и усилительная аппаратура клуба. Леня не оставался безучастным ко всем, кто обращался к нему за помощью. На определенном этапе у него не было отбоя от тех, кто играл на электрогитарах. Я не забыл и о причастности Лени к выступлениям фабричной команды КВН, где он обеспечивал сложное тогда «озвучивание» ее немых фильмов. И у Лени сложилась очень хорошая семья, тоже с Тамарой, и тоже с его сотрудницей, не еврейкой.

О третьем брате этой семьи Гориных писали в городских газетах. Он якобы возглавлял группу винницких моржей. Они, как только на Бугу появлялся прочный лед, делали прорубь и приступали к повседневному купанию. Подчеркиваю, что те и другие Горины обходили водку стороной. Позже других среди них женился красавчик Шурик. Ему было хорошо в таком положении до 30-ти лет. Тогда некоторые из нас ему пророчили, что он так останется старым холостяком.

И тут Шурик увольняется. а спустя полгода, мы узнаем, что он женился на киевлянке. Лишь его брак оказался самым удачным. В Киеве Шурик окончил институт легкой промышленности и стал главным механиком фабрики «Детодежда». Ею руководила Бунина, директор Володарки первых послевоенных лет. Это она успешно восстановила производственный корпус, который сожгли убегавшие из города немцы.

Не много ли туго переплетенных жизненных событий? Говорили, что Лев Соломонович умел в них прекрасно ориентироваться. Понятно, что дети наследуют хорошие качества родителей. А Шурик, таким образом, оказался своеобразным лидером трудовой династии Гориных. Он проведывал своих родителей довольно часто. Когда он приезжал, то заходил и к своим бывшим сотрудникам. У меня и с ним было о чем поговорить. Я слышал, что в начале 90-х годов Шурик и его двоюродный брат Александр выехали с семьями в Канаду.

Руководители Володарки

 ...................
Константин Васильевич Лисица...............Евдокия Ивановна Пустовит
 
Я уже называл немало вошедших в мою историю имен рабочих и управленцев. Пришла пора представить и не менее важные фигуры лидеров, место которым было отведено на капитанской рубке. Без директора во главе трудно представить коллектив даже маленькой фабрички. Что тогда говорить о многотысячных трудовых коллективах, где руководителю, помимо задач сугубо производственного характера, приходилось заниматься жильем, детскими садами и даже оздоровлением своих сотрудников.

Что-то, несомненно, делалось на этих направлениях и на Володарке. У одних директоров это получалось лучше, у других хуже. Сложность стоявших перед первыми руководителями задач, потребует и более широкого представления их самих. Мое заявление о приеме на работу летом 1957 г. подписывал директор Володарки Константин Васильевич Лисица. Что я мог знать о нем на 22-м году своей жизни? Вы, верно, полагаете – ничего.

Позднее я узнал от главного инженера фабрики Леонида Израилевича Гендельмана, что Лисица сменил Плотицина в 1955, потому что ему, после весьма инициативной Буниной, не удалось даже приблизиться до уровня ее популярности. Мнение главного инженера о Лисице было хорошим. Они оба в свои должности вступали почти одновременно. Менее сдержанным в выводах о ком бы то ни было был Николай Вячеславович Ботвиновский.

Если на плотный деловой контакт с ним и главным инженером я вышел с самого начала, то директор пробегал мимо меня, при редких встречах, словно мимо телеграфного столба на тротуаре. Даже по выражению его лица я понимал, что он принадлежал к особой советской номенклатуре. Да, это ее отличали и по пыжиковым шапкам, да это ее формировали из активистов на местах в так называемых высших партийных школах (ВПШ).

Их выпускников, «для шлифовки», зачисляли в городской партийный аппарат, чтобы направить на производство, как только там освобождалось место руководителя. Мое предположение относительно Лисицы вскоре подтвердилось. В 1957г началось формирование Подольского Совнархоза. Винница стала центром экономического административного района, который объединял четыре области – Винницкую, Хмельницкую, Тернопольскую и Черновицкую.

Лисицу сразу перевели в только что созданное Управление легкой промышленности Совнархоза. Его, в разные годы, он возглавлял или являлся первым замом начальника. Каким же было мое удивление, когда по истечению лет четырех, меня вызвала к себе секретарь директора и вручила, под расписку первое служебное письмо, которое было адресовано лично мне.

Была у нас тогда этакая властная и ухоженная Нина Афанасьевна, которая выглядела намного солидней директора фабрики. А на эту должность, после ухода Лисицы, горком партии прислал Евдокию Ивановну Пустовит (из состава той же номенклатуры). К макияжам она не прибегала, и седина заметно пробивалась в ее незамысловатой прическе. Приятные воспоминания у меня остались и от этого руководителя.

Мое становление в качестве конструктора, который оказывал определенное влияние на облегчение труда рабочих, происходило при ней. Так в цехе подготовки мне удались станки для разбраковки и промера ткани тем, что я механизировал выгрузку тяжелых рулонов. Не менее эффективными оказались столы для выполнения целого ряда немашинных работ, включая межоперационную утюжку. Каждый из них был оснащен мелкими, но важными приспособлениями.

К этому времени вместе со мной работали еще два конструктора – Александр Гендельман и Яков Лесник. Кроме того, местный радиоузел транслировал еженедельные выпуски молодежной радиогазеты «Прожектор» под моей редакцией, которая тоже усилила мою узнаваемость в коллективе. Думаю, что и поэтому, от Лисицы в отличие, Пустовит при встречах со мной подавала мне руку со словами типа: «И этот выпуск удался. Особенно посмешили частушки о пригоревших макаронах в столовой».

Пустовит поручила мне подключиться к молодежи, которая намеревалась создать фабричную команду КВН. А однажды Евдокия Ивановна мне сказала, чуть ли не по-матерински, что не видит для меня на фабрике перспективы. Она была уверена, что настоящий успех меня ждет на современном машиностроительном заводе. А письмо, которое мне вручила секретарь, было подписано начальником управления легкой промышленности Лисицей. Он приглашал меня на заседание Совета директоров на следующей неделе, с отчетом о проделанной на Володарке работе.

С тем письмом я зашел к Гендельману. Он знал о плане Лисицы, который, таким образом, показывал Пустовит свою решительность в проведении в жизнь своей идеи. После заседания я прозрел полностью. На нем мне предложили, возглавить отраслевое конструкторское бюро, разработки которого будут внедряться на швейных фабриках четырех областей экономического района. Этому противостояла Евдокия Ивановна, мотивируя отсутствием на фабрике потребных площадей.

Мне идея Лисицы понравилась. В том же году бюро под моим руководством заняло просторный кабинет для технического обучения. Состав проектировщиков усилили двумя выпускниками киевского института легкой промышленности и ввели в штат копировщицу. Приняли еще несколько слесарей в механические мастерские. Тогда же выделили фонды на новый строгальный и фрезерный станок. Все равно, этого оказалось недостаточно для удовлетворения потребностей 26 фабрик из четырех областей. И тогда Лисица, с помощью своих коллег из Совнархоза, подыскал пару заводов для размещения наших заказов. Я стал заниматься и этим. Кроме того, мне льстило, что ко мне теперь обращались за помощью директора многих фабрик.

Радиогазета (из комментария)

Его я решил его вынести в отдельную публикацию, чтобы сделать доступной для вас одну из важных для меня страниц истории. Я сам планировал посвятить ее радиогазете, которая регулярно, на протяжении десятилетий, выходила на Володарке под моей редакцией. Но я и подумать не мог, что немногословный Виктор Олейник разразится таким эмоциональным отзывом о ней. Перечитав его, я и решил, что лучшей характеристики радиогазете и не надо.

Молодые участники группы вряд могут представить, что в советские времена я и мои сотрудники, все как один, участвовали в соревновании на звание ударник коммунистического труда. У нас, как и на других предприятиях, все заполняли и подписывали бланк под названием «Личные социалистические обязательства».

В нем мы клялись, что свои служебные обязанности выполним на 110-120%, но, кроме того, берем на себя 2-3 общественных нагрузки. В играх, подобным тем, которыми занимались в детском саду малыши, я и выбрал радиогазету, взамен «нагрузки – пропагандист». С ней мне бы приходилось на протяжении 10 месяцев в году изучать с бригадой рабочих какого-нибудь цеха постановление очередного съезда партии, что было выше моих сил.

А вот соревнование цеховых коллективов было настоящим. Каждый из них старался пошить больше брюк или пиджаков в течение месяца. К победе (а значит, премиальной добавке к зарплате) приходили не без конфликтов с соучастниками процесса. Наладчики могли чрезмерно затянуть ремонт швейной машины, а снабженцы – сорвать своевременную поставку тканей или пуговиц. Радиогазета анализировала обстановку и свои разъяснения сводила к тому, что производственный коллектив – это большая семья, в которой всякое возможно, где обиды не копят, а быстро забывают.

Работа над выпусками давалась нелегко, но ее добрую половину я успевал сделать на собраниях и оперативках. Там моим коллегам приходилось часами «переливать из пустого в порожнее». Материал для второй половины приносили рабочие цехов и управленцы. В разные годы печатать, читать и записывать выпуски на магнитофонную ленту помогали Леонид Горин, Римма Шевченко, Лиля Турган (участница нашей группы).

Я один и в этом не мог бы добиться успеха. И, наконец, комментарий Виктора Олейника, стажу моей бескорыстной дружбы с которым 42 года:
«Я пришел на фабрику 02.01.78г. Каждый выпуск радиогазеты был тогда настоящим событием для фабрики. Ее цитировали, пересказывали друг другу, из нее узнавали много нового про историю фабрики, ее сегодняшнем дне, планах на будущее, а, самое главное - о тружениках фабрики. Все это делалось с большой любовью и каждый выпуск газеты требовал колоссальных затрат времени и труда. И в цехах, и на территории фабрики Аркадия Моисеевича часто спрашивали, когда выйдет очередной выпуск газеты. Газету ждали!

После увольнения Аркадия Моисеевича рабочие требовали возобновить радиогазету. Что и было сделано. Среди следующих авторов радиогазеты был даже заслуженный журналист Украины, приглашенный руководством фабрики. Но то, что создавали новые авторы, нельзя было назвать даже жалкой пародией на то, что делал Безрозум! Вспоминая прежние времена, ветераны фабрик всегда с удовольствием и теплотой вспоминают РАДИОГАЗЕТУ БЕЗРОЗУМА!

О записях и архивах. Собрав толстые папки вместе, Безрозум отнес их в партбюро, для сохранения в архивк фабрики. Через какое-то время,(начало 90-х), я увидел в курилке фабричных грузчиков, рассматривающих какие-то бумаги, фотографии. На вопрос что это, они ответили: «Сказали вынести на мусорку какой-то архив, вот мы и взяли несколько фоток посмотреть»... Я пошел на ту же фабричную мусорку, но оттуда машина уже вывезла все на городскую свалку».

Эти подробности Виктор запомнил не случайно. Напомню и ему, что это я попросил его в одном из писем узнать, сохранились ли в архиве материалы радиогазеты. Мысль о написании истории легендарного коллектива у меня возникла еще тогда. Материалы радиогазеты могли оказать мне важную помощь в соблюдении хронологического порядка.

Володарка и КВН

Как же обойти стороной КВН, затронув в очередной раз общественную работу. Чуть истории самой игры. 8 ноября 1961 года по инициативе Аксельрода, Муратова и Яковлева вышел в эфир первый выпуск самой популярной юмористической передачи в СССР. Говорят, что название телевизионному проекту было дано в честь популярных в то время в СССР черно-белых телевизоров КВН. Мне нравится больше представляемое и в наши дни понятие – Клуб веселых и находчивых.

 
Изя Минц, я, Люда Овчинникова, Галина Козак, Валера Каплун(до перехода на фабрику №2). Сцена из домашнего задания на встрече четырех команд города

 
Яков Лесник, Тамара Захарчук, Валера Каплун, я, Боря Шварц и его девушка.
После завершения встречи.

Сначала в КВН соревновались команды студентов ведущих вузов страны. Популярность игры росла настолько быстро, что вскоре соревнование обрело массовый характер – между собой соревновались классы и школы, заводы и фабрики. В группе о популярности игры в Виннице тех времен напомнил Георгий Туллер, он же капитан команды КВН инструментального завода (лидировала на протяжении ряда лет), а затем капитан и сборной города.
Туллер привел выдержку из «Истории винницкого КВН» Леонида Таратуты, раздел "ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРОЙ И ДРУГИЕ ГОДЫ...": «Сезон 1967-68 годов оказался для команды мединститута, которую я продолжал возглавлять, более успешным. Мы приняли во внимание свои прошлогодние просчеты, избавились от шапкозакидательских настроений и, одолев несколько команд в предварительных играх, вышли в финал, где встречались с двумя швейниками: первой и второй фабриками. Следует заметить, что команда инструментального завода в тот год не участвовала в чемпионате, что существенно облегчало нашу задачу. Впрочем, швейники оказались твердыми орешками. Капитаны первой фабрики Аркадий Безрозум и второй - Борис Шварц не собирались сдаваться на милость студентам-медикам».
А это воспоминание самого Георгия Туллера: «В финале последнего Винницкого чемпионата КВН /1968 год/ встретились команды медицинского института и двух швейных фабрик: "Силуэт" /фабрика им.Володарского/ и "Игла" /второй швейной фабрики/. В 1969 году в летнем театре прошел вечер "Тряхнем стариной», где команды исполняли лучшие номера из прошлых встреч. А потом, как и положено, собрались в теплой обстановке. Было весело! У меня чудом сохранилась фотография того вечера, на которой запечатлены Аркадий Безрозум /капитан "Силуэта"/, Борис Шварц /капитан "Иглы"/ и еще один звездный игрок из "Иглы" Валерий Каплун».
Я сам к этому добавлю следующее. В тот период на Володарке под моим руководством работали четыре конструктора – Александр Гендельман, Анатолий Осадчук и Яков Лесник. Имена четвертого конструктора и калькировщицы я забыл. А с Яковом я учился в институте, и мы убегали на занятия сразу по окончании работы. В выходные дни мы с ним до позднего вечера выполняли у кульманов контрольные и курсовые работы. В их числе были работы и тех студентов, которые неплохо платили за них наличными деньгами.
Так мы находили приработок на стороне, потому что маленьких зарплат нам не хватало. Тогда же местный радиоузел транслировал еженедельные выпуски молодежной радиогазеты «Прожектор» под моей редакцией. Соответственно местной традиции, каждый инженер был обязан «нести общественную нагрузку». Яша являлся пропагандистом в одном из цехов. А я вообще был занят по самое горло.
Вместе с этим, мои нагрузки усиливали мою узнаваемость в коллективе. Не потому ли, директор фабрики Пустовит при встречах со мной, подавала мне руку со словами: «И этот выпуск вам удался. Особенно посмешили частушки о пригоревших макаронах в столовой», в отличие от Лисицы.
Евдокия Ивановна лично давала мне указания – подключиться к молодежи, которой предстояло создать фабричную команду КВН, по распоряжению горкома комсомола. Разумеется, она выполняла просьбы пробивных и настойчивых секретарей комитета комсомола Галины Козак, Тамары Захарчук и других очень способных девушек. В будущем представительницы славного пола с такими способностями занимали достойные места в руководящих партийных и советских органах.
Галина Козак, после обкома комсомола, перешла в руководство Замостянского райкома партии. Тамара Захарчук окажется в ректорате торгового института. А Мария Катежелова немало лет возглавляла Старогородский райком партии. Вдруг в голосах вчера еще нежных девушек появлялся присущий советским лидерам металл. В моих глазах, их занятость на столь серьезной работе придавала им сходство с мужчинами.
Не могу не заметить, что Катежолова и при этом не отказала мне однажды в приеме для обсуждения исключительно важной производственной темы, с причастностью третьей стороны. Я, тем более, не мог отказать Евдокии Ивановне, когда она поручала мне подключиться к проблемам команды КВН, взяв на себя лично миссию капитана. Самым емким в подготовке к очередной встрече являлась подготовка так называемого домашнего задания. У меня, в лучшем случае, оно занимало два-три вечера, после объявления темы.
Собрав команду, я называл тему ей и просил участников, явиться завтра со своими предложениями. На следующий вечер я приходил со своим сценарием, который соответствовал моим способностям. Я и к нему относился с полной самоотдачей, потому что понимал, что хорошее лицо коллективу обязаны делать все вместе взятые работники. Исходя из этого, я никогда не работал в угоду тому или другому руководителю.
А изменения в мои сценарии вносили редко. Я связываю это и с тем, что мои коллеги могли быть заняты еще больше меня (женщины должны были помнить о маленьких детях, куне, огороде, мужчины еще и о работе по совместительству). Вскоре я понял, что в связи с этим, почти никто из них не запоминал свои слова из сценических монологов. 
Это еще больше осложняло мою работу, в качестве ответственного лица. Сначала я пытался найти выход в исключительно коротких фразах, а потом вообще стал искать решение в пантомимах и немом кино. Вот оно удавалось мне лучше всего. Да настолько, что в будущем с одним из таких фильмов Туллер приглашал меня на встречи студенческих команд , что служило им и заданием и мастер классом одновременно.
Пришел час, когда в ПШО на меня были возложены куда более серьезные общественные нагрузки. Одновременно под моим началом оказались все виды ремонта, коренные проблемы технического перевооружения производства (с учетом возможностей тех лет) и капитального строительства. В 80-м году к ним подключилось еще и личное дачное хозяйство. В новых условиях о КВНе мне уже и вспомнить было некогда.

Подшипниковый – ГПЗ18.

С Евдокией Ивановной мне довелось сотрудничать с 1957 по 1965 год. В те восемь лет я развернул работу ОКБ на всю возможную в тех условиях ширь. А в последние полтора года в цехах Володарки, что называется, потели работники отдела и лаборатории автоматики проектного института Управления пищевой промышленности Совнархоза (ПКТИ). Только что созданный там коллектив возглавил мой товарищ и ровесник Юра Кучеренко. В затянувшемся начальном периоде ему было нечего делать, потому что директора предприятий его отрасли пока не успели настроиться на автоматику вообще.

 

 

За предложенную мной идею использования элементов автоматики в управлении производственными процессами швейной фабрики Юра отнесся с недоверием, в начале разговора, на перекуре. Спустя полчаса, его нараставший интерес отражали около десятка схем, нарисованных им в большом блокноте.
Идею сразу поддержал главный инженер Володарки Леонид Израилевич Гендельман. Он организовал и открытие финансирования, через «нашего человка в управлении легкой промышленности Константина Васильевича Лисиицу.

Вскоре на видном месте каждого пошивочного цеха висело табло (вы его видите на дальнем плане фотографии). В верхней строке указывалась дата и шифр смены. Световые ячейки второй строки отражали плановое задание в единицах продукции (брюки, пиджаки) и фактический выпуск на данный момент. Ячейки второй строки показывали ту же картину, исходя из задания на месяц. Эти же данные были выведены на счетчики главного пульта диспетчерской службы. Там же накапливалось на счетчиках время простоя технологического оборудования на зонах обслуживания, конвейеров и прочие данные.

Новая система потребовала относительно больших затрат – почти 100 тысяч рублей. В тот год на них был использован чуть ли не весь фонд развития науки управления легкой промышленности Совнархоза. К сожалению, новинка не могла выполнить целиком ту задачу, которую ставили перед ней авторы. И это тоже объяснялось отсутствием в СССР должной компьютерной базы. Подобную идею, в действии, я увидел в 1991 г на израильском предприятии, на котором работал.

Но и наши разработки представляли собой важный первый шаг на пути к автоматизации управленческих процессов. Тогда к нам для знакомства с редким явлением зачастили гости из разных концов страны. Мой авторитет в глазах Евдокии Ивановны возрастал. Совнархозы расформировало новое руководство страны во главе с Брежневым. Оно вернулось к прежней централизованной форме управления посредством министерств.

Немало оставшихся без работы чиновников Совнархоза надо было трудоустроить. Большая часть из них, во главе с Лисицой, пришла на Володарку. Ее превратили в головное предприятие областного объединения швейных предприятий (ПШО). Зарплаты у начальников отделов управления объединением теперь резко возросли, на основании расширенных функций.

Обо мне впопыхах забыли. Меня это обидело, и я тут же ушел на строившийся в городе подшипниковый завод. Там нуждались в инженерных кадрах, а меня приняли на должность начальника подготовки производства в шариковый цех. Его молодой и толковый начальник Анатолий Пяста обещал назначить меня своим замом, как только ему доведут новое штатное расписание. А пока моя новая реальность состояла из длительных поездок на родственные заводы в Москву и Минск, для переобучения.

Вернувшись, я надел рабочий комбинезон и возглавил бригаду по запуску новых станков. Вскоре коллектив цеха приступил к выполнению первых плановых заданий. По утрам в дальнем правом углу огромного помещения открывались ворота. Подавая сигнальные свистки, в них вкатывался тепловоз с вагоном, который был загружен стальными прутками, мотками ленты и кругляшами – материалом для шариков, сепараторов и колец. Летавший под высокими потолками мостовой кран быстро разносил материал в цеха переработки.

Как ведется в периоды запуска, рядом с первыми партиями готовой продукции складировали немало брака. Премиальной доплатой к окладу, за выполнение плана, здесь пока и не пахло. Мой общий заработок, в сравнении с фабричным, упал. На работу ранним утром приходилось подолгу добираться на троллейбусах, которые были до отказа забиты заводчанами. От визга обдирочных станков в цехе становилось невыносимо шумно, даже с защитными пробками в ушах.

В воздухе стоял стойкий запах керосина, который являлся основой охладительной жидкости. У некоторых станков его перебивал еще более резкий запах перегара операторов, которые, вероятно, не ужинали без двух-трех стаканов самогона. Из-за этого одежду, в которой я возвращался домой поздним вечером, приходилось выставлять на балкон, до стирки.
На второй фотографии останки бывшего подшипникового завода. К сожалению, так выглядит сегодня бывший гигант.

Я считаю, что лукавят те из нас, которые заявляют, что они всегда остаются самими собой, всегда говоря лишь о том, что им по душе. Мне чаще приходилось приспосабливаться, а поэтому я старался говорить то, что мое окружение раздражало бы как можно меньше. Так мне приходилось вести себя в школе, институте, на работе, и я полагаю, что именно так лучше вести себя каждому из нас.

Возможно, и по этой причине главный инженер ВПШО им Володарского Гендельман притащился вечером ко мне на четвертый этаж нашего дома на ул. Киевской №2, когда прошло всего-то чуть больше года со дня моего перехода на ГПЗ18. А было уже немало времени, если я успел откиснуть в ванной и даже поужинать после возвращения с завода. Как оказалось, и гость задержался на партсобрании. Он был голоден и попросил заварить чашку чая с бутербродом, чтобы мы могли поговорить «тэтатет» на кухне.

К тому времени мы уже познали и тесное сотрудничество, и дружбу семьями, систематически посещая друг друга не только в дни семейных торжеств и государственных праздников, но и по выходным дням. На кухне я и услышал от Лени, что Лисица предлагает мне вернуться, чтобы возглавить всю ремонтную службу, включая капитальное строительство и энергетику. А новые условия для меня будут намного лучше тех, на которые я могу рассчитывать на ГПЗ18, спустя 20 лет.

Услышав, что они включают улучшение условий жилья и оклад на уровне директора большой фабрики объединения, я задумался в ходе самой беседы. Леня был отличным и инженером, и психологом. Он сказал, что с ответом меня не торопит, но не советует тянуть, учитывая манию величия Лисицы. Со следующего дня я приступил к выяснению очередности на жилье на заводе и прочих перспектив его развития.

