Светка из цикла рассказов Феномен Пруста

Памяти моей подруги детства, посвящается.
Из цикла рассказов Феномен Пруста.
               
                СВЕТКА

Я вспомнила запах воздуха...
Да,да, именно воздуха.
Это был запах межсезонья, смешанный с пробуждением новой жизни, кристально прозрачной, с отзвуками радостного возрождения, но в тоже время звенящей тишины и чего-то таинственного, но непременно светлого, того, что так будоражит сознание и оставляет сладкий трепет в груди...
Мобильный телефон показывал два часа ночи. Беспорядочные мысли потоками врывались в голову, вытесняя одна одну, судорожно цепляясь они то становились в шеренгу, то снова шли по кругу.
Мокрый снег с дождем шлифовал стекло комнаты с большой кроватью, освещённой уличными фонарями, отбрасывающими тени на стены комнаты.
Я поднялась, прихватив с собой одеяло, перебралась на диван, силясь уснуть.
Время суток, которое становится таким тягучим и плотным — часы бессонной ночи.
Ты достиг того возраста, когда дни, месяцы и годы проносятся с космической скоростью, но состояние бессонницы растягивают резинку времени, оставляя некое состояние зависания, в котором звуки становятся более леденяще- зловещими, физическая боль воспринимается острее, обнажаются чувства и грани реального и не реального.
Существует некий невидимый порог, между состоянием бодрствования и переходом в сон, когда на долю секунды перед погружением в царство вагуса, ты ощущаешь мимолетные грани перехода. Понимаешь, что ещё не спишь, на секунду открыв глаза, проверяя себя, закрываешь, и снова слышишь голоса группы каких-то людей, нейроны твоего мозга складывают пазлы в картинки- видения -визуализацию и ты проваливаешься в сон.
В детской комнате стойко ощущается запах расплавленного пластилина, того твёрдого, практически каменного пластилина, который продавался в картонных выдвижных коробках, с такими-же картонными перегородками, отделявшими ребристые брусочки разных цветов.
В комнату заходит бабушка, ругает нас с сестрой. По свежевыкрашенной в десятый раз батарее-( радиаторе) отопления, кое-где с тонкими участками нанесения краски из-за выщербленности, по которым можно определить количество покрасок, разноцветными струйками, сливаясь в радужные ручейки плывёт пластилин, прилепленный к горячему чугуну, перед сном. Детские пальцы, разобравшие застывшие фигурки по цветам не в состоянии в очередной раз были размять твердые комочки, для будущих творений.
В этой комнате уже давно стоят новые батареи.
Новые батареи в комнате квартиры старого дома в заброшенном городе.
Или в заброшенной квартире, в городе ставшим таким далеким волею судеб или ещё чьей-то волей.
В том далеком прошлом в доме кипела жизнь.
Она была наполнена хохотом детей, классиками начерченными мелом на асфальте, запахом палённого тополиного пуха и расплавленного пластмассового пупса на бордюре. Криками старушек с первого этажа с угрозами оторвать уши нам, бежавшим через три ступеньки и при этом палкой тарахтевшим по прутьям металлической лестницы с пятого по первый этаж.
Мы так смеялись над какими-то, казалось очень смешными по детски нам шутками с моей соседкой Светкой, что поднимались, загулявшись на пятый этаж на котором мы жили, зажавши руку между ног, уже подмокроватых трусов.
Светулька - так называл ее мой отец, с такой блаженной чуть уловимой улыбкой, была на год младше меня, тоненькая голубоглазая девочка, дочь инженеров , как и в прочем все дети нашего дома были детьми, окончивших технические вузы разных городов тогда ещё Советского Союза, родителей молодых специалистов, получившие квартиры в Луганске.
Квартиры, теперь стоявшие пустыми в забытом городе с полками шкафов с подписными изданиями в твёрдых переплетах и альбомами с фотографиями детства.
Родители дружили семьями и летом вместе отдыхали на море, на праздники устраивались детские концерты, которые обязательно документировались. И мой и Светкин отец увлекались фотографией, в кладовках наших квартир стояли фотоувеличители « Крокусы» с отличными объективами и, конечно были огромные и пузатые от количества фотографий, бархатные с железными гербами альбомы, у нас ярко зелёного изумрудного, а у Светкиной семьи малинового цвета.
