Размышления

РАЗМЫШЛЕНИЯ о ТВОРЧЕСТВЕ и ТВОРЦАХ,
о КОРОЛЯХ и КАПУСТЕ (ЛАНДЫШАХ и ЭДЕЛЬВЕЙСАХ)

ПЕСНЯ  ЛАНДЫША

Сколько звука, сколько солнца!
Лес взрезает ткань небес,
Песня нот высоких льётся
Выше – в прорези завес.

А внизу – тишь и прохлада,
У невидимых корней
Словно отдышал на ладан
Звон весёлых майских дней.

Здесь иная песнь сокрыта
Хризопразовым крылом -
Колокольная сюита:
Здравствуй, мир тебе, шалом!

В белых нежных колокольцах –
Тайна леса – лань-душа,
Столько звука, столько солнца,
Слышишь? - в песне лан-ды-ша.

Тонкой звонницы рулада,
В просинь пронизью не рвись:
Ландыш – ладан, ландыш – Ладо,
Заповедных песен высь!

       Удивительно порой случаются стихи!
Купила ландыши для подарка, принесла домой, поставила в кружку с водой, сижу, жду команды на выход, смотрю в окно, и думаю о чём-то совершенно обыденном, бытовом. А взгляд за окно скользит как раз над ландышевым букетиком, что, вобщем-то, не осознавалось. Где-то над моим окном, возможно, на карнизе выше, увлечённо чирикала-щебетала какая-то птичка. И вдруг, как я говорю, «под куполом», зазвучало совершенно стороннее, напевное:

Сколько звука, сколько солнца!
Лес взрезает ткань небес,
Птичья песня вольно льётся
В каждый голубой разрез.

       Неделю напевалось, правилось, изменялось, всех вариантов не то что слов, но даже направления мысли уже не вспомнить. Всё на ходу, по дороге домой или на работу, в каждой минуте одиночества. 15-го мая наконец вылилось на бумагу (единственный способ избавиться от наваждения – записать или напечатать, а лучше опубликовать).
       Я стараюсь не верить в данность стихов свыше, во все эти «небесные диктанты», потому всегда проверяю легко написанное на невольный свой плагиат, ибо игры подсознания, метаморфозы когда-то прочитанного, но забытого не с одним поэтом сыграли злую шутку. Поискала в Интернете и нашла в разделах «Детские стихи», «Детские стихи о лете» такое:

Столько света! Столько солнца!
Столько зелени кругом!
Наступило снова лето,
И тепло пришло к нам в дом.
А вокруг так много света,
Пахнет елью и сосной.
Вот бы было так, что лето
Было целый год со мной! (с)

       Думаю, что запись неточная, народная: не один мало-мальский стихотворец не оставил бы «было-было» в двух соседних строках, да ещё в конце стихотворения.
       Во всех публикациях автор не указан, либо стоит пометка «неизвестный автор». Так часто случается со стихами поэтов конца 19-го и начала 20-го века. Вполне и я могла учить их в детском саду. Как всем знакомая с ясельного возраста «В лесу родилась ёлочка», написанная в 1903–1905 г.г. никому неизвестной Раисой Адамовной Кудашевой (не Агния Барто, как говорится), на музыку стихи положены Леонидом Карловичем Бекманом, тоже широкой публике неизвестным.
       Нашла я в интернете и другой вариант, который можно назвать вольной интерпретацией, а можно – сознательным (слишком много общего в первой и последней строфах) плагиатом автора, не способного родить собственную мысль, поэтому укравшего чужое произведение и расцветившего его в меру своих представлений о прекрасном. Не думаю, что если к жилетке пришить рукава явно из другой ткани, получится пиджак. Получится жилетка с зачем-то пришитыми рукавами.
Опубликовано Татьяной Боковой без ссылки на первоисточник не в виде эпиграфа, никак:

Сколько солнца! Сколько света!
Сколько зелени кругом!
Что же это? Это ЛЕТО
Наконец спешит к нам в дом.
Певчих птиц разноголосье!
Свежий запах сочных трав,
В поле спелые колосья
И грибы в тени дубрав.
Сколько вкусных сладких ягод
На поляночке в лесу!
Вот наемся я и на год
Накупаюсь вволю в речке,
Вволю буду загорать.
И на бабушкиной печке
Сколько хочешь буду спать!
Сколько солнца! Сколько света!
Как прекрасен летний зной!
Вот бы сделать так, что лето
Было целый год со мной! (с)

https://allforchildren.ru/poetry/summer14.php

       Итак, я стараюсь быть рациональной натурой и мистическим настроениям не поддаваться. И тут со мной приключился такой казус. В «Песне ландыша» без лишних размышлений я вывела:

В белых нежных колокольцах –
Тайна леса – лань-душа,
Столько звука, столько солнца,
Слышишь? - в песне лан-ды-ша.