Это сколько же жилья понадобилось бы для работников завода, если по прогнозам Пясты на заключительной стадии персонал только шарикового цеха мог вырасти до 3000 работающих! Но пока точных сроков выхода на полную мощность никто не знал, да и жилищное строительство здесь велось очень медленно. Вот и получалось, что заиньтересанностью во мне руководства ПШО пренебрегать действительно не стояло.

Так не стоило сразу и соглашаешься, чтобы не получить меньше того, что мне обещали. Чтобы не продешевить я еще немного потянул время. Теплота, с которой мои коллеги воспринимали мое возвращение на фабрику, оказалась намного больше той, что я ожидал. Я и сам не мог нарадоваться улыбками, сиявшими в глазах всегда подкрашенных и благоухавших духами женщин, которые представляли основу этого коллектива.

Не скрывал позитивной реакции и Лисица. В присутствии сотрудников он называл меня теперь только по имени отчеству. Правда, месяца три спустя, он потребовал, чтобы я вступил в партию, с намеком на то, что к евреям, которых назначают на ответственные должности, предъявляются особые требования. Гендельман Лисицу поддержал, пошутив, что на спине этот груз не носить.
В те времена на фабрику продолжали приезжать солидные гости из разных городов страны, чтобы увидеть своими глазами автоматизированную диспетчерскую систему.

О ней писали в газетах и отраслевых журналах. Я с Юрием Кучеренко подробно представил ее в солидной по объему брошюре, вплоть до приведения принципиальных схем важнейших узлов. Гостей, как правило, принимал в своем кабинете сам генеральный директор. Для конкретного разговора он приглашал меня, представлял, как наиболее компетентного на фабрике специалиста и передавал мне группу для дальнейшего сопровождения.

Высокопоставленный работник одной из таких групп (от НИИ в Приаралье) связал меня со своим директором на предмет приглашения на должность его зама по науке.
Переговоры с ним по телефону продолжались более трех недель. Они завершились тем, что и он пригласил меня на работу «на хороших условиях». А ведь я ему сразу объявил, что мое образование в области электроники не превышает уровня армейской школы младших специалистов по подготовке реактивных самолетов к полетам. От заманчивой затеи я был вынужден отказаться потому, что Майя категорически отказалась менять климатическую зону. Тогда мы только переехали в новую квартиру.
А в глазах Лисицы мой авторитет продолжал расти. Он не только не выезжал без меня в министерство или в главк, когда его вызывали по вопросам капстроительства или технического перевооружения производства, а еще и убедил коммунистов управления, что я должен возглавить их парторганизацию. На областной отчетно-выборной конференции членов НТО (науно-технического общества) Лисица выдвинул мою кандидатуру на должность председателя областного правления.
Вы сами понимаете, что тогда предложения таких должностных лиц возражений не вызывали, а мне приходилось еще быстрее вертеться белкой в колесе. Разумеется, что я бы беспрерывно пробуксовывал, если бы мне так не везло на замечательных сотрудников. А Лисица, между прочим, и доверял, и требовал.
– До каких пор я буду до бешенства сигналить у наших ворот, пока услышит на проходной неуклюжая и глухая охранница. Так ведь еще несколько минут она будет спускаться по ступенькам. А как на это реагирует городское руководство, которое к нам приезжает?
На фотографии вы видите изготовленные и смонтированные нашими ремонтниками ворота (одни из самых первых в городе), которые охранница вскоре открывала нажатием на кнопку пускателя. Тогда я и в этом усматривал свой творческий успех, а сегодня стыжусь признаваться, потому что в Израиле на воротах каждого частного гаража применяются намного более простые и надежные конструкции.
Две каденции я возглавлял областное правление НТО. А вот об этом я нисколько не сожалел. За восемь лет, отправляясь на так называемые конференции и пленумы, я побывал в самых крупных городах страны, в т. ч. неоднократно в Москве, куда переехали родители и вся моя родня. В помпезно организуемых мероприятиях НТО участвовало лицо всей отрасли (кожевники, обувщики, текстильщики, трикотажники, швейники). Это были ведущие изобретатели, ученые, руководители НИИ, предприятий, республиканские и союзные министры.
Тогда у меня и вправду вызывали немалый интерес широкие обсуждения передовых отечественных технологий. Мало того, нам показывали их в действии на передовых предприятиях страны в разных городах. В них и планировалось проведение очередной конференции. Кстати одна из них была проведена в Виннице, в связи с той же диспетчерской системой.
На предприятиях других городов активисты отрасли искренне стремились внедрить то, что было им по силам. К сожалению, их возможности были чрезвычайно скромными, потому отечественное финансирование новых технологий было смехотворным. Это и было главной причиной нашего отставания от Запада по всем показателям. Соответственно, скромным был и итог: покупатели сторонились своих товаров, потому что предпочитали импорт.

 

 

 
 

Моя история. Володарка. Сотрудники. Друзья.

Вероятно, вы заметили, что я часто варьирую слова «история моя, ваша, наша». Но ведь так это и есть. Многие из нас пишут именно «свою» историю, идет ли в ней речь об архитектуре, медицине или спорте. В любом случае мы все связываем с людьми, которые к этому причастно. Историю свою я связываю с Немировым, Винницей, Беэр-Шевой. Вспоминая тот или другой город, я готов бесконечно рассказывать о десятках, сотнях замечательных людей. Какие бы должности они не занимали, мне недостаточно их представление посредством фразы «Кто на фото? Назовите имя. ».
И это потому, что о людях, которых мне приходилось встречать, можно сочинять увлекательные романы и киносценарии. Ну, как бы я, в самом деле, мог обойтись одним вопросом, представляя вам моего товарища Юрия Кучеренко (фото №1)? А его я уже называл в предыдущей публикации в качестве главного разработчика автоматизированной диспетчерской системы на Володарке. Той самой, знакомиться с которой приезжали солидные делегации из разных городов бывшего СССР.
Так вот, для этого мне было бы явно мало и дополнительной емкой фразы «красивый, умный молодой мужчина», потому что перед моими глазами уже побежала лента многосерийного фильма, подобного тому, что назывался «Тени исчезают в полночь». «Какая связь?», – уже подумал кто-то из вас. Она сложная, но в моих мысленных многоходовках присутствует. А вот они провели параллели между исполнителем главной роли сериала Петром Емельяновым и мужем Ады актером Александром Шалановым. До съемок они служили в одном театре, и были оба на хорошем счету.
А кто же Ада? Ну, как же – сестра Валентины, жены Юры. Под фотографией Виктора Олейника с радугой в небе Винницы так о ней вспоминает в комментарии Евгения Шаланова:«Как приятно, спасибо за фотографию. Моя семья жила до 1992 года в доме учителя, его не видно, справа от трамвайного пути, и я работала в Су - 148, благодаря Майе, а сын Игорь ходил в детсад швейной фабрики. В сад, в котором в 60 – 70-е годы работала моя свекровь Чучмарева Ада Борисовна, которую многие знали как прекрасного воспитателя и постановщика сказочных, незабываемых утренников к праздникам!»
Комментарий мой: «Я присоединяюсь к каждому слову Евгении. Ада была великолепным воспитателем и человеком. Я всегда восхищался ее способностями и ею самой. Эти качества передались ее сыну Андрею Шаланову, женой которого является замечательная Евгения. У них двое детей, словом прекрасная семья. Это всегда являлось главным помыслом Ады».
Теперь кое-что ясно и вам. А, чтобы почти полностью войти в курс дела, посмотрите еще на вторую фотографию. На ней Ада первая слева. Далее ее молодой человек, мама Надежда Силовна, Майя и Юра (Валя фотографирует). Мне остается подчеркнуть, что все они прекрасные люди, а с памятной дружбы с ними начиналась и моя жизнь в Виннице. На следующей фотографии Юра с Валей. Пора интенсивных ухаживаний за ней – 10-й класс и годы обучения на факультете физмат винницкого пединститута. Юра его окончил с отличием, без усилий и, заодно с Валей, получил направление в свою же железнодорожную школу.
Оборудованный Юрой кабинет физики, на втором году учительской практики супругов, был признан лучшим среди школ города – за высокий уровень наглядности проводимых опытов. В них широко использовалась кинотехника, что требовало затемнения помещения. Шторы на окнах в нем закрывались от кнопки посредством электропривода, тоже придуманного Юрой.
Я познакомился с Юрой в большой хлебосольной квартире родителей Вали, а ей Майя приходилась лучшей школьной подругой. Юра с Валей тогда уже были мужем и женой и занимали одну из трех комнат (дальнюю). Гости собирались в большой передней. В некоторые вечера их было так много, что места, за большим столом всем не хватло. В его центре стояла тарелка с высоченной горкой блинов.
Это фирменное блюдо наловчился готовить Борис Андреевич, улыбчивый добряк, папа Вали. Он часами выстаивал у плиты, потому что мама Вали возвращалась с работы позднее. А Юра перебрался на новое место жительства вместе со своими друзьями Толей Литвиновым и еще двумя-тремя пареньками. Они тоже приходили почти каждый вечер. Отюда и теснота за столом.
Много лет с той поры пролетело, а мне о них напомнили почти ежедневные разговоры по Скайпу Майи и Вали. Они начинаются с доклада – кто себя хуже чувствует, но форму старается поддерживать изо всех сил. Валя слов на ветер не бросает. Я и из другой комнаты слышу, как она наизусть декламирует (да как!) полную главу «Евгения Онегина», а затем делает убедительный анализ положения дел на бирже Нью-Йорка.
Конечно, Юрка не мог не влюбиться в такую умницу, фигурке которой могла бы позавидовать прима-балерина. А это уже мой вывод, потому мне всегда нравилась эта паорчка и это чувство было у нас взаимным. Но из того, что я слышу в эти дни – это ее взлеты и падения, через которые приходится пройти большинству из нас. Карьера Юры, после того, что он окончил с отличием еще и политехнический институт, тесно сопряжена с автоматизированой диспетчерской системой Володарки.
Во всяком случае, после ее внедрения о начальнике отдела автоматики проектно-технологического института не только заговорили. Переезд в большую новую квартиру в самом центре города тоже последовал сразу вслед за этим. Юрий Евсеевич (только так его теперь называли) был не из тех руководителей, которые разговаривают лозунгами. Он умел разглядеть суть задачи с полуслова и найти для нее самое короткое решение.
Не зря вскоре после этого Юрия Кучеренко назначают начальником первого в Виннице централизовнного вычислительного центра от министерства пищевой промышленности. Об успешности моего приятеля в новом качестве я немало слышал от работавшего под его началом одного из лучших программистов тех времен Анатолия Каневского. С ним мы вели многочасовые беседы и в Виннице, и в Израиле.
А Юрия Кучеренко, там же в Виннице, вскоре позвали возглавить более совершенный вычислительный центр при областном управлении сельхозтехники – «на лучшиих условиях». Долго он не задержался и здесь. Оказавшиеся в Киеве, коллеги Юрия Евсеевича представили его там. На этом этапе он возглавил вычислительный центр министества коммунального хозяйства Украины. Здесь Кучеренко закладывал первоосновы экономической целесообразности всей отрасли.
Все эти годы и Валя не сидела, сложа руки. Уважительная должность завуча одной из центральных школ Киева досталась ей, не в качестве манны небесной, вскоре после переезда из Винницы. Так быстро бежало время. Так «заслуженно» оказались в числе почтенной советской номенклатуры наши близкие друзья. В этом весьма солидном статусе они и явились к нам на дачу с ночевкой на собственном новом «Запорожце», чтобы наговориться отдуши.
Это было уже в начале перестройки. За наспех накрытым Майей столом мы просидели до глубокой ночи. Поговорить всегда было о чем. В этот раз Юра не мог нарадоваться доставшимся ему по долгу службы персональным компьтером из США, который стоял в его кабинете.
– Вот если бы подобной техникой, Аркаша, мы располагали в пору внедрения диспетчерской системы у вас на фабрике, тогда и мы добились бы подлинной, а не символической автоматизации. Но руководство нашей страны предпочитало совершенно другие пути развития. В итоге, мы отстали от Запада не на 10 или 20 лет, а навсегда. Исправить эти ошибки будет очень трудно ни детям нашим, а внукам.
В одной из комадировок в Киев я, конечно, побывал в кабинете Юры, чтобы увидеть чудо своими глазами. После переезда семьи Кучеренко в Киев мы встречались нечасто. Тем больше ценилась новая форма редких встреч, особенно, когда кому-то из нас надо было «выплакаться в жилетку друга».
Я понимаю, что фраза «выплакаться в жилетку» не звучит в устах солидных дядь и теть, которые возглавляли солидные коллективы и многое повидали. Но от реальности не уйдешь. Она остается с тобой даже, когда ты уже вырастил и научил стойкости в противостоянии жизненным трудностями своих взрослых детей. Кстати, дети старшие мои и Юрины, были уже с дипломами о высшем образовании к началу перестройки. Младшие еще продолжали обучение.
Планы моих детей, как и мои когда-то, были весьма скромными. Сына музыканта вполне устраивала работа в симфоническом оркестре и педагога музыкальной спецшколы по совместительству. Дочь мечтала о должности технолога пошивочного цеха. Полная реализация их мечтаний выпала на израильский период.
И здесь начало было непростым. В конечном итоге, все сложилось благополучно у всех, хотя не привело к миллионам на банковских счетах. Главным показателем в новом образе жизни оказалось отсутствие долгов, когда ты обладаешь новой квартирой и ездишь на работу не в автобусе, а в своей иномарке, пусть и далеко не самой дорогой модели.
Совершенно иначе складывалась служебная карьера детей Юры и Валентины. Она, несмотря на сложности перестроечного периода, устремилась вверх по крутой спирали: сказывались гены непоседливых родителей. Младший Андрюша, уже и приходясь отцом двум удачливым мальцам, искал разрядку в парашютных прыжках, потому что не представлял жизни без экстрима. В 2006 году кроткая Роза комментировала нам, не без чувства гордости, видеофильмы о бесстрашных опытах мужа в небе, в их просторной квартире у Андреевского спуска.
Старший Алексей временем для поездок в аэропорт не располагал. Его немаленький ультрасовременный спортзал находился в самом офисе министра, которым он тогда являлся. Валя водила нас по тем просторным помещениям в нерабочие часы. А о том, что мама в курсе многих тонкостей, связанных с делами и младшего, и старшего сына, можно было судить по очень уважительному отношению к ней работников охраны.
О том же можно было судить по количеству гостей, которые приехали к маме на дачу на следующий день, на ужин под открытым небом, который приготовили Валя, Ада и Майя. За огромным составным столом и здесь рассадили всех не без труда. Так много детей и внуков оказалось у двух преданных друг другу сестер. К сожалению, у меня и Майи повод для полного веселья в тот вечер омрачали мысли о тяжелых боевых действиях на северной границе Израиля и Ливана.
Раз от раза и за столом все возвращались к обсуждению интенсивных ракетных обстрелов с тяжелыми жертвами в Хайфе. Все это в любую минуту могло перерасти в полномасштабную войну, и мы непрерывно связывались по телефону с остававшимися в Израиле нашими детьми и внуками. И вдруг тягостную обстановку за столом мгновенно изменила радостная весть Алексея об объявленном по радио прекращении военных действий в ближайшую ночь, соответственно постановлению подключившейся к разрешению конфликта Организации Объединенных Наций.
Характерно, что в ту же минуту из-за стола вышли буквально все взрослые. Подключались и дети. Взявшись за руки, все мы пошли по кругу под громкие напевы мелодии семь сорок. Украинский гопак зазвучал вслед за этим. Жаль, что до такого искреннего единения сердец бескорыстных друзей не дожил хозяин этого дома Юрий Евсеевич Кучеренко.
Его чувственное сердце не выдержало невероятных потрясений перестройки, а он сам принадлежал к роду тех людей, честь и достоинство которых не позволили им взять в руки метлу или встать к заводскому станку, чтобы не остаться без куска хлеба. Организованная сыном Алексеем тяжелая и дорогая операция на открытом сердце Юру спасла не надолго.
Одну из причин Валя усматривала в том, что возобновившиеся боли муж, по секрету, стал облегчать рюмкой водки, как и проведывавшие его еще вчера именитые друзья. Чести своей и они, разумеется, не роняли. Вот до чего довела непредвиденно смена обстановки. Где бы Юрий Евсеевич не работал, с учетом всех обстоятельств, его друзья, ученики и сотрудники запомнили его, как прекрасного человека, учителя, руководителя и одаренного специалиста.
Положительные традиции его прекрасной семьи и сегодня продолжаются в семьях детей и внуков. Я уверен, что их преумножению посодействуют и виртуальные встречи на полях нашей группы. О том, что они не прерывались на протяжении минувших 30 лет после того, что мы оказались в разных странах, говорят вышеизложенные строки и фотографии разных лет.
На первой из них обедаем в нашем саду в ноябре 2000 года, на второй Валя и Майя в Беэр-Шеве. На третьей Алексей стоит в дверном проеме нашего дома, Валя крайняя, справа в 2006. На четвертой фотографии почти полная семья наших киевлян совсем недавно.
Спасибо Жене и Андрею Шалановым  за присланные на мессенджер фотографии своей семьи! Благодаря им и вашим отзывам на вчерашнюю публикацию, мы не только в очередной раз произнесем заслуженное доброе слово о тех, кого с нами уже нет, но и используем прекрасный повод для расширения нашего общения. Так нам ведь есть о чем вспомнить, как заметила в своем комментарии Валентина Борисовна.
А мы уже зацепили сразу несколько пластов, связанных с историей СУ148, Володарки и ее детского сада, хотя дети, которых родители водили в группу Ады Борисовны уже вырастили своих детей, а те и внуками обзавестись успели. Это не раз отмечают в своих продолжительных беседах по Скайпу Майя и Валя.
Они их оживляют бменом фотографиями из семейных альбомов, а я использую часть из них в своих публикациях. Мало того, временами я и сам приобщаюсь к воспоминаниям подруг, особенно, когда слышу от Вали немировские имена, хотя она в этом городке никогда не бывала. И что же оказывется? А то, что в пединституте она училась вместе с моими одноклссницами или соседями Аллой Пищик, Галей Лищинской и Ритой Дубровинской.
Вот уж действительно мир тесен и интересен. А мы, выходит, выбрали верную форму совместного написания своей истории. Вещдоки – в фотографиях, которыми со мной любезно поделилась в мессенджере Евгения Шаланова, с приписками:
Добрый день, Аркадий и Маюшка! Вот такие мы веселые после встречи 2020года гуляли на Владимирской горке. Вы узнали - Андрей, я, Юлечка и Игорь, все мы -Шалановы.

2)Аркадий, я отыскала фотографию, где Александр Шаланов рядом с известным писателем Валентином Распутиным. Первый ряд второй справа -Шаланов, рядом Распутин. Александр читал произведения В.Шукшина, вскоре он, в 1981году получил звание заслуженного артиста России, а в 1982 году его не стало...

Амне остается сказать Шалановым: спасибо, вы все нам очень дороги.

 

 
 

 
 

 

 

 

 

ПШО им Володарского, его основатель Лисица К.В.

Для кого, как, но все познается в сравнении. В этой фразе мне видится продолжение заголовка или эпиграф к этому разделу воспоминаний. В моих упоминаниях о генеральном директоре Константине Васильевиче Лисице, я уже подчеркивал его принадлежность к типичной советской номенклатуре. Судите сами по занимаемым должностям: начальник управления легкой промышленности Совнархоза, генеральный директор областного ПШО. В людях из этой обоймы поначалу мне виделись самые преданные делу сухари, которые ничего и никого, кроме самого дела, не замечали.

Временами Лисица молчанием, роняемыми изредка короткими фразами или командами, напоминал мне погруженного в молитвы священника. Так у него еще и губы шевелились, как при молитве. Но вот я оказался рядом с этим человеком на совещаниях, в одном автомобиле, в командировках, и даже за одним столом в ресторане или кафе. Менялось мало что и здесь, разве то, что Лисица раз от разу укреплял свое отрешенное состояние и половиной, и целым стаканом коньяка. Водку Константин Васильевич не переваривал на дух.

А вот коньяка, не торопясь, он мог выпить больше бутылки. Правда, в таком случае, он обязательно брал в номер гостиницы бутылку белого сухого вина, чтобы «посадить» докучавшую ему по ночам изжогу. То и другое он, как правило, закусывал шоколадной конфетой. Дорогая коробка тоже присутствовала в его чемодане, не говоря о сейфе в его кабинете. Константин Васильевич не курил. Скорее всего, поэтому ему был чужд даже намек на запахи перегара.

Ладно сидевшему на нем костюму работы лучших мастеров Володарки тонкий запах коньяка придавал дополнительный лоск. Лисица носил его подчеркнуто небрежно, как и дорогое драповое пальто, с мягкой пыжиковой шапкой в зимнюю пору. Мне, разумеется, льстило, что такой величины начальник не только вернул меня с подшипникового завода, но и систематически продвигал по линиям административной, партийной и даже научной.

Настораживало меня лишь то, что в самом близком окружении подчиненных Лисице служащих определенная их часть напоминала адъютантов строгой армейской закалки. Одни из них к концу рабочего дня накрывали в какой-нибудь комнатке скромный стол с непременной бутылкой коньяка. Туда забегал Лисица, выпивал свой привычный стакан и исчезал в неизвестном направлении.

Намного более высокий уровень преданности босу, как и сервиса, последовал от двух директоров небольших периферийных фабрик. Это происходило при мне, в командировке в Киев. Эти два вассала накрыли стол босу в экзотическом ресторане, под открытым небом. Своим присутствием, особо не докучая хозяину, они быстро удалились, чтобы не опоздать на последний поезд. Мое опасение они еще больше усилили тем, что я и себя стал представлять в их роли.

Я ошибался и, к счастью, это сразу понял. Даже намека на это не последовало от Константина Васильевича на протяжении почти десяти лет нашей совместной работы. С самого начала я понял и то, что высоким авторитетом у генерального директора пользовались те управленцы, на работу которых ему не жаловались директора фабрик. Чтобы добиться такого для вверенной мне службы капитального строительства, ремонта и энергетики, нашему коллективу пришлось поднатужиться, как следует.

А в итоге, мы как бы выделились в самостоятельную подрядную организацию. За нами даже закрепили двух снабженцев, и мы фактически руководили техническим складом. Теперь, когда к генеральному директору обращался по кругу моих вопросов кто-нибудь из директоров, он нарывался на вопрос: «А у Аркадия Моисеевича вы были?». Я мог это рассматривать, как высшую оенку своей работы.

Выпуском основной продукции, обновлением моделей, выстраиванием многолетних контактов с оптовыми покупателями давно и надежно руководил главный инженер объединения Леонид Израилевич Гендельман. Кадровая политика по части инженерно-технического персонала тоже оставалась за ним. Все это хорошо знали и относились с одинаковым почтением к одному и другому начальнику. А они не уступали друг другу в апломбе и лоске.
О таком сотрудничестве, в основе которого были уважение и взаимодоверие, можно было только мечтать. Но с конца 60-х и начала 70-х годов экономика СССР оказалась под тяжелым прессом экономического кризиса. Торговая сеть возвращала и фабрикам ПШО уйму одежды. Костюмами Володарки оказались забитыми до отказа склады, конторские помещения, клуб и красный уголок, вопреки еще недавним заверениям идеологов в том, что в социалистической системе такое невозможно.

Константин Васильевич сник духом не на шутку. Увеличенные дозы коньяка он теперь принимал по утрам. В начале работы он выпивал полный стакан, чтобы не тряслись руки при подписании важных документов для банка. В начале 1972 года я пришел его проведать в отдельной палате больницы Лечебно-санитарного управления. Там на тумбочке лежали редкие тогда апельсины и печенья – деликатес только для избранных.

