Казачий лабиринт. Глава 15

       Возвратившись из поездки в Москву, Вениамин, даже, не чаял застать Анну в нетопленном доме Евтихия Дуракова. Она молча лежала в кровати, укрывшись несколькими старыми полушубками, и весь её вид выдавал в ней больного тифом человека. Лицо Анны исхудало и осунулось, а вокруг впалых глаз уже появились тёмные радужные круги. Вениамин прикоснулся рукой к её лбу: кожа на ощупь была сухая и горячая. Видимо Анна почувствовала чьё – то прикосновение и тихо застонала. Она с трудом подняла отяжелевшие веки и увидела перед собою Вениамина.

       – Не прикасайся ко мне, Веня, – еле шевеля губами, проговорила Анна. – Похоже, я заразилась тифом…

       – Ты, ведь, могла озябнуть в холодной избе! – не дал ей договорить Вениамин. – Сейчас я растоплю печь и станет теплее. Лежи смирно, а я, пока, кизяки в катухе пошарю. Акулина, раньше там, их складывала…

      Когда Вениамин принёс в охапке несколько кизяков и растопил печь – голландку, Анну начала одолевать сильная головная боль, а вскоре, у неё открылась рвота. Видимо растекающееся по комнате тепло и запах кизяка спровоцировали тошноту. Анна, то впадала в забытье, то у неё начинались какие – то странные видения, она начинала бредить и звать своего отца. Её язык слегка дрожал, а речь была такой бессвязной, что понять было ничего невозможно. Лицо, иногда, перекашивали такие гримасы, что Вениамин испугался и побежал за ветеринарным фельдшером Ериным, которого по причине тяжелой болезни Анны, можно было считать в посёлке Соколиным, единственным человеком, соображавшим в медицине.

       – Совсем завшивел народ, потому и от тифа страдает! – назвал причину болезни чисто – отставной ветеринар. – Ну – ка, отверни ворот её рубахи! Матри, сколько битюков (вшей) по швам сидит! Одёжу сменить надо, а больная пусть лежит в кровати и не встаёт, дней десять!

       – Как долго она болеет? – спросил Вениамин.

      – Дай чайную ложку! – потребовал ветеринар, а взяв её в руку, осторожно разжал ложкой стиснутые зубы Анны. – Матри, язык, ещё, с белым налётом, значит, дня три – четыре, как в лихорадке мучается...

       – Чем же, мне её лечить? – задал новый вопрос Вениамин.

       – Первым делом, от вшей избавиться надо! – посоветовал ветеринар и добавил. – Космы ей отрежь, а голову наголо обрей, чтобы всех гнид убрать. Одёжу всю, в огонь! Матри, сам не подхвати вшей, а то, не ровен час, тоже заболеешь тифом. Айда за мной, я тебе керосина дам. Намажь себе голову и подмышками, да, матри, чуть – чуть…

        В конце ноября, через Соколинский посёлок на Гурьев проследовал Войсковой атаман Толстов с представителем английской миссии. Он был взволнован катастрофическим состоянием дел на фронте, который оказался открытым. После тяжелого разговора с атаманом, Карп Маркелов велел Вениамину собираться в дорогу. К 29 ноября 1919 года, красные части, наступающие на астраханском направлении, окружили в посёлке Ганюшкино основные силы Астраханской бригады Уральской отдельной армии. Вскоре, Ганюшкино пало и красные захватили в плен более полутора тысяч белых офицеров, солдат и казаков. В качестве трофеев красным частям досталось три тысячи винтовок, 50 пулеметов, 4 гидроплана и радиостанция.

      – Красные берут нас в клещи, Вениамин! – объявил Маркелов. – Толстов был в ярости! Посёлок  Горячкин оказался так забит отступающими войсками и беженцами, что атаману с трудом удалось вырваться на большую дорогу. Надобно ехать к Фрунзе, пока он сам сюда не пришёл!

      – Собственно, я всегда готов! – ответил Вениамин. – Только на кого мне оставить Анну? У неё самый разгар тифа. Ништо, забрать с собою, в Уральск? Отвезу её к родному отцу; он же фельдшер в городской больнице...

      – Так, это нам только на руку! – воскликнул старик Маркелов. – Красные не будут совать нос в возок. Положу бочонок с икрой для Фрунзе. Пусть жрёт нашу икру красный «генерал», да про уговор не забывает…

      По дороге в Уральск, Вениамин был тоже поражен увиденным. Фронта, как такового, уже давно не было. Казачьи части медленно отступали и таяли на глазах. Из – за разразившейся эпидемии тифа, дальнейшая борьба для уральских казаков сделалась непосильной. В Мергеневе, Вениамин заглянул в избу бывшего станичного атамана и не смог сдержать слёз. Его спаситель, Василий Дмитриевич Краденов, лежал мёртвый на полу, а рядом с ним, ещё три седовласых старика. В нетопленной избе трупы давно заледенели, но все же продолжали медленно разлагаться, а потому запах стоял ужасный.

       – Кто теперь разберёт, отчего умерли эти старики, – подумал Вениамин, выскочив на улицу. – Слава Богу, что Анна со мною. Сдам её в руки Прохора Павловича, уж он, обязательно, поставит свою дочь на ноги…

      – Вениамин! – крикнул Маркелов. – Не время к знакомцам в избы заглядывать! Поспешать надо, в Уральск. Пстрели – те, заразой!

      – Уже едем, Карп Маркович! – ответил Вениамин, проглотив комок горечи и обиды. – Тут, Василь Митрич проживал, а теперь его уже нет…

      Советская власть вела тайные переговоры не только с уральскими казаками, которые договаривались с командующим Туркестанским фронтом М. В. Фрунзе. Вениамин узнал от Седого, что в октябре – ноябре 1919 года велись переговоры председателя Уральского областного комитета РКП (б) Лежавы – Мюрата с представителями Западной группы Алаш – Орды, а после падения их ставки в Джамбейте, было достигнуто соглашение о переходе частей киргизской милиции на сторону Красной Армии и полной амнистии деятелям Алаш – Орды за противодействие Советской власти. Следом за оренбургскими казаками, киргизы также добровольно сдались на милость Советского правительства.

