Неоконченная повесть

     Моему отцу, Желиховскому Юрию, посвящается.

  Сережка не понимал, как жить дальше. На душе было тяжело, тоскливо и муторно. Домой идти не  хотелось. Что там делать, дома-то?  Выслушивать недовольные придирки матери,  которая от одиночества и безденежья была зла на весь мир?  И зло это срывала на единственном сыне, которого не любила и тяготилась им, обвиняя его во всех грехах,  даже в тех, которых он и не мог совершить никогда, хотя бы и потому, что было ему всего двенадцать лет от роду. Единственный человек, любивший Сережку и защищавший мальчишку от сварливой матери, был его прадед, бывший военный,  полковник в отставке – человек умный, добрый и очень ученый.
Так уж случилось, что жили они вместе втроем. Бабушку и дедушку своих Сережка не знал. Они погибли, когда он еще был совсем маленький, а отец… Про отца Сережка вообще никогда не вспоминал. Вернее, старался не думать. У него давно уже другая семья, и другой сын. Каждый месяц мать получала от него алименты, и это было единственным напоминанием, что у Сережки все же когда-то был отец.
         То ли из-за лени, то ли из-за вечной спешки, Сережка звал прадеда просто дедом, без приставки – пра. Частенько, когда матери не было дома, и на время воцарялась тишина, дед рассказывал про свою жизнь, читал Сережке книги и стихи. Почему-то те самые слова, что в школе у учительницы стучали по ушам, как барабанные палочки,  у деда звучали душевно, пробирая Сережку до слез, и каждое слово было понятно и близко. Как он любил эти посиделки с дедом! Как он любил самого деда! Насколько глубоко было это чувство, он понял только теперь, когда деда не стало.  Дед умер!
        Сережка бесцельно слонялся  по улице, как, вдруг, откуда ни возьмись, налетела туча, и хлынул дождь, крупный и холодный. Мокнуть под дождем не хотелось, и он решил спрятаться в метро. Спустившись под землю, долго не раздумывал, в какую сторону ехать, все равно - кольцо. Сколько раз он уже так катался, когда некуда было деться, а идти домой не хотелось.  Пытался засечь, сколько понадобится времени, чтобы проехать полный круг, от станции «Проспект Мира» до станции «Проспект Мира», но еще ни разу у него это не получилось. То что-то отвлекало, то вообще забывал об этом. Но теперь-то уж точно не забудет. Так решил он, и вошел в вагон.
        Поезд тронулся,  и перед глазами уныло замелькали серые стены тоннеля. Всегда, когда Сергей ехал в подземке, он думал, почему до сих пор никто не догадался использовать метро для показа мультиков или просто двигающихся картинок. Представьте себе на минуточку, что за окном вагона вас провожает стадо мустангов,  мчащихся вместе с вами от одной станции до другой. Или современный гоночный автомобиль, то перегоняет поезд, то чуть отстает. Или самолет. Да, да! Самолет летит рядом с вами. И вот, уже, кажется, что и вагон  летит в облаках. И пилот в кабине машет вам рукой, будто старый знакомый: « Привет, приятель!». А приятель, пригревшись на мягком сиденье, уже спал,  и посапывал во сне, откинув голову назад, открыв рот,  и время от времени вздрагивая во сне.

       - Эй, ты, просыпайся! Кому говорю? Просыпайся. Состав дальше не пойдет. Да просыпайся же!  Рядом с Сергеем стояла  немолодая тетка в черной шинели с золотыми  пуговицами и фуражке, и трясла его за плечо.
       - Сейчас милицию позову. Быстро на выход. –  Она указала на дверь своей красной круглой «лопаточкой». Сергей вышел из вагона и осмотрелся. Он стоял посередине станции. Все вокруг было то, и не то. Что-то изменилось. Но что? Сразу не мог понять. По инерции побрел к выходу, поднялся по эскалатору и вышел на улицу. Странным показалось то, что уже стемнело, ведь он зашел в метро днем. Не мог же он проспать полдня в метро?  Или мог? Нет, не мог. Раньше бы выгнали. Темно-то как. Фонари еле горят. С электричеством что-то?  По улице прогрохотал трамвай. Трамвай? Откуда на проспекте Мира трамвай? За трамваем прямо по рельсам тащился грузовик. Откуда такой только взялся? Сережка, вдруг вспомнил, что такую машину он уже видел. В музее Вооруженных Сил.  С дедом они туда и ходили. Что же такое происходит? Может, он еще не проснулся, и все это ему только снится. Но где-то внизу живота стало покалывать и потягивать от беспокойства и сознания, что все это совсем даже не сон. Кино, что ли, снимают?  Промелькнула последняя слабая надежда. Но… – трамвай, рельсы…? На проспекте Мира – кино? Другого места в Москве не нашлось. А машины, машины? Движение перекрыли? Да, вся Москва встанет, если на проспекте Мира движение перекроют. Он нервно усмехнулся и огляделся вокруг.  Тут только он заметил, что люди вокруг него обходят его стороной, оглядываются и смотрят на него с удивлением и интересом. Что в нем могло быть такого странного? Может что-то не так? Он внимательно осмотрел себя с ног до головы. Ничего, все в порядке. Пара пацанов, деревенского типа, смотрели на него с любопытством, некоторым презрением и, все же, с восхищением.
- Чего вылупились? Чего надо? – попытался шугануть их Сережка.
- Смотри-ка, по- нашему умеет! – воскликнул один из ребят.
- Что значит по-нашему? А по какому,  я, по-твоему, еще должен?  По-английски, по-немецки, по-французски?