Здесь, «на правах секретаря парторганизации управления», я один из первых узнал, что около двух недель тому назад Константин Васильевич отвез в Главк заявление о выходе на пенсию. Его просьбу не отклонили, и он приступил к оформлению выхода на заслуженный отдых в качестве персонального пенсионера. Этот статус предусматривал ряд льгот для номенклатуры: профилактические осмотры, лечение на курортах, увеличенный размер пенсии, прикрепление к спец магазинам с расширенным ассортиментом дефицитов.

– Несмотря на мое бескорыстие, всего этого я мог бы лишиться полностью, – услышал я пояснение Константина Васильевича. – Ведь меня могли бы уволить и за помещения, забитые до отказа продукцией. Кого-то ведь надо было обвинить за то, что она не пользуется спросом у советских покупателей. Причину можно придумать, а еще и осудить, с конфискацией всего нажитого – для восполнения ущерба. У нашей власти все возможно.

К этому времени я готов был услышать от Лисицы все, что угодно. Совершенно иначе я представлял себе и других номенклатурных работников. Не менялось в моем сознании лишь представление об этом человеке в виде своеобразного джентльмена по отношению ко мне. Константин Васильевич из принципа возвращал мне все долги, включая копейки, когда мне приходилось и за него оплатить проживание в гостинице или проезд в поезде. Принести их мне, спустя пару дней, мог даже его водитель.

Моя взятка босу могла бы, пожалуй, усматриваться только в том, что года за два до его выхода на пенсию, я помог ему написать дипломную работу. Тогда он заканчивал заочное обучение в институте, и я просто упорядочил хранимые в моем служебном шкафу материалы, связанные с диспетчерской системой. Одновременно они легли в основу весьма подробной брошюры о ней. Пристрастие Константина Васильевича к коньяку не мешало ни мне, ни ему самому. Да и вообще оно являлось характерным явлением для очень способных номенклатурных работников, куда более высокого ранга.

Лидеры ПШО им. Володарского. Костенко Л. М.

В этом месте я считаю нужным отметить одну важную деталь. В 90-летней истории Володарки больше ее трети она пребывала в роли головного предприятия объединения. Но это вовсе не означает, что в таком виде она продолжала оставаться сугубо самостоятельной производственной единицей. Наоборот, новая суть ее сводилась к тому, что, практически, все отделы и службы аппарата управления объединения несли ответственность за положение дел и на головном предприятии, и на фабриках ПШО.

 

Их задачи сводились к тому, чтобы все лучшее, как можно быстрее внедрялось на всех предприятиях объединения. Так, на определенное время формируемые бригады службы, которую мне довелось возглавлять, выезжали на места для оказания помощи при проведении большого объема работ по ремонту или капитальному строительству. Была также централизована поставка на склад объединения оборудования и ремонтных материалов.

Так что резкой границы между управленцами и головным предприятием не было никогда. Именно на это подчеркнуто ориентировала меня генеральный директор ПШО Любовь Марковна Костенко. В апреле 1973 года она сменила Константина Васильевича Лисицу. На торжественных проводах пенсионера республиканского значения на заслуженный отдых преемница вручила ему почетный пожизненный пропуск. Громкие аплодисменты по этому поводу не прозвучали, чтобы не вызвать недовольство новой хозяйки.

О ее взрывном характере кое-кто уже был наслышан. По распоряжению Костенко охрана на проходной изъяла пожизненный пропуск у Лисицы через пару недель, «чтобы не мутил воду». Обострение отношений у них началось задолго до торжества по передаче полномочий. Молодая напористая Люба вызывала приступы несварения пищи у Лисицы, когда она еще только возглавила небольшую швейную фабрику в Могилев-Подольске. Неужели, опытный глаз его еще тогда определил в ней опасность для себя.

На эту должность она была выдвинута местным райкомом партии, из его же аппарата. Кое-кто из швейников тогда поговаривал, что и там от нее избавились таким образом, чтобы не подсидела никого из местного руководства. А с той поры не прошло и десяти лет. Так Люба, вместо того, чтобы вникнуть, прежде всего, в производство и отработку не пользовавшегося спросом у населения капризного ассортимента, сразу взяла курс на строительство нового производственного корпуса, на чем можно было засветиться намного ярче.

Другие сотрудники в том видели ее понимание, что в старых наполовину разваленных зданиях ничего хорошего не произведешь. А вот Лисица в этом видел бредятину, которой Люба наслушалась в Высшей партийной школе. Диплом об ее окончании она ведь получила недавно. Вот из-за этого ее сумасшествия уже быстро устававший Лисица был вынужден не раз трястись в чертову дыру, на расстоянии 80 км, в своем не очень комфортном «Москвиче». А в этот день на его заднем сидении, рядом со мной, полулежал еще не протрезвивший мой прямой начальник из главка, которого нам пришлось встретить у поезда. Ему предстояло проверить ход возведения типового производственного корпуса, а утром согласовать в стройбанке некоторые нестыковки по финансированию. Осмотр в таком состоянии пришлось провести из окна автомобиля.

Лисица был очень рад: ему не пришлось и ему семенить по болоту под холодным декабрьским дождем, который переходил в липкий снег. Спустя час, Лисица попрощался вообще, потому что торопился в Винницу к назначенному там часу. Меня он оставил при начальнике из главка, что Люба «даже могла расценить, как шпионаж». В том действительно не было необходимости, потому что начальника так и не удалось отрезвить даже красной икрой, которую перед ним поставили в миске с деревянной ложкой.

Как стало известно намного позднее, по вечерам Лисица торопился за стол, за которым его ожидали избранные друзья преферансисты, включая директора института, в котором он защищался. А в Могилеве-Подольске Люба относительно быстро построила и солидную фабрику, и детский сад для ее работников. Восполнять ссуды банка на строительство за счет прибылей объединения Лисице не пришлось, чего он тоже очень опасался.

С помощью того же начальника из главка Люба «наполовину пробила» строительство многоквартирного жилого дома для сотрудников. К тому времени ее уже вывели на руководство УКСА министерства. Слова «выбивать», «вышибать», «добиваться» в министерствах были характерны, потому что руководители предприятий были лишены элементарных прав по этой части. Строить жилой дом для швейников в Могилев-Подольске Костенко не довелось. Министерство на стыке 60-х и 70-х годов назначило ее директором самой крупной в объединении винницкой швейной фабрики №2. Лисицу поставили об этом в известность после свершения факта.

В Виннице Любови Марковной достался огромный плохо управляемый корабль. До нее там сменилось несколько директоров. Им не удалось вывести фабрику на проектную мощность и снизить высокий процент бракуемой продукции. К тому же там в партийные и советские органы нарастал поток жалоб от швей на отсутствие жилья и дошкольных детских учреждений. Развернувшемуся там строительству было не видно конца. Инженерно-техническому персоналу недоставало навыков.

Любовь Марковна и в этих условиях сначала присмотрелась к людям, а затем провела кадровые перестановки. Ко времени ее назначения генеральным директором ПШО им. Володарского производство продукции на фабрике №2 стабилизировалось. Ее работники получили в свое распоряжение большой детский сад и несколько десятков новых квартир. До полного удовлетворения потребности почти двухтысячного коллектива было далеко, но и сдвиг в его направлении нельзя было не заметить.

Этого не хотел видеть Лисица. В протоколах заседания Совета директоров ПШО фамилия «нерадивой Костенко» пестрила почти в каждом абзаце. Не по этой ли причине Костенко, «взойдя на престол», не собиралась петь дифирамбы, своему предшественнику и тем, кто находился в его близком окружении. Немалую часть выращенных на «Двойке» кадров Любовь Марковна привела в объединение. В их числе были мой зам по головному предприятию Николай Яковлевич Мельник и начальник ремонтно-строительного цеха Арнольд Львович Шапиро. Для Костенко было бы унизительным просить у меня или моих людей сантехника для чистки канализации у себя на кухне, или маляра для освежения побелки в ее квартире к празднику.

Она, немедля, заменила бы и меня. Но, чтобы это выглядело «гладко в глазах  окружения», сначала ей предстояло освободить меня, да еще и с треском, от солидных должностей секретаря бюро самой крупной парторганизации аппарата управления и председателя Областного правления научно-технического общества. Так что критика обрушилась на меня снежной лавиной за трещину в оконной форточке общежития или часто обрывавшиеся нитки в швейных машинах. Словно моя вина была в том, что отдел снабжения привозил на склад нитки левой, а не правой крутки.

Что-то подобное мне предстояло выслушивать на всех собраниях, на протяжении шести месяцев – до начала общепринятых в стране избирательных кампаний. А тем временем продолжали «подавать заявление на увольнение по собственному желанию» опытнейшие работники: главбух Будкер, начальник отдела труда и заработной платы Айбиндер. Если бы заодно с ними не «уволился» начальник планового отдела украинец (фамилии не помню), а в числе приведенных с «Двойки» не было нескольких евреев, я мог бы заподозрить в новом генеральном директоре антисемитку.

А чтобы не допустить моего повторного избрания, на отчетно-выборное собрание коммунистов прибыла (не без приглашения опытной и в таких делах Костенко) сама первый секретарь райкома партии Катежелова. И она «разнесла меня в пух и прах» лишь за то, что из 12 ежемесячных собраний в отчетном году я провел только 11, грубо нарушив тем самым партийный устав. Ну и посмеялись тогда со мной мои неглупые коллеги. Они-то хорошо знали, что это я ввел систематическое проведение наполненных смыслом собраний, чем существенно поднял авторитет всей парторганизации.

До меня (и после тоже) больше трех-четырех собраний, для галочки, никто не проводил вообще. Только, кому была нужна моя полная преданность делу, при коллективе инженеров и рабочих, который работал, как надежный часовой механизм. И вообще, то была идеальная семья, члены которой обожали друг друга и не разговаривали на повышенных тонах. С ней-то я без устали преодолевал любые трудности в основной и общественной работе. В ней мне хотелось выпускать радиогазету, проводить интересные «голубые огоньки» по праздникам и участвовать в соревнованиях КВН.

Об этом надо было уже давно забыть и больше думать о том, где и как все начинать заново. Моя голова не первый месяц подряд трещала от таких мыслей. По опыту подшипникового завода я знал, что ничего подобного уже не найду в возрасте, который  приближался к завершению четвертого десятка. Это я обдумывал снова и снова, не без сожаления, за своим рабочим столом в ноябре 1973г, после окончания областной отчетно-выборной конференции НТО, с передачей своих последних общественных полномочий. Телефонный звонок Костенко ухудшил и без того отвратительное настроение.
– Аркадий Моисеевич, зайдите ко мне, – услышал я в трубке.

Сохраняя чувство собственного достоинства, я медленно уселся на приставной стул у стола генерального директора и приготовился выслушать ее «прощальное напутствие для приличия». Эта женщина ведь не только мне представлялась недоступной бронзовой статуей (не она одна себя представляла таковой в подобной должности). Но непривычно спокойный голос Костенко заставил меня повернуться в ее сторону, и я увидел лист бумаги в ее правой руке.

Глядя в него, она сообщала о решении главка провести в Виннице в мае следующего года республиканское совещание директоров для обобщения опыта головного предприятия в использовании автоматизированной диспетчерской системы. «Кажется, мне ниспослан шанс еще на семь месяцев» – сосчитал и подумал я. А Костенко уже рассуждала, что к нему надо будет подготовить не только все то, что касается производства, но и внешний вид самой Володарки.
На данный момент ее просто нервировали 50-летнего возраста внешние кирпичные стены. Хороший дождь смывал с них даже свежую известковую побелку и обнажал прохожим следы пожара военных лет на главной магистрали города. Так вот Любовь Марковна давала мне шанс на дальнейшее сотрудничество, если я организую облицовку стен плиткой многолетнего назначения. Руководители специализированных строительных организаций ей отказали.

Это уже говорило о серьезности проблемы. А я почесал затылок и сказал, что должен все серьезно обдумать. Строители за облицовку в зимнее время не брались не случайно. Осыпаться имела обыкновение и облицовка, произведенная в летнее время. Здесь основная работа на площадях в тысячи квадратных метров выпадала на разгар зимы. Кроме того, в условиях советских дефицитов было невозможно представить срочное изыскание цемента и плитки, что в таком количестве надо было заказывать за год вперед. Костенко я сказал, что смогу дать ответ по истечении трех-четырех дней.

Комментарии

Ирина Черноморец: Огромное спасибо , очень интересно узнать историю фабрики, я пришла в 1980 году, но о таких фактах не знала .
Аркадий автор: Ирина, спасибо вам за внимание. Я пытаюсь представить историю минувших лет глазами обычного человека. Надеюсь, что к моему рассказу приобщаться, со своей точкой зрения на те времена, не только мои бывшие сотрудники. Она, конечно, не будет у всех одинаковой, но мозаика ведь еще интересней. Она бы и представила основу написанной здесь сообща нашей истории.

Георгий Туллер: Чем больше человек загружен, тем больше он успевает. Это заставляет человека научиться управлять временем. Поэтому тебя, при такой ответственной работе на фабрике, хватало и на руководство парторганизацией, и на радиогазету, и на КВН. Собственно, я до сих пор ничего о тебе не знал. Рад иметь такого друга. Пиши, твори.

Моя история Володарки. Коллектив.

 .... ... .

В моей недавней публикации на эту тему от 17 января я приглашал приобщиться к разговору многих из вас (комментарий). Ведь к своему прошлому мы возвращаемся не только для того, чтобы почтить добрым словом своих коллег и близких. В наших рассуждениях о нем мне видится также возможность увидеть свои ошибки, чтобы избегать их в будущем.
Этой неплановой публикацией я отвечаю Георгию Туллеру и Виктору Олейнику, которые отреагировали на публикацию.
Для этого я воспроизвожу комментарий первого из них: «Чем больше человек загружен, тем больше он успевает. Это заставляет человека научиться управлять временем. Поэтому тебя, при такой ответственной работе на фабрике, хватало и на руководство парторганизацией, и на радиогазету, и на КВН. Собственно, я до сих пор ничего о тебе не знал...».
Недоумевает, возможно, не только Туллер. А поэтому я вновь обращаю ваше внимание на ключевое слово моих рассказов о Володарке – коллектив. Без него я и шага не мог бы сделать, когда мне было доверено руководство ремонтными и строительными службами в ПШО. Без него не было бы такого разнообразия тематики и в нашей группе.
Итак, напоминаю, что практически все инженеры и рабочие, которые работали со мной в ПШО, понимали меня с полуслова. Мне и сегодня трудно объяснить причину их полной самоотдачи делу за те, в сущности, гроши, что все мы получали в качестве зарплаты. Ведь почти каждому из моих сотрудников-мужчин тогда приходилось подыскивать на стороне работу на полставки, чтобы дети в его доме были сыты и одеты.
Я думаю, что особенной сплоченности нашего коллектива способствовало уважительное отношение к человеку. Мы старались оставаться с ним, и в радости, и в горе. Как минимум, не было такого, чтобы его не поздравили в день рождения. Работать в таком коллективе было интересно – с повседневным конкретным делом в максимально прозрачных формах. Мы не знали проблем при краткосрочных подменах тех, кто уходил в отпуск или заболевал. Не за это ли мои сотрудники решили своеобразно отблагодарить меня за четкое соблюдение не писаных правил.

31 декабря 1968 года моя семья, наконец, вселились в отдельную квартиру, в результате неожиданного совпадения ряда событий в строительной организации Майи. На Володарке мне предстояло бы еще долго дожидаться обещанного Лисицей жилья (для швейников его почти не строили). Вселиться-то мы вселились, но в пустых комнатах до боли в ушах звенело гулкое эхо, а оконные стекла пришлось закрыть газетами, чтобы в них не заглядывали прохожие.
Мои коллеги лучше меня знали, что достать обычные шторы на окна можно было лишь по знакомству с работниками торговли, разумеется, с переплатой. А чтобы купить мебель, люди записывались в очередь, со сроком ожидания в 10 лет! Так вот, однажды в моем кабинете появились три мои сотрудницы Мамонтова Наталия Павловна, Пелюхно Людмила Сергеевна и Шевченко Римма Григорьевна.
Они положили на стол свои паспорта и пояснили, что каждая из них дарит мне, в качестве подарка на новоселье, свою, уже «пришедшую» 19-летнюю очередь на мебель. Таким образом, я сразу становился обладателем трех импортных гарнитуров – для кухни, спальни и гостиной. А когда оказалось, что у меня и денег не было, потому что мебель из-за границы не продавали в рассрочку, сотрудник четвертый принес мне на следующий вечер немалую сумму, с условием возврата в течение двух-трех лет.
Перед теми тем людьми я и сегодня готов преклонить колени и снять шляпу за проявленное благородство. Но тот же факт ярко освещает всем нам полное безразличие почившей советской экономики к интересам своих граждан. Оказавшись в Израиле, я свободно приобрел в рассрочку не только три гарнитура прекрасного качества в свободной продаже, но и купил здесь новый дом на четвертом году проживания, воспользовавшись ссудой банка с правом ее выплаты в течение 30 лет!
На мой призыв о помощи в написании истории в очередной раз отозвался известный и вам Виктор Олейник. С ним, как и с другими моими близкими друзьями, я систематически и шире обмениваюсь очень интересной информацией. В числе последней было и эссе Ширвиндта. А далее я привожу ответ Виктора, и вы сами убедитесь, что моя история пишется с вашей помощью, а с помощью Виктора, в частности. Итак, делайте вывод: «Здравствуйте Аркадий Моисеевич! Прочитал эссе Ширвиндта... Блестяще! И сегодня по интернету прочитал его книгу "Опережая некролог". Очень и очень интересно!!!
С интересом читал и про фабрику времен Костенко. Обязательно когда-нибудь напишите и про Александра Яковлевича Гендельмана, Человека с большой буквы. Всегда с теплотой в душе вспоминаю его. А Н.Мельник, М.Куролап, М.Кущ, Зиновий Харитонович Литинский, М.Скорбатюк...Вы всех их хорошо знали.
Где-то в Ваших краях сейчас и Жанна Борисовна Любарская. Когда я в конце каждого месяца приходил в ОТЗ сдавать сводку о совмещениях в ОГМ, всегда удивлялся, как она могла одновременно делать несколько работ - передавала какие-то данные по телефону, правой рукой что-то писала, левой - считала на калькуляторе огромные цифры, совершенно не глядя на калькулятор, при этом всего за пару минут проверяя принесенную мной справку, которую я готовил несколько дней...Настоящий супер-профессионал в своем деле! И, в то же время - очень порядочный, добрый, честный и отзывчивый Человек! Вот такие заметки получились у меня перед сном. Завтра - на первую смену. Здоровья, счастья и всего наилучшего Вам и Вашей семье С ув. Виктор».
Ну, конечно, я буду стараться ориентироваться на подобные подсказки.

А я продолжаю разговор о своей истории Володарки, и вы убедитесь в том, что и я никогда не разделял людей по национальному признаку и занимаемым должностям. Соответственно точке зрения Майи Плисецкой, я тоже разделяю их только на хороших и плохих. Характерно, что мне и не вспомнить с первого раза буквально единицы тех плохих людей, с которыми мне приходилось соприкасаться на долгом жизненном пути.

Комментарии

Жанна: Витя. Спасибо за воспоминания и оценку моих возможностей, вспоминаю часто и хочу передать привет моим сослуживцам и здоровья тебе и Валентине

Виктор: Большое спасибо! Крепкого здоровья и всех благ Вам и Вашей семье!

Георгий: Какие хорошие и теплые слова нашел Виктор Олейник для Жанны Любарской! Я бы еще добавил несколько эпитетов: культурная. самостоятельная, красивая, спокойная, грамотная /список далеко не полный/. Жанна тоже могла бы опубликовать свои воспоминания о работе на фабрике. Глядишь, и книга получится!

Жанна: Я много вспоминаю, но положить на бумагу- это не мое

Аркадий: Расскажи, как Виктор, а мы поможем (Георгий тоже посещал литературный факультет).

Жанна: Так как напишите вы - это есть что читать, я всю жизнь имела дело с цифрами, они мне ближе и понятнее

Георгий: Попробуй и обязательно получится.

Жанна: всплыло в памяти: в далекие 70 от Винницкой обл. послали делегатом Малкову Валентину Титову и приехав со с’езда она должна была поделиться своими впечатлениями и эмоциями с коллективом фабрики и ей речь написал Илья Самойлович, так как он мог изложить доходчиво и понятно. Это было его коньком.

Любовь Романюк: Жанна Борисовна я не один раз вспоминаю Вас. Я очень уважаю Вас, как грамотного специалиста, как очень хорошего человека. Мне очень было приятно с вами работать.

Жанна: Спасибо.

Аркадий: Жанночка, дорогая, одним "спасибо" за такие слова не откупишься. А слова Георгия! Только их перечитывая, можно втрескаться в Жанну по уши! Завидую и повторяю Туллера: придется тебе написать книгу! А пока пусть это будет еще несколько ярких комментариев. на этой площадке, подобных воспоминанию о написании Барилом речи делегату

Надежда Черная: Трудолюбие это конечно хорошо Аркадий. Но у меня вопрос такой возник после прочтения .Люди отдавшие свою очередь на гарнитуры собирали денежку 10 лет и я так понимаю, не собрали. А вы за год купили целых 3 импортных! И долги за 2-3 года отдали. Какова же была ежемесячная оплата за ваш труд? Ведь импортные гарнитуры стоили дорого и тогда и сейчас.

Виктор Олейник: Дело вовсе не в деньгах. Люди записывались в очередь на импортный гарнитур, зная, что ждать придется многие годы. Многим не было куда его ставить, но кто-то стоял в очереди на гос. квартиру, кооператив, кто-то строился и т.д. То есть, когда подойдет очередь на мебель, будет уже и более просторное жилье. Но жизнь вносила свои коррективы. И, представьте, подошла очередь, а везти мебель некуда или была уже куплена другая мебель. Основная проблема была в отсутствии товара, а не денег. Точно так я купил тогда импортную кухню - коллега отдал свою очередь.

Аркадий: Наденька, обязательно отвечу на интересный вопрос, но он требует и цифрового обсчета, а значит и времени. Сейчас это у меня может не получиться, потому что мы ожидаем доставки продуктового заказа (по интернету). Это почти двухнедельный запас, его надо обработать (протирка санитарными салфетками), расфасовать и разложить для сохранности.

Экономика тогда могла быть экономной?

Уважаемая, Надя, спасибо за очень интересный и актуальный вопрос. Это емкий разговор, который могут позволять себе хорошие друзья. Я ждал подобной открытости в группе изначально. А дождавшись, даже решил вынести его из комментариев в отдельную публикацию. Новому поколению тоже не помешают важные подробности. Итак, вопрос Нади: «Трудолюбие это конечно хорошо Аркадий. Но у меня вопрос такой возник после прочтения. Люди отдавшие свою очередь на гарнитуры собирали денежку 10 лет и я так понимаю ,не собрали. А вы за год купили целых 3 импортных! И долги за 2- 3 года отдали... Какова же была ежемесячная оплата за ваш труд? Ведь импортные гарнитуры стоили дорого и тогда и сейчас..

Начну с того, что свои очереди мне передали те сотрудницы, мужья которых, подобно мне, обзавелись потребной мебелью раньше 10-летнего срока ожидания. С этого разговор и начинался. А продолжали отмечаться они, в ожидании других гарнитуров. А теперь о купленных мной гарнитурах. ГДРовский гарнитур гостиной включал малогабаритную стенку (сервант, тумба для телевизора, секретер), диван, два кресла, стол и шесть стульев. Полная стоимость 850 руб. Югославская кухня состояла из тумбы, подвесного шкафа, столика и четырех табуреток. Их стоимость 180 руб. Спальню из двух кроватей, шкафа и трюмо мы взяли винницкую (по совету знакомого работника мебельной базы) за 400 руб. Так общая стоимость гарнитуров составила 1430 руб. За дорогущей мебелью, как и другими вещами, я не гонялся ни там, ни здесь.