       – Как бы бывшие союзники в спину отступающим частям не ударили, – подумал Вениамин. – Знают ли наши, что киргизы уже за красных?..

       – Ну вот, Вениамин, кажись сдвинули мы камень преткновения! – радостно заявил Маркелов после переговоров с Фрунзе. – Обещал Михаил Васильевич амнистировать всех наших казаков. Пстрели – те, заразой!

       – Так, то простых казаков, а с офицерами и генералами, как быть? – наивно спросил Вениамин. – Ништо выпустит Фрунзе всех желающих за пределы Советской России, как нам Сталин обещал?

       – Сказал, что никого неволить не станет, а офицеров тоже простят! – ответил старик. – Конечно, пока надо делать вид, что отступаем с боями, но красные шибко преследовать не станут. Пстрели – те, заразой!

        – Что – то с трудом верится, чтобы большевики, вот так, за здорово живёшь выпустили с оружием в руках большую группу офицеров, – не унимался Вениамин. – Помяни моё слово, какой – нибудь подвох отыщется. Слыхал поди, Алаш – Орда тоже на сторону красных перешла...

        Благодаря личному ходатайству М. В. Фрунзе, Совет Народных Комиссаров в декабре 1919 года принял следующее постановление:

      «На основании донесения Революционного Военного Совета Туркестанского фронта о крайне бедственном положении семейств казачьего населения, эвакуированных белогвардейским командованием из родных станиц вглубь киргизских степей и ныне брошенных там без средств существования, без крова и медицинской помощи, и вымирающих от тифа; во внимание также вообще к тяжелому положению всего населения Уральской области, бывшей ареной непрерывной двухгодичной борьбы, Совет Народных Комиссаров постановляет:
1. Народным комиссариатам: по Военным делам, Социального обеспечения и Здравоохранения принять в порядке особой срочности все необходимые меры по облегчению положения населения области и по устройству возвращающегося в свои станицы беженского казачьего населения.
2. Отпустить для означенной цели в распоряжение Реввоенсовета Туркестанского фронта 100 миллионов рублей.
3. Вместе с тем, в видах скорейшего восстановления в крае мирного порядка и ликвидации явно бессмысленного сопротивления части уральского казачества, продолжающего упорствовать в своей борьбе против рабоче – крестьянской России, вменить в обязанность командованию Туркестанского фронта принять все меры к скорейшему безболезненному решению данного вопроса, гарантируя именем Советской Республики личную безопасность и забвение прежних вин всем ныне оставшимся по ту сторону фронта…».

       – В общем, Вениамин, пообещал я Фрунзе, что все пленные уральцы, подходящие по возрасту, поступят на службу в Красную Армию! – признался Маркелов. – Врач Ружейников с Почиталиным, хотят из них полк «красных казаков» сформировать. Пстрели – те, заразой!

      – А остальные куда же? – задался вопросом Вениамин и сам же на него постарался ответить. – В сожженные посёлки, где голод и тиф!..

       – Фрунзе обещался помочь деньгами всем беженцам, вернувшимся в свои посёлки! – произнёс Маркелов. – Деньги, конечно, невеликие; 200 – 300 рублей на человека. Однако, их тоже негде взять!

      – Да, негусто! – съязвил Вениамин. – Чего только на них купишь, на эти деньги? Советская власть столько добра из войска вывезла, что могла бы и пощедрее быть к уральским казакам. Хотя, нам сейчас не до жиру, быть бы живу!

       В четверг, 18 декабря, уральцы сдали Калмыков. А тремя днями ранее, были также сданы без боя станица Сахарная и посёлок Соколинский. Красные прислали на фронт парламентёров, которых выслушал сам атаман Толстов. Сославшись на то, что Войсковое правительство находилось в Гурьеве, атаман затребовал три дня для подготовки ответа на ультиматум. Всем было понятно, что это всего лишь хитрая уловка. Все уральцы давно сознавали, что дальнейшая борьба невозможна, но и сдача в руки красным, нежелательна. Атаман Толстов предложил борьбу прекратить, но не сдаваться, а покинуть пределы войска.

      – Братцы, кому коммунизм не по душе, а новым паразитам не хочется отдавать ни труда своих рук, ни своей крови, айда со мной в Форт – Александровск! – заявил Толстов представителям от казачьих полков. – Ещё в июле месяце, мною поставлена в Форте сотня наших казаков…

       В субботу, 20 декабря, генерал Толстов, своим личным приказом, сложил с себя полномочия Войскового Атамана Уральского казачьего войска и передал власть Комитету спасения, оставив за собой пост Командующего Уральской отдельной армией. Однако, начавшееся разложение казачьей армии никакими приказами остановить было уже нельзя, а Комитет спасения внёс, лишь, ещё большую сумятицу, в уже царивший в Гурьеве хаос.

       – Ты, Владимир Сергеевич, меньше на всех внимание обращай! – напутствовал Толстова старик Фиогний Жигин. – Тебе, главное, самому до Форта добраться и людей довести. Поэтому назначь распорядителем в пути, кого – нибудь из офицеров, но не из казаков. Наш – то, уралец, постесняется с нарушителя по всей строгости спрашивать. А иногороднему – то, будет всё ни почём, кто перед ним, седой старик али офицер. Пстрели – те, заразой!

      – Есть у меня на примете один поручик, вроде, как польских кровей! – ответил Толстов. – Вездесущий и с поразительным нюхом! Жаль, фамилия у него такая мудрёная, что сразу и не выговоришь. Дз – дз…

       – Вот, и хорошо! – одобрил старик Жигин. – Меньше на языках у наших казаков будет болтаться…

       – Хорошо – то, хорошо! – пробурчал Толстов. – Только любитель он нос совать в дела, и в те, что до него касаются, и в те, что к нему совсем не относятся. Пстрели – те, заразой!..

