Модистка, глава 28

  Матвей радушно встретил его.
  — Ну как вам наша речка, Николай Николаевич по нраву пришлась, аль нет?
  — Еще как по нраву, Матвей Егорович, вода чистейшая, точно слеза, да такая холоднющая, — самое-то, что, надо с утра для тела и его бодрости.

  — Тогда к столу, Николай Николаевич, — завтрак ужо давно вас дожидается.  Устинью позвали роды принимать, никак молодуха Авдотья разродиться, не может, вдвоем завтракать будем, кажись не скоро она возвратится.
 
  — Жаль, что уеду и с ней не попрощаюсь, — с искренним сожаленьем, сказал Николай.
   — А что ехать ужо сегодня, надумали?  Погостили бы еще малость, Николай Николаевич.
   —  С великим удовольствием погостил бы, Матвей Егорович, понравилось мне тут у вас. Места хорошие и люди им под стать. С кем удалось побеседовать — все по нраву пришлись. Но надо ехать, чтоб до темна до другой деревне добраться, и до конца этой неделе все деревни свои объехать, поговорить с людьми о намеченных мной в них постройках.

  — А нашенские что говорят? Одобряют ваши задумки?
  — Постройку церкви и больницы ободряют, но насчет школы — все в голос против, —  вздохнул с сожалением Николай, вместо нее мельницу новую просят построить.
 
  — Да, мельница наша состарилась, еле-еле дышит, ни сегодня-завтра рухнет, ее в первую очередь строить надость. Послухай, барин, что я тебе скажу: не нанимай городских строителей для построек, чужаки нам не нужны, а пригласи ты свояка моего, мужа дочери Евдокии, Илью Савельича — это отменный мастер — золотые руки, он и сынов своих строительному делу обучил, жалеть не будешь. В короткий срок все в лучшем виде сделают, и тебе будет дешевле, и нам любо.

  —Так, Евдокия дочь ваша, и стало быть, Анна внучка, — удивился Николай.
  —Чему же тут удивляться-то, барин?

  — Чудно мне, Матвей Егорович, — вчера утром я познакомился с Евдокией Матвеевной, привез Анну. Матушка моя, отпустила ее еще на неделю домой, узнав, о том, что мать ее еще слаба после болезни. А вечером этакого же дня, знакомлюсь с вами, не зная еще, что вы ее отец, и Устинья Никитична — мать.
 
  — В нашей деревне почитай все родственники, да и в других деревнях живут. Вот дочку Илья и пожелал взять в жены, когда разъезжал по деревням по строительному своему делу заехал к нам в деревню,вмиг влюбился в нее как увидел и стал просить меня, чтобы, дал я отцовское благословление на брак с нею. Долго я не соглашался, все присматривался к нему, пока не разумел, что лучшего жениха для Евдокии не сыскать. Парень — серьезный и тюже умный, на все руки мастер, и происхождением из семьи зажиточной.
И до сего времени вижу, что не ошибся в нем. Так что не зря, барин, совет даю — взять его в дело.

  — Хорошо, Матвей Егорович, принимаю ваш совет, поговорю с Ильей Савельевичем, я как раз обещал, как буду возвращаться назад, заехать к ним за Анной, — сказав это, он поднялся и поблагодарил за завтрак. — Где там мой конь, наверное, заскучал, засиделся?

  — Какой там, заскучал, Николай Николаевич, ему по нраву пришлась моя Красотка, влюбился ваш Орлик, видать в нее. Вот бы от него жеребеночка получить, барин!

  Николай от души рассмеялся. — Видать Матвей разбираешься ты в племенных рысаках. Не только по нраву твоей Красавке пришелся мой Орлик, но и тебе, жеребенка захотелось от него получить!

  Матвей смутился. — Да, не для себя, барин, а для Аннушки, хочу ей подарок сделать. Очень она лошадей обожает, ужо небойсь, с шести лет, на коня моего просилась ее подсадить, когда одно лето у меня гостила. Тот конь стар ужо, а Красавку я у цыган жеребеночком купил, когда они мимо нас проезжали и остановились ненадолго. Все сбережения, что были за долгие годы накоплены за такую малютку отдал. да еще кур с десяток взяли, ей год сейчас от роду всего. Добрая лошадь, цыгане толк в лошадях знают, только отменных воруют.
   
