Инь и Ян

Инь ехала на разболтанном трёхколёсном велосипеде по огромному деревянному колесу времени. Она крутила педали и постепенно росла. Велосипед становился мал ей, колени уже упирались в руль. Но нельзя было останавливаться.

Колесо времени двигалось под колёсами велосипеда, и понемногу вертело земной шар. А от поворотов земного шара зависело всё во вселенной. Как в сложном механизме часов зубчатые колёсики, связанные друг с другом и передающие движение от одного к другому, так и здесь, колёсики велосипеда были связаны с деревянным колесом, колесо с земным шаром, Земля крутила галактику, галактика крутила вселенную. Центробежная сила создавала завихрения в небе и сматывала его в клубки, в синие вангоговские спирали, в середине каждой из них гнездилась яркая звезда.

Инь набила синяки на коленках. Иногда она думала о том, как изнашиваются колёса, и что же будет, если велосипед сломается. Что же будет? Что же будет? Ну что будет, то и будет, в конце концов – нельзя же было всё время думать об этом. Лучше думать о человеке, что сидит у окна. Когда он наклонял голову над листом, тёмная прядь падала на лицо. Инь не видела, какого цвета у него глаза, но ей было очень приятно, что изредка он поглядывал на неё. Человек так сосредоточенно писал. Интересно о чём это он? Инь охотно узнала бы, если бы можно было встать с велосипеда.

Ян сидел за столом и выписывал слова. В каждом слове зарождалась идея или чувство. Между словами образовывались пробелы, они были даже более осмысленными, чем сами слова. Стоило ему остановиться, все буквы, написанные раньше, обрушатся с листов. Обрушатся и чувства, и мысли, и пробелы. Всё, всё обрушится в тартарары. В столе был ещё большой запас перьев, чернил и бумаги. Но ведь и этому запасу когда-нибудь придёт конец.  Ещё у него оставался большой запас живительной влаги. И он тоже кончится когда-нибудь, а это совсем уж печально. Время от времени, не отрывая пера от бумаги, Ян доставал стакан и очередную бутыль. В её зеленоватой глубине успокаивающе раскачивалась жидкость.
Ян иногда смотрел в окно. Ему видна была девочка на велосипеде. Велосипед, похоже, совсем износился и скоро развалится. Девочка смутно напоминала ему кого-то. Её светлые волосы от движения слегка развевались в безветренном неподвижном воздухе. Яну хотелось встать из-за стола, подойти к ней. Может быть можно было ей помочь, хоть подкрутить что-нибудь, что-нибудь подмазать в этом велосипеде, чтобы не развалился. Но Ян боялся встать, он был уверен, что как только он оторвёт перо от бумаги, мир рассыпется на мелкие чёрные буквы, как рассыпаются прогоревшие угли и превращаются в золу. И девочка рассыпется, и он сам. И спирали, и звёзды, и колесо времени.

Было время... Когда-то давно было другое время, не похожее на это. Оно могло крутиться без помощи колеса и велосипеда. В том другом времени Ян звался Янеком и был влюблён в девушку Ингу, которая теперь и стала Инь, девочкой на велосипеде. Но они не помнят этого. И не помнят, что жили в большом доме, в бетонных ячеистых норах. Когда утром солнце вставало над горизонтом, люди открывали занавески и из своих окон видели ещё пару десятков ячеистых домов. Видели они и несколько пыльных деревьев, несколько машин, автобусов и вышагивающих прохожих. Небо там было прозрачным и не закручивалось в спирали. Там мог идти дождь, снег, налетал порой ветер или дул приятный ветерок. Солнце просыпалось на востоке и засыпало на западе. И люди просыпались и засыпали вместе с ним. В каждой ячейке каждого из домов было по нескольку людей. Там, в том далёком мире, Янек тоже писал слова, но без помощи пера и чернил, а нажимая на серые клавиши. Клавиши издавали успокаивающие звуки при ударе, а на экране появлялись буквы. Живительная влага и там была. Куда без неё.

Инга в том мире крутилась не переставая, несмотря на то, что у неё не было трёхколёсного велосипеда. У неё вообще не было велосипеда. Зато у неё в голове роились стаи идей и желаний. Они тоже обладали мощной центробежной силой. Для того, чтобы их осуществить, крутиться приходилось без остановки. Ей очень хотелось увлечь за собой и Янека. Но мирно постукивающие клавиши и живительная влага делали своё дело. Янека не так-то просто было раскрутить.

Инга всё больше сил тратила на идеи, желания и своё кручение. Янек продолжал сидеть на своём стуле. Просто как приклеенный. Он прямо врастал в свой стул всё больше и больше. А в Инге что-то разрасталось. Чёрным пустым цветком без тычинок и пестиков разрасталось в ней отчаяние.