      В тот же день, киргизский полк Алаш – Орды, несший вспомогательную службу при Илецком корпусе Уральской армии, внезапным предательским ночным налётом захватил и вырезал штаб корпуса, бывший в Кзыл – Куге. Трагически погибли командир корпуса генерал – лейтенант В. И. Акутин, начальник штаба, два начальника дивизий и все бывшие в строю офицеры.

       – Вот, и проявилась коварность киргизов, Карп Маркович! – проговорил с досадой Вениамин. – Говорили, ведь, Владимиру Ивановичу, чтобы не особо доверялся ордынцам. Измена – то, давно зрела. Пстрели – те, заразой!

       Не успел Вениамин налюбоваться на своих маленьких дочерей, как его отыскал Седой и в приказном порядке велел отправляться в Гурьев. Фрунзе, всерьёз опасался, что резня, учинённая киргизами в Илецком корпусе, может вызвать ответную реакцию уральских казаков.

      – Атаман Толстов намеревается добираться до Форта – Александровска по восточному побережью Каспийского моря, а там стоят киргизские аулы, которые лучше обходить стороной! – сказал Седой. – Передай Толстову, что война с киргизами может спровоцировать скорую отставку Фрунзе с поста командующего Туркестанским фронтом. Тогда всем вашим договоренностям с Советской властью, наступит конец! Окружение Троцкого, спит и видит, как бы утопить всех уральских казаков в Каспийском море. Ленин ведёт себя, как флюгер, сегодня, вроде, он сторону Сталина занимает, а завтра, может и к Троцкому повернутся…

       – Седой, меня всё время мучает одна мысль: какая выгода Советам от бегства Толстова, именно, в Персию? – решился спросить Вениамин. – Он же может перебраться через Каспийское море на Кавказ?

       – Тебе, Малин, скажу правду, только обещай, что об этом не узнает ни одна душа! – серьёзно проговорил Седой. – Дзержинский хочет восстановить зарубежную агентурную сеть Российской империи. С атаманом Толстовым пойдут два секретных агента, из ваших уральских офицеров. Кто именно, по фамилиям не знаю. Да, если бы и знал, всё равно не сказал бы.

      – Теперь понял, а то никак в толк не возьму: почему Фрунзе согласился на все наши условия, – проговорил Вениамин. – Как прикажите добираться до Гурьева, полковник?

      – Завтра, с утра, полетишь на аэроплане! – объявил Седой. – Оденься, как можно теплее, а то закоченеешь на небесах…

       Во вторник, 30 декабря, генерал Толстов со своим личным конвоем выехал из Гурьева в Сарайчик. В тот же день, из Гурьева вышел большой обоз, который направился в Туркестанский край. Его сопровождала сотня казаков, под началом есаула Алаторцева. В обозе ехали «старые люди»: Фиогний Жигин, Василий и Федот Солуяновы с семьями, а также, ещё, два десятка наиболее зажиточных казачьих семей из города Гурьева, которые направлялись к «уходцам». Жигин и братья Солуяновы, намеревались с их помощью пробраться в Китай, а далее, на Дальний Восток, где их дожидался Павел Иванович Чуреев. По сути, это было продолжением дела, начатого на рубеже веков уральскими казаками, красочно описанного в книге Григорием Терентьевичем Хохловым. Мечты о поисках другой «воды», никак не давали покоя уральским старейшинам…

       – Скажи Карпу Маркелову, Вениамин, если найдём «воду» сразу дам знать вам, на Урал! – заверил Фиогний Жигин. – Люди болтают, в Австралии есть места схожие с нашими. Вот, туда и обратим свой взор, как только все соберёмся на Дальнем Востоке. Толстов молод, ему и карты в руки! Ну, а мы уж, за ним, в огонь и в воду! Николай Андреевич Бородин в Америку звал, Аргентину посмотреть. Пстрели – те, заразой!

       – Карп Маркович давно разочаровался в нём! – сказал Вениамин. – Да, и с атаманом Толстовым у него отношения не сложились.

       – Вот, и я о том же! – закивал головой Жигин. – Потому и отказал Бородину, хотя, он говорит, что в Аргентине степи такие же, как у нас…

       В понедельник, 5 января 1920 года, в почти опустевший город Гурьев, без боя вошли части Красной Армии…

      Генерал Толстов вышел с остатками своей армии, белогвардейскими частями, бежавшими со стороны Астрахани и беженцами в поход, вдоль восточного побережья Каспийского моря. В начале пути, обозы шли почти непрерывной лентой, но, чем дальше на юг уходили уральцы, тем больше становилось трудностей, поджидающих их в степи. Коварство погоды, когда сильные морозы с ветром, резко сменялись оттепелями, при которых шёл дождь, а потом, вновь, ударял мороз. Люди, просто не были готовы к таким капризам зимы. Киргизы, пользуясь бедственным положением уральцев, нападали на небольшие группы беженцев, убивали и грабили их, раздевали донага людей, замёрзших на ночных стоянках. К началу марта, до Форта дошли, в основном, молодые, здоровые и тепло одетые люди. Остальные же, либо погибли от холода, голода и тифа, либо были убиты киргизами – разбойниками, либо повернули назад. Многие уральцы, в основном больные и раненые, а также женщины с детьми, остались ещё в самом начале пути, в Жилой Косе, куда красные пришли 10 января 1920 года. Другая большая группа беженцев вынужденно застряла в Прорве, где была тоже захвачена, прибывшими красными частями. От Прорвы до Форта – Александровска было больше семи сотен вёрст по голой безлюдной пустыне…

       – Тяжёл был наш путь, но он не закончен! – заявил Толстов, 15 февраля 1920 года, когда, наконец, добрался до Форта – Александровска. – Куда нас бросит вновь судьба? – неизвестно…

       Во вторник, 2 марта, благополучно сопроводив караван до берегов Аральского моря, где беженцев встретили ссыльные казаки – «уходцы», Алаторцев прибыл, с приданной ему сотней, в Форт – Александровск. Там, хотя и плохо, но шла эвакуация в порт Петровск не казачьих частей, раненых и обмороженных казаков. В основном же, прибывающие суда занимались перевозкой грузов. Но, когда порт Петровск был занят красноармейцами, то дальнейшая эвакуация на Кавказ сделалась практически невозможной.