       Читаю написанное и думаю, почему лань-душа? Наверно, по созвучию, а, может потому ещё, что лань – самое красивое, нежное, наивное и безобидное существо из всех лесных обитателей. И решила оставить.
       А сегодня, спустя день, захотелось вдруг узнать, а как произошло, собственно, название цветка, о котором я вирши слагаю. Захожу в Википедию и среди прочего читаю: «В русский язык слово «ландыш», по-видимому, было заимствовано из польского и, вероятно, происходит от древнепольского lanie uszko («ушко лани»)». Я так полагаю, это о листьях ландыша.
       Вот тебе, поэточка, и лань! Докажи теперь, что сама выдумала. Кто-то подсказал, но кто? Где то таинственное информационное поле, энергетический эгрегор, к которому нет-нет да подключаются даже вполне себе рядовые поэты вроде меня?
       И ведь это не первый такой случай. Помнится, написала я стихи, в которых переживания героини символически аллегоризируются с цветами эдельвейсов, и россыпи кустиков эдельвейса названы львиной тропой, потому что слабой героине (тут она уже сравнивается с газелью) нужно стать смелой и заставить себя пройти по львиной тропе, погадать себе ею на судьбу. Впрочем, вот эти строки:

ГОРНИЙ  ЗАВЕТ

Сказочный замок разрушен,
Камни на се;рдце – грудой,
Нет ни души, ни отдушин,
Как и надежд на чудо.

Знаю по новому звуку –
Чаще и громче –
Сердце пророчит разлуку,
Путь мне пророчит.

Ровно проложены рельсы,
Сглажены стыки,
Ввысь, где цветут эдельвейсы
Выси владыки.

Белых созвездий – россыпь,
На облаках-отрогах…
Мама и сын мой спросят:
«Где ты так долго?»

Юная, молодая,
Легче, резвей газели,
Львиной тропой гадаю
Въяве, во сне ли?

По;низу лепестками
Бархатными укрыты
Холод витрин кунсткамер,
Храмы и скиты.

Облако-одеяло
Вздрогнет – глаза открою:
«Мама, я ночь гадала,
Вышло – второе».

Больно, но тише и реже,
Мимо мчит поезд скорый:
Не отпускает, держит
Белый наутро город.

Горний завет – в эдельвейсе:
Жизнью пронзая камень,
Сердце, стучи, пробейся
К сыну и к маме!

       Тогда я тоже, возможно, чтобы обогатить или изменить образы в уже сложенном стихотворении, стала читать мифы и легенды об этом цветке, Википедию опять же, и узнала, что эдельвейс – транслитерация на русский язык немецких слов, в переводе «благородный» и «белый», а научное название цветка - Leontopodium alpinum, что происходит от греческого leon – лев и podion – лапа, то есть, иначе говоря, львиная лапа.
       И цветок, если не брать во внимание романтический флёр, который вьётся вокруг него не одно столетие, действительного похож на лапу крупного зверя из семейства кошачьих: соцветие сложное, с довольно грубыми, толстыми, опушёнными лепестками, а в середине по кругу круглые корзиночки числом, как правило, шесть, но видела и пять, их расположение и вид напоминают расположение подушечек на мягких лапах рыси, или, если есть склонность к гиперболам, то льва.
       Никогда раньше я про эдельвейс не читала. Ну не могу же я быть таким беспамятным эрудитом: знать обо всём, но, как в захламлённой кладовой, находить чьи-то вещи, не будучи в состоянии сказать, кто и когда их туда положил.
       Мой, по счастью, уже рационально устроенный сын уверен именно в этом: мол, читаешь ты много, но урывками и бессистемно, что-то уходит в подсознание, в подкорку и всплывает самым неожиданным образом как впервые увиденное.
       Милый мой мальчик, а как же мои вещие сны, которые в последнее время по их яркости и запоминающейся сюжетности я стала узнавать среди других – смутных нагромождений образов реальности, искаженных состоянием сна? Как же мои тревожные предчувствия и наития при первой встрече с людьми, которых мне нужно остерегаться, как же предупреждения – всегда откуда-то сверху, без голоса женского или мужского, но воспринимаемые почти приказом: «Не делай этого!»?
       Мне жаль, что теперь реже, чем в юности, случается со мной необъяснимое и загадочное. Небо оставляет меня. Но как поётся в песне Лорд «Royals» (Короли), которую я так люблю слушать в исполнении Майкла Гейера:
       And baby I'll rule, I'll rule, I'll rule, I'll rule
       Let me live that fantasy
(И, детка, я буду править, я буду править, я буду править, я буду править, позволь жить этой фантазией).
       Образ нелепого клоуна в белом одеянии, с бутафорской короной на голове очень подходит мне сейчас. Позвольте мне жить моими фантазиями!