  — Ох хитер ты, Матвей! — снова засмеявшись, проговорил Николай, — ладно, так и быть задержусь, выводи свою Красавку вместе с моим конем и проводи меня до лугов; пустим их, пусть порезвятся, может, что и произойдет между ними.

  Лошади, как только почуяли волю, заржали и пустились на утек, только их и видели.
 
  — Ну вот, Матвей, теперь и я без коня, и ты без лошади. Что делать-то будем?

  — Дожидаться, — спокойно ответил, Матвей, — не сумлевайтесь, барин, возвратятся, как вдоль насытятся друг другом.

  Но ждать пришлось долго, уже солнце стало клониться к полудню, когда вдали показались бегущие рядом друг с другом лошади.
Лицо Матвея расплылось в довольной улыбке,

  — Я же говорил, что возвратятся, — радостно воскликнул он, и потер от удовольствия руки, — дело сделано, барин! Но взглянув на Николая, осекся.

   Николай Николаевич, в этот момент думал: стоит ли сейчас пускаться в долгий и нудный путь, лучше отправиться, в ночь, — запрягая Орлика, рассуждал он сам с собой, — тогда, как раз к утру, он доберется до одной из деревень, и ему достаточно будет несколько часов, чтобы переговорить с его жителями. В деревнях люди встают с восходом солнца. Все деревни теперь не так далеко расположены друг от друга и ему удастся побывать за день в двух, а то и в трех из них. К тому же ехать на голодный желудок, а он почувствовал, что очень проголодался за это время, когда сидел на траве, с Матвеем, дожидаясь возвращения лошадей. О чем они только не переговорили с ним, коротая время.

  Мысли его внезапно прервал, Матвей, когда, запрягши свою Красотку, подошел к нему.

  — Я вот, что поразмыслил, Николай Николаевич, — сказал он, — было бы разумней вам вернуться вместе со мной, пообедаем, небойсь, проголодались ужо, я по себе сужу, потом и поужинаете, а как настанет ночь, тогда и поедите.

  Мысли их удивительным образом сходились.

  — Да, я тоже так подумал, Матвей Егорович, так будет разумней, — согласился он.

  Спал он и эту ночь снова на сеновале, но встал значительно раньше. Завтракать отказался и на вопрос Устиньи:
  — Зачем же так торопиться-то и ехать на голодный-то желудок, позавтракали бы, потом и поехали. Он ответил:
  — Не могу, Устинья Никитична, мне надо за неделю объехать все  десять деревень, поговорить с людьми, а в конце недели, как обещал, заехать за вашей внучкой.

  Услышав это, кольнуло что-то в левом подреберье у нее, и резкая боль пронзила грудь. Схватилась она за нее, но вида не подала и спокойно сказала:
   — Пойду, соберу тебе завтрак в дорогу, и только когда вошла в избу, повалилась на скамью, заохала, застонала: Ох, чует мое сердце, повторится моя история с внучкой. Но пересилив себя тут же встала отрезала два куска от пшеничного каравая, отварила яйца, все по отдельности, завернула в чистую тряпицу, положила в холщовую сумку. Едва успела — Николай уж запряг коня. Подавая ему сумку с едой, заглянула в глаза, проницательным взглядом и сказала:
  — Пообещай мне, Николай Николаевич, что никогда ни словом, ни действием не обидишь ты внучку мою, Аннушку.
  — Помилуйте, Устинья Никитична, как можно обидеть этого, можно сказать, ангела во плати.

  Но она не удовлетворилась его ответом.
  — Прошу тебя, барин, ты все же дай мне слово, успокой мою душу, сколько живу, буду молиться за тебя.
  — Хорошо, Устинья Никитична, даю вам слово, никогда не обижать Анну, — сказал он и, сев в коляску, дернул вожжи.