      – В предыдущем, страшном зимнем походе была борьба со стихией! – сказал генерал Толстов во время совещания с офицерами. – Как же много, бессмысленно много там погибло. Кто остался жив, тот едва ли чувствует себя вполне здоровым человеком, чтобы двигаться дальше!

      – Господа офицеры! – взял слово начальник штаба генерал Моторнов. – Туркестанская армия Казановича разбита, Деникин отступил с Кавказа! Куда же идти нам, чтобы не попасть в лапы большевиков? Непонятно!

       – Господа офицеры! – вышел вперёд отец атамана, старый генерал С. Е. Толстов. – Вам молодым может, ещё, удастся наладить новую жизнь на чужбине, а мы с Георгием Кондратьевичем хотим помереть на родной земле! Фрунзе, ведь, обещает амнистию всем уральским казакам!

      – Старые мы уже, с Сергеем Евлампичем, чтобы бегать от большевиков! – отозвался генерал Г. К. Бородин. – Останемся здесь, ведь, мы тоже казаки!

       – С огнём решили поиграть, господа отставные генералы! – ехидно усмехнулся полковник Сладков. – Разве можно верить большевикам? Обманут и глазом не моргнут! На Хиву надо идти, под крыло хана!

       – Двум смертям не бывать, одной не миновать! – ответил старый генерал Толстов. – А на Хиву я уже ходил, господин полковник, в 1873 году! Только не на службу к хану наниматься, а командовал одной из сотен уральских казаков во время Хивинского похода. Пстрели – те, заразой!

       – Господа офицеры! – подняв вверх руку, призвал к тишине Алаторцев. – Ещё в начале февраля армия Джунаид – хана была полностью разбита! У нас остался один единственный путь, по берегу моря, на Персию! Атаман прав, немногие способны выдержать новый дальний поход. Поэтому предлагаю отобрать из охотников наиболее здоровых, способных стать полезными в пути, а не обузой остальным…

      После совещания есаул Алаторцев подошёл к генералу Толстову и у них состоялся весьма доверительный разговор, с глазу на глаз. Вениамина так и подмывало сообщить атаману новость о двух секретных агентах красных, которые отправятся с его отрядом в Персию, но он удержался. Кто знает, чем бы обернулась излишняя подозрительность со стороны Толстова, в пути.

      – Скрывать не стану, Владимир Сергеевич, но ваш поход в Персию был задуман красными, ещё в декабре, – спокойно сказал Вениамин. – Делать нечего, но придётся следовать плану большевиков. За то, никакой погони с их стороны не последует, даже, мимо Красноводска пройдёте без боя. Хотя, боевое охранение в пути, вам не помешает. Опасаться придётся туркменов, которые по коварству и кровожадности превосходят киргизов...

      – Так, вот почему красные шли по пятам, но не пытались нас уничтожить! – удивился Толстов. – Значит, у Фрунзе был свой замысел. Пстрели – те, заразой!

       – Замысел Фрунзе совпал с нашими планами по поискам другой «воды» для Войска, потому Карп Маркович и согласился с красными, – прошептал Алаторцев. – Жигин и братья Солуяновы, с вашей помощью намереваются достичь Австралии, где по рассказам такая же природа, как в наших краях.

       – Это мне пришла мысль надоумить наших стариков насчет Австралии, – признался Толстов. – Единственное, что мне не нравится в стране кенгуру, так это, когда у нас приходит зима, то там наступает лето и, наоборот. Англичане говорили, что на южном побережье Австралии можно обустроить довольно большие колонии для русских переселенцев…

       – Ваши бы слова, да Богу в уши, Владимир Сергеевич! – подумал про себя Вениамин. – Надо, ещё добраться до Персии, показав России и всему миру, что Уральские казаки остались непокорёнными!

       В воскресенье, 4 апреля, генерал – лейтенант Толстов вышел из Форта – Александровска, с небольшим отрядом офицеров и наиболее преданных уральских казаков, направившись в сторону Красноводска. Есаул Алаторцев и урядник Климахин проводили их за околицу. Уральцы повезли с собою на чужбину войсковые святыни – знамёна уральских полков. Простившись с генералом Толстовым и уральцами, Вениамин возвратился в Форт, где сразу же почувствовал лёгкое недомогание. Вечером у него поднялся жар, а впав в беспамятство, он в бреду стал звать Анну.

      – Ништо, есаул, тиф у тебя начался? – проговорил с опаской Климахин. – Слава Богу, хоть, дело довёл до конца. Пстрели – те, заразой!..

       В понедельник, 5 апреля, последние остатки Уральской отдельной армии добровольно сдались красным в Форте – Александровске. Было пленено свыше тысячи человек, в том числе несколько десятков офицеров и два старых отставных генерала. Казаки были так деморализованы трудным зимним переходом, что ни о каком сопротивлении красным не было даже речи. Так, Уральская армия и Уральское казачье войско прекратили своё существование. Большинство пленных уральских казаков, вскоре, отправили на Польский фронт, как бы сказали в старину, «заслуживать свои вины», где многие из них угодили опять в плен, но на этом раз к полякам. Есаула Алаторцева и ещё нескольких казаков, заболевших тифом, не стали эвакуировать с основной массой уральцев, а оставили выздоравливать в Форте – Александровске, под охраной часовых.

