Контур губ

Я тратил много времени на разглядывание анкет баб из Тиндера. До тех пор, пока за счетчик не придется платить, — меня останавливала надпись о покупке премиума, существующего якобы для того, чтобы можно было бесконечно этим делом заниматься. Я зло обижался и проклинал эту машину для выкачивания денег, но ни одну копейку не заплатил за этот сервис. Чинился за время моего отсутствия в Тиндере, скреплял детали недостающие — и снова за работу, если можно так сказать. Листал и листал в свое удовольствие. Каким-то женщинам писал, но это так — как в море плюнуть. Непонятно зачем.
Хотя год назад мне даже свезло. Я несколько дней переписывался с одной бабой, показавшейся мне адекватной. В ее профиле была загружена только одна фотография, где она стоит прислонившись к парапету, какая-то вся нарядная, в платье, с красивой завивкой, улыбающаяся. Вот чего я не понимал — почему фотография была черно-белой. Вроде хорошая фотография, и зачем ее портить этим дрянным фильтром? Мысли временами проскальзывали — чего это она со мной вообще ведет переписку? Я же ****ец скучный для этих девок из Тиндера.
В основном все загружают околоэротические фотографии, подкрепляют к ним дебильное описание. Все хотят выделиться, поэтому они пишут что-то вроде “люблю красивых мальчиков и чизбургер”. Этим описанием они меня только отталкивали — пошлым и дерзким. Такие вот шутники. Но юмора здесь не больше, чем у комиков с центрального телевидения. А кто-то на полном серьезе расписывает критерии, по которым намеревается найти подобие любви — “не пиши, если ты…” и т.д. Вот тут попахивает ****ежом: в конечном итоге все они ебуться, как оголтелые, жести в них еще больше, а рассудка меньше. Косметики на них столько, что можно зашпаклевать всю стену в подъезде. Тем, у кого слишком красивое ****о (хотя что такое красота?), слишком красивая фигура, я не пишу. Обычно, ты *** из них слово вытянешь, будешь долго клевать, пока жить не надоест. На вопросы они отвечают односложно, сумбурно. У меня одна ниша, у них другая. Они ищут папиков с бабками, а я средних мещанок. Распознать их можно по фотографиям, но и то — не факт.
Приближалось тогда, как прямо сейчас, жаркое лето. Я жил в душной комнатке, заставленной старой и поношенной мебелью. Высота потолка составляла два с половиной метра. У меня протекал в туалете унитаз снизу, поэтому когда я садился срать, к ногам невольно подступала вода и заставала меня врасплох. Я устилал плиты тряпками, потом отжимал их и снова подкладывал. Несколько раз вода просачивалась через бочок, поэтому становились мокрыми не только ноги, но и жопа. Приходилось ополаскиваться в душе. И даже это было трудным: в квартире стояла газовая колонка, которая работала с перебоями. Я включал горячую воду, потом холодную, чтобы разбавить. И ждал, когда польется кипяток — а он обязательно лился, — прибавлял холодной воды и снова ждал. После этих махинаций я убеждался, что температура воды терпимая, и залезал в ванну. Даже когда мылся, все равно температура периодически подскакивала, я бежал голый на кухню к колонке и смотрел, все ли нормально, не сгорело ли чего. Впоследствии, находясь уже в новой квартире, этот страх меня еще преследовал какое-то время, пока окончательно не растворился.
Я был наедине со своими мошками, пролетающими через окно, ведь москитная сетка не стояла. А было душно, еще раз повторю. Если днем было терпимо и залетала пара бедолаг, то к вечеру собирался целый альянс. Местом их убежища служила лампа под натяжным потолком (какой абсурд, да? в хрущевке, где мебель сохранилась еще со времен СССР). Когда я выключал свет перед сном, то этот картель нападал на меня, съедая заживо. Я старался отлавливать их по одиночке, приманивая светом от телефона, но они, сука, хитрые были — не всегда шли на контакт. К тому же размазывать их тельца по простыне не было желания. Я наводил свет от фонарика на стену, но они, опять же, не соглашались на урегулирование конфликта путем их смерти. Тогда я включал люстру, они объявляли сбор и мигрировали обратно к своему месту. Тут мне приходилось брать в руки тряпку и глушить их. Когда все бойцы были убиты, я сладко засыпал в жаре, уже не прикрываясь одеялом, которое служило мне броней.
