О моей жизни, с любовью. Часть 1, детство

«Нужно писать так, как говоришь»
Вольтер

Я не знаю, откуда я это всё помню, ведь в то время, когда происходили эти события, я была совсем маленькая. Возможно, что-то идет из глубин подсознания, что-то из рассказа родных, мамы, бабушек и дедушек. Какая-то родовая память.

Всплывают какие-то картинки из детства. Попробую описать всё так, как мне запомнилось.
Я не берусь утверждать, что вся эта информация достоверная, это всего лишь воспоминания и впечатления маленькой девочки из забайкальского края.

Я родилась в маленьком поселке, в Забайкалье, в холодное лето, мама говорила, было так холодно, что люди ходили в пальто. Это был поселок при  руднике. Рудник назывался Запокровский.

Там добывали руду, в округе были серебро свинцовые рудники и золотые прииски. Это был поселкообразу да тоющий рудник. В нем жили рабочие рудника и их семьи.

В поселке был детский сад, куда я недолго ходила. Было Управление рудника, столовая, где в буфете работала моя мама, школа, где учителем математики работал мой отец.

Были сельпо и клуб, конечно же. Питьевая вода была привозная, ее привозила водовозка.  Я жила в доме деда и бабушки, мы с мамой жили с ними. К тому моменту, когда я родилась, отца моего забрали в армию, а оттуда он, городской парень, москвич, уже к нам не вернулся.

Маму я плохо помню в раннем детстве, она, то училась в Хабаровске, то еще на каких-то курсах. А я все время жила с дедом и бабушкой. У нас было хозяйство: корова, свиньи, куры, огород. Я всегда ходила по деревне с сумочкой и в шляпках. Все детские фотографии, начиная с года, я в шляпках и с ридикюлем и смеюсь или улыбаюсь.
 
Я была  улыбчивая с большими черными глазами и чёрными вьющимися волосами. Волосы вились у деда Ильи, у дяди Саши и у меня. Причёска всегда красиво укладывалась.

Отец городской, «москвич», да я и была хорошенькая и развитая, мне книжку один раз прочитают, а я уже запомню и пересказываю слово в слово. Говорить начала рано. Меня любили городские служащие, конторские и учительницы. Мама рассказывала, что часто просили «конторские» поиграться со мной. Возвращали с полными карманами сладостей.

Дом охраняла собака-Самурай. Умнейший пес, шкурка блестящего черного цвета. Дед его у китайца купил, чтобы ходить с ним на охоту. В Запокровском я жила лет до четырех–пяти.

Вокруг поселка были сопки, деревьев не было, если и были, то маленькие как саженцы и редкие. Мне даже на Новый год, вместо елки ставили тоненькую березку, украшали ее игрушками.

Летом дети все время проводили на улице, мы лазили по сопкам, они были пологие, искали мангыр, ели его. Мангыр-это дикий забайкальский лук, его перья были зелёные с седым налётом, мясистые и не очень жгучие.

Ели кислый дикий чернослив, черемшу, рвали цветы-саранки, очень красивые  лилии, с ярко-красными головками.
Играли во дворе, качались на качелях, рвали горох в огороде. Пропалывали грядки. Зимой лопатками помогали чистить снег во дворе.

В речке не купались, её не было, рядом речки-то, вода питьевая была привозная. Дома играли в кубики, читали книжки, лепили, рисовали.
Когда мне пошел пятый год, мы почему-то переехали, в соседний поселок-Кадая, где жил с семьей старший сын деда и бабушки-Григорий.

У него была жена и две дочки моего возраста, Тамара и Нина. Тамара была старше нас с Ниной на год. Они жили в «финском» домике. В нем было две комнаты. В одной жили они, другую  выделили нам, где мы с мамой некоторое время жили.

Была еще большая кухня, там за шторкой стояла кровать, где спали дед и бабушка. Здесь тоже был огород, куры. И собака, Полкан, песочного цвета шкурка. В Кадае тоже была школа, сельпо, фельдшерский пункт. На окраине, вдоль посёлка, вереницей стояли избы. Почему-то эту улицу называли Шанхай.

Ещё помню эпизод из кадаинского детства. В гости к деду и бабушке пришла соседка, они сели пить чай, а нам, внучкам, накрыли рядом, на табуретке. Соседка, видно была набожная и, перед тем как сесть за стол, с поклонами несколько раз перекрестилась перед иконой, которая висела в углу на кухне.

Мы, дети, это увидели. Мы подумали, что это хорошо и нам видно захотелось, чтобы нас похвалили и, мы все втроем, я, Нина и Тамарка плюхнулись на коленки и стали биться головами об пол и креститься. Но, нас почему-то, дедушка поругал и, бабка соседская тоже была недовольная.

В Кадае жили люди разных национальностей, помню татарскую семью, взрослых и двух их детей, мать звали Катя, думаю, это было переделанное для удобства имя. А детей звали Халься и Насих. Эта Катя, была добрая женщина, в доме их было очень чисто. Мы у неё покупали молоко, я играла с её дочкой и она нас поила парным молоком, наливала в большие кружки.

        Помню, Кадая, мы тогда уже жили у дяди Гриши, мама в Хабаровске на учебе, дед на охоте в тайге, дядя Гриша в командировке, дома мы с бабушкой и  жена дяди с дочками, тётя Валя. И вот дядя Гриша приехал из командировки.

Мы вышли его встречать, мы с бабушкой в одних дверях, его семья в других дверях. Вот он входит в дом. Его девчонки с визгом бросаются ему на шею, я тоже, радостная, кидаюсь к нему, но, меня на секунду, всего лишь на секунду, легонько удерживает за плечи бабушка.

Этого было достаточно, чтобы у меня внутри все перевернулось. Хотя мне было чуть больше четырех лет. В тот момент я вдруг осознала, что дядя-то не мой отец, что мне нельзя радоваться так же приезду дяди, как его детям и, бросаться ему на шею, что у меня отца-то просто нет и, что мамы сейчас нет рядом, и мне бежать к нему нельзя!

           Хотя дядя, улыбаясь, распахнул ко мне руки, я остолбенела, а потом горько разрыдалась. Долго никто не мог меня успокоить, я плакала навзрыд, у меня поднялась температура.
В тот момент я что-то такое поняла про себя, что долгое время влияло на мою жизнь. Наверное, это была детская психологическая травма. А я была девочка умненькая. Возможно, бабушка это сделала инстинктивно, чтобы сначала он обнялся со своей семьей, а потом с нами, не знаю.

Возможно, этого бы не случилось, если бы моя мама была рядом.