Рождение героини

          Ну, чтоб вы понимали, героиня – это я. Смайлик.
          Год назад начала писать, и практически всё, что я написала, автобиографично, касается лично меня или как-то связано со мной. Вот сейчас решила рассказать историю моего рождения, так как она достаточно неординарна, любопытна и кажется мне интересной, чтобы ею поделиться.
          Эта история сопровождала меня все мое детство и юность. Мама рассказывала ее в моем присутствии всем, кому только могла, - родственникам, друзьям, знакомым, соседям по дому и даче, коллегам по работе, а когда я подросла, то и лично мне. Слышала я ее не менее, чем сто раз, а, может, и больше.
          Мама, царствие ей Небесное, была, с одной стороны, очень твердым и уверенным в своей правоте человеком, а, с другой, тревожным и беспокойным, эмоциональным и импульсивным.
          Детство трудное, военное и послевоенное. Родилась накануне войны в Псковской области. Шесть детей в семье. Пуританское воспитание. Жёсткий, и даже жестокий, волевой отец – мой дед. Мягкая, добрая, но затюканная жизнью и деспотом-мужем мать – моя бабушка Лена, которую я никогда не знала, так как умерла она задолго до моего рождения. Оккупация, два концлагеря - в Литве и Германии, репрессии, бегство после войны на Урал. Потом долго болеющая раком мать, за которой моя мама-подросток ухаживала. В школе была отличницей, дома – хозяйкой вместо бабушки.
          Жили всегда с оглядкой, в боязни, в молчании, чтобы лишний раз не проговориться про свое прошлое - про оккупацию и концлагерь. Я вообще узнала про это от мамы в девяностых годах, когда на фоне перестроечных преобразований в нашем государстве немцы стали производить компенсационные выплаты несовершеннолетним узникам фашистских концлагерей. Про то, что мама – верующая, тоже говорилось шепотом и с непременными предупреждениями, чтобы я никому ничего не рассказывала.
          Дед в семье был крайне авторитарен, признавал только свое мнение, с детьми своими не считался, был даже против их образования. За непослушание жестоко бил, ставил в угол коленями на сухой горох. Полагал, что дети сразу после школы должны идти работать и приносить в дом деньги. Дочерям, а их было четыре, не разрешал красиво одеваться, делать прически, краситься, даже был против использования помады. Слышать не хотел о том, чтобы они вышли замуж. А на дворе началась хрущевская оттепель! И все дочери, вопреки воле отца, ссорясь и ругаясь с ним, выслушивая его обвинения и упреки, терпя унижения и побои, сумели выстроить собственную независимую жизнь – и образование получали, и на танцы бегали, и наряжались, и замуж все со временем повыходили.
          Господи, сколько душевных травм и боли перенесла моя мама! Даже догадываться бесполезно! Рассказывала о детстве и юности она немного. И это было, скорее, изложение каких-то сухих фактов, а не захватывающие истории из жизни. Но никогда она не говорила о своих детских страхах и переживаниях.
          Когда она стала совершеннолетней, то поступила в медицинское училище, получила профессию медсестры, устроилась фармацевтом в аптеку. Помню, дома долгое время хранились ее учебники по хирургии и терапии, а также толстые ученические тетради в клеточку с лекциями, исписанные аккуратным, почти каллиграфическим, маминым почерком. А еще стопка фотографий, на который она юная, красивая, с вошедшей в моду химической завивкой на волосах, с точеной фигуркой, одетая то в платье с широченной юбкой, как у Гурченко в «Карнавальной ночи», то в вызывающие по тем временам бриджи.