- Во,  дает! Ты, и вправду? Можешь? …Сам-то ты кто?  Откуда такой взялся? - ребята ходили вокруг, трогали его за одежду, дергали за молнию на куртке.
-  И ниоткуда я не взялся. Живу я здесь. А вы-то, откуда сами, из какой деревни?
- Из какой деревни? Сам ты из деревни! Это мы здесь живем! А вот ты где живешь? Мы тут всех знаем! А тебя не знаем! Иностранец, что ли?
- Да почему иностранец? Я, что, не по-русски говорю? Или что?
- Или что! Одежка у тебя странная какая-то. Из парашюта? – спросил мальчишка помладше.
- Из какого парашюта? Совсем уже? Куртка, как куртка, «Адидас».
- Вот, вот. Точно иностранец. А пачпорт у тебя есть? – сказал пацан постарше.
- Что? А…  Какой паспорт? Вы что? Мне всего-то двенадцать.
- Вот сейчас в милицию тебя сдадим. Там разберутся.
- Какая милиция? Я тебя сам – в милицию! – рассердился Сергей.  Но, вдруг, как-то мгновенно осознал, что все-таки что-то происходит не то, и, наверно,  «лезть в бутылку»  особенно не стоит.
- Погодите ребята, я что-то не понял, давайте сами разберемся, без милиции, а? Что мы, сами не разберемся?
- Мы-то разберемся, а вот ты…? Ладно, пошли во двор, там поговорим.
- Пошли, - Сережка облегченно вздохнул.  Драки ему бояться было нечего. Физически он был сильнее, справился бы одной левой. 
Пришли во двор, который Сергей знал вдоль и поперек. Здесь с ребятами они частенько играли в футбол на маленьком травяном поле. Лазили по металлическим  фигурам на детской площадке, которую совсем недавно построили  на радость местным  мальчишкам  и девчонкам. Но к его удивлению, ни поля, ни площадки во дворе не было. Все здесь было не так. Одинокий фонарь с тусклой лампочкой освещал сам себя. Темень. Это был совсем не тот двор, из которого он вышел сегодня утром. Дома были те, и не те. Серые, мрачные. Деревянный стол с парой скамеек посередине двора, ржавые качели со сломанной деревяшкой вместо сиденья, и больше ничего. И ни одной машины во дворе. Куда все подевалось? Куда он попал?  Прямо фантастика какая-то.  А может и правда… Сергею опять стало не по себе, мурашки побежали по спине от внезапной догадки, внутри все похолодело и замерло…
Откуда-то из окон доносилось пьяное пение под нестройные звуки аккордеона:
               Шумел камыш, деревья гнулись,
               И ночка темная была….
Именно в этот момент Сергей понял, что это не сон, что все происходит на самом деле. Но как? Почему? Зачем все это? Что же будет дальше? Ему стало страшно. По-настоящему страшно. Преодолев минутный шок, пересилив себя и приготовившись услышать подтверждение своей догадке, он спросил:
- Ребята, а какое сегодня число?
- Пятнадцатое, а что?
- А месяц, год?
- Ты, что, совсем? Пятнадцатое сентября тысяча девятьсот сорок шестого года? Забыл? – мальчишки хором засмеялись.
Сережка остановился. Шоковое состояние вернулось. В голове проносились мысли, вопросы, чувства. Все это смешалось в один большой клубок и крутилось, крутилось в голове на одном месте. Он никак не мог осознать происходящее, не мог поверить, что все это произошло с ним на самом деле. Он ущипнул себя за руку настолько сильно, насколько мог. Может это все-таки сон?
- Ой! – вскрикнул от боли и понял - не сон.
- Стоп! – сказал он сам себе, сказал своим перепутавшимся мыслям. Мальчишки остановились и с любопытством наблюдали за Сергеем.
- Ты что?
- Ничего. Сейчас, подождите. Дайте подумать.
- А что тут думать? О чем? Струсил, что ли?
- Причем тут струсил? Тут такое дело…сразу и не скажешь, не сообразишь. Давайте сядем.
- Ну, сядем.
Ребята сели на лавочку.
- Дальше-то что? – сказал старший. Его немного начинало раздражать, что этот незнакомый странный  мальчишка потихоньку перетащил инициативу в свои руки, будто он тут главный. Но особенно возмущаться не стал, потому что и самому было интересно, что же будет дальше.
Сережка присел на лавочку, машинально сунул руки в карманы куртки и, вдруг, рука его нащупала в кармане телефон, сотовый телефон. Его всего обожгло чувство то ли радости, то ли надежды. Он вырвал руку с телефоном из кармана и судорожно стал нажимать на кнопки.
- Что это у тебя?
- Стойте, стойте, не бойтесь.
- А никто и не боится. Чего нам бояться? – Но все-таки отступили на шаг, так, на всякий случай.
     Экран телефона зажегся, и Сережка с облегчением и восторгом увидел, что на экране светятся буквы «БИЛАЙН». Вот это да! Есть связь! Сигнал есть! Как такое может быть? Сорок шестой! Какой там космос? Чудо какое-то. А то, что он в сорок шестом, не чудо? Ладно, удивляться потом, сейчас надо что-то делать.
     В первый момент он машинально начал набирать номер матери и остановился. Что он ей скажет? Как объяснит? Да она не то-что не поверит, решит, что он над ней издевается. Он отключил телефон совсем, пытаясь таким образом сохранить заряд энергии. Телефон мог ему еще пригодиться.
- Это…  Ну, как бы это вам попроще объяснить?
