Лучшая роль

Кате было неполных шестнадцать лет, когда она впервые вошла в театральную студию своего городка.
Она мечтала играть молодых и непокорных, ярких и дерзких, смелых и идейных, но Иван Палыч, режиссер и художественный руководитель студии с завидным упорством ставил ее на роли старух.
«Молодую, идейную и  яркую любая сыграет, а вот сыграть старуху – это нужен особый талант», - говорил он Кате,  – «ты одним взглядом передаешь больше эмоций, чем иная другая словами и голосом. Талант у тебя Катя, талант, а молодых ты еще успеешь сыграть»

В воскресный день, 22 июня 1941 года их театральная студия выехала с концертом  в небольшую деревушку - расположенную в ста двадцати километрах от границы –  а Катя, как и всегда, играла старуху.
Немцы ворвались населенный пункт неожиданно -  послышались резкие автоматные очереди, истошно залаяли собаки, бросились в рассыпную женщины и дети – началась суета, крики, паника.
И вдруг стоящая в углу сцены горбатая, сморщенная старуха, удивительно четко и громко, для такого старого и дряхлого тела начала  петь Интернационал:

«Вставай, проклятьем заклеймённый,
Голодный, угнетённый люд!
Наш разум — кратер раскалённый,
Потоки лавы мир зальют.
Сбивая прошлого оковы,
Рабы восстанут, а затем
Мир будет изменён в основе:
Теперь ничто — мы станем всем!
Время битвы настало
Все сплотимся на бой.
В Интернационале
Сольётся род людской!»

К  старухе тут  же  подскочило несколько немецких солдат, которые  начали наносить  ей удары по плечам, груди, голове в попытке заставить ее замолчать, но старуха упрямо продолжала петь, а  ее глаза горели каким-то удивительным, молодым огнем.
Тогда один  из солдат сбил старуху с ног и потащил к ближайшим воротам, через которые уже была перекинута петля.
«Замолчи! Будешь жить!» -  на ломанном русском произнес немецкий офицер,  подойдя к старухе, но та лишь сплюнула ему под ноги кровь – «Всех не заткенете!» - и продолжила петь.
Она пела, когда немцы ставили ее на скамейку и когда накидывали петлю на тощую старушечью шею.
Песня оборвалась лишь тогда, когда старуха перестала дышать.

«Да, уж вряд ли  эта война будет легкой» - пронеслось в голове у немецкого офицера – «ведь даже эта никчёмная старуха не пожелала подчиниться нам, признать нас хозяевами»

«Если старушка так смело и дерзко вела себя с захватчиками, то уж нам-то точно нельзя прятаться по погребам. Нужно бороться» - шептались между собой деревенские, которых согнали смотреть на казнь.

Через час деревушка опустела – немцы,  уничтожив большую,  жителей двинулись дальше, а выжившие деревенские  - ушли в ближайший лес.
Тело старухи продолжало висеть на воротах, и ночной дождь постепенно  смывал с ее лица грим, превращая в юную восемнадцатилетнюю Катю.