       Вениамин после выздоровления от тифа, был прикомандирован к штабу Туркестанского фронта. За него поручился его давнишний товарищ Василий Чалусов, хлопотавший перед Фрунзе. Михаил Васильевич, узнав, что бывший есаул Алаторцев служил в Самарканде и много раз бывал в Бухаре, в августе 1920 года пригласил его в штабной вагон.

       – Скрывать не стану, товарищ Алаторцев, вы нужны мне для разработки предстоящей операции по взятию Бухары! – с порога заявил Фрунзе. – У эмира, по сравнению с нами, в двое больше сил, которые сидят за толстыми стенами древнего города! По всем законам войны, взять штурмом такую крепость, не представляется возможным! Но, нет таких крепостей, которых не брали бы большевики! Помогите взять Бухару, и Советская власть никогда не напомнит вам о вашем белогвардейским прошлом.

       – Вы правы, Михаил Васильевич, взять Бухару можно и достаточно малой кровью! – ответил Вениамин. – Конечно, двухаршинные стены пушками не пробить, но можно открыть Каршинские ворота изнутри…

       – Любопытно, товарищ Алаторцев, как же вы хотите это проделать? – с сомнением в голосе спросил Фрунзе. – Массивные ворота, даже, пушкам не под силу открыть!..

       – Сарты, жадные до денег! – начал объяснять Вениамин. – Что не под силу снарядам, могут сделать золотые монеты. Ночью попытаюсь проникнуть в Бухару под видом богатого купца, бежавшего из Чарджоу. Только бы мне в помощники двух местных сартов взять. Мой киргизский язык может выдать во мне чужеземца, хотя, язык сартов и понимаю, но говорить на нём никогда не пробовал. Сарты любят торговаться, как на базаре, поэтому разговор на воротах будет долгим. Мне, лишь бы, за городские ворота попасть, а там уж, как говорится, где наша не пропадала!

       – Хорошо, товарищ Алаторцев! – обрадовался Фрунзе. – На подготовку даю два дня, не больше. В четверг, 2 сентября, Бухару надо взять!

      В среду, 1 сентября, рано утром, Вениамину удалось обманом попасть за Каршинские ворота и распахнуть их настежь. Через них в город устремилась ударная колонна красноармейцев. После упорного уличного боя, к вечеру того же дня, Старая Бухара перешла целиком в руки советских войск. Уже, на следующий день, командующий Туркестанским фронтом Михаил Фрунзе телеграфировал В. И. Ленину: «Крепость Старая Бухара взята сегодня… Над Регистаном победно развивается красное знамя мировой революции».

       В октябре М. В. Фрунзе назначили командующим Южным фронтом. Ему предстояло завершить разгром Белой армии Врангеля, которая спряталась в Крыму, за мощными фортификационными укреплениями на Перекопском перешейке, среди которых выделялся Турецкий вал. После двух неудачных лобовых атак, Фрунзе решил перейти в брод Сиваш и ударить белым в тыл.

       – Товарищ Алаторцев, ваша задача будет, не только самому преодолеть залив Сиваш, но и увлечь за собой наших союзников – махновцев! – приказал Фрунзе.

      В воскресенье, 7 ноября, Вениамин во главе штурмовой диверсионной группы форсировал Сиваш и провёл за собой на Арбатскую стрелку отряд Революционной повстанческой армии Украины, который двумя днями ранее отказался переходить на другой берег, сославшись на сильное поднятие воды в заливе, в результате прилива. Этот отряд с ходу вступил в бой с белогвардейцами и успешно продвигался вглубь Крымского полуострова, занимаясь одновременно грабежом и разбоями местного населения. После завершения военных действий в Крыму, командование красных решило избавиться от союзников – махновцев. 26 ноября, их отряд был окружен, однако сумел вырваться с полуострова. Но, в ходе отступления был настигнут большими силами красных и частично уничтожен пулемётным огнём. Уйти удалось немногим, которые и поведали батьке Махно о случившемся. После такого исхода, ни о каком мире между красными и батькой Махно не могло быть и речи. Нестор Иванович, вновь, стал непримиримым врагом Советской власти, на борьбу с которым Ленин направил М В. Фрунзе.

       Вениамин Алаторцев относился к махновцам, как к самым настоящим бандитам, поэтому никакого сожаления об их дальнейшей судьбе у него не было. Однако, когда большевики – интернационалисты Бела Кун и Розалия Землячка развязали откровенный террор в Крыму, расстреливая и вешая пленных белогвардейских офицеров, которые поверив обещаниям Фрунзе, остались на полуострове, а не бежали в эмиграцию, Вениамин не выдержал.

      – Михаил Васильевич, если Вы более не нуждаетесь в моих услугах, то отпустите с миром домой! – на одном дыхании сказал Вениамин. – Не могу я смотреть на те безобразия, которые творятся здесь над безоружными пленными офицерами. Стыдно, ей Богу!

      – Ты думаешь, товарищ Алаторцев, мне приятно ощущать себя лгуном? – с возрастающей яростью в голосе, спросил Фрунзе. – Пытался же возражать против неоправданного террора, даже, пожаловался в Москву! В результате, выговор от товарища Ленина получил и перевод на Украину!

       – Михаил Васильевич, так, как быть? – ещё раз спросил Вениамин.

        – Товарищ Алаторцев, помнишь был у вас председателем правительства Фомичев? – спросил Фрунзе, а получив утвердительный ответ, продолжил. – Так, расстреляли его, летом. Говорят, что перед этим, много чего интересного наговорил Фомичев чекистам. Нельзя тебе домой, Вениамин Василискович! Со мной поедешь, на Украину, надо с батькой Махно поскорее покончить!

       Вениамин гонялся за бандитами по всей Украине. В конце лета 1921 года, после многочисленных столкновений с превосходящими силами Красной армии, остатки махновцев были прижаты к румынской границе, где многие бандиты сдались Советской власти. Однако, главари, в том числе сам Нестор Махно, ушли за границу, откуда пытались руководить уцелевшими сторонниками на Украине. Борьба с многочисленными разными бандами продолжалась ещё долгих два года, пока, наконец, не воцарился на Украине долгожданный мир.