Среднемесячный заработок нашей семьи (мой и Майи) составлял 500 руб. (соответственно 300 и 200). Кроме зарплат, в него входили 40% надбавка за выполнение планового задания и прочие премии (за экономию энергетических ресурсов, ввод новой техники и объектов). Если бы по 150 руб. из общих 500 мы ежемесячно откладывали для возврата долга, то в конце первого года общая сумма собранных денег составила бы 1800 руб. Общая стоимость мебели 1430 руб. Собственного автомобиля у нас не было. Мы рассчитывались больше года, потому что, кроме мебели, купили ковры, шторы и прочие нужные вещи. Балансирует доход с расходами?

Чтобы дать вам этот достоверный ответ с цифровой раскладкой, я обратился к Майе. Она мастер по этой части: больше 30 лет занималась планированием в одной из солиднейших строительных организаций города. Многие номера телефонов тех лет она и сегодня помнит наизусть. Майя автоматически держала в памяти и приведенные здесь цифры.

А по ходу этого разговора она вспомнила еще одну более позднюю, но по-своему смешную историю советской поры. Когда подросла казавшаяся ей самой красивой наша дочь студентка, ее мама сбивала ноги в поисках приличных сапог, кофточек и другой одежды для вот-вот невесты. Однажды, я пришел с работы, а она демонстрирует мне шикарно сидевшее на дочке импортное пальто с воротником из меха ламы.

– Класс, – сказал я и добавил – можно выдавать замуж!

– А цена, догадываешься какая? – спросила Майя и добавила: – 400 руб. По огромному блату! Ищи, чтобы дочке быть еще красивей!

Я схватился за сердце, но нашел. При нашей приличной зарплате у меня уже были на сберкнижке некие сбережения, чтобы у соседей не брать взаймы деньги на предстоявшие свадьбы. А самое смешное в том, что Майя лишь сейчас призналась, что пальто стоило 550 руб. на самом деле, и после этого ей еще долго приходилось возвращать в кассу взаимопомощи 150 руб.

Комментарии
Дмитрий Читах: У Вас феноменальная память!

Аркадий: Скорее всего, потому, что все доставалось с большими трудностями. Жить хотелось не хуже, чем другие, в том же статусе. Вот все и мчались наперегонки друг с другом и по мебели, и по одежде. Это свойственно и нашим дням - автомобиль, евроремонт квартир, красивая одежда, мало ли что еще. Правда, мы из этой гонки давно выбыли: возрастная группа другая. А память - того требовали профессии, прежде всего.

ПШО и его лидеры. Костенко Л. М.

Из кабинета Костенко я вышел с едва теплившейся надеждой на продолжение работы в любимом коллективе. Только ради этого мне очень хотелось доказать новой хозяйке, что я действительно способен решать сложнейшие задачи не на словах, а на деле. Вариантов в моем распоряжении было очень мало, после того, что все отказали ей самой. Вернувшись за свой рабочий стол, я тут же связался по телефону со своими одноклассниками, выпускниками немировского строительного техникума Давидом Дынинбергом и Шуриком Кельмансоном. Первый возглавлял строительный трест, второй – ремонтно-строительное управление.

В тот же день я отведал того и другого в их кабинете. Из-за плотной загрузки на своих объектах (она для окончания года очень характерна) не могли и они взяться за такую работу. Но их советы оказались для меня исключительно важными. Давид назвал мне адреса обладателей плитки «кабанчик» и цемента. Александр дал мне адрес «единственного мастера по облицовке зданий в морозы до – 15 градусов». Кажется, его звали Павлом. Он проживал в Закарпатье. «Слушай его советы, и у тебя не будет проблем», – заверил меня Шурик.

От Павла я получил еще более важный инструктаж по телефону. Вот к чему он сводился. Мне предстояло немедленно изготовить в механических мастерских фабрики 120 кв. метров лесов, заодно с деревянными щитами для производства работ. Вот их, пояснил Павел, вообще нигде не купишь и не возьмешь в долг. Как только леса и треть материалов для облицовки будут на месте, его бригада приступит к работе в течение двух дней.

Когда я изложил свой план Костенко, она сказала, что договариваться о плитке и цементе поедет вместе со мной. Присутствие при таких разговорах первого лица значительно повышало их значимость. А от предложения Костенко облачиться в костюм, которые пошьют в экспериментальном цехе лучшие модельеры Володарки, не мог отказаться никто. Условия Павла были выполнены к концу третьей недели, от начала разговора с ним.

В середине декабря его бригада приступила к работе. Кроме Павла, которому было чуть более 30 лет от роду, в ее состав входили его жена и брат, который был на пару лет моложе. Мы поселили их в одной из комнат нашего тоже трехэтажного общежития, которое находилось рядом с производственным корпусом. Облицовщики работали по 12-14 часов в сутки. В их темное время они пользовались электрическим освещением. Мощные светильники, как и растворомешалку, облицовщики привезли из дому.

Такой быстрой работы в зимнее время года я еще не видел. А ведь заодно с облицовкой, мастерам приходилось обдирать со стен немалый многолетний слой извести и демонтировать леса после завершения работы на каждом 10-метровом участке. Несмотря на невероятные сложности, облицовку производственного корпуса удалось закончить в середине марта.
Этого не ожидали ни я, ни Любовь Марковна.

И тут Павел предложил облицевать еще и здание общежития, что даже понравилось генеральному директору. Так был бы намного лучше заметен эффект украшения большого участка одного из главных проспектов города. А Костенко очень хотелось, чтобы в день проведения республиканского совещания в мае руководство и главка, и города заметило, что она сразу включилась в капитальное обновление всего того, что можно и на своей новой должности.

Когда приближалась к окончанию облицовка и здания общежития, здесь появился главный архитектор города. Его могла пригласить и сама Любовь Марковна. Ее идея ему понравилась. А еще он предложил разобрать установленный вдоль зданий старомодный металлический забор, чтобы расширить зауженный в этом месте тротуар.

Для вывозки немалого количества земли мне удалось договориться со знакомыми строителями и о выделении экскаватора и двух самосвалов. Хорошо, что к этому времени Любовь Марковна отправила на пенсию начальника охраны Коцупея. Он бы точно дошел и до самого Брежнева, чтобы не допустить разборку заграждения, в котором видел важнейший элемент в обеспечении сохранности государственной собственности.

Так ведь и отвязываемых на ночь овчарок убрали тогда же с территории головного предприятия, а его охрану Костенко передала специализированной организации при городском отделении милиции. Майское республиканское совещание на Володарке, как и велось, открыл секретарь областного комитета партии. Поприветствовав солидных гостей, он отметил, что коллектив ПШО уже давно является лидером социалистического соревнования предприятий Подолья.

А еще он выразил уверенность, что новый генеральный директор Любовь Марковна Костенко продолжит многолетнюю традицию. Свидетельством тому являются ее первые решительные действия в новой должности. На следующий день довольная собой Костенко окликнула меня во дворе. Во мне она все еще видела одну из преданных Лисице опор. Перед тем, как усесться в машину она, как бы обронила:

– Первый экзамен, Аркадий Моисеевич, вы сдали. Везучий. Но, если мы будем работать вместе, вам придется сдавать много таких экзаменов.
Произнося эти слова, генеральный директор усаживалась рядом с шофером в «Волгу». Замена «Москвича» Лисицы на не новую, но все же более солидную модель относилась тоже к одним из первых конкретных действий Костенко. Она тут же уехала, а в моих ушах все еще звучало «Первый экзамен, Аркадий Моисеевич, вы сдали». В те минуты я, конечно, вспомнил поговорку «Не имей 100 рублей, а имей 100 друзей». Первый экзамен я бы, разумеется, не сдал бы без помощи немировчан Давида и Шурика.

Я не сбрасываю со счета и самоотверженный труд моих коллег по ремонтной службе Володарки. Бригаду облицовщиков виртуозов, во главе с Павлом, я ведь с первых дней передал на полное попечение начальников механического и ремонтно-строительного цехов. А мне сполна хватало моей повседневной текучки у телефона. Большие и маленькие проблемы на 10 фабриках объединения ведь не заканчивались никогда.

Комментарии

Георгий Туллер: Выполненная Аркадием работа - это не экзамен, а хороший дипломный проект, если учитывать существующие в ту пору сложности с материалами и специалистами. И хорошо, когда есть верные и надежные друзья. Жду продолжения.

Ааркадий без
Спасибо Георгию за свойственную добрым людям завышенную оценку. У меня и сегодня немало прекрасных друзей. С ними жизнь намного интересней и надежней. Они выручали меня, а я их, как мог. Не предавал, по крайней мере. А сообща можно творить немало хорошего всегда.

Дмитрий Читах: Дедушка рассказывал, что Костенко, когда она заступила на должность, пыталась подмять его под себя. И в итоге сказала: "Дмитрий Федорович, вы совершенно неуправляемы!". На что дедушка ответил: "Я не лошадь, чтобы мной управлять!"

Главный конструктор Читах Дмитрий Федорович

Пора более подробно рассказать об этом моем звездном сотруднике. Если бы я только сейчас начинал писать свою историю, то период Володарки 50–70-х годов мог бы без зазрения открывать и рассказом о Дмитрие Федоровиче Читахе. В эти годы он сначала являлся главным конструктором фабрики, а затем – производственного объединения, под тем же именем. Главный конструктор Читах не проектировал подводные атомные лодки и спутники. Но я бы сказал, что он занимался не менее важным для людей делом повседневной надобности.

А разговор о пальто и костюмах. Дмитрий Федорович был подлинным академиком своего времени (с учетом его возможностей) в умении сделать костюм красивым и удобным в носке. Кто же из нас не испытывал праздничного настроения, когда надевал удачную новую одежду. Читах хорошо знал теорию моделирования, а еще он обладал тонким чутьем подлинного художника.

 
Модельеры ПШО им. Володарского. Справа, за столиком, Читах Дмитрий Федорович, главный конструктор. Слева, в очках, его коллега из Тульчинской швейной фабрики. Его моделей пиджаки на демонстрантах.

Вряд большинство из вас что-либо слышали о балансе изделия на вашей фигуре. А в обиходе Читаха это была дежурная фраза. Уж он-то знал, что фигуры людей существенно отличаются сутулостью, выпуклостью грудной клетки и другими известными модельерам признаками. Вот почему в конвейерных потоках наших фабрик шили костюмы по четырем группам полноты в каждом размере.

Образцом умения одеваться со вкусом являлся сам еще молодой тогда Дима. Это подтверждала одежда двух его сыновей и жены Маши, тоже швейницы. Под началом Главного работал немаленький коллектив модельеров при экспериментальном цехе. Дмитрий Читах был строг в своих требованиях к коллегам, но он пользовался у них заслуженным уважением за справедливость. О его школе моделирования знали не только в Украине.

Однажды мне довелось оказаться в московском институте стандартов при министерстве легкой промышленности. Туда и из Володарки привозили образцы моделей для присвоения высшей тогда оценки «Знак качества». А я навсегда запомнил прозвучавшую там фразу «Это модели Дмитрия Федоровича? Среди них, как обычно, должно быть что-то оригинальное».

А оригинально одеваться, и тогда любили все, но особенно – большие начальники города и области. Были и они наслышаны о способностях Дмитрия Федоровича. Но рассчитывать на его услуги могли только те из них, что были в хороших отношениях с главным инженером и первым руководителем Володарки. Так они выстраивали свои связи в разных сферах.

Рад был и я, когда мне перепадала удача на другой основе – нашего многолетнего сотрудничества. Замечу, что знавший себе цену Дмитрий Федорович относился почтительно к коллегам. Но он мог и поставить на место и начальника, ели он грубо нарушал общепринятые границы вежливости.

О швеях и джентльменах.

Наладчика швейных машин Александра Панова тоже приглашали демонстрировать модели костюмов наших конструкторов для молодежи. Эта фотография в очередной раз оживила в моей памяти немало страниц моей историии Володарки. Мы ее создавали вместе, в свои времена, и никто лучше нас о ней не расскажет.

А в слове заголовка «швеи» мне так и хотелось заменить на «ф» первые две буквы, соответственнно замечанию Муси Лычаговой в комментарии, потому что феями действительно можно было бы назвать всех замечательных швейниц. Я надеюсь, что это еще отразит в своих стихах признанный на Винничине мастер слова Петр Скорук. Судя по его кммеентарию, в стенах памятной Володарки, складывалась частица и его жизни.

А пока на эту страницу истории я выношу свои римованные строки, которые отражают судьбы моих, подобных Саше Панову коллег конца 70-х годов. Помню, что тогда же кто-то из местных композиторов придумал к ним музыку. Получилась песня, и фабричный эстрадный ансамбль исполнил ее на торжественном вечере, посвященном 50-летию Володарки.

 

***
До позднего вечера светятся ярко
Знакомые окна моей Володарки,
Они словно звезды ночные сияют,
По ним я часы своей жизни сверяю.
Там в цехе и я появился мальчишкой,
О, стрелки шальные, торопитесь слишком,
Вам стрекот машин раздавался вдогонку,
А в такт озорно подпевала девчонка,
Она колдовала у пресса недаром,
Искрился пиджак под клубящимся паром,
Надолго я сон потерял на том месте,
Но все же подход подобрал я к невесте,
А вскоре растили мы сына и дочку,
На том не хотели поставить мы точку...
Светились до позднего вечера ярко
Знакомые окна родной Володарки,
Как дороги сердцу тех окон огни,
И свет и тепло излучали они.

В завершении вот что я хочу напомнить тем из вас, кто каким-то образом причастен к событиям тех времен. Чтобы наш рассказ лучше удался, выставляйте и вы свои фотографии и воспоминания, как это сделали Панов и Дима Читах, внук легендарного модельера. Ведь рядом с ним тудились десятки и сотни прекрасных людей – подлинных профессионалов в своих сферах. Наших добрых воспоминаний заслужили и они.

Бабушка Димы Мария Даниловна. Илья Самойлович Барил зам начальника ОТЗ

Эта фотография тоже заставила меня перепрыгнуть через несколько страниц истории. Прежде всего, я поддержу Диму в том, что у него была действительно красивая бабушка. На Володарке было очень много красивых женщин, и слово «самая» я упускаю только потому, чтобы не обидеть других красавиц. К портрету же моей сотрудницы Марии Даниловны добавлю, что и она хорошо разбиралась в технологии пошива одежды. И она много делала для повышения ее качества, умело ладила со своим окружением на работе.

Двое мужчин на скамейке в центре тоже мои мноолетние сотрудники и друзья. О бессменном главном инженере Л. И. Гендельмане большой разговор впереди. Рядом с ним Илья Самойлович Барил, заместитель начальника отдела труда и заработной платы объединения. К нам он пришел из Совнархоза, а до того работал в управлении железной дороги. Его основная профессия – трудовик, как представлял себя он сам.

И в самом деле, у нас никто лучше Барила не знал (вернее, не понимал) трудовое законодательство. На консультацию к нему подчас приходили даже адвокаты. В этом отношении он был безотказным человеком. Я сам неоднократно пользовался услугами Ильи Самойловича, когда у меня возникали недоразумения с руководством по поводу тарификации ремонтников.

 

Кроме того, Илья Самойлович обладал еще одним исключительно важным для тех лет качеством – он умел писать безукоризненные тексты отчетных докладов. Когда их зачитывали на общих собраниях в больших тудовых коллективах, на них, как правило, присутствовали руководители партийных, профсоюзных и советских органов города. В заклюение, а иногда и по ходу доклада, они имели привычку ткнуть докладчика носом в тот или другой «прокол». Это называлось «важной критикой за отсутствие самокритики» и предназначалось для показа сотням работников, какой у них недотепа начальник и, какое у них умное верховное руководство.

Так вот, Илья Самойлович ставил в тупик даже самых придирчивых представителей верховенства. Настолько написанные им доклады учитывали все вместе взятые требования. Для этого Барил собирал информацию во всех отделах, даже у инструктора физкультуры и руководителя художественной самодеятельности, потому что во внимание принимались и эти стороны жизни большого трудового коллектива.

Илья Самойлович писал пояснительную записку и к толстой папке годового отчета объединения для главка. Ею был особенно доволен главный бухгалтер, когда возращался из главка в объединение с хорошей премией для себя и своего руководства. Когда генеральный директор Константин Васильевич Лисица приглашал Барила в объединение из Совнархоза, он знал, что красивый отчет больше половины дела.

К портрету Ильи Самойловича Барила, на виртуальной доске памяти группы, остается добавить что он много читал, чтобы поддерживать на уровне свою эрудицию. Я был знаком и с ней, потому что встречался с этим человеком не только на работе. Он очень грамотно разговаривал и удивительно четко излагал свои мысли на бумаге.

Один из генеральных директоров последних лет так рассказал мне об анонимке, которая поступила на него в обком партии. «Какая-то сволочь представила картину с подробностями разящих прямо в глаз фактов. Стиль Барила. Неужели, вправду он?». В тот раз начальник ошибся, как и забыл о том, что в войнах за свое существование пинцетов не подбирал и он сам.

Были и у Ильи какие-то недостатки, как у всех нас. Но, помимо отличного знания трудового законодательства, преферанса и русской словесности, никто в в моем окружении не рассказывал лучше Барила анекдоты на идиш. А женат он был на русской жнщине, учительнице по профессии. Предметом их гордости был их единственный сын, выпускник юридического факультета университета.
Девушку в светлом пиджаке слева мне не знакома.

Мои израильские сотрудники

Мне хотя бы в нескольких фразах пора их представить, для сравнения, как я это делал и ранее. Поводом для этого послужила публикация Георгия Туллера в группе от 07.11.20. о студенте грузине, которого он встретил, спустя год после исключения из института. О том он вовсе не сожалел и, в подтверждение, вывернул карман, который «был полон денег всех достоинств».
 

 

Не знаю почему считают, что армяне, евреи и грузины «умеют делать большие деньги» лучше других. Реальность говорит, что такие редкие умельцы есть среди всех народов, а вот всем народным массам деньги даются в тяжких трудах. Чисто случайно, и я впервые увидел много наличных денег у грузина, в годы своей служебной практики в Виннице.

Так он сам себя и представил, не называя имени, когда появился в моем кабинете. Это, вероятно, прежде всего означало, что он человек не слов, а дела. В подтверждение он открыл на моем столе большой дипломат, в котором были тесно уложены пачки денежных купюр самых больших достоинств.

Это было года за два до моего отъезда в Израиль, в пору широкого размаха кооперативного движения, с легкой руки Михаила Сергеевича Горбачева. Грузину были нужны разные швейные машины, за которые он готов был рассчитаться со мной наличными на месте. Не они ли помогли ему пройти ко мне на нашей проходной? А из моего кабинета необычному гостю пришлось тут же уйти, потому что я припугнул его милицией.

А вот второй раз судьба близко свела меня с «грузином Мариком» из Тбилиси уже в Израиле. Здсь он оказался одним из моих сменных мастеров на заводе. От него, еврея, я многое услышал о деловом и свободолбивом народе Грузии. В горных условиях ему удавалось сохранять немалую часть этих качеств и при советской власти. Марик, инженер-текстильщик, уезжал оттуда с должности директора фабрики, работники которой разбежались по кооперативам.

В Израиле ему сразу доверили руководство сменой, а мы все называли его грузином, как здесь принято. Спустя год с небольшим, Марик предложил себя на должность уволенного начальника цеха. Он был настолько уверен в себе, что на работу стал приходить в белой сорочке, еще не получив согласие администрации.

Получив отказ, Марик немедленно собрал свою семью и отправился в Канаду, где, в конце концов, добился приемлемого для себя благополучия. И Марик принадлежал к удачливому меншенству, хотя при нем и не было набитого деньгами дипломата. А вот большинство евреев, и не только грузинского происхождения, тогда продолжали трудиться в сменах с зарплатой по минимальному тарифу.

Мы и сегодня называем друг друга грузинами, русскими и украинцами. Никто из нас за это не обижается, потому что все мы действительно приехали в Израиль с культурой и повадками, которые с рождения впитывали в местах нашего проживания. Более того, мы продолжаем культивировать все это в наших детях и внуках.

Для убедительности рассказа я прилоожил сохранившиеся у меня фотографии второй половины 90-х. Тогда мои сотрудники с женами приехали ко мне на субботние шашлыки. Слева Марик русский, справа Ефим белорус, фоторепортажи которого из Ашкелона знакомы многим из вас. Марик грузин в центре. Это он первый сказал «Давайте посмотрим, чем же обзавелся наш Аркаша в Беэр-Шеве». Я с коллегами на втором фото.

Руководители ПШО. Костенко Л. М.

Говоря о ком бы то ни было «плохой или хороший», я, как правило, отмечаю: относительно, потому что трудно это утверждать однозначно. С этой точки зрения я продолжаются мои воспоминания о руководителях, несомненных лидерах в своей сфере и о сотрудниках, обладателях той или другой судьбы и карьеры. Как я полагал, после сдачи первого экзамена Любови Марковне у меня должен был наступить перерыв на подготовку к следующему. Так подумал я, но не она сама. Что было на этот раз?

Мне это напомнил своим комментарием к предыдущей публикации Дмитрий, внук главного конструктора и модельера Дмитрия Федоровича Читаха: «Дедушка рассказывал, что Костенко, когда заступила на должность, пыталась подмять его под себя. И в итоге сказала: "Дмитрий Федорович, вы совершенно неуправляемы!". На что дедушка ответил: "Я не лошадь, чтобы мной управлять!"

Так вот на меня, Костенко снова обрушилась с огненной критикой на расширенном заседании партбюро. Этот инструмент воздействия она обожала. А меня на этот раз она критиковала за то, что в цехах головного предприятия корсажную ленту к поясам брюк пришивали дедовским методом. Другие же фабрики уже успешно применяли специальные высокопроизводительные машины. На следующий день мне принесли из техотдела заявку на пять машин, а спустя месяц, их доставили на склад объединения. Сработал и здесь принцип «не имей 100 рублей...».

На этом все снова застопорилось: технологи не торопились, и опять последовал скандал. Вот здесь главный инженер Гендельман и посвятил меня в подлинную причину. Оказалось, что и он был против нового метода. Почему? А потому, что главный конструктор Читах считал грубую советскую ленту приемлемой только в джинсах и молодежных фасонах одиночных брюк. В костюмах же Володарки, которые, с его точки зрения, претендовали на нарядную одежду, ленту было целесообразней прятать под эстетичную шелковую накладку.

В том был существенный смысл. С мнением Читаха считались многие сотрудники и повторяли за ним старую поговорку швейников «портной гадит, а утюг гладит». В числе тех, кто не доверял большинству машин и прессов топорного отечественного производства, за неисправимый брак, был главный инженер Гендельман. Но, и это было не все. Соответственно такому подходу, договор на поставку используемой (более широкой ленты) был подписан снабженцами «впрок» – года на два!».

Поняв, что на этот раз, Костенко дожмет до конца, главный инженер закончил свое разъяснение словами: «Так что подумай и найди выход, потому что и от широкой ленты нам не избавиться». Задача оказалась сложной. Верхнюю часть такой ленты надо было загибать при пришивке. Из-за многоплоскостной геометрии загибочного аппарата я мог прочертить на бумаге только принцип его работы. А изготовить состоявший из верхнего и нижнего рубильника аппарат было проще методом многократных подгонок.
Взяться за такую работу могли только слесаря по наладке швейных машин с большим профессиональным опытом и хорошим представлением самого процесса шитья. К счастью, в ремонтной службе головного предприятия была такая бригада. И с ней меня связывал многолетний опыт творческого содружества. На разрешение отдельных сложных проблем у нас могли уходить годы. Результат, как было принято, бригада оформляла рационализаторским предложением. По таблицам, соответственно материальному эффекту, администрация выплачивала им денежное вознаграждение. Портреты этих ремонтников висели на почетной доске рационализаторов фабрики.