- Чего попроще? Мы, что, дураки по-твоему? И сами видим, радиоприемник! Ничего особенного! Сейчас многие сами собирают! Сам собрал? Ну-ка, покажи, -  старший из мальчишек  обрадовался возможности показать, что мы, мол, тут  «тоже не лыком шиты».
Ребята придвинулись ближе и с любопытством стали рассматривать «приемник»:
- Нет, это я не сам, – ответил Сергей.
- Фабричный, маленький  какой-то. Трофейный что ли?
- Немецкий.
- Я и говорю, трофейный, - с давлением в голосе повторил  парнишка.
- Ну, да, - более миролюбиво сказал Сергей, как бы давая понять, что уступает позиции и понял, кто тут главный.
Парнишка все смекнул сразу и как-то подобрел:
- Ну-ка, дай посмотреть, - он протянул руку и взял телефон.
- Только на кнопки не нажимайте, а то…батарейка сядет…и тогда всё.
Повертев телефон в руках пару минут, мальчишка отдал его другому. А сам принял равнодушный вид, показывая, что,  на самом деле,  не очень-то ему все это и надо! И поинтереснее видели!  Сережа понял, что именно его расположения надо добиваться, потому что этот парнишка может ему помочь. Чем? Он пока не знал. Но интуитивно чувствовал, что надо к кому-то прибиться и не остаться одному в этом, фактически, совершенно чужом городе. Надо было что-то придумать. Какую-то историю. Придется что-то врать. А что?  И тут он, вдруг, вспомнил, как дед рассказывал ему о своем возвращении из эвакуации в Ленинград. Вот оно! Конечно! И врать ничего не надо. Просто расскажу, все, как было, то есть, как есть. Только это не дед возвращается в Ленинград, а я!
- Ты понимаешь, тут такая история, - обратился он к парнишке, - А тебя как зовут? Меня – Сергей.
- А меня – Пашка!- обрадовался, вдруг, мальчишка, и протянул руку для пожатия, - А его – Мишка! Так что за история?
- Да, в общем, история очень простая. Потерялся я. В метро потерялся. Из эвакуации мы. С матерью и братьями ехали. А я заснул. Просыпаюсь, а их нет. Из вагона меня выгнали.
- А куда ехали-то?
- В С… в Ленинград.
- Так это тебе на вокзал нужно, на Ленинградский. Может, они еще и не уехали? Быстрее надо на вокзал! Поехали! – он потянул Сергея за рукав. – Поехали, что стоишь?
- Да, был я на вокзале. Не нашел.  И милиция там.  Боялся -  заберут.
- Да, это точно. В детприемник быстро упекли бы. Да, поехали, поехали! У меня дед на Ленинградском,  в депо работает, что-нибудь придумает! Поможет!

   Они сидели в маленькой будке со стеклянными стенами, через которые был виден весь ремонтный цех: огромное  холодное помещение,  с грязным стеклянным потолком, похожее на ангар для самолетов, только вместо пола – рельсы, на которых  стояли  пыхтящий, иногда издающий странные свистки, паровоз,  и пара пассажирских вагонов.  Такие,  Сережа видел только в старых черно-белых кино.
Дед сначала долго расспрашивал: кто, что, откуда и куда? Присматривался, приглядывался к странному мальчишке. Потом немного подобрев, сказал:
- Ну, ладно, подумаем, что можно сделать, а пока,  поешьте. Да, и тебе, Пашка,  домой пора. А то, мать там с  ума сойдет, темно уже.
Он достал из ящика старого грязного письменного стола сверток, положил его на середину и развернул. На куске газеты лежало две картошки в мундире, кусок черного хлеба и соленый огурец. Дед аккуратно разрезал одну картофелину и огурец пополам, хлеб – на три части. Каждому дал по половинке картофелины и огурца, треть хлеба, а оставшийся завернул в бумагу и спрятал обратно в ящик. Пашка взял картошку и проглотил ее, не кусая, целиком вместе с кожурой,  кусочек черного хлеба положил зачем-то в карман. Сергей, вдруг, вспомнил, что с утра ничего не ел. В другой ситуации, он, вряд ли,  стал бы есть то, что лежало сейчас на столе, особенно – соленый огурец. Но в теперешнем его положении…  Он последовал примеру Павла, и съел картофель прямо с кожурой, закусив соленым огурцом. А кусочек хлеба положил в карман.
      Пару часов Сергей сидел в будке один, пока Пашкин дед уходил и приходил, брал какие-то бумаги и опять уходил.  На улице уже наступила ночь, и Сергей чуть было не заснул, прямо сидя на стуле,  когда, вдруг, в очередной раз, открыв дверь, Пашкин дед сказал: «Пошли».  Они долго шли по каким-то путям, огибая отдельно стоящие вагоны, и, наконец, обошли уже целый состав таких же вагонов, прицепленных друг к другу, только ни с той, ни с другой стороны еще не было паровоза. У состава не было еще  ни начала, ни конца, и не поймешь, где первый вагон, а где последний. «Ни головы, ни хвоста!»- улыбнулся про себя Сережка.
      Молодая, кругленькая проводница выглядывала из двери вагона, как будто знала. Что они должны были прийти. Как-то загадочно улыбалась и молчала. Даже не удивилась их появлению.
- Ты посиди здесь,- сказал  Пашкин дед, а нам поговорить надо. Он посадил Сергея на лавку в вагоне, а сам пошел за проводницей какой-то подпрыгивающей походкой, довольно хмыкая в усы.