          А потом к ним в крошечный шахтёрский уральский городок приехал в командировку мой будущий папа. Из самого Ленинграда!!! Красивый как артист! Все девчонки знакомые шушукались, какой неизвестный красавец на танцы пришел. Мама, как увидела его, так с первого взгляда и влюбились по уши. Но виду не показывала, страшно гордая была. Папа тоже сразу выделил миниатюрную хрупкую девушку с огромными карими глазами. Начали встречаться. Папа называл строгую, но чувствительную и ранимую, маму не Машей (кстати, она это имя терпеть не могла, любила, когда ее именовали полным именем – Мария), а Мери по аналогии с лермонтовской княжной Мери. Он, недолго думая, объяснился в любви и позвал маму ехать с собой, в Ленинград. Но она (видимо, от внутренней своей неуверенности) решила, что отношения их несерьезные, не может такой красавец по-настоящему полюбить простую провинциальную девушку. Думала, поматросит и бросит. Папка уехал и писал ей письма, а она не отвечала. Из гордости. А через год он вернулся, женился и увёз маму в прекрасный и далекий Ленинград. Принц на белом коне.
          Мама, сколько я помню, дома нещадно лила воду из всех кранов. Когда мыла посуду, готовила еду, убирала, стирала.... Вода просто не закрывалась. Звук льющейся из крана воды - один из главных звуков моего детства. Я думаю, делала она это бессознательно, потому что одним из главных воспоминаний ее детства и юности были походы с ведрами за водой на колонку. Ходить было далеко и тяжело, в горку, особенно зимой по обледенелой дороге, а вода заканчивалась так быстро! И вот она впервые в жизни оказалась в огромном городе, где сколько хочешь мягкой вкусной невской воды! И в эту сказку привёз ее прекрасный принц. Потрясение от большого города!
          И сразу - второе потрясение - разлука. Через неделю после переезда папу забрали в армию. Моя мама осталась совсем одна в большом незнакомом городе среди совершенно чужих ей людей. Хорошо только, что жилплощадь была! Папа служил три с половиной года. Они вообще мало знали один другого. Недолгое общение в первый год знакомства, потом непродолжительная близость после свадьбы... Когда папа демобилизовался, они заново начали узнавать друг друга. К этому времени мой добрый, спокойный и неконфликтный папа три с лишним года охранял зэков на зоне (никогда об этом ни слова не рассказал), а моя маленькая серьезная скромная мама сумела в непривычных ей условиях устроиться, найти работу, друзей, встать на ноги. После расставания мои будущие родители встретились и начали выстраивать отношения фактически с нуля. Привыкнув жить каждый своей жизнью, они начали создавать семью. Видимо, не все гладко получалось сначала, так как мама долго не могла забеременеть. А потом долгожданное известие - у вас будет ребёнок. Мама мечтала исключительно о девочке, кудрявенькой и чернявенькой, похожей на ее любимого мужа (я такая и получилась), а папа - традиционно о мальчике.
          Всю беременность мама провела в тревоге и страхах. Она по натуре была очень беспокойная и мнительная, да еще и родилась под знаком Скорпиона, представители которого, по моим наблюдениям, отличаются редким самоедством. И, напомню, ко всему прочему имела медицинское сестринское образование. По совокупности всех перечисленных выше факторов рожать она отправилась на две недели раньше срока не по естественным причинам, а по настоянию лечащего врача, который перестраховался, и повышенный тонус матки (особенность работы маминого организма, о которой она часто упоминала; и да простят меня медики, если использую неправильную терминологию!) диагностировал как начало родовой деятельности.