А Янек… Он всё понимал, но сделать ничего не мог. Он тоже видел чёрный цветок, понимал, что беда близко. Он любил Ингу. Готов был ради неё на всё. Абсолютно на всё. Кроме одного. Ну да, кроме того, чтобы встать со стула. Он пил и пил живительную влагу, жал и жал на свои клавиши. Смотрел время от времени, как Инга крутится, понимал, что ей плохо. Он мог бы, конечно встать и начать крутиться, но это было глупо и бессмысленно. Поэтому он любил, пил, жал, смотрел. А она крутилась, пыталась, отчаивалась…

В конце концов она поняла, что отчаялась до предела. Она встала посреди комнаты, громко, истошно закричала, так, что завибрировало, как струна, которая сейчас оборвётся, сначала её горло, потом голова, потом вся она, потом Янек и весь их дом, потом… Чёрный цветок вырвался из неё и пророс миллионом чёрных побегов. Потом она замолчала, вышла и хлопнула дверью.

В доме стало очень тихо. Особенно тяжёлой и глубокой тишина казалась после того громкого звука, который только что вырвался из Инги и заполнил собой весь мир без остатка. И ещё после стука двери, которая захлопнула, запечатала дом и тишину в нём. Чёрной пылью рассыпался чёрный цветок. Пыль лежала на полу, столах и полках, белый подоконник стал совсем чёрным от пыли. Янек понял, что случилось непоправимое. Нужно было срочно выпить. Когда живительная влага заполняла его, становилось легче. Он выпил. Потом ещё выпил, и ещё, но легче не становилось. И пыль никуда не исчезала, и Инга не появлялась. Он уже переполнен был живительной влагой до краёв, но ничего не менялось вокруг. И тут он догадался, что ничего не изменится, пока он не встанет и не догонит Ингу. И он встал, и вышел за дверь.

За дверью оказалась точно такая же комната, только без чёрной пыли, с окном, через которое было видно, как девочка крутила педали велосипеда.
Велосипед выглядел очень маленьким. Он ехал по очень большому деревянному колесу. Поверхность деревянного колеса потрескалась, его серебристая махина мерно поскрипывала. Сколько хватало взгляда, вокруг колеса были песчаные дюны.
А в комнате стоял стол с белоснежным листом бумаги, перо и чернила словно поджидали Яна. Он бросился к столу, сел, жадно макнул перо в жирные чернила и записал: «За дверью оказалась точно такая же комната, с только окном, через которое было видно, как девочка крутила педали велосипеда. Велосипед выглядел очень маленьким.»

С тех пор прошло… Нет, в том мире время не делилось на годы или минуты. Поэтому трудно сказать сколько его прошло, оно просто шло, а он писал. Время здесь было странное. Вязкое и медленное. День не переходил в ночь, как в том мире, который Ян не помнил. Не было тут ни утра, ни вечера, а всегда что-то среднее. Не было дождя и ветра. Звёзды, луна и солнце, будто написанные на холсте крупными мазками неведомым художником, холодно глядели с неба, закрученного в плотные мотки.

У Яна в столе оставалась всего пара листов. В последней бутыли уже не было живительной влаги. Он посмотрел в окно. Небо сегодня сильно потемнело. Синие спирали стали коричнево-фиолетовыми, звёзды едва проглядывали сквозь проволоку мазков. Ян вытянул шею, как только мог. Из-за оконной рамы стало видно дерево. Большая липа с яйцевидной кроной. Сочно-зелёные листья немного шевелились. Ян удивился. Как это он не замечал раньше эту липу? Да ещё с такими яркими листьями. А листья шевелились, будто от ветра. За деревом угадывался контур двери, обитой бежевым дерматином. Эту дверь хотелось открыть.

Инь чувствовала, что правая педаль совсем разболталась. Скоро отлетит. Небо потемнело, как перед грозой. Вдруг Инь увидела, что человек за окном вытянул шею и заглядывает за оконную раму. Он никогда не отрывал кончик пера от бумаги, а тут так заинтересовался чем-то снаружи, что казалось – вот-вот оторвёт. Инь стало любопытно. Она даже медленнее стала крутить педали. Она взглянула по направлению вытянутой шеи. Там была липа, настоящая липа. И тут хлынул дождь.

- Господи, как льёт. Такое впечатление, что этот дождь никогда не кончится, - говорила Инга.

- Ну нам же хорошо здесь. Почти не капает. Дай обниму тебя покрепче. Скажи ещё раз, что выйдешь за меня.

Его большие руки замком обхватили хрупкость её плеч, а тонкие девичьи обвили его поясницу. Две фигурки были частью дождя и дерева, под которым прятались. Пахло липовым цветом и влажным шерстяным джемпером.

- Да, да, да. Я выйду за тебя. Это моё самое большое желание. Я люблю тебя. Я так хочу всё время быть с тобой, - говорила Инга тёплыми губами куда-то во влажный шерстяной рукав.