       – Товарищ Алаторцев, будущая война с мировым империализмом, станет войной партизанской! – сказал Фрунзе. – Я сейчас готовлю материалы для доктрины современной войны и мне необходимы ваши воспоминания о гражданской войне в уральских степях. Ваши казаки, по сути, вели с Красной армией партизанскую войну и ваш опыт может стать основой новой военной политики. Даю вам месяц для написания воспоминаний, а потом поезжайте домой! Гражданская война закончилась, Вениамин Василискович, пора, и вам переводить свою жизнь на мирные рельсы…

       После смерти В. И. Ленина внутрипартийная борьба обострилась, а И. В.  Сталин повёл решительное наступление на председателя Реввоенсовета и наркома по военным и морским делам Л. Д. Троцкого. В марте 1924 года М. В. Фрунзе назначили заместителем Троцкого, а уже в январе 1925 года он сменил последнего, на высоком и ответственном посту.

       В декабре 1923 года Вениамин Алаторцев возвратился в Уральск, в облике которого за последние годы мало, что существенно поменялось. Железнодорожный вокзал, также встречал прибывающих пассажиров паровозными гудками и криками извозчиков, зазывающих попутчиков до города. Вениамин прошёл через зал и буфет на привокзальную площадь, где услышал знакомый голос.

       – Милейший, эх, и прокачу не дорого! – зазывал извозчик, в котором Вениамин признал Фокина. – В город! Не дорого!

       – Иван Алексеевич, ты ли это? – воскликнул Вениамин. – Уже не чаял тебя увидеть, после стольких лет разлуки. Пстрели – те, заразой!

        – Венька, чертяка! – обрадовался Фокин. – А тесть – то твой, Чалусов, в прошлом году, Богу душу отдал! Катар желудка! Царствие ему небесное!

       – Поехали, Иван Алексеевич, скорее! – попросил Вениамин. – Если бы ты знал, как я соскучился по своим детям и семье! Анна писала, но всё, ведь, не расскажешь. Знаю только, что все в дядином доме живут...

       Радость долгожданной встречи с родными, вдруг, прервалась таким громогласным плачем ребёнка, раздавшимся из дальней комнаты, что Вениамин на мгновение замер, как завороженный.

       – Кто там, у вас? – Вениамин вопросительно посмотрел на Анну, которая, не сказав ни слова, сорвалась с места и побежала в дальнюю комнату.

       – Это Пашка, папка! – громко заявила Клеопатра. – Братик наш, меньшой!

       – Баба Катя его на крыльце нашла, в корзинке! – добавила Елена. – Он, как жрать захочет, то так громко кричит, прямо, спасу нет!

      – Ну, и дела! – с удивлением произнёс Вениамин. – Оказывается, я почти ничего не знаю. Пойдёмте, посмотрим вашего братика, Павлушу!

       – Ты прости, братец, что не написали тебе про Павлика! – затараторила Акулина. – Полгода, как он у нас, а будто вчера его Катерина нашла. Синий весь был, от холода и голода. Кожа, да кости!

       – Были бы кости, мясо – то, нарастёт! – весело проговорил Вениамин. – Столько по всей стране бродяжничает беспризорных детей, что самому Дзержинскому поручили их в детдома определять. Пстрели – те, заразой! 

      – Сразу и не думали оставлять его, – стала оправдываться Катерина. – Хотели в приют отдать, да Анна, в последний момент, воспротивилась. Она его и назвала, как своего деда, Павлом, хотя, могли бы и Петром окрестить. Акулина, уж очень хотела, чтобы Пётр был…

       – А, что мне нравится! – заявил Вениамин. – Павел Вениаминович Алаторцев, не правда ли, хорошо звучит? Показывайте, уже, подкидыша. Пстрели – те, заразой!

       Ещё, каких – нибудь полчаса назад, Вениамин и думать не мог, что может стать ещё раз отцом. Радость оттого, что у него появился сын, переполняла его душу и эмоции стали вырываться наружу. Он не стал их особо скрывать, а когда взял младенца на руки, то слёзы счастья сами полились из его глаз.

       – Ты знаешь, Веня, мне одна старушка сказала, что бездетным, как я, усыновителям, Бог даёт, со временем, своих детей, – прошептала Анна на ухо Вениамину. – Я бы всё отдала, чтобы самой родить тебе ребёнка…

       В июле 1926 года, Анна родила Вениамину собственного сына, которого при крещении нарекли Петром. Однако родители не окружали его особым вниманием и любовью. Для Вениамина и Анны все дети были одинаково любимы и обласканы. Возможно, этому способствовало живейшее участие в воспитании их детей двух милых няней: Акулины и Катерины…

       Летом 1927 года, в Уральск приехал писатель Алексей Шальнов, который намеревался собрать в местном архиве материал для своей книги о казаках. Взяв на привокзальной площади легкового извозчика, он отправился в давно знакомый ему дом Ипатия Дудакова, где намеревался справиться о своём старинном товарище Вениамине Алаторцеве. Какая же неописуемая радость охватила Алексея, когда он увидел у калитки знакомую физиономию.

       – Венька, неужели это ты, живой и здоровый? – только и сумел выдавить из себя Шальнов. – Даже, не чаял тебя здесь увидеть! Хотел дядю твоего расспросить, а ты сам встречать вышел. Ну, и дела?!

       – Ты не поверишь, Алёшка, но чайник с утра так громко шумел, что не составило большого труда догадаться о твоём приезде! – смеясь проговорил Вениамин. – А, если серьёзно, то наша газета о твоём приезде, ещё три дня назад известила. Нечасто в наше захолустье приезжают столичные писатели. Время прибытия поезда из Москвы известно, вот и вышел к калитке. Пстрели – те, заразой!

