Синхронный ирий 3 пиония
Иду и напеваю “Satisfaction” Rolling Stones и дождь радует, и нависшие до самых крыш тучи, и то, что Зоя не пришла и не придёт, и то что Ирэн куда-то исчезла. Хотел быть с двумя сразу, а остался один, ну и ххх… хип-хоп с ним. Зато… нет! не хочу оправдывать своё положение и извлекать из него какую-то пользу. Вот просто бесполезно шатаюсь по Городу и смотрю на дождь.
Вселенная такая огромная, а места мало. Столько пространства. А миллиарды теснятся на одной единственной планете, да и к тому же теснятся в крупных городах и кучами толкутся в маленьких квартирах. Бесконечность вокруг, а мы задыхаемся от нехватки площади. Как ограничен человек! Да что я говорю – не человек, а его трёхмерное тело, в которое заключено то, что безмерно. Именно это безмерное сейчас и говорит, что вселенная огромна, а тело говорит – места нет. То, что бесконечно жаждет творить и выходить из себя, но маленькое точечное тело не пускает его, твердит, что места нет и топчется на месте. Не пускает и отмеряет для себя убогий клочок пространства и там упивается своими мнимыми достижениями. Достижениями неизвестно чего.
Каким образом все эти сверхсильные космические энергии воплощаются и вмещаются в таком хрупком, тщедушном существе как человек, с трудом втискивающимся в диапазон температур от плюс восьмидесяти до минус восьмидесяти градусов по Цельсию; как весь универсум воплощается в этой пылинке, в этом мимолётном колебании пространства и вещества, и превосходит себя в нём, становится послушным ему, истончается, растворяется в нём и возвышается до абсолютного духа, абсолютного сознания, до того, чему нет места и названия в космосе?
Мы с Ирэн оказались в оперном театре. Она была в ярко-красном замшевом платье, подчёркивающем её идеальную фигуру. Странно, но у Ирэн никогда не было такой фигуры. Она будто одолжила её у Зои. Как бы там ни было, но платье было словно вторая кожа. И это было его единственное достоинство. Мне оно не понравилось – что-то в нём было отталкивающее и вызывающее, слишком кричащее, если не сказать орущее. И хорошо, что она его сняла. Да, перед входом в ложу. В театре не было ни души. Ирэн аккуратно уложила его на бархатном сиденье. Сверху положила такого же ярко-красного цвета бельё. На ней остались только туфли на высоком каблуке. Никогда не мог понять как можно передвигаться в подобной обуви. Ирэн об этом, наверняка, никогда не задумывалась – она просто передвигалась. Теперь она стояла и смотрела по сторонам. Я ждал, что будет дальше.
На сцене располагалась некая конструкция в виде крестовины, похожей на те, что применяются для установки новогодних ёлок, только в двадцать раз большая. Посредине крестовины отверстие, наполненное водой. Ирэн, покачивая ослепительно белыми бёдрами, взошла на сцену и, не снимая туфель, погрузилась в воду с головой.
Я прошёл в огромную холодильную камеру. С потолка свисали химерические ватные образования. Человек в белом комбинезоне и чёрных очках подошёл ко мне и голосом робота из фантастических фильмов спросил: «Вы сдавали анализ сухой спермы?»
- А где я её возьму? – удивился я.
- В ушной раковине, в среднем ухе, - спокойно ответил человек-робот или кто он был – уж и не знаю.
Я поковырялся в ухе и извлёк действительно что-то очень сухое и белое, похожее на безе. Тем временем из боковой двери выехал огромный аквариум, в котором плескалась Ирэн в красных лакированных туфлях.
«Вам предоставлен пакет на 4 недели…» … А чтоб вас! Кто посылает ночью идиотские смски о предоставлении… только Vodafon… тоже мне боги мобильной связи… позволяют себе… впрочем уже утро… опять утро… очередное утро… и опять очередной день, который канет в Лету…
Я смотрю на всё со своей колокольни, а моя колокольня стоит где-то на краю ойкумены в накренённом состоянии, как alter ego Пизанской башни и стремится свалиться в бездну бездн, или как древние греки называли – тартар. Где-то там на самом верху этой башни стоит дом с химерами, и вот, где-то балансируя на их рогах и крыльях, я взираю на мироздание. А мироздание, может быть, взирает на меня. И, может быть, смеётся надо мной. Над моими кривляниями, эпатажами, слезами, надрывами, печалями. Над моей тоской и злостью, руганью и раздражением. Над моим пессимизмом.