     Сергей долго и бесцельно смотрел в окно, а потом, забравшись с ногами на жесткую полку, свернувшись калачиком, сладко уснул, и проснулся от резкого толчка – к составу прицепили паровоз.  В вагоне зажегся тусклый свет, и проводница сказала, что состав подают на посадку, позвала Сергея в свое купе и уложила спать прямо на матрац, без белья, укрыв колючим толстым одеялом. Так он и проспал всю ночь, умаявшись за день, ничего не слышал: ни возни пассажиров, усаживающихся на свои места, ни гудка паровоза, отправляющегося с вокзала в путь, ни стука колес, отсчитывающих километры, приближаясь все ближе и ближе к городу, о котором столько слышал, но никогда не видел.
    Уже было совсем светло, когда поезд прибыл в Ленинград. Проводница сказала, что, выйдя из здания вокзала, надо идти по Невскому проспекту все прямо и прямо:
- А там спросишь, где Русский музей находится? Найдешь, не маленький.
Сергей так и сделал.  Вышел на Невский и пошел пешком.
      День был сухой, солнечный, в куртке ему стало даже жарко. Сергей снял ее, и в своей черной толстовке и спортивных штанах, похожих на шаровары,  мало чем стал отличаться от остальных мальчишек. И даже черные кроссовки вполне могли сойти за футбольные бутсы, только без шипов. Он смешался с толпой, и люди, торопившиеся по своим делам, не обращали на него никакого внимания. А он, на время забывая, при каких обстоятельствах  сюда попал, останавливался и не мог оторвать взгляда то от какого-нибудь здания, украшенного диковинными фигурами, то от лошадей на Аничковом мосту. Но разбитые дороги и тротуары, черные рваные дыры в домах и, главное – люди, в большинстве своем измученные, мрачные, возвращали его к действительности, и он, почему-то опустив голову вниз, будто он был перед ними в чем-то  виноват, шагал быстро-быстро вперед и вперед.
    На одном из перекрестков с Невского,  в переулок,  перед самым носом у Сергея, повернула небольшой грузовой автомобиль, в кузове которого сидели люди. И опять Сережке показалось, что все это ему только сниться или снимают кино, потому что в машине сидели немецкие солдаты, в серой военной форме, с такими же серыми пилотками на голове. Знаков различия на них не было, но это были немцы, самые настоящие немцы. Они со смехом перепрыгивали через борт, здоровые и веселые, чем резко отличались от ленинградцев, которых уже видел Сергей. Вели они себя очень свободно и непринужденно,  совершенно не были похожи на пленных. То, что они пленные, Сережа понял чуть позже, когда увидел нашего офицера, вышедшего из кабины и давшего команду немцам разбирать завалы на дороге. Постояв еще пару минут в недоумении, он продолжил свой путь.
       Вот и Елисеевский магазин. Его Сергей узнал сразу. Он видел его на фотографиях. Не раз, когда он бывал с дедом на Тверской, тот ему говорил, что в Ленинграде тоже есть Елисеевский , только снаружи он выглядит более торжественно, чем московский, а внутри точно такой же. Действительно, здание было очень необычным. Больше походило на дворец. Сережка очень хорошо помнил историю возвращения деда после войны в Ленинград, рассказанную ему ни один раз. И именно Елисеевский магазин играл в ней немаловажную роль.
      И тут ему пришла в голову мысль, что именно эта история может очень даже ему пригодиться. Ведь он шел к деду, только ему  сейчас, в 1946 году, всего тринадцать лет!  Всего на год больше, чем ему самому! Что он ему скажет? Как он ему объяснит,  кто он такой? Почему он здесь? И что он от него хочет? Сергей и сам не знал, чего он ждет от тринадцатилетнего мальчишки. Какой помощи? Только теперь он осознал всю серьезность и сложность своего положения. И почему он решил, что все будет просто? А кто сказал, что будет просто? Никто! И Сергей так не думал. Только, никакого другого варианта у него все равно не было. Глубоко вздохнув, он решительно повернул направо за угол, на улицу Пролеткульта. Название это он хорошо знал, потому что сто раз слышал, но почему-то так и не решился спросить у деда, что же оно все-таки значит?  Сделав несколько шагов вдоль огромных окон магазина, тут же уперся в толпу людей. Обогнув ее, он понял, что это не толпа, а очередь. Люди стояли в три-четыре ряда, толстой длинной «змеей» на тротуаре вдоль домов. У стеклянной двери с большой деревянной ручкой, украшенной бронзовым львом, очередь «плавно перетекала в маленький ручей», и люди спокойно по одному заходили в магазин. Над дверью висела большая вывеска: «Булочная».  Он физически ощутил на языке вкус  белого батона, втянул носом воздух, и ему почудилось, что он даже чувствует этот сладкий запах свежевыпеченного хлеба. В животе заурчало, захрюкало,  и голод напомнил о себе с такой силой, что Сережка чуть не подавился собственной слюной. И тут, он, вдруг,  вспомнил о припрятанном кусочке хлеба в кармане. С удовольствием проглотив черный сухарь, он пошагал дальше.
       Перед ним открылась  небольшая площадь со  сквером, засыпанным желтыми и красными листьями, с большим каменным кубом посередине, стоящим на ребре. Справа от сквера возвышалась чугунная ограда в виде копий с золочеными наконечниками, выстроенных в ряд, а за ней – белое величественное здание, с широкой лестницей у главного входа и двумя стражами-львами по бокам.  Сережка понял, что это и есть «Русский музей».  А слева – небольшое желтое трехэтажное здание. Он подошел поближе и прочитал надпись на табличке над дверьми:
 « Школа № 199».  Теперь оставалось только ждать. Сергей решил дождаться конца занятий  в скверике. 