         – Я по делам приехал, чтобы написать книгу про уральских казаков, и мне необходимо покопаться в местном архиве! – сказал Шальнов, после того, как Вениамин пригласил остановиться в его доме. – Боюсь надолго получится, а у тебя семья, дети малые. К тому же, я заядлый курильщик, поэтому не обижайся, а ночевать я намерен в гостинице.

       – Не хочется огорчать тебя, Алексей Кириллович, но войсковой архив бесследно исчез во время гражданской войны, а в местном архиве сведений о казаках, кот наплакал! – заметил Вениамин и добавил. – Айда со мной в Соколиный, там скоро плавня начнётся. Со стариками тебе надо беседовать, а не пылью в архиве дышать. Пстрели – те, заразой!

       – С удовольствием поеду, только скажи, когда?! – оживился Алексей. – Я и мечтать не смел, что вновь попаду в посёлок моего детства.

       – Вот, через неделю и покатим! – сказал Вениамин. – У меня там тоже дела имеются, поэтому времени у тебя будет предостаточно, что собрать материал для книги…

       После смерти Карпа Маркелова, заседания совета старейшин, куда входили Мин и Фаддей Фофановы, Степан Лобиков, Вениамин Алаторцев и Андрей Жигин, проходили по старинному обычаю, перед осенней плавнёй, в Соколинском посёлке. Рыбаков собиралось на плавне относительно мало. Они объединялись в артели, имевшие, обычно, один огромный невод, которым процеживались постоянные ятови на Болдыревских песках. Дальше своего посёлка не плавали. Ловили, в основном, судака. Красная рыба стала для уральцев большой редкостью.

       – Братцы, получил недавно письмо от дяди Фиогния! – заявил в начале совета Андрей Жигин. – Написал из далёкой Австралии, что собрались наши уральцы в одном месте. Рубят тростник и строят себе дома для жилья…

        – Ну и, как житьё – бытьё на чужбине? – спросил Мин Фофанов.

       – Написал, что хорошо там, где нас нет! – ответил младший Жигин. – Ещё дядя написал, что русских на чужбине нигде не любят, а норовят задарма нанять на работу, да, ещё, обмануть при расчёте. Пстрели – те, заразой!

       – Видно, братцы, мечту о другой «воде» нам нужно забыть навсегда! – сделал вывод старик Фофанов. – Русский человек должен жить в России!

        – Правда твоя, Мин Андреич! – согласился со стариком Вениамин и продолжил. – Карп Маркович, когда киргизов переименовали в казаков, а мы стали рыбаками, встречался в Москве со Сталиным. Старик Маркелов не стал юлить, а прямо спросил у Иосифа Виссарионовича, мол, доколе терпеть нам притеснения от киргизов? Сталин ему ответил: пока я жив буду, никто уральцев притеснять не посмеет. Маркелов задал другой вопрос: мол, как долго нам с киргизами в одной области жить, не пора ли нас отделить от них? Сталин долго молчал, попыхивая трубкой, а потом и говорит: не я вас в одну область соединил, а Государь Император, чтобы вы киргизов в узде держали! Вот, и при мне тоже самое делайте, да помалкивайте!

        – Прямо, как в Сказаниях Железнова! – засомневался Фаддей Фофанов. – Ништо станет главный большевик о нас, грешных, заботиться?

       – Да, не о нас он заботится, а о своей империи печётся! – ответил Вениамин. – Большевики её назвали Советский Союз, а, по сути, это бывшая Российская империя, только вместо Государя Императора в ней правит Генеральный Секретарь ЦК ВКП (б) Иосиф Виссарионович Сталин! Деваться нам некуда, братцы, придётся жить по его советским законам. Пстрели – те, заразой!

       – Правда твоя, Вениамин Василискович! – согласился Степан Лобиков. – Плетью, обуха не перешибёшь! При царях выжили, а сейчас и подавно, ведь, внутреннюю службу нести не нужно. Милиция нас, теперь стережёт!

       – Тут, братцы, со мной писатель приехал, Алексей Шальнов, бывший житель нашего посёлка! – объявил в заключении Вениамин. – Желает книгу написать об уральских казаках! Что скажем ему, братцы?

        – Пущай, пишет про нас писатель! – отозвался Мин Фофанов. – Чай, Железнова теперь, днём с огнём не сыщешь, так этого станем читать! Жаль, не казак! Хотя, и мы теперь не казаки. Новые то казаки, в малахаях ходят! Мы – рыбаками стали. Пстрели – те, заразой!

           – Жалам! – разом одобрили остальные уральские старейшины…

       Алексей Шальнов, ещё, дважды приезжал в Соколинский посёлок. Ему удалось собрать богатый материал для целой трилогии об уральских казаках, но написать успел только первую книгу. Вскоре, после появления книги в лавках, писатель был арестован по ложному доносу. Чекисты сразу же напомнили ему, что он поповский сын, что состоял в партии эсеров, что в годы гражданской войны проповедовал пацифистские взгляды, а зная о его неоднократных поездках в Уральск, предъявили обвинение в подготовке контрреволюционного мятежа среди уральских казаков. В августе 1938 года, Алексей Шальнов был расстрелян, а книга его оказалась под запретом.

      – Вот, братцы, и почитали книжицу про себя! – с иронией в голосе сказал Степан Лобиков. – Ништо осерчал Хозяин на то, что не стали создавать свой Уральский казачий полк, подобно донцам и кубанцам? Так, от службы в РККА мы не отказывались. Наши уральцы везде служат, куда пошлют!

      – Вряд ли, наш отказ был причиной ареста Алексея Шальнова! – подумал Вениамин. – Приняли Шальнова в союз писателей, а там, все давно, друг на друга, доносы сочиняли. Видимо, воспротивился Алексей такому положению вещей и попал в немилость к чекистам. Говорил же ему: с волками жить, по волчьи выть! Так, нет, не послушал старинного товарища. Слава Богу, хоть, записи свои успел попрятать так, что семи собаками не отыщешь. Пстрели – те, заразой!..

