Маэстро Колобов

 Оперное искусство в своём развитии проходило различные фазы. Одной из них был так называемый «концерт в костюмах». Это была опера без сценического действия. Выходили артисты в костюмах героев и пели. Они даже не двигались. Главным был показ своих вокальных данных.
    Потом оперу объединили с театром, и от артистов потребовали не только петь, но и изображать свои чувства. Пришлось петь сидя, лёжа и в движении. Зритель, конечно, выиграл, а про артистов я бы так не сказал. При той же зарплате для них это – лишняя нагрузка. Что же касается периода «концерта в костюмах», то о нём стали отзываться пренебрежительно, как о чём-то средневековом. И вот эта самая «средневековая» опера, согласно афише, будет поставлена в Костроме.
   В ту пору городской отдел культуры возглавляла Екатерина Шаблова, и она, благодаря тому, что она сначала музыкант, а потом уже чиновник, пригласила в наш город московскую «Новую оперу». Это был коллектив, о котором мало что знали, но он приехал во главе с Евгением Колобовым и привёз «Марию Стюарт». Имя Колобова тоже мало о чём говорило, но, едва он взмахнул дирижёрской палочкой, как музыкальная Кострома забыла обо всём на свете.
   Я сидел в директорской ложе драмтеатра и млел от восторга. С первых тактов стало ясно, что маэстро Колобов не просто дирижёр, а маг и волшебник. Звучание оркестра было идеальным. Я в своей жизни немало прослушал оркестров живьём и в записи, и среди них – Светланова, Мравинскрго, ещё раньше – Иванова, Мелик-Пашаева, Самосуда, но ничего подобного не слышал.  Я заподозрил, что в оркестре есть настройщик, который тщательно выверяет инструменты по отношению к камертону, и этот настройщик сам Колобов. Разрази меня гром, если это не так. Меня не проведёшь, я сам настройщик.
   Во время спектакля певцы стояли, но настолько восхитительным было их пение, что я мысленно умолял их не трогаться с места.  Полтора часа пролетели как одна минута. Марии Стюарт в конце концов отрубили голову, но это была наименее интересная часть спектакля.
   На другой день была встреча с Колобовым. Он оказался простым и доступным. Лицо его тоже было простым; не верилось, что это он подарил костромичам праздник. Хоровик по образованию, он долгое время работал в Свердловске, пока не получил приглашение в Москву.
   Оставался час до выступления оркестра в концертном зале «Текстильщик», и я поспешил туда. На афише, правда, значился другой дирижёр, но оркестр был тот же. Я прошёл в зал и устроился в кресле, предвкушая очередное эстетическое наслаждение.
   Но что это? Где волшебный звук? Где сочетание струнных, деревянных и медных? Почему музыканты так грубо играют? Ведь только вчера они были сама нежность, а сегодня? Столичный оркестр в мгновение ока превратился в провинциальный, а дирижёр – в махалу. Я готов был застрелить его. Лучше бы он ушёл; может быть, без него оркестр зазвучал бы по-иному. Моя злость перетекла на музыкантов: нельзя же так халтурить?
   Я сидел и плевался; в конце концов до меня дошло, что музыканты ни при чём: они играют так, как слышит дирижёр.
   Не в силах выдержать подобное звучание, я покинул концертный зал. Никогда не думал, что столкнусь с таким испытанием. Чтобы освободиться от плохого настроения, я вызвал в памяти вчерашнее звучание оркестра, широкие жесты маэстро Колобова, и мне стало легче. С тех пор я так и делаю: вызываю в памяти то, что дорого моему сердцу.