Я с ними сразу и связался. Мужики распаковали одну из машин. Дня три они разбирались в сути дела. Ответ был таков: на изготовление аппаратов с внедрением пяти машин потребуется полгода, как минимум. Я доложил это главному инженеру, и он решил поговорить с рабочими лично – на предмет сокращения срока. Он изложил им свои, ограниченные во времени условия и попросил, чтобы «не почитались вечерами и выходными днями.

В свою очередь, главный инженер компенсирует затраченные усилия оплатой по аккордному наряду. Бригаду заслуженных рационализаторов возглавлял Иосиф Денисович Слоневский. Кроме него, в ней состояли Виктор Леонидович Киевский и Валентин Афанасьевич Борачук (Слоневского и Киевского можно увидеть на фотографии, рядом с Кущем – на демонстрации). На следующий день Слоневский назвал стоимость эксперимента и подчеркнул, что с его стороны будет сделано все, что возможно.

В наряде так и отметили творческий характер работы, потому что таких расценок официальных не существовало. Хорошо зная Иосифа Слоневского, я понимал, что этот солидный человек изначально не брался за нереальное дело. Но и при том я немало пережил, потому что работа оказалась настолько сложной, что наладчики, и с переработками, не могли добиться желанного результата лаже по истечению четырех месяцев.

Чертыхались и рабочие, потому что просчитались. 700 руб. явно не соответствовали затраченным усилиям. Тогда они лишь чуть превышали три месячных заработка каждого из них. Успех, как правило, приходит неожиданно.
Запустив, наконец, все машины в конвейерном потоке, бригадир Слоневский подписал наряд у начальника цеха и отнес его в отдел труда и зарплаты. А вскоре его бригаду пригласили в фабричную кассу (тогда был такой порядок) и предложили расписаться в ведомости.

В ней было проставлено всего по пять рублей против каждой фамилии, и рабочим в том показалась просто описка – ошибка бухгалтерской службы. Чтобы исправить недоразумение, они сообща отправились в ОТЗ. Мне трудно найти подходящие слова, чтобы описать возмущение ремонтников ответом начальника отдела. Его суть сводилась к тому, что это лично генеральный директор так оценила работу, которую выполнила бригада, потому что видит в том их прямую обязанность.

У меня в кабинете мои коллеги появились после посещения главного инженера. Они и от него не услышали внятного ответа. Он лишь признал сам факт вопиющим и заявил, что разговаривать в той обстановке ему просто не с кем. Я, как мог, успокоил пострадавших рабочих и заверил их, что буду добиваться справедливости с таким упорством, слов сам являюсь членом их бригады.

Сразу после этого я отправился прямо к Костенко. Мое состояние было настолько разгоряченным, что пар, который источало мое тело, наверняка, мог обжечь каждого, кто тогда находился рядом со мной. На это обратила внимание и Костенко. Она тут же вызвала начальника ОТЗ, чтобы не оставаться один на один с таким сумасшедшим. Но я не собирался успокаиваться и, когда мне принесли наряд бригады с визой «отменить» в левом верхнем углу и двумя заключениями экспертов.

Один из них указывал предположительную стоимость работы в 15 руб. А второй просто согласился с предыдущим мнением. А это был, ни мало, ни много, начальник экспериментальных мастерских киевского республиканского института легкой промышленности! Именно это, скорее всего, и выключили из игры Гендельмана. А я отправился в Киев, к авторитетному эксперту, со своим личным заявлением, комплектом рубильников от одной из машин и копией наряда.

К счастью, как это уже бывало у меня не раз, это оказался исключительно порядочный и знающий свое дело человек. В том, что в наряде нет и намека на преувеличение, я убедил его довольно быстро. Больше того, он согласился сделать другое заключение на привезенной мной копии. Теперь оно было сформулировано под мою диктовку «Допускается оплата экспериментальной работы». А вот, что я услышал от Костенко, когда я положил перед ней новое заключение:

– И вы готовы развести эту бодягу, чтобы выставить меня дурой в глазах наших рабочих?

– Да, если вам и вашим экспертам не ясно, что принцип единоначалия не подменяет вседозволенность.

– Тогда, Аркадий Моисеевич, считайте, что на этот раз вы не сдали экзамен на дальнейшее сотрудничество со мной.

– Я принимаю и это ваше условие. Но сначала вы вернете людям деньги, которые были гарантированы нарядом на производство работы. С моими аргументами я отстою их даже суде, где готов выступить свидетелем от пострадавшей стороны.

Я встал и направился к выходу.

– Не дурите, – услышал я, – мне еще только суда не хватало.
В продолжившемся тут же разговоре, в более мягкой манере, все началось с торговли. Костенко сказала, что уже готова выплатить «поучительную» половину, так тому и быть. Я оставался на своей позиции. И тогда Любовь Марковна, как бы отступила до трех четвертей. Мы остановились на 95% суммы, если на такие условия согласятся рабочие. Я допускаю, что порядочнейшие рабочие согласились с последним вариантом, «чтобы мне не навредить».

В заключение главы напоминаю, что главную цель в своих воспоминаниях я отвожу раскрытию смысла всего того, что было, разумеется, в моем восприятии минувших событий. Вот почему я не придаю такого значения некоторым неточностям, которые могут иметь отношение к датам и прочим цифрам, связанным с событиями 30-40 летней давности. Самого важного на этом фоне я себе не позволяю – придумывания небылиц. Подтверждению этого служат предлагаемые вам комментарии из группы.

Комментарии

Виктор Олейник: Хорошо помню ту давнюю историю. Все так и было. Для изготовления приспособлений, их установки, наладки понадобился титанический труд, много времени и нервов. Наладчики были уже не рады, что согласились на такую символическую оплату. Но раз пообещали – сделали, запустили...Все высокое начальство приходило смотреть на прекрасно сделанную работу. Были очень довольны. И вот, когда работа сделана, проблема решена – принимается решение – за работу... не платить... Помню, какой потухший ходил тогда Аркадий Моисеевич! И чего ему стоило уговорить руководство выполнить обещанное. Бывали и другие подобные истории.

Какой коллектив! Дух захватывало!

Такое ощущение у меня и сегодня вызывают воспоминания и о рабочих, и о руководителях, несмотря на заскоки, которые свойственны каждому из нас, потому что все мы люди. Их возможные последствия были, конечно, связаны напрямую с потенциалом мощи того или другого индивидуума. Но есть у каждого из нас и совершенно другой потенциал, который не имеет никакой связи с нашим социальным статусом.

Чтобы выйти на него, я хочу несколько расширить ваше представление о моих коллегах Иосифе Слоневском, Викторе Киевском и Валентине Борачуке. Третий из них Валентин был моим ровесником, и мы называли друг друга по имени. Он очень рано вошел в список специалистов, имена которых начальники цехов не упоминали на планерках в числе прогульщиков или виновников недопустимых простоев машин в конвейерных потоках.

Борачук не относился к особо общительным сотрудникам, но он всегда здоровался и у дверных проемов пропускал вперед женщин и сотрудников, которые были старше него. Как и его играющий тренер Кониченко, он тоже защищал ворота хоккейной команды фабрики на протяжении многих лет. И Валентина беспрекословно слушали и уважали все его товарищи по команде. Так почему бы и нет?

Ведь команда Володарки представляла трудовой коллектив, численность женщин в котором превышала 90%. Она не могла рассчитывать первые места в чемпионате города, потому что в нем преобладали команды заводов, где мужские коллективы исчислялись тысячами. Многие из нас видели главную заслугу отважного вратаря Борачука в том, что хоккейная команда швейников не опускались ниже середины списка в таблице.

Его образ мне не знаком также со стаканом водки в руке, и я думаю, что это было связано не только с тем, что Валентин водил свой цвета мореной вишни «Жигуль» зимой и летом. Говорили, что ему она досталась в качестве дарственной от родни, а я это подчеркиваю только потому, что купить такую машину на зарплату было невозможно. Подобной машины, тогда не было ни у кого из ремонтников. Но и это не могло вскружить голову очень скромного человека.

А каким красивым был этот молодой, рослый и стройный мужчина! Под стать ему была и его очень красивая жена Галя. Она тоже работала на фабрике, в складе сырья, а по скромности она превосходила и самого Валентина. Слышал, что и сына они растили по таким же правилам.

А вот Виктор Леонидович Киевский принадлежал к той части сотрудников, которых я бы назвал очень общительными. Многие из них часто окружали его, видимо, потому, что ему было, о чем рассказать. Я уже отмечал, что он являлся участником войны с самым большим количеством боевых наград. Я знал, что и по части партийной его относили к той части граждан, которые вобрали в себя самые хорошее человеческие идеалы.

С этим ощущением он и сам занимал место в президиуме самых больших праздничных торжеств, что особенно отражалось в его взгляде на первомайских или октябрьских демонстрациях, когда он нес высоко над собой тяжелое бархатное знамя фабрики, с позолоченным гербом. Я не сомневался, что с этих же высот Виктор Леонидович вел поучительные беседы с теми, что прислушивались к его разговорам.

И как же я был удивлен, когда сам услышал, что он рассказывал о способах восстановления носика челнока старой швейной машины Зингер. Тогда же я узнал и о том, что в городе Киевский слыл мастером оживления самых старых моделей швейных машин. Некоторые любители обнаруживали их в кладовках своих дедушек и бабушек, а то и на свалках металлолома. Каждая такая история Киевским не раз повторялась, потому что немало людей, которые к нему обращались за услугами, становились его друзьями.

Иосиф Денисович Слоневский был из тех, кто слов на ветер не бросал. А я и с ним в большинстве случаев встречался в механической мастерской. Помимо повседневной текучки, там всегда изготавливали какую-нибудь новинку для для фабрик объединения. Мимо такого явления Слоневский просто не мог пройти мимо, не говоря о его появлениях, чтобы проконтролировать выполнение своего заказа из этого ряда.

Слоневского я не видел за беспредметными разговорами. Зато по интересу к техническим новинкам его можно было принять за начальника этого участка. А в пошивочном цехе, куда его вызывали систематически, как ремонтника, он больше напоминал внимательного технолога. Там Иосиф Денисович приостанавливался у того рабочего места, где накапливались полуфабрикаты, с которыми не успевала управиться работница.

Если это было следствием неверного обращения с техникой, наладчик сам усаживался за машину и показывал, как добиться лучшего результата. Если причины были другие, Слоневский появляться на этом месте несколько раз. В итоге, он мог принести швее колечко-нож на палец – для обрезки нитки, или трубчатую выворотку для хлястиков, потому что их отсутствие и тормозило работу.

Слоневский много читал. С ним было приятно общаться на разные темы. Но для этого вам надо было оказаться интересным собеседником и для него самого. А еще я знал, что он был заботливым мужем и отцом. Он сам мне рассказывал, что по выходным дням жена занималась приготовлением еды или стиркой, а он подключался к уборке или отправлялся на базар. Так поступали многие из нас, но он, помимо продуктов на новую неделю, мог купить спортивный костюм старшекласснице дочери или зимние ботинки младшему сыну.

А с каким вкусом одевался он сам, притом, скромно и никаких излишеств. Фетровые шляпы и дипломаты, к подпоясанным плащам являлись неизменными атрибутами и его, и Киевского. Валентин обожал кепки, которые ему очень шли. И вот такие люди «попали под раздачу», генеральному директору, когда она сводила свои счеты с главным инженером.

Показательная в коллективе троица снова появились у меня в кабинете в день выдачи ей на руки «справедливого расчета». Без долгих вступлений они объявили свою просьбу – отметить с ними «день победы» в ресторане. Это был тот редкий случай, когда я не мог отказать подчиненным в своеобразной взятке. В Израиле за подобное полиция предъявляет обвинительное заключение главам правительства.

Там и я побоялся такого афиширования, а поэтому убедил сотрудников, что лучше это сделать в загородном лесу на природе. В теплый летний день так было и приятней, и дешевле. На «Жигулях» Валентина, мои коллеги быстро отоварились в кооперативном магазине. Еще четверть часа заняла поездка в направлении Литинского шоссе. Банка тушеной говядины, булка душистого хлеба, маринованные и свежие огурцы при двух бутылках водки смотрелись не хуже того, что подавали в ресторанах.

Трапеза заняла около получаса. Мы даже не открыли вторую бутылку: Валентину предстояло вести машину. О перипетиях с нарядом даже не вспомнили. Сколько можно? Куда больший интерес вызвал мой рассказ о предстоявшей реконструкции головного предприятия. Ускорению ее проектирования, разумеется, способствовали костюмы экспериментального цеха.

 

На фотографии Иосиф Слоневский, Виктор Киевский, Михаил Литвак, Михаил Кущ, Николай Мельник.


Комментарии

Георгий Туллер: Наилучшая характеристика твоей работы на Володарке это нынешнее отношение к тебе бывших сотрудников. Самые главные экзаменаторы это они. Ты тогда однозначно выдержал экзамен! Их оценка – и высланных тебе фотографиях. Дорожи этим!

Аркадий без Автор: Спасибо Георгию и всем вам за одобрение и этой публикации. Я очень дорожу фотографиями, письмами, грамотами и видеофильмами. Стен для них в моей квартире не хватит, потому что они тянут на своеобразный архив. Там не вел: времени не хватало. Так, благодаря Виктору, да и Валере, не прерывается дружба со всем коллективом Володарки на протяжении трех и израильских десятилетий, хотя он и обновлен на все 95%. Но и об этом разговор отдельный. Главный стержень нашей группы я и вижу в дальнейшем укреплении дружбы со всеми, кто продолжает ходить по тропам нашей молодости.

Моя история Володарки. Коллектив. Лидеры и обычные труженики.
Продолжение

Не в шутку оглашенный Любовь Марковной итог «Считайте, что на этот раз вы не сдали экзамен на наше дальнейшее сотрудничество» мне довелось услышать на пятом году нашего активного сотрудничества. За это время мне пришлось сдать далеко не один сложный экзамен. О некоторых постараюсь рассказать в нескольких словах. Но я начну с другого – с того, что вскоре и Костенко захотелось выезжать в командировки на фабрики объединения со мной и другими начальниками отделов, в зависимости от рассматриваемого на местах вопроса – снабжение, технология, техника и прочее.

Не только мне тогда в том виделось желание Костенко убедить, таким образом, директоров фабрик, что именно объединение является для них единственным адресом для разрешения всех своих производственных проблем. Подлинной причины не знал никто. Но попытки начальников служб напомнить о важности инициативы на местах, и о наших весьма ограниченных возможностях (система снабжения советских времен всегда урезала наши потребности при выделении фондов), натыкались на один и тот же ответ генерального директора: «Тогда вы мне не нужны».

Так в моем присутствии Костенко собирала актив фабрики, на которую мы приезжали, и обращалась ко всем одновременно: «Что вам мешает работать?». И тогда в ответ слышалось с разных сторон: «Отсутствие в цехах вентиляции, новых быстроходных шейных машин, регулируемых по высоте стульев для швей», мало ли что еще.

– Записываете, Аркадий Моисеевич? – во всеуслышание обращалась ко мне Костенко.

Я записывал просьбы в толстую тетрадь. И хотя это напоминало известный анекдот о председателе колхоза, немалую часть просьб я выполнял. Так, однажды в Хмельнике ответ на традиционный вопрос свелся к аварийному состоянию котельной. Оно обнаружилось за три недели до начала отопительного сезона. Директор фабрики Нина Корнеевна Калашникова вызвала в кабинет главного механика для уточнения обстановки.

Он объяснил, что котлы состарились, а еще в них окончательно выгорели чугунные колосники. Фонды на замену котлов ему не выделяют уже второй год подряд. Мы пошли в котельную, где я сделал несколько фотографий для предметного разговора в верхах. Когда мы вернулись, Калашникова пригласила нас в ресторан пообедать, как было принято. Костенко отказалась. Она спешила домой: ей надо было кормить детей и мужа. Но она очень проголодалась и предложила Калашниковой, заскочить к ней домой на чашку чая.
Мне ее домик на земле чем-то напомнил мой немировский, с утренним беспорядком, когда члены семьи не успевают все разложить по местам, чтобы не опоздать на работу. И здесь мы уселись на веранде, кто, на чем мог, разговорились. Пока закипал чайник, хозяйка расставляла на столе чашки. В это время ее водитель привез из магазина буханку свежего хлеба. Нина Корнеевна порезала ее на толстые ломти и поставила рядом сахарницу и тарелку с, пожалуй, килограммовым куском масла.

Больше у нее ничего в доме не было, и она продемонстрировала нам пустой холодильник, с извинениями. Так вот я и сегодня не могу забыть ту прекрасную обстановку реальности без ретуши. И десяти дней не прошло, когда на фабрику привезли новые водогрейные котлы. В то же время начался демонтаж старого оборудования. Работа велась, фактически, в две смены специалистами, которых мне тоже пришлось привезти из Винницы.

Всем нам тогда повезло тем, что осень оказалась на удивление теплой. В тесных цехах, которые размещались в старых одноэтажных зданиях, швеи продержались почти месяц на тепле, которое выделяли утюги, гладильные прессы и они сами. Любовь Марковна была довольна. А мне, в порядке поощрения, досталась путевка в благоустроенный санаторий Хмельника на снежный зимний период. После этого Костенко объявила, что с зимним отпуском мне придется, подружиться навсегда.

Это не могло не огорчить тем, что мне пришлось отказаться от проведения отпусков в желанном немировском доме отдыха. Его я и главный инженер Гендельман уже сколько лет приурочивали к сказочному периоду цветения лип.
Там было интересней и по части хорошо знакомой публики, включая самого директора дома отдыха Мостового – очень близкого друга Гендельмана. Таких друзей, среди именитых мужчин Винничины, у него было немало. Кто же из них не мечтал одеть приличный по тем временам костюм, который изготавливали под патронажем самого Читаха в опытном потоке экспериментального цеха.

Стремление Костенко забрать под свой полный контроль управление участком по производству эксклюзивных моделей тоже являлась причиной попадания в опалу главного инженера. За детище, в создание которого была вложена уйма труда и находчивости, Гендельман сражался, как лев. Попытка отмены наряда на справедливую оплату труда трех рационализаторов была тоже в ряду мер по дискредитации многолетнего авторитета главного инженера в коллективе.

В итоге, у соперничавших сторон все утряслось, на основе взаимоприемлемых уступок, скорее всего. Уязвимые места можно найти и у самых сильных. Возможно, Костенко не хотелось оглашения в коллективе того, что она отдала две квартиры за одну большую, в самом престижном районе центра города. В нее ее семья переселилась, как только она заняла должность генерального директора объединения. На головном предприятии, в счет фондов которого это делали, на вес золота оценивали каждый квадратный метр. Очередь на жилье здесь была огромной, но ничего не строили из года в год.

Эта ложечка дегтя только для тех, кто продолжает сожалеть о развале страны полного равенства граждан. Не было там ничего подобного, а Любовь Марковна всего лишь повторяла то, что делали другие директора такого ранга. Неужели вы забыли, что по этому ранжиру там делили даже шапки – пыжиковые, как их называли, в частности. И все же «грязные козни» Любови Марковне были ни к чему.

Как выходец из партийных органов, она знала, что предание гласности того, чем занималось большинство начальников, там не любили. А того из них, кто не умел строго соблюдать секретность, сдавали толпе на растерзание, как директора «Елисеевского гастронома» в Москве. Вот почему у директоров были на особом счету те свои главные бухгалтера, у которых была приставка «Морской» – за то, что умели прятать концы в воду.

И все же не угрозы заставили Костенко изменить свое отношение к старому костяку объединения. Толковая женщина просто поняла, что именно он ей важен для эффективного управления авианосцем. Так можно было назвать объединение, в сравнении с «Двойкой» – огромным кораблем, с капитанской рубки которого к нам спустилась Любовь Марковна. Причину смягчения характера генерального директора я вижу и в тактике, которую применили наши мудрые женщины.

Это они вспомнили о «голубых огоньках», которые у нас проводили на довольно высоком уровне. Их основой являлся эстрадный оркестр, с известными в городе солистами. А наша столовая умело накрывала столы с вином и легкими закусками. Меня женщины подключили к разработке программы. Мы обновили несколько интермедий с дружескими шаржами на тему дня. Пригласили, как велось, именитых гостей – своего орденоносного передовика производства, седовласого участника войны и два профессиональных актера городского театра.

На меня возложили обязанности ведущего, и Любовь Марковна увидела меня с «еще одной положительной стороны». Она даже подозвала меня, когда мы оказались рядом:

– Вы должны пригласить меня на танец, – сказала Костенко и добавила: – не Гендельману же меня приглашать.

Она была почти одного роста со мной. А Гендельман был интересным мужчиной маленького роста. Предложение генерального директора прозвучало, как партийное поручение, и я его выполнил, как дисциплинированный коммунист. «Голубой огонек» удался. На ближайшей планерке Костенко о нем тепло отозвалась и заметила, что такие мероприятия следует повторять, потому что они служат сближению коллектива.

Комменты
Дмитрий Читах: Аркадий Моисеевич, спасибо Вам за воспоминания! Очень интересно читать. Дедушка много рассказывал о своей работе. В его рассказах неоднократно звучала и Ваша фамилия. Жалею, что не записывал его воспоминания на видео или аудио.

Георгий Туллер: Интересные воспоминания. Чувствуется, что автор все события пропустил через душу. Иначе невозможно все запомнить в таких подробностях. Молодец! В памяти всплыл анекдот. Просто так. В магазин входит бабушка. Спрашивает продавца:  "Сынок.есть докторская колбаса по два девяносто?" Ответ: "Ну и память у тебя, бабка!"

Таня Выконавец: Очень интересно читать то, о чем вы повествуете, уважаемый Аркадий.

Лидеры и обычные труженик Володарки и.

Я продолжаю рассказ о своем прекрасном трудовом коллективе, потому что и в его жизни отражена вся советская реальность, словно в зеркале. Швейные фабрики не были настолько велики, в сравнении с машиностроительными заводами, а поэтому здесь были не так заметны масштабы неравенства. Но кто же и здесь не знал, что чем выше начальник, тем лучше у него не только шапка, но и машина, и квартира.

И кто был бы против этого, если бы рядовой рабочий или служащий не оказался перед пустыми прилавками магазинов, где его зарплата ускоренно превратилась в цветные бумажки и лишала ее владельца даже маленькой надежды. В стране это происходило в течение десятилетий и, где надо, не вызывало особого беспокойства о минимальной зарплате и ее покупательной способности. Приехав в Израиль, я увидел, что именно эти вопросы были в центре внимания профсоюзов и прессы. А уж они и правительству не давали отлежаться на диванах.

Пресса Совка пела ему только дифирамбы, а народные массы давно смирились с незыблемой реальностью. Был погружен и я в совершенно другие проблемы. Я, как и большинство моих коллег, не сомневался, что, с ними заодно, принимаю все возможные меры для обеспечения добротной одеждой своих сограждан. Ох, с какими трудностями это сопровождалось! Ведь и предприятия не имели таких денег, на которые они могли бы свободно покупать все то, что могло бы расширить их возможности. Выделявшиеся им строительные и прочие материалы были ограничены мизерными лимитами, которые напоминали хлебные карточки военных лет (чтобы с голода не умереть).

На том же именито рубеже Любовь Марковна приехала со мной в Забужье, чтобы отметить одну из побед, достигнутую в таких условиях на здешней фабрике. В прошлом году мы помогли этому коллективу заменить устаревшие системы вентиляции и электроснабжения. А сейчас более 300 швейников праздновали переход в новое административное здание. Аплодисментов в неплохом красном уголке, со сценой и занавесями (в сельской местности в зимний период еще как сгодятся), было немало. Здесь же была и начисто выбеленная небольшая столовая на 10 столов.