       Но есть стихи, которые пишутся из себя: из разума и души своей, как хватание утопающего за соломину. Это ингалятор в руке задыхающегося астматика: строки пишутся лихорадочно, бьют фонтаном из спазмированной души как кровь из вскрытой артерии.
       От переполнения чувствами гибельными, неживительными, например, чувством несправедливости происходящего и обиды, можно взорваться и начать крушить всё вокруг, или, сдавшись разъедающим душу пагубным эмоциям, покорно ступить на путь саморазрушения.
       «Стихи – это как поплакать», – когда-то сказала грустная девочка Ника Турбина и писала в свои девять лет:

Мы говорим на разных языках,
Все мысли те же,
А слова – чужие,
Живём с тобой
На разных островах,
Хотя в одной квартире. (с)

       Когда такие стихи перестали приходить, девочка не справилась с собой и погибла. Как погибла и Марина Цветаева, отлучённая от творчества, от читателей, вынужденная для прокорма себя и сына, помощи несчастным сидельцам своим – дочери и мужу, заниматься литературной поденщиной – переводами творений порой не самых талантливых поэтов, но потом перестали давать и переводы. Нищета, безысходность, отчаяние…
       «Никто не видит – не знает, – что я год уже (приблизительно) ищу глазами – крюк, но его нет, п. ч. везде электричество. Никаких "люстр"…»
«…Доживать – дожевывать
Горькую полынь –
Сколько строк, миновавших! Ничего не записываю. С этим – кончено.» Так в сентябре сорокового записала в своём дневнике великая поэтесса (да, великая! – и плевать мне на почётных членов современных судилищ: вы не были ею, не жили в то страшное время, не знали такого страха и ощущения собственной беспомощности!).
       31 августа 1941 года крюк нашёлся – большой толстый гвоздь в сенях дома Бредельщиковых, Елабуга… 
«Я не хочу – умереть, я хочу – не быть.» – из дневника.
«А меня – простите. Не вынесла.» – из предсмертной записки.

       Я боюсь этих страшных глубин: «Если ты долго смотришь в бездну, бездна начинает всматриваться в тебя». (не совсем точный перевод Ницше, но так я услышала эпиграфом к одному зарубежному фильму, и это мне показалось ближе).
       Я боюсь непостижимых бездн человеческих трагедий, своей неизбывной душевной боли – боюсь! И поэтому я так счастлива, когда стихи, пусть самые простые, идут не из сознания моего, не от осмысления бытия, а словно свыше, когда вроде и не думала об этом, вполне земными делами была занята, и вдруг родилось что-то из другого мира – мира, который я покинула, который я, может быть, предала ради сиюминутных благ и выгод, ради очередной безуспешной попытки «быть как люди». Но что-то незримое, сильное, всеобъемлющее вновь призвало меня к себе, и одарило какой-то мелодией, словами, что слились с ней, музыкой неба. А значит, небо простило меня, оставило в числе своих голосов.
       А дальше – уже сама: рифмовать, оттачивать строку, шлифовать мысль. Это труд, и трудиться порой то не хочется, то некогда.
       Можно отказаться от себя, своих устремлений и целей, и быть наказанной итогом своей жизни. Но нельзя отказаться от строк, которые приходят ниоткуда, внезапно и настойчиво стучатся в меня – ритмом сердца, звуком шагов, метрономом дождя. Я очень боюсь оказаться однажды непрощённой, отвергнутой небом, лишённой милости быть проводником света, верю, что – света!..

       «– С Богом! (или:) – Господи, дай! – так начиналась каждая моя вещь, так начинается каждый мой, даже самый жалкий, перевод (Франко, например›).
       Я никогда не просила у Бога – рифмы (это – мое дело), я просила у Бога – силы найти её, силы на это мучение.
       Не: – Дай, Господи, рифму! – а: – Дай, Господи, силы найти эту рифму, силы – на эту муку. И это мне Бог – давал, подавал.»   
                М.И.Цветаева