    Среди оставшихся зеленых и желтеющих листьев на тонких ветках высоких то ли деревьев, то ли кустов, Сергей заметил маленькие красные ягоды.  Очень хотелось есть, но съедобные ли они, он не знал. Огорченно вздохнул и присел на ближайшую лавочку так, чтобы видеть вход в школу. На какое-то время он даже задремал под последними теплыми лучами октябрьского солнца, и проснулся от страшного скрежета металла о металл. Это на площадь  въезжал трамвай. Сергей нисколечко не испугался, не удивился этим жутким звукам, потому что дед рассказывал ему о трамвае  №5 сотню раз, и говорил  об этом с таким восхищением, будто эти звуки  были самая красивая музыка, какую он когда-либо слышал.
    Трамвай медленно огибал площадь, и резко повернул в проулок, опять заскрежетав, будто его резали «Болгаркой». Именно в этот момент дверь школы открылась, и из нее посыпали мальчишки, как горох, крича что-то друг другу на ходу, разбегаясь в разные стороны.
- Витька, Витка, ты куда? – кричал чернявый мальчишка небольшого роста, одетый в лыжный костюм, пытаясь остановить своего друга.
- Домой, куда же еще? – удивленно отвечал такой же маленький мальчишка, одетый в чёрные брюки и рубашку зелёного цвета, похожую на гимнастерку.
  Серёжа тут же вспомнил, что дед ему рассказывал про эту новенькую Витькину рубашку, действительно перешитую из гимнастерки. Тогда в школе ещё писали перьевыми ручками, а чернила наливали в чернильницы-непроливайки. Но это их название не всегда было справедливым. Вот так и случилось, что на одной из переменок Юрка затеял возню и случайно перевернул чернильницу, как назло испачкав рукав новой рубашки друга. Что было потом дома, Виктор стойко умалчивал. Матери он, конечно, правду не сказал. Она и так холодно относилась к их дружбе с Юрой.
Сергей внимательно посмотрел на рукава рубашки. Никаких пятен на ней не было. Значит, эта история ещё впереди.
- Погоди, мы ж договорились на пристань! - сказал Юрка.
- Надо домой зайти, переодеться, а потом пойдем.  Хочешь со мной? А хочешь, здесь подожди.
- Не, я тебя здесь подожду,- мальчишка повернулся и пошел прямо по направлению к той скамейке, на которой сидел Сергей. Сердце у Сережи заколотилось сильней и в голове мысли скакали туда-сюда. Он все никак не мог решить, как ему заговорить первым, что сказать. Он никак не мог прийти в себя от мысли, что это и есть его прадед, живой и здоровый, только совсем еще мальчишка, точно такой же, как он сам.
     А мальчишка, тем временем, ловко вскочив на спинку скамейки и балансируя на одной ноге, как канатоходец, одной рукой ухватил ветку дерева, потянул к себе, а другой рукой начал срывать красные ягоды. Часть быстро совал себе в рот и с удовольствием жевал, а часть клал в карман.
- А разве эти ягоды есть можно? Может они ядовитые?- спросил Сергей, обрадовавшись, что повод заговорить нашелся сам собой.
- Конечно, можно!!!  И не ядовитые они вовсе, да и не ягоды это совсем!!! – чуть с насмешкой отвечал мальчишка,  продолжая смачно жевать. И так вкусно он жевал, что у Сергея аж слюнки потекли.
- А что же это?
- Яблоки!
- Да, ладно, яблоки? Разве яблоки такие бывают?
- А вот и бывают! Райские – называются!
- И вкусные?
- На, попробуй,  – он протянул целую горсть маленьких красненьких яблочек.
Сергей осторожно положил одно в рот и попытался его раскусить.
- Да, ты сразу побольше бери, а то так – вкус не тот. Бери, бери! Вот так!
Сергей засыпал в рот оставшиеся яблоки и стал жевать. Вкус был странный, незнакомый, но очень приятный, кисло-сладкий, чуть терпкий. Да, и есть так хотелось!
- Ну, как? Нравится?
- Угу, - прогундел Сергей с полным ртом.
- Ну, так давай, залезай сюда, рви сам.
- Спасибо, - Сергей залез на лавочку, лезть на спинку ему было незачем, потому что он был выше своего прадеда в этом возрасте головы на полторы.
Они напихали полные карманы  и сели на лавочке, довольные, время от времени  отправляя очередную горсть яблок в рот.             
- Ты в этой школе учишься? – спросил Сергей, чтобы как-то поддержать разговор. Конечно, ему хотелось сразу все рассказать этому мальчишке, кто он такой, и почему здесь, но прекрасно понимал, что делать этого нельзя, а нужно постараться поближе познакомиться, подружиться что ли. Потому что никого в этом городе он больше не знал. Да и не только в этом городе, а и в целом мире  – никого! От этой мысли ему, вдруг, стало так страшно, так страшно, что он даже зажмурил глаза.
- Ты чего, - спросил мальчишка, - кислые что ли?
- Да, нет, нет, даже вкусные! Так что, ты здесь учишься?
- Ну, да, учусь и живу. Вон там во дворе, видишь сбоку подворотня, вот там я и живу, с матерью и двумя братьями.
Он как-то тяжело вздохнул и на время замолчал, продолжая жевать яблоки. А потом спросил:
-  А ты откуда? Где живешь?
- Понимаешь, какая история… Я – ниоткуда, и нигде я не живу.
- Как это ниоткуда? – удивился мальчишка, - На беспризорника ты и не похож. – он с головы до ног осмотрел Сергея и кивнул, будто сам себе подтвердил свои слова.
