Мастер из Костромы
Техникум, в котором мы учились, был единственным в своём роде. Он готовил мастеров фортепианного производства и так и назывался: промышленно-музыкальный. Я был музыкален от природы, и меня привлекло слово «музыкальный». А Владимира привлекло слово «промышленный». В нём была сильна конструкторская жилка, хотя дома стоял рояль, и он выучился на нём играть.
Не знаю, что нашёл во мне Владимир, но я от него взял многое. Игру на фортепиано, например. Он очень прилично играл. Я с тоской обращался к своим детским годам, которые провёл на речке, и готов был променять их на жизнь в пыльном городе, но с роялем. Владимир показал мне несколько замысловатых аккордов, которые я тут же стал применять. Я недоумевал: почему он не пошёл в музыкальную школу?
Я лишь в техникуме подошёл к большому чёрному ящику под названием пианино. А у Владимира уже зарождались идеи конструктивной доработки этих инструментов (забегая вперёд, скажу, что он их осуществил). Почему-то музыкантом он себя не видел и после техникума пошёл учиться в Лесотехническую академию.
Для меня он был воплощением ленинградца: общительный, весёлый и в то же время вдумчивый, предупредительный. Любил фотографировать, любил свой Ленинград. Его приглашали на работу в Москву (в министерство), но он ответил: «Я из города в деревню не поеду».
А с девушкой получилось так. В техникуме был на высоте любительский оркестр, в котором солировала Галина Р. Она училась на курс выше и, когда выступала, мы с Володькой не могли отвести глаз от неё.
В конце концов Владимир добился её руки. Я втайне завидовал ему, но что делать? Моё время, чтобы рядом оказалась такая девушка, ещё не пришло.
Постепенно мы с Владимиром превратились в мастеров-реставраторов, и этим зарабатывали на хлеб. Ремесло не только кормило, но и требовало, чтоб его пополняли запчастями и материалами.
У Владимира я всегда что-нибудь просил. От денег он решительно отказывался, ставя меня в неудобное положение, но такие уж сложились отношения. Приехав в очередной раз на проспект Газа, где он работал в мастерской, я увидел свёрток, мне приготовленный, его самого, живого и невредимого. Мы обнялись.
- Мастер из Костромы, – представил меня Владимир.
В большой комнате стояло несколько разобранных роялей, между которыми сновали мужчины в рабочих халатах. Почему-то они остановились и испытующе посмотрели на меня. Один подошёл совсем близко, вытащил из кармана настроечный ключ и, вручив его мне, обидчиво сказал:
- Посмотрим, какой ты мастер. Видишь «Бехштейн» у окна? Поди-ка вытяни его.
Я взял ключ, попросил резиновые клинки, камертон и стал работать.
- Он, значит, мастер, а мы кто по-твоему? – обратился к Владимиру один из халатов, и вся братия стала нарочито громко рассуждать, кого считать мастером, а кого нет. Они не столько рассуждали, сколько старались перекричать друг друга.
Я работал.
Накричавшись, мужики принялись подметать пол, развели такую пылищу, что пришлось открыть окно. Оттуда добавился шум улицы. Слава богу, у меня был опыт настройки в шуме (когда работал на фортепианной фабрике), иначе не справиться бы.
Владимир попытался урезонить своих коллег, но те словно обезумели.
- Ты купчинский ветродуй!
- А ты бы сидел в своём Колпино да самогон гнал!
- А ты почто на роялях застрял? Шёл бы «жигули» ремонтировать.
- Умоляю, не впутывай женщин!
- Кто сказал, что я идиот?
- Читать надо больше, а не телевизор смотреть!
- Я за «Зенит» болею, а не за «Динамо».
- Ты бы ещё «Торпедо» приплёл.
- Кострома, это где?
- За Уралом сразу.
Я положил ключ в знак окончания работы, и сразу наступила тишина. Все повернули головы по направлению к Владимиру, и тот не заставил себя ждать.
Сев за рояль, он взял несколько вступительных аккордов, а потом сыграл песню о Ленинграде. Несколько голосов ему подпело. Я понял, что попал на островок социализма, который меня проэкзаменовал.
- Теперь видим, что мастер. Ребята, берём его к себе?
Все до одного пожали мне руку. Каждый хлопнул по плечу.
- Надо бы сбегать, – обеспокоился Владимир.
- Уже сбегали, – успокоили его.
Свидетельство о публикации №221051601689