- А если дождь никогда не кончится? Ты будешь стоять со мной в обнимку под этой липой до конца времён?

- Нуу… Так просто стоять тоже надоест.

- Даже со мной?

- Ну я не знаю, нужно же что-то… Какой-то дом, дети, не знаю, что там ещё… Сад, семья. Как ты всё это себе представлял? Не стоять же всю жизнь под липой?

- Наверное. Дом, дети. Наверное. Но главное – ты.

- Да, главное – ты.

Она соскочила со своего велосипеда и бросилась к двери. Время совсем замедлилось и начало останавливаться. Земля почти замерла на своей оси, галактика, а вслед за ней вселенная задрожали в смятении. Он оторвал перо от бумаги и бросился к двери. Гром и вспышки молний, как в замедленной съёмке взрывали небо. Проволока в мотках и спиралях обугливалась от грандиозного короткого замыкания. Всё замедлялось и замедлялось. Весь мир покрылся кракелюрами. Маленькие чёрные кусочки начали отслаиваться и опадать, как лепестки увядших цветов.  Ян и Инь бежали, но их бег напоминал плавание в очень солёной воде. Движения отчаянно увязали в останавливающемся времени и исчезающем пространстве. Их тела тоже покрывались на бегу сетью чёрных трещин, и за секунду до того, как всё рассыпалось в пыль, дверь втянула их в дом. Они упали перед порогом, на ворсистый зелёный ковёр, обессиленные.

- Что это было?

- Не знаю.

- У меня такое идиотское ощущение, как будто я целую вечность крутила педали.

- Да, у меня тоже странное состояние. Как будто я полжизни просидел за столом. Почему мы вообще здесь лежим, на ковре? Зола какая-то… Не знаешь? – он улыбнулся, - Я рад тебя видеть.

- А что, разве мы давно не виделись?

- А ты помнишь, что было сегодня утром? Я нет.

- Я вообще вспомнила, что бывает утро, только когда ты сказал. Наверное, у нас амнезия какая-нибудь. Кажется, так называется. Я рада тебя видеть. – она улыбнулась, - Надо бы пройтись, размяться.

- Обними меня.

Она обхватила его и притянула к себе. Целую вечность он не чувствовал её тепло, волшебство её кожи, такой близкий блеск её глаз. Целую вечность она не хотела его так нестерпимо, так безоглядно. Она отодвинулась и расстегнула пуговицы на своей льняной кофте. Две небольшие полусферы скатились доверчиво на бок и фарфорово засветились в полутёмной прихожей. Как раз под его руки. Две руки, две сферы. Как только он дотронулся до розоватой прохлады, несколько еле заметных чёрных трещинок на матово-фарфоровой поверхности исчезли, а тончайше-мягкие коричневые маковки превратились в твёрдо-скукоженные бутоны. Его нежные поцелуи высоковольтными разрядами будили их. Он помнил эти бутоны, будто и не отрывался от них никогда. А четыре руки так ловко расстёгивали, стягивали, сбрасывали. Прикосновения узнавали друг друга, словно и не было целой вечности врозь. Четыре руки угомонились, вросли кто куда, ноги сплелись, и нетерпеливое лоно приняло долгожданный трофей. Пазл встал на своё место.

Колесо времени заскрипело и закачалось в ритме разнузданного танца. Множество жалобных звуков внутри расшатавшегося дерева рвали его изнутри и наклоняли так, что оно готово было рухнуть на бок. Вдруг оно сделало несколько оборотов с огромной скоростью и красные искры со стоном вырвались из-под шипящего обода. Внутри колеса воздух сгустился от появления во вселенной нового живого существа. Устало покачиваясь, колесо выровнялось на своей оси и продолжило размеренный ход мягко и плавно.

Пылинки испуганной прихожей кружились в свете солнечного луча. Время отступило в далёкий неведомый мир. Но ненадолго. Ненадолго. Его неутомимый бег настиг, догнал двух маленьких голых человечков, лежавших на зелёном ковре. Первой очнулась Инга. Она деловито подпёрла голову кулаком, серьёзно и нежно посматривая на разомлевшего Янека:

- Такое впечатление, что всё будет хорошо. А? Интересно, что там снаружи? Глянем?.. Но… можем и дома посидеть, если хочешь.

- Нет, нет. Дома не хочу сидеть. Надо двигаться. Пойдём.

Они встали на ноги и оделись. Янек отчего-то замер на несколько мгновений, отперев замок, и осторожно выглянул за дверь, обитую бежевым дерматином. Там был пол, выстланный белой плиткой. Чёрный резиновый коврик с пупырышками. Квартиры соседей, окно на лестничной клетке с давно засохшим цветком. Всё вокруг выглядело привычно и безопасно. Они вышли, закрыли дверь на ключ и, держась за руки, спустились на улицу. Это был дружелюбный солнечный мир. Им было хорошо вместе. Они помнили только друг друга.