- Да, нет, я не беспризорник, хотя…ни отца, ни матери… То есть, мать есть, но не в этом городе…В Москве.
- Так ты из Москвы? Вот здорово! Ну, как там Москва?
- Да, я собственно, …туда ехал, …из эвакуации…и потерялся. Вот.  А что делать не знаю. В милицию боюсь. Документов у меня никаких…
- Без документов в милицию нельзя, - со знанием дела сказал пацан, - отправят в детприемник, а потом и в детдом.
- Я в детдом не хочу. Я сам до Москвы доберусь. Мне бы где-то пока переночевать, а там видно будет.
-  У нас нельзя, самим спать негде. К Витьке – тоже, у него мать, знаешь какая? Отец – настоящий мужик, а мать…
- Злая?
- Нет, не злая, но…нельзя. Вон и Витька идет. Айда с нами на пристань? Поедешь?
- Поеду, - обрадовался Сергей.
- Витька, мы тут, - крикнул мальчишка другу, - Вот, познакомься, это…А, как тебя зовут?
 – Сергей!
- А меня – Юрка, Юрий! А это – Виктор, мой друг!
Ребята пожали друг другу руки. Сергею неожиданно пришла в голову мысль, что это тот самый дядя Витя, полноватый, лысеватый, всегда лукаво улыбающийся добряк, к которому они с дедом часто ездили в гости. А теперь перед ним стоял мальчишка. Маленький, худенький, но улыбка была такая же лукавая и в глазах сверкали огоньки-чертики.
       - Ну, ладно, поехали, по дороге все расскажешь. Тут, понимаешь, такая история, - обратился Юрка к другу, и они поспешили к трамваю, чуть притормозившему на повороте.  Ловко запрыгнув  на подножку, они затащили чуть замешкавшегося Сережку.  Впервые в жизни он садился в трамвай на ходу. Внутрь заходить не стали, так и остались стоять на площадке:  народу в трамвае хватало. Так, за разговором, выехали на Невский, миновали Дворцовую площадь, перевалили через Неву на Заячью губу, мимо Ростральных колонн, налево по улице.
         Спрыгивали опять на ходу. И, хоть было страшновато, Сергей смело шагнул с подножки на булыжную мостовую по ходу трамвая. Он предусмотрительно заметил, как это делают мальчишки, и в точности повторил маневр. По короткому переулку вышли к Неве, где у берега на волнах покачивался небольшой баркас: чёрное плоское суденышко с высокой такой же чёрной закопченой трубой. Откуда-то снизу из трюма лодчонки появился мальчишка и подошел к ребятам.
- Здорово! Ну, как, принес?- спросил он у Юры.
- Принес!
- Давай.
- А где рыба? Ты же обещал.
- Показывай. Будет и рыба.
- Вот,- Юра сунул руку в карман штанов и достал два патрона.
  Сергей сразу вспомнил, что дед рассказывал, как они с пацанами лазили в немецкие траншеи недалеко от синявинского посёлка, куда они с матерью вернулись после эвакуации. В них полно оставалось снарядов, патронов и даже можно было найти винтовку. Дед рассказывал, что он нашёл там парабеллум и тот самый немецкий офицерский кортик с орлом, который Сергей не раз видел у него в секретере.
  Пацан спустился куда-то внутрь лодки и вернулся, держа в руке на веревочке две небольшие рыбешки.
- И это все? - чуть обиженно спросил Юрка.
- Как договаривались, один патрон – одна рыбешка. Давай, не жмоться. Договор дороже денег.
- Чего маленькие такие? За пару таких и одного патрона хватит. Добавить надо.
- Других нет. Не хочешь - не бери, - пацан надул губы и собрался уже вернуться на лодку.
- Ладно, давай.
  Обратно возвращались тем же путем. Прошли через витые чугунные ворота в парк. В густых кустах лежало сваленное дерево, и на земле виднелся черный кружок затушенного костра.
- Это наше место, сейчас  рыбу запечем, вот где вкуснотища будет.
Через несколько минут язычки маленького костра уже горели вовсю, и рыба была нанизана на прутья, а через полчаса от нее остались одни косточки. В остывающем костре еще тлели угольки.
Юра достал из кармана патрон.
- Отошли подальше, вон за тот дуб, - сказал он и бросил патрон в угли.
Раздался жуткий хлопок и… тут же где-то в глубине парка трель свистка, крики, топот бегущих ног.
- Полундра, деру! - и ребята помчались, не разбирая дороги, сквозь кусты мимо пруда к выходу из парка.
Вопрос, где Сергею переночевать, решился быстро.
- Переночуешь у меня, - уверенно сказал Виктор.
- А, как же мать? Она ж чужих не пустит, - спросил Юрка.
- Ничего, я договорюсь, - ответил  уверенно Виктор.
- Ну, ладно. Ты не думай, - обратился Юрка к Сергею, - не смотри, что он с виду такой хлипкий. На самом деле, он – кремень. Раз сказал, значит сделает.
- А я и не думаю. Чего мне думать? Нечего мне думать, выбора у меня все равно нет. Только, как бы ему из-за меня не попало.
- Разберемся, пошли - уверенно сказал Витька и они пошагали вдоль набережной Мойки.
   В подъезде было темно, но Сергей все же разглядел мраморные ступени и широкие перила на лестнице, дом был старый, дореволюционный, пахло сыростью и плесенью. В квартире было также темно. Длинный коридор и множество дверей. Наконец они вошли в комнату. Откуда шел свет, Сережа так и не понял, но разглядел, что в комнате стояло огромной высоты зеркало, стол, два стула и диван с высокой спинкой, зеркальцем посередине и полочками по бокам.