          Происходило все это в январе 1968 года. В роддоме, несмотря на отсутствие схваток, маму поместили в дородовое отделение и выпустили воды. И ... ничего. Схваток нет. Живот в тонусе. Воды выпущены. Слушают плод: сердцебиение нестабильное. У ребенка неправильное предлежание. Делают стимуляцию, колют лекарства. Время идёт, ничего. Мама просит сделать кесарево сечение, поскольку сама медик и понимает, что происходит. Ей отказывают. Врачи принимают решение тащить плод щипцами. Уже ночь. Ее переводят в родильное отделение. Кладут в кресло, привязывают руки. Мама видит стол с инструментами. Она знает, что часто бывает с детьми, которых тащили щипцами, -физические уродства, умственная неполноценность, инвалидность. Она отчаянно боится такой судьбы для своего ребёнка. Когда ассистентка врача берет поднос с инструментами и подходит к маме, та из последних сил ударяет ногой по подносу. Инструменты разлетаются по всей родилке.  Врач гневно ругается матом на маму: «Ах ты, ..., ещё хулиганишь! Ну и лежи тут одна!» Все уходят. Мама остаётся одна. Беспомощная. Привязанная за руки. Брошенная. Униженная. Уставшая. Плачет. Ничего не может сделать. Опять плачет. Зовёт на помощь. Никого... Так продолжается несколько часов. Она чувствует, что в ее организме начинают происходить какие-то процессы. Схватки! Стимуляция все-таки подействовала, правда, с запозданием. Но что же делать?! А вдруг ребёнок родится, упадёт на пол и разобьётся?!!! Она опять зовёт на помощь! Тишина. Рыдает! Схватки! Страх! Кричит! Схватки!
          В коридоре за дверью раздаётся какой-то шум. Заходит санитарка: «Ой, а про тебя-то мы забыли!» Голос за дверью: «Что забыли?» Входит мужчина, врач. Потом выяснилось, что это был завотделением. Он видит маму, рыдающую и кричащую от боли. Ругается матом. Кидается к ней. Щупает пульс.Осматривает. Слушает трубкой живот. «Сердцебиения у ребёнка нет! Срочно кесарим! В операционную!»
          Я родилась мертвая. Чернявенькая, кудрявенькая девочка, но мертвая. Реанимировать мертворожденного положено по медицинским показателям сколько-то там минут. Врачи, видимо, испытывая чувство вины перед мамой, пытались оживить меня в два раза больше по времени, чем предусмотрено нормами. Что официально зарегистрировано в медицинских документах. Не оживили. Меня понесли в морг. И тут я проснулась и заплакала.
          Впервые меня показали маме только через неделю. На голове у меня была огромная гематома. Откуда она появилась никто маме не объяснил. Сказали только, что ребёнок, скорее всего, будет умственно отсталым... Тем самым посеяв в маме новый страх!
          Мы оставались в больнице. Из-за всего пережитого у мамы практически не было молока. Очередной страх! Тем не менее, мое самочувствие улучшалось, а вот мамино, наоборот, ухудшалось. Шов заживал плохо, болел, воспалился, поднялась температура, появились гнойные выделения. Маму повторно прооперировали. И во время обследования раны обнаружили в полости живота … Угадайте что? Зашитое семечко!!! Оно и дало инфекцию. Получается, что при выполнении кесарева сечения кто-то из медперсонала работал в операционной в нестерильный одежде и вообще халатно отнёсся к своим обязанностям. Конечно, никто из сотрудников сильно наказан не был. Измученная мама скандал не поднимала. Дело замяли. Заведующему отделением, похоже, было очень стыдно за все. Он лично наблюдал маму, извинялся перед ней неоднократно, просил понять. Выписали нас с мамой домой только через два месяца.
          Я теперь понимаю, что мамины страхи и установки в такой важный для женщины этап как первые роды притянули к ней практически весь негатив, какой можно было собрать! И, видимо, она еще боялась быть обреченной воспитывать ребёнка-инвалида.... Но вот тут случилось чудо: я росла умненькой и сообразительной, даже чересчур для своих лет. Смайлик! И все, что связано с моим рождением, вызывало у мамы постоянно такие удивление и радость, что переросло потом в главную гордость ее жизни. Она часто всем рассказывала про случившееся чудо, оберегала меня от всего и категорически не хотела больше иметь детей.
          В итоге я выросла с сознанием какой-то собственной болезненной уникальности, мне свойственны эгоизм и гордыня. Я никогда не хотела иметь много детей, относилась к ним, скорее, как к огромной ответственности и долгу, а не как к радости. И вот, Божьим промыслом - у меня четверо детей, младшие из которых - тройняшки - родились, когда мне было почти сорок шесть лет. Похоже, я отработала чью-то карму!
          Занавес!
Май 2021