Эту фабрику многие годы успешно возглавлял Василий Климентевич Сокирук. Это был видный улыбчивый мужчина, который умел приспосабливаться к любым условиям и генеральным директорам. Даже, проживая в селе, он красиво одевался. В объединение его привозил шофер на старенькой, но хорошо бегавшей Волге. В Забужье Сокирук принимал и выпроваживал нас из своего большущего кабинета в том же новом корпусе.

Вам не представить, что я выслушал от Любови Марковной на обратном пути по поводу важности кабинета генерального директора и руководителя вообще. Возражать ей мне было нечем, если бы я даже и решился на такое. Но вот с этого разговора и начинался проект реконструкции головного предприятия объединения, с пристройкой административного корпуса. О том, как это происходило, я и рассказывал наладчикам швейных машин на скромном пикнике в лесу.

Сейчас процесс проектирования находился в полном разгаре. Он потребовал немало времени и в ходе сбора технических условий от предприятий водопроводных, газовых, электрических и тепловых сетей. Нам пришлось, как следует повоевать и за участок для строительства восьмиэтажного жилого дома. В него, чтобы расширить территорию, предстояло отселить людей из нескольких жилых домиков, которые находились между общежитием и производственным корпусом.

К этому времени заканчивалось и сведение счетов между Любовью Марковной и Леонидом Израилевичем, который в ее глазах «претендовал на чрезмерное влияние в руководстве коллективом». Вот почему апломб и высокомерие хозяйки все еще зашкаливали. Но и это мог быть всего лишь способ ее утверждения в качестве единой хозяйки, потому что и в самом деле двух королей в одном государстве не бывает.

Коллектив, лидеры и обычные труженики.

А здесь некие подробности о моем рассказе на пикнике в лесу. Итак, со второй половины 70-х по первую половину 80-х годов в нашем ПШО строили заново и реконструировали головное предприятие, а также фабрики в Баре, Тульчине и Хмельнике. Я не знаю, кто именно продвигал последнюю в списке фабрику. Но о том, что это была влиятельная фигура, говорило, прежде всего, то, что она строилась по типовому проекту, с раздельными административным и производственным корпусами, на полном государственном финансировании.

Фабрики остальные не могли рассчитывать на такую роскошь. Там каждый директор «варил себе свою тюрю». Прежде всего, под большим секретом, он выискивал свой путь к сердцу большого начальника в министерстве. А в той затуманенной гонке получилось еще и так, что головное предприятие всех догоняло. Это еще больше нервировало Любовь Марковну тем, что подчиненные ей директора копировали ее же приемы из Могилев-Подольска, а она тратила время на притирку к должности генерального директора. Как уже упоминалось, новый административный корпус успел построить в те же времена даже директор самой маленькой Забужанской фабрики.

Буквально пару дней спустя, после возвращения из Забужья, Любовь Марковна позвонила мне по своему коммутатору:

– Аркадий Моисеевич подходите минут чрез пять к моей машине: поедем на завод радиотехнической аппаратуры.

Тогда это был самый большой завод в городе. Нас принимал его авторитетный директор. К Любови Марковной он отнесся с таким почтением, что в нем мне представились все ее колоссальные связи с начальством и города, и министерства. Я и сам после этого стал уважать ее еще больше. А директор завода показывал нам, главным образом, свой огромный кабинет, включая солидную комнату отдыха. Когда мы возвращались на фабрику, Любовь Марковна стала мне, как бы выговаривать.

И снова из ее слов вырисовывалась связь величины кабинета с солидностью и директора, и предприятия, которое он возглавляет. Поэтому тут же, на обратном пути, мы заехали «провентилировать обстановку» в проектный институт. Там в коридоре меня встретил мой хороший товарищ, начальник планово-производственного отдела Иосиф Альтман. Как только я представил ему своего генерального директора и суть нашего дела, он тут же сопроводил нас к главному инженеру, очень обаятельной женщине, которая исполняла тогда обязанности директора.

Вскоре нам уже она рассказывала о возможных путях проектирования без лимита, под видом капитального ремонта зданий с одновременной реконструкцией. Следующая встреча была назначена в ПШО. Но к ней нам надо было подготовить наши конкретные предложения о будущем проекте. Ну, как же это можно было сделать без подключения главного инженера? У Леонида Израилевича была своя методика рассмотрения важных задач. Он собрал начальников соответствующих отделов и цехов и велел каждому из них изложить свое мнение.

Их заслушивали в кабинете Любови Марковны, спустя три дня, в присутствии вожаков партии, профсоюза и комсомола. Общественники посчитали целесообразным расширить столовую, общий гардероб для рабочих и предусмотреть проектом новый клуб для проведения общих собраний и вечеров отдыха. Страдавшие от тесноты производственники настаивали на вынесении из главного корпуса всех бытовых и конторских помещений, чтобы поднять из затопляемого подвала цех подготовки сырья.

Я заявил, что в проекте надо предусмотреть, прежде всего, большие грузовые лифты при производственном корпусе, без которых невозможно представить элементарный грузопоток на современном предприятии. Из всего сказанного вырастала потребность в новом корпусе на несколько этажей. Но где же его можно было воткнуть, когда всю небольшую территорию Володарки уже обступили со всех сторон жилые и заводские здания?

А в это время попросил слова главный энергетик Ефим Матвеевич Янкивер. Он выступал редко, да и человеком был неприметным, с первого взгляда. Но у него был многолетний опыт специалиста. Он хорошо знал свое дело, хотя принадлежал к тем, кто считал, что фабрика такой уже и останется навсегда, потому что достигла своего потолка.

Янкивер, словно окатил всех присутствующих ушатом холодной воды. Хватит фантазировать, вытекало из его слов, потому что трансформаторы нашей подстанции недопустимо перегревает подключение каждого дополнительного гладильного пресса. А что произойдет, если к ним придется подключить на планируемой стройке башенный кран, мощность которого раз в 10 больше, чем у пресса?

Встреча с проектантами, тем не менее, состоялась. Разумеется, она началась с экспериментального цеха, который занимал треть крыла главного корпуса. Там он теснился сам и мешал другим. И этот участок претендовал на обретение достойных площадей в планируемом здании. А пока в его старом помещении сняли мерки с ведущих проектировщиков и пообещали им костюмы из лучших тканей, которые хранили только в здешней кладовке, как «особый дефицит».

Как это здорово работало в тех условиях, несмотря на то, что каждый человек, «наделенный особым вниманием по блату», платил за свой готовый костюм, соответственно ценнику все до копейки в магазин, через который оформлялась продажа! Зато, как он сидел на фигуре, побывав в золотых руках мастериц из команды Дмитрия Читаха! Видимо, поэтому, еще до завершения полной договоренности о проекте в целом, нам выдали типовой альбом трансформаторной подстанции на следующий день.

А вот самого Янкивера Костенко невзлюбила настолько, что вскоре после совещания я услышал ее обращение ко мне: «Так что, начинайте прореживать свою команду». Я даже не сразу понял значение тех слов. Но я должен был их воспринимать еще, как проявление в моих отношениях с генеральным директором, неких приятельских манер, которые у нас сложились к тому времени.

Не знаешь правил, не садись (по следам здешних дискуссий).

Напоминаю, что формат группы в Фейсбуке предусматривает дискуссии ее участников на разные темы, включая кулинарию. Эту я тоже приобщаю к истории Володарки, чтобы показать, что мои рассуждения о ней, вытекаю из совершенно другого образа жизни. Но он и дает мне важную возможность сравнивать один с другим. Так вот, немировчане своим нечетким представлением о кашруте в комментариях к публикации Виктора Олейника об украинском борще, напомнили мне один, смешной ли, случай. По крайней мере, я не могу себе позволить приобщиться к их сарказму, потому что понял, как это серьезно, в первый год приезда в Израиль. Надеюсь, что и вы поймете, прочитав эти строки.

Важный для меня урок состоялся в помещении заводской столовой. Еда там была (и завтрак, и обед) на уровне хорошего ресторана советских времен. Так и дисциплина приема пищи там была соответствующей. В перерывах на кормление за столами там одновременно усаживались человек 200. Поверхности столов были так чисты, что блестели, словно зеркала. Утром люди занимали левый ряд. Мясных блюд на завтрак не готовили. За столы мясного правого ряда никто не садился.

В обед все было наоборот. Притом вдоль столов постоянно и, не спеша, курсировал лет 50 верующий мужчина в кипе. Он был невысокого роста, останавливался у каждого стола, внимательно присматривался, что на нем присутствует, желал всем приятного аппетита и шел дальше. Я даже восхищался соблюдением такого порядка, полагая, что доброжелатель представляет кого-то из хозяев столовой. Здесь у нас ведь и это частный, хорошо поставленный бизнес.

До чего же приветливый мужчина перепугал не только меня однажды во время завтрака, когда он тигром бросился к одному из столов в конце незаполненного ряда. Лишь после короткой перебранки я услышал его окрик «Ахуца!». Это означало – вон отсюда! А за огромным столом для десяти человек расположились всего трое рабочих в спецовках. То был период массового приема на работу новичков из только что заселенного репатриантами микрорайона.

Вспышка произошла в трех-четырех столах от меня, и я увидел, как к месту происшествия сразу прибежало несколько человек. На ее погашение потребовалось не более двух минут. Позже суть того, что случилось, мне разъяснил один из заводских русскоговорящих ветеранов. Он оказался у того стола в числе первых, где пригодился в качестве переводчика.

Так вот, те трое молодых рабочих оказались моими свеженькими земляками по бывшему СССР, стаж работы которых исчислялся несколькими неделями. А их терпение буквально взорвали какие-то недовольства «шмындрика с кипой на голове», как они его называли. Иврита парни не понимали, а потому отреагировали тем, что стали, посылать чудика в три голоса туда, «дэ Макар телята пасэ».

Бедолаги не видели ничего плохого в том, что по советской привычке, принесли еду из дому, но какую – свиную колбасу с булкой, которую их жены покупали в магазинах для выходцев из Европы (они сами их и открывали). До этого эти рабочие завтракали на улице. Но в то непомерно жаркое утро они решили зайти в охлаждаемый кондиционерами зал столовой со своими харчами.
Я думаю, что в то утро многие из нас впервые узнали о категорическом запрете правилами кашрута соприкосновения молочной еды с мясной. Что же касалось свинины, то это было вообще вопиющим оскорблением верующего еврея.

Вот почему евреи Израиля идут на существенное увеличение обеденных залов и кухонь общепита. Верующие граждане и дома, в этих целях, практикую т отдельные или двухкамерные мойки и холодильники, а также раздельную посуду. А за строгим соблюдением правил еды в зале заводской столовой тщательно следил штатный контролер раввината на зарплате – тот самый приветливый мужчина с кипой на голове. Я не исключаю и того, что по его команде оскверненный стол выбросили на помойку.

Лидеры и обычные труженики. Александр Гендельман

 .... 
Я с Александром в Виннице и Крефельде (Германия)

Это о его прекрасных человеческих качествах просил рассказать Виктор Олейник в одном из комментариев в группе. Характеристика моя в трех словах: человек скромный и восхитительный! Уже это говорит о многом. Но я обязан расширить ваше представление о таком сотруднике. Так вот, я сам сразу стал добиваться близкого знакомства с наладчиком швейных машин с шестилетним стажем. Александр заинтересовал меня умелым сочетанием семейного образа жизни, трудовой занятости и заочного обучения в институте.

Наши долгие разговоры об этом нашли свое продолжение в его маленьком кирпичном домике под шиферной крышей. В нем, заодно с обожаемой Леночкой, Саша, как бы мимоходом, растил трехлетнюю дочь Талу. Лена работала школьным библиотекарем, после окончания пединститута. Должности учительницы украинского языка и литературы в городе ей не досталась, а в село ехать не хотелось, потому что Саше там нечего было делать вообще. В своем положении они, не только ни на что не жаловались, но и ощущали себя самыми счастливыми людьми на свете.

Да, и они скромно питались и одевались. Картофельное пюре с кусочком селедки, в луке с подсолнечным маслом и уксусом, сходили за деликатес  у них за ужином. А приготовление и сервировка стола занимали у Лены чуть более 30 минут. Зато сколько было интересных разговоров за чаем, даже представить трудно. Немного позже к ним подключилась и Майя, с которой я уже не первый месяц встречался, но не решался на следующий шаг. Так я, и вправду, боялся вступать в роль главы семьи в качестве недоученного специалиста с низкой зарплатой, не имея за спиной ни двора, ни кола.

А вот Полина все разложила по полочкам, как это умеют делать мудрые женщины.

– При твоем подходе к вступлению в брак, – заметила она, – человеку одной жизни не хватит. А вот помнить надо лучше о том, что такой счастливый случай может не повториться.

Полина убедила меня и в том, что семейный человек намного ответственней подходит ко всему, в том числе, и к обучению. А за хлебосольным столом Лены и Саши в будущем мы познакомились с очень интересными людьми, тоже выходцами из местечек, как и большинство из нас. Они были старше нас лет на 10 и, в отличие от нас, закончили семилетки на идиш. С родным языком они не порывали, и порой, в ходе чаепития, мастерски читали произведения Шолом-Алейхема, Переца Маркиша и других еврейских литераторов.

Испытывая огромное удовольствие от того, что слышал, я вспоминал с благодарностью свою бабушку Сосю за то, что в детстве она разговаривала со мной только на своем родном языке. Поэтому я и сегодня наслаждаюсь песнями и репризами на идиш. А ко времени создания при Володарке ОКБ Управления легкой промышленности Совнархоза Саша уже обладал хорошим опытом конструктора.

Он из тех, кто принимал активное участие в разработке типовых рабочих столов для выполнения «немашинных» операций, с наборами приспособлений малой механизации. Еврейская находчивость Александра проявилась и тогда, когда он вышел на пенсию. Он и его семья проживали в небольшом домике на земле. Чтобы в нем было сытно, во дворе всегда разгуливали куры, а в клетках плодились породистые кролики.

К выходу на пенсию у Александра уже повзрослели дети, а дочь Тала обзавелась своей семьей. Трудились все дружно, скопили деньги и решили купить машину. Но в СССР одного желания и денег было мало, даже если ты был готов положить на стол значительно больше денег в качестве взятки. Для этого тоже нужны были хорошие связи, потому что спекулянт был готов пойти на сделку «с надежным покупателем». Саша Гендельман придумал, как обойти сложную многоходовую операцию. В газете он прочитал, что для кролиководов города объявлен конкурс. Его победителю (вдумайтесь) будет предоставлено право, купить автомобиль «Жигули».

Но для этого ему надо было сдать государственным заготовителям тысячу шкурок. За количество не ручаюсь, но величина была просто недостижимой. Александр им и стал, но для этого он почти ежедневно выходил ранним утром на городской базар и скупал все шкурки у тех, кто их продавал. Задумка сработала безоговорочно, а победителей, как говорят, не судят.

В ОГМ ПШО Саша совмещал должности конструктора и инженера по оборудованию. Это он не допускал сбоев в своевременном представлении заявок на запасные детали и оборудование. Это он строго соблюдал прозрачный метод их распределения на складе объединения, да и вообще понимал меня с полуслова. Александр и его преданная жена Лена не просто вырастили дочь Талу и сына Эдика, а дали каждому своему ребенку высшее образование.

Тремя семьями они выехали в Германию в середине 90-х. Уже там одержали дипломы инженеров внуки Александра и Лены. Приехав в 2000-м году в эту страну, я, конечно, навестил семью моего сотрудника и друга. А через пару лет их дочь Талу, с ее мужем Юрой, мы тепло принимали у себя, в Беэр-Шеве. К продолжению рассказов о других моих сотрудниках, включая, руководство прекрасного коллектива я еще вернусь. Ведь я еще не начинал толком разговора о Леониде Гендельмане, главном инженере ПШО, который представлял собой его подлинный стержень на протяжении десятилетий.

Комментарии

Виктор Олейник: Прочитал рассказ об Александре Яковлевиче и задумался... Какие подобрать слова, чтобы они выразили мое уважение и восхищение этим прекрасным Человеком с большой буквы... Встречая его на фабрике или вне ее, всегда хотелось подойти к нему, чтобы перекинуться парой-тройкой слов. Он обладал удивительным тактом, глубоким уважением к собеседнику, скромностью.

К нему всегда можно было подойти со своими фабричными или житейскими проблемами, заботами, делами, и он всегда находил нужные слова для ответа. Вспомнить об Александре Яковлевиче можно очень много хорошего. А как досконально, до мелочей, он знал свою работу! На Володарке мне трудно назвать такого человека, который не относился к Александру Яковлевичу с величайшим уважением!

Георгий Туллер: Интересное повествование. Это уже пошире, чем история фабрики. И Виктор Олейник молодец!

Лидерство и странности

Евреи известны своей повышенной чувствительностью к антисемитизму. Это качество сохраняется в них из древности. Им не давали забыть о нем царские погромы, гитлеровский фашизм, да и времена Сталина запомнились печальным делом кремлевских врачей. Вот почему я оправдываю временами и преувеличенную опасность, чего не отрицаю даже в себе самом.

Не по этой ли причине у меня вызывало столько сомнений отношение к евреям Любови Марковной. В их основу я мог положить и начальный период ее подходов ко мне, а вот резкий разворот в этом сейчас, и настораживал, и радовал. Курс на положительный настрой был предпочтительней, и я уже
восхищался умением Костенко совмещать качества заботливой матери, жены и руководителя большого производственного объединения.

По приглашению Любови Марковны я ведь уже побывал и в ее доме. Там она представила меня дочери, сыну, учащимся младших классов, и добродушному мужу Косте. Они вдвоем заставляли меня откушать вместе с ними творожную бабку, которая мне очень понравилась. Ее, за короткое время перерыва, Любовь Марковна успевала приготовить в духовке, на десерт, пока на конфорках разогревался обед.

Доброта ко мне Любови Марковны выразилось и в подъеме моей зарплаты, как только я ее убедил в неверном названии моей должности «начальник отдела», вместо «главный механик», что определялось типовым штатным расписанием министерства. Поэтому мой оклад был ниже оклада моих коллег в таких же производственных объединениях на 25%.

Так главному инженеру вздумалось возложить на меня ответственность за руководство службой главного энергетика, строительным цехом и другими участками. Мне и его удалось убедить, что это можно отразить в должностной инструкции, исключив удлиненное название отдела. Так вот и в этих условиях
меня еще больше удивило повторение фразы «Не вижу продолжения прореживания».

Это могла быть и просто игра слов, но, чтобы в том убедиться, мне нужна была хотя бы короткая дискуссия с «высокой стороной». Рассчитывать на нее я все еще не мог, из-за дистанции, на которой Любовь Марковна удерживала всех своих подчиненных. Допущений, связанных с причинами ее поведения, было несколько. В одной из них усматривалась возможность оказания давления в верхах. Там волны государственного антисемитизма могли вызывать активизация в стране сионистского движения, или очередная победа государства Израиль в войнах за независимость со своим вражеским окружением.

Эту версию полностью исключила встреча с моим соучеником по институту Виктором Гриницким. Он уже года два возглавлял немаленький новый завод, и едва сдерживал законное чувство гордости. Мы разговаривали долго, потому что в жизни моего хорошего товарища произошло немало важных событий. Перед тем, как попрощаться, Виктор спросил, не знаю ли я еврея, которого он мог бы назначить своим замом по экономике. На встречный вопрос, «Почему именно еврея?», мой друг ответил, что хотел бы доверить важную должность ответственному человеку.

Из дальнейшего разъяснения вытекало, что, прежде всего, зам должен уметь «своевременно остановиться перед бутылкой водки»... Так тогда рассуждали и в высших партийных кругах, к которым принадлежал его близкий родственник. Кстати, сам Виктор был достаточно грамотным инженером, но если случалась выпивка, то мог ею увлечься до самозабвения. В наши дни это поясняют генной предрасположенностью, независимо от национальности, но тогда я именно так исключил первое допущение.

А в следующем я даже был готов предположить, что в годы юности симпатичную девушку мог незаслуженно обидеть выходец из большой еврейской общины местечка, в котором она родилась и выросла. Всякое ведь бывало в сложных отношениях молодежи. Но и это предположение отрицало весьма лояльное отношение Любови Марковной к евреям на двух предыдущих фабриках, которые она возглавляла до объединения.

В итоге, меня осенила идея, притвориться шлангом, и я делал вид, что не слышу, или не понимаю, о чем речь. Заодно я продолжал поиск подлинной причины, с надеждой добиться смены гнева на милость. Кто же из нас не знает народной поговорки «стерпится, слюбится». И это срабатывало в реальности. А в мои представления вообще не укладывалось такое, чтобы я мог предложить подать заявление на увольнение любому своему сотруднику, без связи с его национальностью.

Кто же лучше меня знал, что за каждым из них стояла его семья, с маленькими или взрослыми детьми, а в ней едва сводили концы с концами при скромных зарплатах швейников. Я, тем более, не мог предложить подобное старшему инженеру ремонтной службы Александру Гендельману, не смотря на то, что он стоял на ногах прочнее других. Избранный мной метод действовал и потому, что я всегда работал не с евреями, русскими и украинцами, а со специалистами разного профиля и квалификации.

Комментарии
Муся Лычагова: Не очень!
Nadiia Chorna: В вашей статье четко просматривается линия расового антисемитизма. Наверное, многое зависит от людей, собравшихся в один коллектив. Я проработала много лет под руководством М.Н.Мостового. В коллективе были так же евреи. Большая часть - украинцев. Я русская. Никогда ни они, ни я за все годы не чувствовали проявления неприязни из-за национальности. С глубоким чувством благодарности вспоминаю моих коллег и М.Н.Мостового. Взаимная поддержка, помощь, уважение к каждому осталось в моей памяти до сих пор. Да и в самом городе Немирове, где проживало много евреев, были смешанные браки, не могу вспомнить ни одного случая расовой неприязни среди людей...

Аркадий Без: Надя, вы торопитесь с выводами в очередной раз. И в коллективе, где я проработал больше 30 лет, я не могу назвать ни одного антисемита.И в нем была любовь и многолетние удачные смешанные браки. Так и без них мы были дружны больше, чем некоторые братья и сестры. Но поэтессы от политики далеки, поэтому они вряд ли что-нибудь слышали о государственном антисемитизме. И это хорошо, поэтому и братались обыкновенные люди. Но не сомневайтесь в том, что Мостовой о нем хорошо знал.

Nadiia Chorna: Извините, дорогой Аркадий. Я хоть и поэтасса, но не так далека от политики как вы думаете. Мой отец был сослан Сталиным во время войны в Казакстан, потому, что вышел живым из окружения. Поэтому я, наверное знаю даже больше и не по наслышке, а из уст моего отца. Хоть он и был русский. Но ведь в вашей статье поднимается в основном пласт времени вашей работы в коллективе Володарки, а не Сталинские времена. А это простите уже другое время эпохи. И берутся отношения в коллективе, где вы работали, а не глобальная эпоха Ведь так.? А относительно поэтов - Поэтом можно и не быть. Но образованным - обязан! Нет это не к вам ни в коем случае. Это о поэтах.

Nadiia Chorna: Как по мне так отзывы - составляющее дискуссии. А вся прелесть и полезность дискуссий в том и состоит, что каждый выкладывает свое мнение, сохраняя уважение к остальным мнениям.

Аркадий Без: Извините, дорогая Надя, что я ошибся в вашей политической подкованности. Но и не в сталинские времена его антисемитские отголоски имели место в политике Хрущева, Брежнева и даже при Горбачеве. Свобода слова вынесла из подполья на поверхность немало нечисти. Все это привело не только к первому судебному разбирательству, с вынесением приговора, но и переросло в острые межнациональные конфликты на Кавказе, в Прибалтике, Средней Азии. Все обнажилось, а затем обрушилось. Почитайте в книгах, интернете. В комментарии всего не охватишь. А потом можно и продолжить дискуссию. Наконец-то она пришла и на нашу площадку в культурной форме. Я надеюсь, что к ней подключатся и другие участники (и не обязательно только на эту тему).