- Виктор, это ты? – откуда-то из боковой открытой двери, ведущей в другую комнату, раздался женский скрипучий голос.
- Я, мама. Я не один.
В дверном проеме показалась фигура очень маленькой худой молодой женщины, одетой во все черное с гладко зачесанными назад редкими волосами.
- Это мой одноклассник, Сергей. Завтра мы едем на экскурсию в Пушкин, а он живет далеко у бабушки за городом, не успеет рано приехать, можно он переночует у нас? Только одну ночь.
Женщина внимательно осмотрела Сергея с ног до головы и убедившись, видимо, что мальчик « из приличной семьи», кивнула:
- Ну что ж, пусть остается! Но сегодня мы без ужина, так что умывайтесь и спать.

    Рано утром Сергей проснулся от яркого луча солнца, бившего ему прямо в лицо.Оглядел комнату: маленькая, узкая, но с очень высоким потолком и высоким овальным окном. Сергей удивился, каким образом в ней все помещалось, несмотря на ее размеры: диван, зеркало до потолка, да ещё и старинное пианино. Все в этой квартире, да и сама хозяйка, казались Сергею еще дореволюционными. Наверно, так и было.
    Выглянув в окно, увидел прямо перед собой речку в гранитных берегах,напротив  серые гранитные стены мрачного мощного здания,  а справа, за мостиком, огромного роста полуголые дядьки держали портик красивого здания. Атланты, - догадался Сергей. Вечером он их даже не заметил.
    Завтраком их все же накормили. Кусок хлеба с двумя кусочками плавленого сыра. На упаковке было написано « Новый». Сергей даже не заметил, как почти целиком проглотил бутерброд. Дома он никогда не ел плавленых сырков, потому что мать никогда их не покупала. Дед говорил, что невозможно есть  «эту замазку». Но этот сыр был удивительно вкусным, и чай, горячий, пахнущий какой-то травой. А горячего в его животе не было уже пару суток.

    В сквере у школы уже собралась небольшая кучка ребят, человек десять. Сергей особенно обрадовался, увидев среди них Юру.
- Здорово! Ждем Эдю Александровну. Это наша учительница русского и литературы, - объяснил он.
    Из здания школы вышла женщина, больше похожая на одноклассницу ребят, небольшого роста, худенькая с копной кудрявых волос. В одной руке она держала небольшой портфель, а в другой - авоську с трехлитровой банкой молока.
    Кто-то из ребят кинулся к ней, чтобы помочь.
- Это наша классная, Эдя Александровна.
- Да, я уже понял. Имя у неё какое-то странное. А молоко зачем?
- Это не молоко, - со вздохом ответил Юрка.-Молоко! Я молока уже с год, как не пил. В Татарии ещё. Это кефир.
- Не очень на кефир похоже.
- Это, потому что он не настоящий, соевый. Наше довольствие на день.В столовке выдали. Ладно, пошли.
    В Пушкин ехали на электричке, каких Сергей даже в старых кино не видал. К паровозу прицепили два вагона, и это была вся электричка.
- Слушай, а зачем мы туда вообще едем. Там же все разрушено, там даже деревьев почти не осталось. Немцы спилили и в Германию увезли.
- Там же лицей был, Пушкин в нем учился. А мы сейчас по литературе проходим. Эдя Александровна у нас литературу ведёт, вот и решила нам на месте урок провести. А ты откуда про деревья знаешь?
- Дед рассказывал.
- Воевал здесь?
- Нет. Просто после войны бывал там.- Серёжа даже улыбнулся при этих словах, глядя на Юру. Он как-то в суете дня и забыл, что этот худенький лопоухий пацан, который сейчас сидит перед ним, и есть его дед, который не раз рассказывал ему про эту самую поездку.
   К парку шли довольно долго по разрушенному городку. То тут, то там стояли разбитые почерневшие дома. Но вид самого дворца поразил Серёжу особенно. Огромные окна зияли пустотой и чернотой поднимающихся вверх по остаткам каменных стен следов пожара. Крыши и части верхнего этажа не было совсем. На стенах висели обрывки рам и железа. Вся территория вокруг была огорожена, на ограждении висело прпредупреждение об опасности обрушения. В парке деревья были спилены или сломаны и обуглены.
    А Эдя Александровна уже рассказывала о том, как здесь было замечательно в те времена, когда молодой Пушкин бродил по зелёным тенистым аллеям парка, мечтая о будущем, сочиняя свои первые стихи. О том, что вся эта красота обязательно будет восстановлена, что уже выделено двенадцать килограммов золота на реставрацию дворца. А в Москве построят дворец ещё лучше. Стёкла в котором будут волшебные. Изнутри через эти стёкла будет все видно, а снаружи ничего.
- Да, через десять лет уже все будет здесь, как до войны. И В Петергофе фонтаны заработают. А вот дворец в Москве так и не построят,- тихо сказал Сергей. Так, чтобы его не слышали. Но все же Юра его слова услышал.
- Ты все же чудной какой-то. Говоришь так, как-будто и правда все знаешь.
 А Эдя Александровна, раскрасневшаяся, возбужденная, с сияющими глазами уже читала стихи Пушкина:
   Здесь каждый шаг в душе рожает
   Воспоминания прежних лет;
   Воззрев вокруг себя, со вздохом росс вещает:
   «Исчезло все, великой нет!»…
С удивлением смотрел Сергей на эту щуплую женщину. С каким вдохновением и восторгом она читала стихи. В какой-то момент ему показалось, что она даже чем-то похожа на своего любимого поэта. Такая же некрасивая, нос с горбинкой, губастенькая и кудрявая, как мавр.