       В воскресенье, 22 июня 1941 года, Вениамин проснулся, как всегда, рано. Дочери были давно замужем и проживали отдельно от родителей, а сыновья мирно спали в своей комнате. У Анны было ночное дежурство в роддоме и её возвращение домой ожидалось часа через три, не раньше. Вениамин прошёл в летнюю кухню, где у плиты готовила свои знаменитые оладьи Акулина. С тех пор, как похоронили Катерину, она стала кормилицей семьи.

        – Веня, иди отведай оладышку! – позвала брата Акулина. – Стою тут, мешаю болтушку, а у самой такая тревога на душе. Ты знаешь, накануне германской войны меня также мытарило. Прямо, спасу не было. Ништо опять германец на нас попрёт, братец?

       – Вряд ли, сестра! – ответил Вениамин. – Договор у нас, о ненападении с Германией! Сталин, даже, думать про это не велит. Пстрели – те, заразой!

       – Тогда может с Нюрой, что стряслось! – не переставала тревожится Акулина. – Пойди, встреть её с дежурства, и мне поспокойней будет.

        – Ладно, сестра, сейчас соберусь и пойду! – согласился Вениамин. – Сыновья проснутся, пусть воды натаскают в баню, с Чагана, а то колодезной волосы на голове промыть невозможно. Пстрели – те, заразой!

        – Ладно, скажу! – закивала Акулина. – Иди, уже, встречай Нюру…

       Под утро в роддом привезли роженицу в тяжёлом состоянии, и Анна несколько часов подряд не отходила от неё, стараясь спасти две жизни: матери и ребёнка. Её труды оказались ненапрасными и завершились благополучными родами. В полдень она вышла на улицу и встретила мужа, которому несказанно обрадовалась.

       – Милый, давай прогуляемся по городу! – предложила Анна. – Вспомним молодые годы, как ты меня от хулиганов защищал! Айда, до аптеки Штрауса!

       – Айда! – засмеялся Вениамин. – Я и сам не прочь косточки размять!

       Время было обеденное, публики на Советской улице было мало. Из репродуктора, висевшего на Доме Советов раздавалась весёлая музыка. Казалось бы иди, наслаждайся семейным счастьем и радуйся жизни. Как, вдруг, музыка смолкла и наступила гнетущая тишина. Когда Вениамин и Анна поравнялись с Домом Союзов, из репродуктора раздался встревоженный голос члена Политбюро ЦК ВКП (б), наркома иностранных дел СССР Вячеслава Михайловича Молотова, зачитавшего обращение к гражданам Советского Союза: «Сегодня в 4 утра, без предъявления каких – либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну…»

        – Веня, что это? – с тревогой спросила Анна.
 
        – Это война, родная!..

       В понедельник, 23 июня, Павел Алаторцев, с раннего утра побежал в военкомат, но, вскоре, вернулся расстроенный.

       – Под мобилизацию попадают мужчины с 1905 по 1918 годы! – с досадой проговорил он. – Это, пока до меня очередь дойдёт, война закончится…

      В среду, 25 июня, к дому Алаторцевых подкатил чёрный автомобиль из управления НКВД. Приехавшие в нём, два сержанта, велели Вениамину следовать за ними. Они молча посадили Алаторцева на заднее сиденье автомобиля и доставили к начальнику управления.

      – Товарищ Алаторцев, ждите, с вами будет разговаривать комиссар госбезопасности! – начальник протянул Вениамину телефонную трубку и вышел из кабинета.

        – Алло, кто у аппарата? – спросил голос в телефонной трубке.

       – У аппарата, Алаторцев! – по – военному доложил Вениамин.

        – Здорово, Малин! – голос Седого был таким же, как двадцать лет назад. – По телефону многого не скажешь, но ты мне нужен здесь! Чем скорее, тем лучше! Даю тебе два дня на прощание с семьёй, после чего начальник УНКВД переправит тебя самолётом в Москву. Семье скажи, что мобилизуют в Трудовую армию, на неопределенный срок. До скорой встречи, Малин!

       Обстановка на фронте складывалась таким образом, что Вениамину не дали обещанных два дня, а пришли за ним, уже назавтра, утром. Прощание получилось спонтанным. В основном, все молчали, потому что чекисты не покидали Вениамина из поля зрения. Конечно, никто из Алаторцевых, даже, подумать не мог, что это прощание с Вениамином станет последним. Только Акулина, невзирая на присутствие чекистов, стояла под образами в переднем углу и неистово молилась…

       – Прости, Вениамин, что выдернул тебя из объятий семьи так скоро, но война не терпит! – извинился Седой и продолжил. – Ещё до официального начала военных действий, в оперативном тылу советских войск появились немецкие диверсионные группы с главной задачей – нарушение наших транспортных коммуникаций и систем связи! У тебя большой опыт борьбы с бандами на Украине, потому и вызвал тебя сюда. Набирай особую группу из курсантов спецшколы НКВД и, на фронт. Отныне, ты опять Малин! Тебе присвоено специальное звание: капитан госбезопасности! Про Алаторцева, нужно забыть до конца войны! Вы, всё поняли, капитан Малин?

         – Так, точно! – ответил Вениамин. – Жаль, Климахин не дожил! Умер, лихой урядник, во время голода 1933 года. Пстрели – те, заразой!

       После победы, 9 мая 1945 года, Вениамин Алаторцев не вернулся домой. Что с ним сталось, никто ничего не знал. Хотя, до августа 1944 года, Анна исправно получала его письма, в которых он нахваливал живописную дикую природу Сибири, где трудоармейцы строили очередной авиационный завод. Долгие годы, его судьба была неизвестна, а любые попытки семьи навести о нём справки, заканчивались ничем…