Nadiia Chorna: Рада,что мы поняли друг друга Аркадий. Вы делаете хорошее, большое дело, заслуживающее уважения. Очень вам благодарна и наверное не только я, а многие в группе за ваш ум, интеллегентность и терпение.

Лидеры и обычные труженики. Михаил Алексеенко – механик (наладчик оборудования) раскройного цеха.

Пришло время занести на доску памяти и сотрудника, который многим из нас запомнился больше адресованными ему упреками и нравоучениями на собраниях за нарушение трудовой дисциплины. Эта общая фраза, конечно, мало о чем говорит, как и путаная принадлежность ремонтника к коллективу, за которым он числился, соответственно структуре. С одной стороны, механик был обязан подчиняться руководству цеха (от начальника до мастера), за которым он был закреплен, а, значит, участвовал в перестановках оборудования и его перенастройке.

С другой стороны, механик подчинялся руководству ремонтной службы, которое могло перебросить его на другие зоны обслуживания, а также привлечь к иным видам работ по техническому обслуживанию. Здесь ремонтников обеспечивали спецодеждой и личным инструментом, здесь они могли рассчитывать на повышение почасовой оплаты труда. Так вот, по части профессии претензии к Алексеенко не возникали.

Больше того, он был безотказным в выполнении любых поручений, как одного, так и другого руководства. Притом настолько, что руководители других цехов нередко обращались к Мише с сугубо личной просьбой – отрегулировать домашнюю швейную машину, вскопать огород, выкопать погреб или колодец. Людей, желающих подработать, таким образом, было очень мало. А вот Миша охотно брался за любое дело. Больших денег за работу он не брал, а совестливые работодатели рассчитывались с ним еще и дополнительным «магарычом».

Как правило, он состоял из четвертушки водки с закуской, или бутылки «Биомицина», как тогда называли вино «Биле мицне». Притом, рассчитаться с Мишей можно было и в день зарплаты. На работе в такие дни Мише могло достаться несколько бутылок. Ему, естественно, было не под силу выпить такое количество. И тогда, добряк от роду, угощал других своих сотрудников – коллег и не только их. Происходило это не на виду у всех, а в сырой подвальной раздевалке водопроводчиков.

Рассказывали и мне, что в нее, в разгаре перестройки, заглядывал и бывший генеральный директор. В лихие годы обесценилась даже его персональная пенсия. Но, кроме того, бутылку водки еще и негде было купить. О существовании коньяка все забыли, вообще. До его стоимости теперь поднялась и бутылка мерзкой самогонки, которую тоже надо было доставать по огромному блату. А Миша в «подпольный трактир» умудрялся принести еще и пирожок с ливером на закуску, для такого приема.

Так перед этим Миша и стул для бывшего начальника такой величины тщательно протирал ветошью, чтобы не посадил масляное пятно на брюки. Кстати, на них еще сохранялся след стрелок, сформованных мастерицами экспериментального цеха. Эти жуткие подробности ошеломляли меня сильнее волнующих сцен из кинофильмов «Бег» или «Старые клячи» о развале жизненного уклада страны в 1917 и 1990 годах.

Такие потрясения оказались несовместимыми с жизнью у многих граждан. А так все начиналось в годы моего сотрудничества с Мишей Алексеенко. Меня тогда два раза приглашала в раскройный цех возглавлявшая его Мария Антоновна Пивоварова. Она была одним из самых уважаемых начальников цехов. Встретив меня в дверях, Пивоварова произнесла: «Я хотела, чтобы вы лично это увидели своими глазами».

Она же проводила меня к ближней раскройной ленточной машине, и мы вдвоем заглянули под рабочий стол. Там Миша Алексеенко спал мертвецким сном, неуклюже прислонившись к колесу и обшивке стола, с сантиметровым слоем ворса и пыли. «И кто же будет за Мишку отвечать, если он острым ленточным ножом, порежет горло?». Это был перевод стрелок ответственности, по принципу «а я предупреждала».

В тот же день, по окончании рабочего дня, я провел собрание с рабочими смены. На нем, как велось, присутствовали парторг, профорг ремонтной службы и Мария Антоновна. Глубоко в душе и я уважал Алексеенка за доброту и прилежание, но после второго такого собрания его перевели на месяц в грузчики «за пьянство на работе». На третьем (на протяжении полутора лет) собрании я объявил, что буду ходатайствовать о переводе Алексеенка в грузчики, вообще, потому что в моей практике увольнений не было.

И Мария Антоновна не просто прослезилась, а расплакалась, когда выступала в защиту Миши, с материнской заботой. Она искренне убеждала всех, что лучше и важнее Миши Алексеенка, в ее цехе работника нет. Там он и механик, и грузчик, а некоторым женщинам – даже мужчина в доме, когда у них ломается дверной замок, стекло в форточке или забивается канализация на кухне. Так что самого Мишу ей искренне жаль. Жена от него давно ушла, и он одинок, как сиротка. Кто же, кроме нас, о нем позаботиться, если мы его переведем в грузчики, которые от алкоголя не просыхают.

О Мише мне напомнили еще и слова одного из недавних комментариев в нашей группе «Скільки можна мусолити старе!... Старе – погане, а нове нехай нам хтось збудує». Но ведь это действительно вещие слова. Никому из нас строить новую жизнь со стороны никто не придет и в самом деле. А куда большая опасность проблемы мне видится в том, что выпивки на работе и сегодня носят характер далеко не единичных явлений. В свое время Михаил Горбачев, не зря ведь решил прибегнуть к крутым мерам, чуть ли не сухого закона.

К положительному результату они не только не привели, но еще и усугубили картину наркотиками, по печальному опыту Запада. А его руководство позднее, не зря открыло ворота африканским беженцам, увидев в этом возможность пополнить дополнительными рабочими руками свои заводы и фабрики. Выходит, что мы все разучились работать, а этот поток подхватил еще когда-то успешных беби-бумеров.

Итак, проблема надежных рабочих рук всюду продолжает оставаться острой и в наши дни. Даже успешная Володарка испытывала недостаток в них еще недавно. Непредвиденные сложности прибавляют политическая нестабильность в регионах и коронавирус. И все же, успешные рывки верх мировой экономики в ряде отраслей и в этих условиях настраивают на оптимизм. Есть ведь поговорка о вышибании клина клином. А во мне его укрепляют и все возрастающие конкурсы во всех колледжах и университетах. Радует конкретными результатами молодежь Немирова, соответственно информации Ольги Сичкар, в группе и на ленте ФБ.

Главный энергетик Ефим Янкивер. Новая трансформаторная подстанция.

 
На городской демонстрации 80-х мужчины Володарки. Почти все они принимали участие в ночном рытье траншеи через проспект Коцюбинского.

В апреле и мае 1980 года на головном предприятии заканчивали строить своими силами новую трансформаторную подстанцию. Небольшое одноэтажное здание по типовому проекту возвели быстро. Главный энергетик Ефим Янкивер где-то договорился о замене действующих трансформаторов на те, которые были ему нужны. Иначе, нам пришлось бы их заказывать и ожидать поставки в течение полутора лет, в лучшем случае.

С дипломированным и опытным руководителем важной службы в моем подразделении я не знал никаких проблем, хотя он получал зарплату всего лишь старшего инженера. Почему-то так было принято – экономить на ремонтниках. Не исключаю, что кто-то это делал, чтобы определенным работникам устанавливать оклады по максимуму вилки. Янкивер и с этим работал, молча, и продуктивно. А ведь и ему приходилось совмещать функции снабженца, чтобы не допускать простои.

Кроме того, он умел ладить с инспекцией управления «Энергосбыт» и органами, которым был подотчетен, к его мнению прислушивались рабочие, которыми он руководил. Лишь перед своим увольнением, в начале 90-го года, я узнал, что один из них, Миша Литвак (участник войны с боевыми наградами), вообще не умел читать. Он, заодно с Изей Минцем, работал в ремонтной мастерской.

Там им приходилось готовить к перемотке перегоравшие электромоторы швейных машин, оснащать новые рабочие места, а также бить канавы в стенах для скрытой электропроводки, с подъемами на когтях на деревянные столбы.
Литвак безотказно выполнял самую тяжелую работу, но я не знаю, как его непосредственному начальнику удавалось скрывать безграмотность электрика перед комиссиям, которые каждые два года экзаменовали всех электромонтеров.

Вместе с этим, Янкивер не был идеальным, как и мы все. Меня он раздражал бедламом в своей папке, где хранились его отчетные материалы. Разобраться в ней не мог никто, кроме него самого. Никому это не мешало, пока Ефим Матвеевич не слег с инфарктом. После этого он нередко оставался дома на больничном листе.

Так как в Совке недоставало не только продовольственных и промышленных товаров, но и электроэнергии, все предприятия испытывали в связи с этим большие неудобства. Им приходилось работать на ограниченных лимитах, а, чтобы не нарушить выполнение незыблемого плана выпуска продукции, прибегали даже прекращению вентилирования цехов в часы пик. Систематическая отчетность по использованию электроэнергии, которая отражалась в специальных бланках, тоже требовала определенных навыков.

В дни и недели отсутствия Янкивера многим из нас довелось убедиться в сложности возглавляемого им участка. А в возведении новой подстанции самой сложной оказалась не начинка новым оборудованием подстанции и щитовой, а рытье траншей для доброго километра кабельных сетей. Их предстояло проложить по дворам фабрики и Дома офицеров, с учетом его нахождения на противоположной стороне проспекта Коцюбинского и интенсивного движения по нему транспорта, включая трамваи.

В связи с этим траншею на проспекте пришлось копать вручную и в ночное время суток. Ни одна специализированная организация не хотела браться за такую внеплановую работу. Все, что у нас тогда было из строительной техники – это два компрессора и два пневмомолота для вскрытия асфальта. На выполнение в течение одной ночи сложнейшей работы пришлось мобилизовать всех трудоспособных мужчин фабрики. Их было человек 70, и они приступили к делу на общественных началах, по официальному приказу генерального директора.

Я тоже в ту ночь поразмахивал киркой и лопатой на условиях субботника, хотя персонально отвечал за своевременное выполнение всей несвойственной нам работы. Так называемым «народным методом» на заводах и фабриках тогда возводили даже производственные корпуса и жилые многоэтажные поселки. Так как рабочих рук на производстве не доставало, на строительные площадки направляли в основном инженеров заводоуправления.

В сезоны уборки урожая они, студенты и солдаты так «поддерживали искусственное дыхание» колхозов. Рабочие же выполняли производственный план у станков. Вдохновляемый партией массовый энтузиазм на самом деле обходился государству в копеечку. В Израиле я не видел ничего подобного. Труд в ночное время здесь оплачивают по существенно завышенным тарифам.

Поставленная перед швейниками задача на винницкой Володарке в ту ночь была успешно выполнена по привычному для тех лет методу. Далее предстояло выполнить широкий комплекс работ по подготовке всей территории для возведения нового четырехэтажного здания. Скорость разработки проекта реконструкции набирала все больше оборотов.
Он предусматривал перенос въезда на территорию с проспекта Коцюбинского на улицу Ворошилова. Для этого надо было снести немало ветхого одноэтажного жилья. Чтобы расселить проживавшие там десятки семей, пришлось построить восьмиэтажный жилой дом на улице Ширшова, неподалеку от рынка. В эти же годы поднимались новые корпуса на фабриках ПШО в Баре, Тульчине и Хмельнике. В том, прежде всего, заслуга их талантливых директоров, но и руководство объединения не стояло в стороне от их героических усилий.

Степан Семенович Дубина. О новом производственном корпусе швейной фабрики в Тульчине

 

Примером причастности объединения к тому, что происходило на фабриках, могла бы послужить и моя 30-дневная командировка в Тульчин перед пуском нового производственного корпуса. Фабрику возглавлял Степан Семенович Дубина, самый опытный директор, с дипломом Киевского института легкой промышленности. Инвалиду войны, с опорной палкой и протезом на месте отсутствовавшей ноги, была свойственна такая энергия, которой сполна хватило бы десятку инженеров, даже с тремя ногами у каждого.

Свое обоснование проживания в маленьком Тульчине Дубина сводил к тому, что в крупных городах не позволят возглавить большой коллектив тяжелому инвалиду его группы. На рубеже своего пятидесятилетия ему захотелось повторить подвиг Костенко. И его волновала нелегкая участь тысячи швей, которым он приходился директором. Мало им было тесноты приспособленных старых помещений. Так несчастным женщинам приходилось бегать и в дворовой туалет, что было особенно неудобно в пору дождливой осени или морозной зимы.

Чтобы хотя бы на фабрике покончить с характерной для сверхдержавы реальностью, Степану Семеновичу приходилось проявлять находчивость волшебника. Ведь подобные ему директора шли сотнями к министру выпрашивать деньги и лимиты на новое строительство. Их и в министерстве было мало, поэтому удача выпадала лишь счастливчикам. Положение Дубины осложняло еще и отсутствие надлежащего водоснабжения и канализации в Тульчине.

Но и как же можно было отказать такому директору, с другой стороны? В ПШО многие из нас хорошо знали о характерном для Дубины хлебосольстве. Голодным с его фабрики не уходили даже самые «маленькие чиновники». Выпроваживая таких гостей, Дубина мог пошутить: «Помощи от них не жду, но навредить могут и здорово, если захотят». Помню его характерную фразу: «Не мешайте мне работать». Ходил и он по лезвию ножа, как и каждый другой руководитель.

А вот «способного помочь ему чиновника высокого ранга» Дубина принимал и на «царской рыбалке» в быстротечных прудах с редкостной форелью. Я думаю, что «вскладчину» подобные места создавали не только в Тульчине. Из-за дороговизны, даже «самым важным людям» там не разрешали вылавливать более трех килограмм рыбы удочкой. Их важная помощь лишь открывала своеобразный светофор. Вся персональная ответственность и нагрузка оставалась за тем, кому предстояло дальнейшее самостоятельное управление автомашиной на ухабистой трассе.

Любовь Марковна относилась к новостройкам особенно серьезно, потому что знала, что в верхах за несвоевременный ввод объектов спрашивали особенно строго. Генеральный директор и я чаще других посещали фабрики, на которых начиналось новое строительство. В Тульчин мы прихватили и главного инженера Гендельмана, когда до ввода в строй нового производственного корпуса оставалось немногим более месяца.

Даже корифея Дубину Костенко решила подстраховать таким визитом. Ее женская настороженность оказалась уместной и на этот раз. В Тульчине строительство велось наполовину хозяйственным способом, без остановки производства. Дубина и его подчиненные интенсивно занимались и тем, и другим. Возможно, поэтому он и его ответственные работник не приняли во внимание подозрительную затяжку поставки из Киева большой части оборудования для цехов подготовки и раскроя тканей.

Я тогда же созвонился с поставщиками при нашем главке и, в ужасе, понял, что заявку фабрики там планировали выполнить в следующем году. Не отрицая и собственное упущение в происшедшем, я тут же сформировал бригаду в 15 человек из ремонтников других фабрик объединения под своим руководством. В небольшой гостинице мы тогда заняли почти весь второй этаж. В отдельных комнатках проживали я и главный энергетик Янкивер: работы и электрикам на новостройке хватало.

В какой уже раз меня приятно удивили наши доблестные ремонтники. Непредвиденной работы в Тульчине оказалось так много, что членам бригады приходилось работать по 10 и 12 часов в день. Из той поры я не припомню ни одного случая опоздания на работу, не говоря о более серьезных нарушениях трудовой дисциплины. А ведь бригада состояла из таких мужчин, которым был не чужд обед или ужин с бутылкой водки. Так вот я ничего подобного не видел.

Настолько серьезный подход к делу удивлял даже не привыкшего к расслаблениям Степана Семеновича. А перетрусил и он, когда понял всю опасность промаха. Был и он из тех директоров, которые дорожили своей репутацией у верхов. Дубина стал приходить в себя, когда увидел реальный результат командировки ремонтников из объединения, сразу по истечению первой половины месяца. До этого ему было трудно в такое поверить.

Для этого мне, как на подшипниковом заводе, пришлось снова надеть спецовку. Степан Семенович, несомненно, делился своими впечатлениями с Любовью Марковной, а она звонила ему по телефону довольно часто. В определенные дни она выходила на такую связь и со мной, чтобы «перепроверить». Добившись первого весомого результата, я сказал Костенко о тесной связи морального и материального стимулов. Костенко сразу пообещала выплатить каждому рабочему премию, как минимум, в половину его месячного заработка.

Это говорило, что она и мысли не могла допустить о срыве своевременного ввода объекта. Своего волнения Костенко не скрывала. Оставался спокойным Гендельман: он уже давно доверял моему слову. Доверяй, но проверяй – был принцип Костенко. В ближайший понедельник она приехала в Тульчин вместе с Гендельманом. Мне уже было, что им показать в новых цехах подготовки и раскроя тканей, с учетом использования части действующего на старых площадях оборудования.

К разговору, не на пальцах, подключился и главный инженер, внимательно вглядываясь в чертежи планов, которые были расстелены на изготовленных нами столах. Можно было бы уже свободно выдохнуть в знак удачного завершения визита руководства ПШО на новостройку, если бы не «неожиданное ЧП».
– А почему я не вижу Янкивера? – спросила Любовь Марковна уже перед тем, как попрощаться.

И здесь нам пришлось расколоться – рассказать, что хотелось скрыть. А суть была в том, что главный энергетик недавно перенес инфаркт. От переутомления он почувствовал себя плохо. По окончанию рабочей недели Янкивер собрался на час раньше и сказал, что уезжает к родственникам. Они проживали в пригороде Тульчина, и он надеялся на облегчение от самой смены унылой гостиничной обстановки. Видимо, оно так и не наступило, потому что Ефим Матвеевич не вышел на работу на следующий день.

Больше на работе он и не появился вообще. Янкивер раздражал генерального директора со дня его заявления о неготовности трансформаторной подстанции к началу реконструкции головного предприятия. А в Тульчине этот нерадивый, с ее точки зрения, работник еще и расслабился в столь ответственный момент. И Любовь Марковна даже слова не хотела слышать в его защиту – ни моего, ни главного инженера. Далее, по команде Костенко, Янкивером занимался отдел кадров.

Об его увольнении я узнал из телефонного разговора с сотрудниками. Они же рассказали мне об издании приказа и крайне недовольной реакции жены Янкивера. Она тоже работала на фабрике. Так вот, именно в мой адрес критики из ее уст прозвучало больше всего. Но это было потом. А пока наша бригада продолжала невообразимый штурм, связанный с наверстыванием обнаруженного упущения в заявках. Время неумолимо летело к финишу. Все мы устали, что выражалось повышенной вспыльчивостью рабочих. Изо всех сил сдерживал себя и я, чтобы не сорваться.

В такие минуты, чтобы взять себя в руки, я приходил в кабинет директора фабрики. На столе Степана Семеновича могли одновременно звонить все три телефона. По местному, из отдела снабжения и сбыта ему сообщали, что из-за отсутствия контейнеров срывается отгрузка готовой продукции в Днепропетровск. По телефону городскому звонила Любовь Марковна и требовала предельно четкой картины по выполнению годового плана на производстве и на стройплощадке.

По вертушке (прямая связь) звонил сам первый секретарь райкома и требовал отправки на овощную базу 50 рабочих, чтобы своевременно перебрали сопревшую картошку. Иначе ее не хватит до нового урожая для детских садов и школьных столовых.

Дубина ни с кем не спорил. Он записывал все данные в толстую тетрадку и передавал команды по своим инстанциям. Вот на своих подчиненных он покрикивал, «чтобы лучше понимал серьезность дела». Одновременно директор вел в шутливой форме разговоры с забегавшими к нему за интервью корреспондентами местных газет и радио. Их тоже интересовали ответы на десятки вопросов. Кто только не заходил к директору в те последние дни уходящего года.

Это были клерки пониже рангом из райкома, райисполкома, председатели колхозов и его коллеги, руководители небольших местных предприятий. Этим начальникам просто хотелось появиться на работе, перед Новым годом, в свеженьком пиджаке своей фабрики. Заказы, лежавшие на стульях упакованными в картонные коробки, гости сами выбирали, соответственно надписям. На столик, рядом с большим директорским столом, кое-кто из них выставлял бутылку водки и даже закуску, в знак благодарности.

Хлебосольному Степану Семеновичу надо было обменяться со всеми не только добрым словом и рукопожатием. Под светлым полотенцем, на столике, лежали в блюде бутерброды. Рядом с ними стояло несколько бутылок водки. Их откупоривал сам директор и разливал по стаканам – себе меньше, гостю больше. Но и с этим условием было страшно представить, сколько Дубина выпивал в течение дня. Под впечатлением того, что я видел, я возвращался в цеха новостройки, словно побывал под холодным душем.

Степан Семенович появился в моем гостиничном номерке, когда в цехах уже стояло все потребное оборудование и велись последние работы по его доводке и подкраске. Это было в десятом часу вечера. Поздний гость, на протезе, своим подъемом на второй этаж в столь поздний час, еще больше удивил меня своей невероятной трудоспособностью.

Таким образом, Степан Семенович пришел выразить мне свое личное уважение. Вот что такое натренированность и недюжинные способности. Так он еще и не переставал шутить, когда я ему сказал, что это была совершенно излишняя трата сил с его стороны.

– Не переживай, Аркадий Моисеевич, на своих 3-х опорах я устою, если бы мне довелось подняться даже на 10-й этаж. А иначе, как еще тебе хоть немного напомнить твою домашнюю обстановку! – ответил директор и приподнял палку, с которой никогда не расставался.

Пока мы обменивались приветствиями, сопровождавший Степана Семеновича персональный водитель поставил на стол бутылку водки и открыл завернутую в полотенце миску еще горячих вареников с капустой и картошкой. А со слов Дубины, сегодня он себя специально несколько сдерживал в выпивке, потому что после ужина со мной обещал заглянуть еще и к зазнобушке...

– Хочешь, зайдем вместе? У нее подружка хорошая и для тебя найдется. А жен наших, я тебе так скажу, надо беречь. Представляешь, сколько им достается с нашими детками, да еще и с такими мужьями, как мы, которые появляются дома, главным образом, на ночлег. Словом, ты меня понял, – сказал Дубина.

Я качнул головой в знак того, что понимаю, хотя и в этот раз не знал, говорит ли Степан Семенович правду или шутит. В ходе дальнейшей беседы я не переставал восхищаться невероятным остроумием и этого безусловного лидера. А приоткрытые им тогда его личные взгляды на жизнь в целом, засветили еще одну лампочку и в моем сознании.

– А что, Аркадий Моисеевич, меня, производственника, ожидает дальше? Все те же унижения перед поставщиками тканей и оптовыми покупателями нашей продукции, – откровенничал Дубина, явно скрывавший свою усталость от такого темпа жизни.

– А есть альтернатива? – Полюбопытствовал я.

– Есть золотая, но неосуществимая мечта, – Пень допил остававшуюся в бутылке водку и закусил последним вареником, – оказаться хотя бы на четыре года в кресле председателя райисполкома и строить ежегодно по три-четыре многоквартирных дома для горожан. Никаких тебе производственных планов, никаких личных социалистических обязательств. Больше того, идут к тебе новоселы при жизни с цветами, да еще и с конвертами, денежных вложений которых, хватило бы тебе и детям твоим на всю оставшуюся жизнь. Увы, мне для этого, второй ноги моей не хватает...