- Ну, может быть теперь кто-то из вас нам что-нибудь прочтёт? - Сказала учительница и Сергей очнулся от своих мыслей.
- Ну, вот вы, молодой человек. Да,да, вы, как вас зовут? Мне сказали вы друг Юры? Вы в какой школе учитесь, какие стихи Пушкина знаете. Прочтите нам, пожалуйста.
- Да,я… Я только из эвакуации, ещё нигде не учусь…
- значит, не можете нам ничего прочесть… Ну, а кто сможет, ребята?
- Почему же не смогу? Смогу, только…
- Ну, что же вы? Читайте, не стесняйтесь.
 И Сергей прочёл:
«Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог."
-Дальше я не помню - выдохнул Сергей, удивляясь самому себе, что смог вспомнить хотя бы это.
- А дальше и не надо. Это поэма «Евгений Онегин», а мы это ещё не проходили.
А теперь, давайте отдохнём, и домой.
  Выпив по стакану горького кефира, отправились обратно в город.
В электричке мальчишки, уставшие от похода пешком, дремали и Сергей, воспользовавшись, что на него никто не обращает внимания, незаметно достал телефон из кармана, проверил. Это была просто фантастика. Телефон работал и значок Билайн горел маленькими буковками в левом верхнем углу. Сергей облегченно вздохнул. Ему казалось, что, пока телефон работает, есть надежда, что он найдёт способ вернуться. Ему нравилось быть с ребятами, с Юрой, но это же всего один день! А дальше что? Где жить, что есть? А есть хотелось со страшной силой. От стакана кефира в животе случилась дикая революция и тошнота подступала прямо к горлу.Сергей сглотнул слюну.
- Что, есть просит?- спросил Юрка, кивая в сторону желудка.
- Да, кефир на пользу не пошёл,- отмахнулся Сергей.
- Вот, возьми,- Юра достал из кармана маленький кусочек чего-то не понятного. То ли сухарь, отмокший в кармане, то ли мякиш чёрного хлеба, засохший от времени. Выглядело это совсем не съедобно.
- Что это?
- Ешь, ешь, не отравишься. Это жмых, вот, остался кусочек.
- А ты, как же?
- Да, я уже съел,- слишком бодро ответил Юра.
- Нет, я так не могу. Давай пополам!- Сергей разломил маленький кусочек на два еще меньших.
   На вкус это что-то оказалось еще хуже кефира, но ничего другого все равно не было.
- Ты рассасывай, рассасывай, растягивай удовольствие, да и живот обманешь, сколько раз глотнёшь, вроде много съел, - на полном серьезе посоветовал Юрка.
  Вернувшись в Ленинград, опять сидели на скамейке перед школой, жевали райские яблочки и обсуждали поездку. А Сергей не мог отделаться от мысли, правильно ли он сделал, что уехал из Москвы. Чем мог ему помочь этот тринадцатилетний мальчишка, хоть он и был его дед. Что делать? Где ночевать? Вряд ли Витя решится просить мать еще раз приютить чужого пацана. О Юрке и речь не шла. У них в дворницкой каморке ютилось семеро человек. Кто согласиться пустить восьмого ни с того, ни с сего.
  Вдруг, с такой силой захотелось домой, к матери. В памяти всплыло ее измученное лицо, опухшие больные ноги,  вспомнил ее слёзы по ночам. А ведь она совсем ещё молодая женщина. И что он сделал, чтобы она не пилила его каждый день? Учился кое-как, прогуливал, мотался по городу до вечера, даже курил иногда. Правда, не очень ему это понравилось, бросил потом. Но…ничего ж хорошего. А как огрызался, грубил и убегал из дома, не пытаясь что-то изменить. Изменить в себе, в своём поведении, в своей жизни. Ведь мать во многом была права.               
  Именно в этот момент Сергей с особой остротой понял, что он совершенно не задумывался над тем, как он вернется домой, и вернется ли он когда-нибудь.
  Он достал телефон из кармана и проверил, есть ли сигнал. Оставалась одна маленькая полоска. И тогда он решился и набрал номер матери.
Раздались длинные гудки, в трубке что-то щелкнуло, и…
- Алло,- голос матери был таким четким, как будто она стояла где-то  совсем рядом.
- Мама, это я!
- Сережа, Сережа, где ты?- кричала она, но сейчас ее крик не злил его, не раздражал, а, наоборот, он был рад слышать ее голос.
-  Ты соображаешь, что делаешь?  Мы же все больницы обзвонили, в милицию заявили. Что случилось?
- Со мной все в порядке, успокойся, послушай, у меня сейчас телефон сядет,  и я не успею ничего сказать.
- Это Сергей? Дай мне телефон,- в трубке раздался голос деда.
Но как? Ведь его же нет!
- Дед, ты? Ты – живой!
- Живой, живой, что ты глупые вопросы задаешь? Ты где?
- Я в Ленинграде! Дед, я в Ленинграде в 1946 году!
-  Я все понял.  А  ведь тогда я тебе не поверил, решил, что ты все выдумал.
- Я тебя не понимаю.
-  Сейчас это уже не важно. Главное,  тебе надо вернуться. Обязательно вернуться.
- Конечно надо! Но как? Я не знаю, как!
- Я помню только, тогда ты сказал, что тебе надо вернуться в Москву. А уж, что дальше…я не знаю. Сережа, тебе надо в Москву!
В телефоне опять что-то щелкнуло и раздались короткие гудки.