Москитная сетка не стояла по причине отсутствия денег и моей лени. Квартира была съемной, тратить на нее деньги не хотелось, хотя хозяйка могла пойти мне навстречу — она была доброй и снисходительной. Всегда, когда заходила, в том числе для починки унитаза (я был не приспособлен для этого, совершенно не разбирался), то приносила с собой угощения. Я принимал ее дары с благодарностью. Однажды она принесла какой-то пирог с капустой в небольшой коробке, и так как я не любил капусту, то оставил пирог на кухонном столе. И забыл про него. Он там простоял целые сутки, впитывая духоту, как губка жидкость. На следующий день я учуял запах, он распространялся на кухню и немного на комнату. Запах был такой, что невозможно было понять откуда он: то ли в подъезде нассали, то ли голубь гниет в вентиляционной шахте. А я совсем забыл про эту коробку, поставил ее еще на край стола, заслонил сахарницей и пакетами. Даже когда кушал не обращал внимания.
Пришлось вскрывать решетку вентиляции, но и там ничего не обнаружилось, только пыль и паутина. Дымоход был проверен — пусто. Я какое-то время помаялся, подышал гнильцой — и неожиданно мой взгляд пал на ту самую коричневую коробку с надписью “пирог капустный”. Я принюхался к ней и до меня дошло.
В общем, такие — и подобные — мелочные ситуации сопровождали мою жизнь за руку. Я жил с ними, привыкал к ним, коллекционировал в складах памяти. Брал на вооружение для своих рассказов, песен, знакомых (вдруг интересно кому станет, как я живу, но чаще всего ограничивался мутными формулировками). И вот когда меня все это доебывало, я шел за приключениями, если можно так назвать. Первая, и на данный момент последняя, встреча с бабой из Тиндера не стала исключением. Да и вообще любое изменение в моей жизни — уже приключение, уже подвиг.
Я вышел с автобуса в центре города. Приехал раньше назначенного времени. Этот вечер предвещал быть хорошим. Небо выбрито от туч. Солнце нещадно палило, и казалось, что укрыться от него — было желанием безумца, если и здание — или какой-нибудь навес — отбрасывало тень, то она являлась иллюзорной.
Ходили люди. В основном молодежь, которая собиралась компаниями. Были и парочки, обнимавшиеся на лавочках. Возле фонтана кружили дети с их родителями.
В моих наушниках играла музыка, помогавшая мне избавиться от внешних звуков. Я написал ей: “Я приехал. Так что жду тебя на остановке”. Было немного волнительно. Нет, все-таки не немного, у меня затряслись коленки, как часто бывает при волнениях. Я также скрежетал зубами, ловил взглядом проходящих мимо меня людей, вглядывался в их лица — вдруг поймаю ее. А стоять в наушниках и ждать, когда она сама к тебе подойдет (если узнает, конечно) было жестом неуважительным. И все-таки музыку выключить я не мог — что-то мешало, надо было занять себя хоть чем-нибудь. Оделся я неформально, но сдержанно: джинсы с подворотами, рубашка, кроссовки и сверху накинул толстовку (вот дурак). Из гардероба тщательно выбирал вещи.  Я не понимал: это свидание или просто прогулка, которая ничего не сулит. Решил смотреть по ситуации.