И в этой части разговора я тоже не знал, где она, правда, а где шутка. Предельно ясно мне было, что и все могущим советским директорам явно не хватало их заработков. Что же тогда можно было сказать о символических заработках рабочих, включая бригаду наших ремонтников? А ведь это итоги их работы лежали в основе проявленного Степаном Семеновичем уважения ко мне. До какой же меры теми грошами страна унижала своих граждан!

Я это понял только в Израиле, где мне и работа досталась у станка, почти как швее. Кстати, и здесь заработки тоже невелики, по сравнению с ведущими странами Запада. Только и с этим возможности простого рабочего совершенно другие. Здесь я и такие же мои русскоговорящие сотрудники в рабочих спецовках сразу стали покупать новые автомобили и квартиры, а их дети поступали в колледжи и университеты.

Правда, для этого им пришлось воспользоваться ссудами банка, а местные уроженцы их предупреждали, что все это чревато долговой тюрьмой. Но на деле мои земляки меняли на улучшенные и более дорогие, как машины, так и квартиры. У некоторых из них случались и проколы, но это были весьма редкие явления.

А в Тульчине, сразу после успешного окончания выпавшей нашей бригаде работы, ввод объекта в эксплуатацию следовало оформить актом государственной приемной комиссии. Она была назначена на 30 декабря, и я решил уехать домой, заодно со всеми, чтобы завтра вернуться. Телефонный звонок Любови Марковной застал меня в кабинете Степана Семеновича, к которому я пришел попрощаться:

– Сегодня вечером, – наставляла меня Костенко, – в номере по соседству с вами поселят вашего начальника из Главка. Я прошу вас лично, не отводить от него взгляда и на минуту. Он сейчас страшно пьянеет даже от бутылки пива, а хлебосольный Дубина его не сможет не угостить. Завтра, к началу работы госкомиссии, этот человек должен быть чист, как стеклышко. Я, с начальником главка и Гендельманом, приеду часам к десяти и тут же пошлю за вами свою машину.

Я хорошо понимал желание Дубины и директоров других фабрик. Всем им хотелось достойно принять немаленького начальника, который безвозмездно делал очень много хорошего для всех, как только становился трезвым. Но утром этот начальник исчез из своего номера чуть ли не среди ночи. Дежурной по этажу он сказал, что пошел пройтись, а затем побриться.

Ко времени прибытия машины Костенко прохожие привели киевлянина в гостиницу под руки. Мне с шофером Ваней оставалось уложить начальника на заднем сидении «Волги». С остекленевшим взглядом мы и доставили его на новостройку. Там уже давно велись приготовительные работы, связанные и с приемом многочисленных почетных гостей, которым предстояло присутствовать при разрезании красной ленты.

– Мое терпение закончилось! Уволю! – отреагировал начальник главка, он же председатель государственной комиссии, на подчиненного, который совершенно не реагировал на внешний мир.

Стоявший за его спиной Гендельман скорчил мне смешную рожу, потому что эта угроза звучала уже не впервые. Я понимал и начальника главка, потому что таким работникам было действительно трудно найти замену. А машину с пьяным чиновником тогда загнали в обогреваемый гараж, чтоб не простудился. Его функцию ответственного члена комиссии пришлось взять на себя мне и Гендельману.

По накопленному опыту все мы рассчитывали, что на проверку готовности объекта у многочисленных членов комиссии уйдет не более трех часов. В конце концов, сегодня она носила характер ритуала, потому что проверки, на самом деле, проводились ранее, а в эти часы все должно просто завершиться формальным подписанием акта,.

И вот председатель госкомиссии действительно объявил, что пора собрать всех причастных к проверкам людей, чтобы они поставили подписи на бланке установленной формы. Ему ведь уже не раз напоминали, что в вестибюле заждалось более сотни гостей, с местным начальством и представителями прессы. Все и здесь было расписано по минутам. А после короткой церемонии всем нам предстояло пройти в ресторан, неподалеку, где, в свою очередь, заканчивали накрывать столы.

Уже и торжественно вышагивавший «на 3-х опорах» Дубина, стал поторапливать членов комиссии, потому что к нему прибежал посыльный с предупреждением, что на столах остывают закуски. И вот в эти самые ответственные минуты председателю комиссии доложили, что все задерживаются из-за одной недостающей подписи – инспектора областной конторы по надзору за лифтами.

Разобраться побежал и без того употевший ответственный за строительство инженер фабрики. Он вернулся с сообщением, что инспектор не подпишет акт, пока монтажная организация не устранит недопустимое нарушение в зазорах двух грузовых лифтов. Представитель монтажной организации признал справедливость требования, сославшись на ошибку в чертеже. Он же заявил, что для ликвидации брака ему потребуется не менее 10 дней.

Это шокировало председателя комиссии. Его настроение было испорчено и без того. Не трудно было представить реакцию Дубины, который, как и все мы, не сомневался, что главную часть церемониала сдерживало лишь разрезание красной ленты. Засуетились все, но надо было увидеть в те минуты лицо генерального директора ПШО Костенко. Оно обрело малиновый цвет, потому что Любовь Марковна уже не первый год страдала от резких скачков давления крови.

Я в те минуты больше всего волновался за нее. Но, к счастью она сумела взять себя в руки и позвонить завотделом строительства обкома партии. Инстанцию выше в те годы трудно было представить. Там, фактически, она и согласовала компромисс, к выработке которого стороны пришли, что называется на ходу.
Он сводился к тому, что объект вводили в действие с 1 января, как и предусматривалось планом, но лифтами не будут пользоваться 10 дней.

Это предложил Гендельман, напомнив, что и на самом головном предприятии ПШО грузчики годами носили в мешках крой и готовую продукцию по лестничным клеткам трехэтажного здания. Таким образом, многие из нас избежали возможных серьезных наказаний. Запятнать свои партийные досье не хотелось никому.

Так лед тронулся. Красную ленту перерезали в неимоверной спешке. Несколько скомканным получился и торжественный обед на добрую сотню персон. Заранее заготовленные тосты тоже прозвучали не в той тональности. Об этих мелочах быстро забыли. Больше других выиграл начальник из Киева. Свои нервы он сберег тем, что проспал в гараже немалую встряску. И все-таки главного коллектив, под умелым руководством Степана Семеновича Дубины, достиг.

Все мы тогда это видели в том, прежде всего, что тысяча швей, наконец, перебралась в новое благоустроенное здание. Просторные помещения здесь неплохо вентилировалось. У них были высокие потолки и, что еще не менее важно – новое здание было оснащено внутренними туалетами. Особой мудрости не надо, чтобы подчеркнуть, что в наши дни с них начинается всякое нормальное предприятие, как театр начинается с вешалки.

Я вернулся в Тульчин через десять дней. На два часа раньше меня туда приехал несговорчивый инспектор. Пока он с монтажниками проверял выполнение предписания, я выслушивал справедливые возмущения тех рабочих, на плечи которых легла ежедневная переноска кроя и готовой продукции по лестничным маршам трехэтажного здания. То же самое, только ежедневно, выслушивал Дубина. Умопомрачительные авралы, связанные с недопущением срыва своевременной сдачи в эксплуатацию объекта можно, как приветствовать, так и осуждать.

Строгое соблюдение дисциплины не подлежит осуждению, если оно не противоречит здравому смыслу. Это означает, что предпринимаемые в этих целях меры, не связаны со значительным превышением денежных расходов и возможностью опасных последствий для персонала вводимого объекта. Приходилось ли мне видеть авральную обстановку в Израиле? Подобную нет.

Но то, что она имеет место и здесь, не отрицаю. Здесь у меня на работе систематические авралы были связаны с обеспечением своевременного выполнения договорных обязательств. Чтобы не сорвать срок поставки товара заказчику, отдельные рабочие оставались неделями в стенах завода. Это были молодые, но опытные иностранцы. Только они были способны работать по 14-16 часов в сутки и без выходных. Кстати, в таком режиме работала бригада облицовщиков на головном предприятии ПШО.

Я уверен, что и в Израиле администрация не обижала иностранцев, если они возобновляли контракты на протяжении ряда лет. Так и каждый из нас, граждан страны, получал дополнительную плату за переработку нормативного времени. Ничего подобного не было при вводе в действие фабрики в Тульчине. Тем не менее, на тот период, все сработало и успело срастись по всем стыкам, как говорится. Вот почему не трудно представить, с какой радостью Дубина воспринял разрешение инспектора на пуск лифтов.

Его и меня, в конце затянувшегося рабочего дня, Степан Семенович пригласил в загородный ресторан. Меня, на слабо освещенную электрическим светом лесную опушку, он привез в своем стареньком служебном «Москвиче». Следом за нами, на роскошной новенькой «Волге», подъехал инспектор. На дворе стояла теплая грибная погода, несмотря на окончание первой декады января. Дубину такая теплынь не радовала. Навещавшие его руководители колхозов опасались сильного мороза.

– Если он скует непокрытую снегом землю, – разъяснил Пень, – все озимые погибнут. А ведь хлеб – это тот единственный продукт, в котором теперь советские граждане себя не ограничивают. А ведь опасные явления недоедания с тяжелых хрущевских времен еще не забыты.

В продолжавшиеся и в этот период продовольственные проблемы трудно было поверить, когда я увидел накрытый для нас столу, в углу небольшого зала. Здесь нас удивляли новыми блюдами и напитками до позднего вечера. А хлебосольный Степан Семенович так увлекся «наступившим, наконец, полным расслаблением от груза невероятных забот», что мы и не заметили, что засиделись до начала 12 ночи. Прощаясь на веранде ресторана, директор предложил нам заночевать в гостинице.

– Какой же смысл при такой «Волге»? – ответил инспектор и открыл для меня правую дверь своей машины. – Бегает резво: не позднее, чем через час с небольшим мы будем спать в своих домашних постелях.

Инспектору пришлось резко снизить скорость, когда мы отъехали от Тульчина всего километров на 20. Еще недавно усеянное звездами небо вдруг затянула непроглядная пелена. А, спустя считанные минуты, повалил такой густой и липкий снег, что очистители лобового стекла просто не справлялись с вязкой наледью. Видимость на дороге теперь не превышала трех-пяти метров. Мы съехали далеко на обочину и остановились. В салоне было тепло и уютно.

Инспектор сам рассказал, что он оказался хозяином сказочной «Волги» менее года назад, когда побывал в качестве туриста в Канаде, по приглашению родни матери. С той поры ему хочется кричать на всех перекрестках о наговорах коммунистов на «загнивающий капитализм». На самом деле, не причиняет он никаких страданий обыкновенным людям. Именно к ним и принадлежит старенький брат его матери, обыкновенный фермер – человек от земли, который занимается выращиванием овощей на продажу. Он и купил инспектору новую «Волгу».

За ее окнами еще долго было темно от снегопада. Шум снегоочистительной техники послышался около пяти часов. Мы вышли из машины, освободились от снега, выбрались на дорогу и поехали в направлении Винницы. И в пути инспектор не переставал восхищаться свободным образом жизни канадцев, подчеркнув, что ведь им самим приходится оплачивать все личные блага из собственного кошелька. Нет у нас ничего подобного, и поэтому нам приходится уповать, в основном, на хорошую предрасположенность природы.

Я уже не впервые выслушивал от своих знакомых все нараставшие претензии к советской системе. Но это был первый настолько откровенный разговор, который подтверждался конкретными фактами. Их видели собственные глаза человека, который сидел рядом со мной, и их значимость впечатляла намного больше тех, о которых мы узнаем из третьих уст. Мне и они зажгли очередную лампочку в моем сознании.

Но этого было еще явно недостаточно для того, чтобы отбить мне интерес к тому, чем я занимался. А у меня это был период, когда нескончаемые дела только начинали набирать обороты. Так, после разрешения главных проблем в Тульчине, мне пришлось сразу включаться в распутывание своих сложностей, которые были связаны не только с подготовкой крупномасштабной реконструкции на головном предприятии.

Как уже отмечалось, в те годы также разворачивалось строительство на Барской и Хмельникской фабриках. Так ведь меня никто не освобождал и от повседневной текучки на остальных фабриках. Из командировок я не вылезал. На сложности, связанные с отсутствием главного энергетика в тот период, обратила внимание сама Любовь Марковна, потому что назойливый инспектор энергосбыта врывался с ограничительными мерами прямо к ней в кабинет. Больше того, ее вызвали даже в комитет народного контроля для разъяснения важности момента.

На этот раз она пригласила меня, чтобы, по сути, представить нового главного энергетика. Это был солидного вида мужчина лет 40-ка. Его порекомендовал нашему начальнику отдела кадров ее коллега с одного из заводов города. Вел себя этот человек с достоинством, включался в работу, не торопясь, но мне все равно стало намного легче работать с первых дней. Жаль, что это продолжалось недолго. Новичок уволился, не проработав и полугода.

Кому-то из сотрудников он это объяснил тем, что его не устраивала нервотрепка: не мог привыкнуть к ежедневным посещениям инспектора конторы энергосбыта и необходимости подключения к самоснабжению. И это несмотря на то, что специально для этого человека ввели довольно высокую ставку главного энергетика. На самом деле, ему просто предложили более солидную должность в другом месте, что обсуждению не подлежит.

Я и фамилию неплохого специалиста не запомнил: настолько быстро он уволился. А отсутствие энергетиков у нас превратилось в одну из острейших кадровых проблем. Всего-то за пять лет в этой должности побывали еще Босой В. К. Куриленко Г. С и Литинский С. Я. «Мужиков спящих на ходу, любителей выпить, проходимцев» – кого только не видела в них генеральный директор.

Обратите внимание: несмотря на продолжение напоминаний «проредить», все снова завершилось евреем. Просто так легла карта, правда с реакцией: «Вы не могли найти хоть немного менее еврееватого претендента?». Об этом Любовь Марковна спросила меня после того, как я представил ей последнего из работавших со мной энергетиков. После первой неудавшейся замены мне уже самому приходилось подыскивать новых кандидатов. Среди них самым грамотным специалистом был Куриленко.
Лидеры и обычные труженики. Главный инженер Леонид Гендельман

 
На фотографии 1988г мои сотрудники: Санивская, Урбан, Беух, Засаднюк, Гендельман. Я и мой брат Ефим крайние справа

С начала 60-х швейная фабрика имени Володарского, а затем и ПШО того же имени, находились в первых рядах отечественных производителей мужской одежды. Я подчеркиваю отечественных, потому что производившие одежду компании ведущих стран Западного мира оставались для них недосягаемыми в обозримом будущем. Речь, прежде всего, о технологичности и производительности. Даже вес нашей одежды был в полтора-два раз больше, но мы и не задумывались о таких неудобствах.
Так складывалось потому, что стране нашего исхода было свойственно проживать в своем замкнутом пространстве. А о союзной славе винницкой Володарки я знал не только от местных приплаченных журналистов. В моем присутствии о ней с почтением отзывались специалисты союзного министерства легкой промышленности. В конце 70-х и им было известно имя главного конструктора ПШО Дмитрия Читаха. А я первые увидел его на Володарке в конце 50-х. Тогда здесь шили костюмы, женские пальто и жакеты, а ядро модельеров экспериментального цеха состояло из немолодых евреев – лучших закройщиков местных ателье. К ним и приобщились еще молодые Дмитрий Читах и Борис Лычагов, специалисты с новыми взглядами на моделирование и жизнь, вообще.
Способная молодежь превзошла своих наставников быстро. А вот группу самых грамотных технологов тогда представляли Богданова Эдви Александровна, Гридзь Анисим Семенович и Пришва Ольга Михайловна, к которым позднее приобщились Санивская Татяна Самойловна, Беух Галина Александровна и другие. Службу технического контроля надежно возглавляла Валентина Вацлавна Урбан. Цербера более требовательного трудно было представить, когда началась новая широкая компания усовершенствования товаров народного потребления под девизом – к высшему качеству – через стандарт.
А какими деловыми были начальники и технологи цехов! Всем тем многоголосым хором дирижировал выпускник киевского института легкой промышленности главный инженер фабрики Леонид Израилевич Гендельман. Лидер в нем виделся даже в его солидной позе и манере разговора. Ведущей запевалой хора он считал Ольгу Михайловну Пришву. В ней он видел самого грамотного специалиста, которому больше, чем себе, доверял проектирование и расчеты производственных потоков.
В каждом цехе тогда шили одежду в двух конвейерных линиях. Пришва быстрее и лучше других готовила перенастройку потоков при запуске новых видов одежды. И здесь я должен отметить весьма важную деталь. Технологическое оборудование потоков состояло из машин, которые выпускали в СССР и странах восточной Европы. По своим техническим характеристикам они, конечно, очень уступали машинам Италии, США и Японии. Особенно хромало гладильное оборудование.
Названные выше ведущие специалисты, во главе с главным инженером, считали, что такие прессы больше портили одежду, чем соответствовали важному предназначению термической обработки. Вот почему на финишных операциях ее передоверили восьмикилограммовым электроутюгам с колодками разных форм. Их систематически обновляли в фабричных столярных мастерских. Сначала для такой утюжки подбирали только мужчин. На Володарке массовый пошив на этой основе был отработан до мельчайших деталей.
На фотографии 1988г запечатлена группа моих сотрудников: Санивская, Урбан, Беух, Засаднюк, Гендельман, Санивский, я и мой брат Ефим.

Продолжение следует.







Финиш моего 30-летнего марафона
И разгадка возможного секрета Костенко

К концу 1989 г, под давлением сына и его друзей, я оказался припертым к стенке окончательно. Тянуть с отъездом дальше мне было уже нельзя – пришлось и мне заполнить бланки АВИРА на выезд в Израиль. Снисарь тогда был в отпуске, и я пришел их подписывать к Гендельману. Он и раньше знал о моих планах и все же спросил, не знаю почему:
– Подумал ли ты о риске в своем не лучшем для эмиграции возрасте?
– А ты уверен, что рискуют меньше те, что здесь остаются, – ответил я, потому что на ум не пришло ничего другого.

Через несколько дней я отнес в партбюро больше десятка скоросшивателей, в которых хранились выпуски фабричной радиогазеты за многие годы. К ним я приложил коробку с кассетами, отснятого к 50-летию головного предприятия документального фильма. Лида, новый и совсем молодой секретарь первичной парторганизации, пригласила завхоза и повторила ему мои слова о важности материала для истории коллектива. На моих глазах он связал все шнурком, для сохранения в фабричном архиве.

В те минуты я мысленно представлял все свои 30 лет работы в удивительном трудовом коллективе. Я еще не знал, как реализуются мои планы, но мне уже было искренне жаль всех, кого я оставлял на тяжком распутье, в которое их привела коммунистическая партия. Слух о моем окончательном решении покатился впереди меня снежным горным комом. Двери моего кабинета только и успевали открываться и закрываться. Я и подумать не мог, что попрощаться со мной будет приходить такое количество людей, притом, не только из фабрик ПШО. Оказалось, что сейчас меня вспоминали добрым словом и коллеги со времен моей общественной работы в качестве председателя Областного Правления НТО легкой промышленности.

– Будете там укрываться летом вот этими двумя покрывалами из чистого хлопка. Говорят, что его негде выращивать в маленьком жарком Израиле и потому там используют только синтетику.

Этими словами завершала свой короткий визит главный инженер текстильной фабрики из Хмельника, милейшая женщина, имя которой я забыл, к большому сожалению.

Директор Тульчинской фабрики Степан Семенович Дубина громко скрипнул ножным протезом и присел на приставной стул у моего стола. Деловой человек многозначительно прищурил правый глаз, чтобы проявить свою заботу:

– Обязательно отправь багаж морем в больших деревянных ящиках, и пусть их собьют, как в том анекдоте, «струганной стороной внутрь». Заполни их чем угодно – даже старыми подшивками газет «Правда» и «Известия». Говорят, что в Израиле древесина на вес золота, а поэтому полы там делают из холодной керамической плитки. Вот и накроешь ее этими досками, только там их положишь «струганной стороной вверх». Да, я вот еще теплый пиджак тебе привез из нашего пошива. В тамошние сырые зимы будет тебе находкой для согрева.

С какой теплой и доброй улыбкой я вспоминал эти слова в Израиле, спустя четыре года. Именно тогда мне довелось оказаться в огромном магазине строительной древесины на любой спрос, которую я покупал для постройки дворовой веранды (пергулы) в своем новом доме. Еще более важной здесь являлась доступность цен для меня, теперь обыкновенного рабочего. Те же ощущения я испытал в специализированном магазине постельного белья из хлопка такого высокого качества, которого в Союзе я даже не видел. То же самое можно было сказать обо всех остальных товарах личного обихода, качество которых здесь было выше на несколько порядков.

А сотрудники, которые продолжали заходить ко мне с добрыми напутствиями затрагивали и самые непредвиденные темы.

– Внукам и правнукам своим закажу не вступать в семейные союзы с евреями, – обливалась слезами моя сотрудница Валя. – Отцовские чувства, видите ли, заговорили в моем балагуре. Не было их у него и в помине, когда он поменял своего сына от первого брака на мои новые «Жигули» 14 лет тому назад. Он и сейчас мчится в Израиль не за сыном, а за новой японской автомашиной, которую репатриантам там продают за полцены. Мне искренне жаль этого старого ребенка, а вы уж там присмотрите за ним, если ему будет худо.

Воспроизводить все разговоры доброжелателей в моем кабинете не буду, но не остановиться на этой беседе я просто не имею права.

Любовь Марковна вошла с вопросом «Не помешаю?». Она поставила на стол китайскую вазочку – сувенир на память и повесила на вешалку добротное демисезонное пальто. Она одевалась неброско, и ничего лишнего на ней никогда не было. Усевшись напротив, она помолчала минуту другую и по-женски разревелась. Ее платочек был маленьким, он быстро промок, и слезы стекали на ее ухоженные руки.

– Ну, вот и вы оставляете меня здесь совершенно одну, – сказала Костенко.

Она немного помолчала, а затем предупредила, что мне придется ее выслушать, потому что она должна поделиться пережитым только с тем из ее сотрудников, кто лучше других знает о ее полной самоотдаче делу. По ходу ее рассказа я делал свои личные выводы. Вот когда я понял, что выполнение любой ценой и без задоринки всех плановых заданий, ее безудержная инициатива в строительстве новых объектов, техническом перевооружении производства, при безупречной дисциплине, которая включала и формирование трудового коллектива по национальному составу (с прореживанием) находились в прямой связи с ее очень важной личной целью. Что же касалось идеологии, то ее я без сомнения связывал с обучением Любови Марковной в Высшей Партийной Школе.

Обоснование для вывода я видел в разговоре двух учащихся такой школы, в общественном транспорте. Они сидели на переднем от меня сидении и громко общались. Из того разговора я сначала определил, кто они, те моложавые мужчины в кожаных куртках и пыжиковых шапках. Насторожило, что именно они говорили, что слишком много евреев занимают руководящие должности в науке, промышленности, прессе и искусстве. Упор делался на то, что в документах большинства из них указаны славянские фамилии и национальностями. Такое засилье продолжаться не должно, и руководство на местах обязано фильтровать обстановку.

Прорисовалась окончательно и личная цель Костенко. Так как дети у нее появились поздно, ей, кровь с носа, надо было оставаться на своей должности еще лет пять, чтобы дать им высшее образование и пристроить на перспективных рабочих местах. Любовь Марковна не сомневалась, что руководство в верхах пойдет ей навстречу, учитывая ее беспримерную преданность делу партии и народа. А, как оказалось, начальство погрязло в протекционизме, и его вовсе не интересовали проблемы конкретного человека.

Перед завершением той волнующей беседы я вызвал своего зама по головному предприятию и попросил его, оказывать должное содействие бывшему генеральному директору, когда ей понадобятся маляр, столяр или сантехник. Уже в Израиле я дважды обменялся с Любовью Марковной подробными письмами в начале 90-х годов. В последнем письме ее возмущениям не было предела в адрес Системы, которой она, верно, служила всю жизнь, и ею же оказалась обворованной до последнего гроша.