Когда-то Зоя похвалила меня за мой пессимизм. Вот уж чего не ожидал от неё. Думал – она такая вся оптимистка, увешанная розовыми крыльями с головы до ног…
- У каждого свой путь и своя походка, и у каждого своя тактика и стратегия войны с этим миром или с себе подобными. Каждый атакует по своему: гепард достигает это скоростью по прямой, пантера нападает из засады, как и крокодил, нападающий резко и неожиданно; а вот змея действует тихо, так же как и скорпион… Это всё животные со своими инстинктами… А человек? А человек либо склоняется к животному царству, либо бунтует…
- Ты всё-таки утопист и идиллист, - сказала Зоя, - впрочем, как и я. Все бунтари и юродивые утописты, все они мечтатели, грезят об идеальном состоянии человечества. А мир не переделать – он просто сгниёт когда-нибудь, развалится в труху и растворится в забвении, но не переделается, не изменится, косность его абсолютно косна и гранитна… И наш пессимизм только лишь подтверждает наш утопизм… Мне нравится твой пессимизм, вообще люблю пессимистов. В них есть какая-то несокрушимая правда…
- В них есть чувство абсолютного конца, прекрасное апокалиптическое чувство, чувство чуждости этому миру и значит… мечта об ином мире или видение его… всё-таки этот мир можно переделать, но только кардинально изменив сразу ВСЁ. То есть всю Вселенную, а не просто частично разрушая что-то и строя что-то новое, которое со временем ветшает. Тут не до основания нужно разрушать, а разрушить само основание…
- Это утопия, которую может изречь только абсолютный пессимист.
- Утопия – это новый мир после Апокалипсиса или вместо Апокалипсиса. Без утопии не было бы человека – так только нечто агрессивное, преследующее добычу и всё…
Иду мимо Оперного и вспоминаю наши разговоры с Зоей. И так каждый день. Это когда-нибудь закончится? Закончатся эти воспоминания, эти хождения (в смысле на работу – туда-сюда)? Хотелось бы, чтобы закончилось всё это и осталось только наше взаимное чувство, только два наших сердца (не мышцы, которые перекачивают кровь, а две пульсирующие энергетические вселенные) – и всё… и больше ничего не надо…
Почему человечество наступает на одни и те же грабли? Причём грабли эти похожи во многом даже нюансами. Возможно существует даже некий алгоритм наступления на грабли… Возможно, существует программа, по которой движется род людской к… Апокалипсису? Раю? Или?.. А что такое программа? Не та же ли судьба? И эта мегапрограмма включает в себя мини-программы, т.е. судьбы отдельных представителей homo. Мы судим об этом по аналогии со строением вещества. Всякий материальный объект состоит из атомов и т.д. Но сознание это ведь не вещество. И есть ли у него структура? Можно ли к нему применить такие характеристики как протяжённость, форма, время? Из наблюдений над человечеством можно сделать вывод, что в нём (человечестве) нет сознания. Носителями сознания являются отдельные индивиды. Человечество – это такая штука, в которой части не соответствуют целому, и целое не слагается из частей, даже из тех частей, которые, казалось бы, должны быть похожи на целое. Что же говорить о тех частях, которые вообще выпадают из каких-либо соответствий даже другим частям. Каким образом движется человеческая история? Во всяком случае, точно не по прямой. Это какой-то штриховой круг, перескакивающий в другой штрих-пунктирный круг – d;j; vu со знаком ; (прим). Как две картинки, между которыми нужно найти десять отличий. Но в данном случае отличий гораздо меньше.
Человечество слишком много наработало всевозможных гносеологических, философских, научных и культурологических теорий и практик. Но это так – между делом. А главное-то дело человечества – войны и нажива. Отсюда появилось то, что называется экономикой и производством. Вот это всё важно, а остальное так – бирюльки, инфантилизм какой-то. А война и экономика – это по-взрослому. Этим занимаются только взрослые дяди и тёти, солидные, рациональные, правильные, уважаемые… Тьху! Да что это я опять критикую человечество, опять опускаюсь на уровень ругателя и хулителя. Да сдалось мне это человечество! Да пропади оно пропадом! Столько интересного во Вселенной и за её пределами, а ты прилип к этому человечеству как кусок скотча. Да пропади пропадом все теории, которые оно наработало! Да гори они огнём! Тоже мне ценность! Можешь думать о чём-нибудь другом? Конечно могу. Вот и думай.
Написанный текст сам по себе, независимо от содержания, обладает магическими свойствами, и первые тексты носили конкретно-магический практический характер. Затем, я думаю, появились конкретно-магические гедонистические тексты, затем чисто утилитарные и только после научные, философские и чисто гедонистические и эстетические. В наше время появились и антиэстетические тексты. Но это тоже гедонизм.
Эффект записанного гораздо сильнее, чем сказанного, ибо его можно перечесть, к нему всегда можно возвратиться и даже, когда знаешь текст наизусть, перечитывая его, получаешь удовольствие и чувствуешь его магию. В написанном слове реальность приобретает иные качества, она становится новой реальностью, до этого момента не существующей. Ирреальность становится реальностью. Любая книга – это сама по себе новая реальность. Может и возможно обходиться без письменного слова, но тогда его мысленно нужно писать в уме и хранить в памяти. Если бы были возможны такой совершенный ум и такая совершенная память, и к тому же, если бы при помощи телепатии эти умственные тексты можно было передавать от одного человека к другому, тогда потребность во внешней фиксации слова отпала бы. Записанное слово выносит из глубины бессознания, сознания и сверхсознания потоки неких сущностей, субстанций, эссенций, взаимодействий, энергий, эмпиреев, превращая их в новую реальность. Как вулкан, извергаясь, выносит из мантии планеты раскалённую магму, которая, застывая, образует лавовые поля, горные породы, горные хребты и новые острова в океане.
Свидетельство о публикации №221051801558