Сначала я подумал, что это ошибка. Что меня перепутали с кем-то другим. Я преувеличенно выражаюсь, но других слов подобрать не могу. Передо мной стояла баба с сальным хвостиком на голове, вся в черном — с ног до головы. Ростом не выше Андре Буше, в ширину как будто десять галлонов с пивом поставили рядом друг с другом (опять гиперболизирую, что поделать). Я подумал, что за ***ня? Где та, что на фотке. Пухлые щеки скрывали мышцы, которые, по идее, должны растягиваться в улыбке, когда она улыбается — но нет, только контур губ слегка напряжен, оттянут. Она весело сказала:
— Веди меня куда-нибудь.
А мне это на *** не нужно было. Моя чрезмерная внимательность тут не помогла: так как я ее не узнал, то не пошел к ней навстречу. Она сама подошла. К моему стыду я уже в тот момент подумывал на тем, как мне смыться, как избежать длинного и скучного разговора. Моя природа взяла вверх (уж простите, девушки), я не мог не обращать внимание на ее внешность. Моя шпага не дала бой. Слова вылетали, как ошпаренные. Мне стало совсем неинтересно, кто она и что из себя представляет. И все же я не мог так огорчить человека, кинув его, хотя все равно в конечном итоге огорчил, ну да ладно.
Мы гуляли по мощеной улице. Я старался взглядом не наткнуться на знакомых. Я равнодушно спрашивал у нее о чем-то, забывая через несколько секунд о том, что спросил. Ее бубнеж проходил сквозь меня и мои мысли, как раскаленный нож по маслу, и развеивался пустым, незначительным отзвуком. Лишь какая-то часть диалога до сих пор пылится у меня в голове. Я решил поднять ее, чтобы наглядно, насколько это возможно, продемонстрировать сущность человека.
— То есть ты отрицательно относишься к феминизму?
— Нет, я этого не говорил. Мне все равно — ни холодно и ни жарко, — парировал я.
Проходит, наверное, минут пятнадцать. В это время мы заняты не очень веселыми разговорами о жизни и прочей маловажной ***не. Она опять целит мне в лоб:
— И все же ты отрицательно относишься к феминизму, я поняла.
Я *** его знает, как она сделала такой вывод. К теме разговора это вообще никак не относилось, видимо, она была помешана на этой идее, за которой бежали толпами голые феминистки с небритыми подмышками, требующие свободу по отношению к себе. Конечно, я немного слукавил, когда сказал, что мне все равно. Я не то чтобы отрицательно отношусь — я стараюсь избегать фанатиков, которые сбиваются в группы. Только одна эта принадлежность к какой-либо группе меня заставляет отшатнуться. Эти коллективы только трубят, а на деле — полная лужа говна. И вот они тщательно это говно размазывают, впихивают его в чужие глотки в надежде изменить мир. Я не верю в это. Их утопия кажется мне полным абсурдом.
Я сказал ей: “Давай посидим вон на той лавочке возле фонтана”, когда мы приближались к концу улицы. Она согласилась, мы сели возле того места, где не ходят люди, точнее ходят, но мало — “лишь бы меня не спалили”, — подумал я. Я достал сигарету из пачки, протянул ей, но она резко отказалась и приказала мне не курить возле нее.
“Да чтоб тебя”
Я встал с лавочки, отошел подальше от нее и задымил. Она сморщилась так, будто я въебал скипидара, отвернулась — хотя дым ее не задевал — и смотрела куда-то вдаль. Я спросил:
— Где ты учишься?
— Меня отчислили, — угрюмо и вместе с этим с надвинутой на рожу улыбкой сказала она. Складочки прорезались сквозь толщу кожи. Она продолжила:
— Я вообще считаю, что учиться в заведениях не обязательно, можно самому все постигнуть, — улыбка на ее лице исчезла.
Я докурил, посмотрел на нее, чуть задержавшись, свысока — и сел обратно. Близко я к ней не подбирался. Да и впечатление она такое производила, мол, не подходи ко мне, видишь, как я оделась — специально, чтобы не понравится тебе. На свидание это было не похоже — ну я и смахнул пот со лба, хорошо, что так. На обычную прогулку тоже, ведь мы ходили всего-то минут тридцать. Я быстрее хотел сесть, кружить по городу с этой мадам мне не хотелось, повторю. Но она в какой-то момент запротестовала вежливо:
— Может, все-таки пройдемся? А-то че мы здесь сидим все.