Мы часто пересматривали фотографии, в разные периоды нашей жизни, начиная с младшего школьного возраста, потом в юности, и уже став взрослыми, каждый раз окунаясь в атмосферу тех лет, когда жизнь была наполнена радостными событиями и счастливыми моментами, когда родители были молодыми и будущее казалось безоблачным.
Вот мы сонные стоим с букетами. Я иду во второй класс, Светка в первый.
Вот мы на теплоходе, я держу на коленях черепаху, Светка пытается ее погладить, а я не даю.
Вот мы очерчиваем очередной круг на цепной карусели в Ейском парке, пьяный карусельщик прозевал время отключения, и нам уже не хорошо.
Здесь мы прыгаем с волнореза, и нахлебавшись солёной воды я прошу Светкиного отца откачать меня. Все смеются над моей просьбой.
Наш дом практически безлюден. Многие так и не вернулись в город.
Светка, ухаживающая за своим парализованным, без ноги и пролежавшим более 10 лет, после инсульта отцом, уехала в Израиль, после его смерти. Вышла  замуж впервые в 50 лет, за иммигрировавшего несколько лет назад еврея, настаивающего продать квартиру имея свою отцовскую в соседнем с нашим домом. В наших разговорах по Вайберу чувствовалась ее тоска и нежелание расставаться с квартирой- не как с объектом недвижимости, понимая, что возврата в этот город не может быть, а как с той частью ее жизни, в которой было что-то настоящее, родное, трепетное.
Муж, вывезший ее в Израиль, долгое время живший на пособие и за счёт шестидневного вкалывания Светки, устроивши ее на фабрику по шитью парашютов, все-таки настоял на продаже.
Сделка была оформлена, деньги положены на его банковский счёт.
Покупателями оказались молодая семья медиков, снимавших квартиру за оплату коммунальных услуг.
Квартира продавалась со старенькой мебелью и такой-же техникой, забирать то и было нечего. И прошло достаточно много времени но, что -то манило Светку назад, домой.
И вот, после еврейских кучек, на православную Пасху Светка решила приехать в родной город, навестить могилку родителей и встретиться с сестрой.
В день отлёта, я не знала, о ее намерениях и случайно перепутала сообщения, отправив содержание не по адресу, она ответила, что сидит в аэропорту, летит в Киев — завтра будет в Луганске. На следующий день а я отправила ей смешное видео из ютюба. Ещё через день, увидев что она его не смотрела, пару раз набрала номер. Связи не было...
Следующий день был день Пасхи. С поздравлениями я обзванивала друзей, набравши номер ее старшей сестры, уехавшей с зоны боевых действий и проживающей теперь в Киеве, я начала поздравления и услышала всхлипывающий невнятный голос : «Ольга я не поняла повтори , Ольга!»
С третьего раза я поняла, Светку похоронили...
За день до вылета у неё поднималось давление. И все-таки она решила лететь, хотела, как говорила она попрощаться с квартирой, забрать фотографии.
Приехавши вечером накануне, так и не встретившись с сестрой, утром она уже шла к родному дому, поднявшись на пятый этаж, по которому она столько раз вбегала за считанные минуты, ощутила боль в районе лопатки, и пожаловавшись теперешней хозяйке квартиры врачу на боль, сама же предположила, болит спина от постоянной нагрузки за швейной машинкой.
Как всегда неспешно и спокойно, а она была такой всегда-кроткой и безропотной, достала малиновый альбом с фотографиями и начала рассматривать пожелтевшие от времени фото. Боль не унималась, с лопатки она перешла на грудную клетку, ее стало подташнивать, хозяйка любезно предложила перекусить, ссылаясь на утренний голод, сделав пару глотков, боль стала нестерпимой и было принято решение вызвать скорую помощь. А Светка все повторяла: "А можно, ведь я здесь не прописана".
Через несколько минут ее дыхание стало редким, хозяйка стащила ее с родного дивана на пол и начала делать искусственное дыхание, ей удалось на какое-то время завести сердце, приехавшая через пол часа скорая несколько минут пыталась ее реанимировать, но тщетно... Светка ушла.
Ушла простившись со своей квартирой, со своими воспоминаниями.
"Взяла и ушла...",— это не мои слова. Слова немногословной Светки, произнесённые с особым чувством, очень живым и очень трепетным к смерти ее одноклассницы Галки, засевшие в моей голове, адресуются теперь ей.
Говорят на ее лице была все-та же улыбка...