Я сослался на какую-то дебильную причину, по которой не могу с ней пройтись.
— У меня колени разболелись, извини.
Я поглядывал на время. Наша встреча длилась полтора часа. Я проклял время, чтобы оно текло быстрее, но ничего не получалось. Пришлось разглядывать детишек, купающихся в фонтане, слушать звуки проезжающих мимо парка машин, хвататься за них умоляющим взглядом, чтобы спастись.
— Вам помочь? — спрашивает неравнодушный водитель.
— Да, как можно скорее заберите меня и увезите нахуй отсюда.
Видение прерывается ее не очень сладким голоском:
— Че будем делать?
Воцарилось молчание. Я решил, что не надо с этим медлить, надо распрощаться с ней. Зачем себя мучить?
— Мне домой пора.
— Так на часах еще десять — детское время.
— У меня режим.
Видно было, она расстроилась. Заплывшее лицо выдавало смятение. Все же она хотела мне понравится. Я тоже немного смутился от сказанного, стало как-то не по себе. “Ну и чушь я спорол”, — подумал я. Но лучше так, чем по-другому.
И вот, расколотый на две части, я плелся с ней на остановку. Одна часть внушала мне, что я скотина, другая — что я правильно поступаю, что нечего церемониться, сама виновата — обманула меня. Воздух пугающе размножался в пузыре, в котором застыли улицы и люди. Он готов был вот-вот лопнуть — и я задохнусь от недостатка кислорода, не получив еблю и разные ништяки от жизни.
— Странно, что ты так быстро уходишь. Ты меня, наверное, обманываешь.
— Не-е-т, ты что, — соврал я, а потом добавил, совершенно забыв, о чем говорил в предыдущий раз: — фильм какой-нибудь посмотрю, расслаблюсь. 
Мы подошли к остановке, она должна была уехать на своей маршрутке, а я на своей. Смеркается. Я снова закурил, но она даже не отшатнулась. Контур губ остался таким же выразительным, на фоне все меркло. Фонари еще не включили. Жара сменилась легким ветерком. Когда я докурил, затушил бычок, я потрогал невзначай асфальт: он еще оставался теплым, прогретым. Наши лица озарялись лишь глазами машин.
Я ей сказал, что еще встретимся, чтобы она не отчаивалась. Но мои слова прозвучали неубедительно, как будто я сказал их пустоте, находящейся за спиной этой девушки. Конечно, я не собирался еще раз встречаться с ней. Просто было неловко. Надо было снизить градус давления. К тому же я плохо ее знал.
— У нас же все было хорошо, чего ты спохватился? — спросила она как-то расстроенно.
На этот вопрос я не дал ей ответа, так как увидел вдалеке свой автобус под номером “56”. Я встрепенулся, разжал плечи и вынудил слова вырваться из клетки:
— Ладно, я поеду. Мой маршрут.
— Я тебе еще напишу, — сказала она мне вдогонку.
Ее слова, как ничего не значащий мусор, повисли возле остановки. Я не смотрел в окошко. Хотел вычеркнуть из памяти этот вечер и больше о нем не вспоминать. Я достал наушники, чтобы не рассматривать через микроскоп свою душонку.
Унитаз по-прежнему протекал, я забыл подложить тряпки и вместо того, чтобы быстрее вытереть лужи, я тупо смотрел на это какое-то время. Я открыл окна, проветрил комнату. Тут же налетела мошкара.
За этот вечер я сказал только одну правду — я буду смотреть фильм. Уже не помню, как он назывался. Помню, что он был глупым, и я его выключил где-то на середине. Слышал звук уведомлений. Я не хотел смотреть, кто пишет и выключил интернет.