Шапка Мономаха - 7

Однако подошел сентябрь. Виктор Андреевич приступил к занятиям в пединституте. Он заранее установил в компьютерном классе пакет программ, на которых можно моделировать небольшие кластеры различных атомов. Понимая, что в пединституте студентам физического факультета практически не дают сколько-нибудь серьезных знаний в области квантовой механики, он  начал занятия с краткого курса этой дисциплины. В группе были пять девочек и один мальчик. Они внимательно слушали профессора и прилежно записывали, занятий не пропускали, вопросов не задавали. «Хорошие студенты! - думал про них Зелинский. - Таким приятно читать лекции. Интересно, какими они окажутся на практических занятиях?»

Наступил октябрь. На улицах Хабаровска листья на деревьях пожелтели и начали опадать. Ветер кружил их и сдувал в придорожные канавки, налеплял на редкие лужицы; небо еще часто голубело и дразнило бабьим летом. К середине октября вернулись из отпусков почти все сотрудники. Вернулся и Белотуров, бодрый, загоревший, с египетскими сувенирами. Зелинскому он презентовал маленькую, окрашенную под бронзу фигурку сфинкса.

- Это символ мудрости! - глубокомысленно пояснил он. - Пифагор сказал: «Старайся прежде быть мудрым, а ученым — когда будешь иметь свободное время.»

- Мудрая мысль! - одобрил Зелинский. - Приятно иметь дело со знатоком древних философов. Можно многому научиться.
- У вас все в порядке? - поинтересовался директор.

- Вроде да. Помещения в университете отремонтировали, вакуумную установку на днях запустим. Я начал вести занятия в пединституте; в институт пришли два молодых специалиста…

- Про молодых специалистов мне уже Окунёва доложила. Лабухова ей пожаловалась, что вы к себе переманили девочку-химика, которая должна была у нее работать.

- Да ради Бога! - воскликнул Зелинский. - Если она захочет заниматься экспериментом, я без проблем отдам ее Лабуховой! - А сам подумал: «Ну, Наташа! Мне ни слова, к Окунёвой побежала жаловаться!»

- Не обижайте ее! Она у нас самая умница, моя любимая ученица. А с вами мы вот как поступим. На следующей неделе соберем Ученый совет. Надо вас в заведующие лаборатории избрать и выдвинуть в заместители директора. Выдвигает, конечно, директор, но Ученый совет должен официально поддержать.

- Я должен что-то сделать?
- Нет, ничего. Все сделает ученый секретарь.

После разговора с директором Виктор Андреевич направился к Лабуховой, заглаживать инцидент. Он конечно предполагал, что Наташа выкажет недовольство тем, что он единолично сориентировал Лену в сторону моделирования, но надеялся убедить ее, что старался лишь занять девушку чем-то, пока все химики в отпуске. А сейчас, когда Лабухова вышла на работу, Лена сама может решить, чем она хотела бы заниматься — экспериментом или расетами. Примерно так он и изложил Наташе свою позицию, когда к ней пришел. Но Лабухова выглядела очень обиженной, поджимала губы, хмурилась, и говорила: «Ну, конечно! Вы — завлаб, барин! Ваше право решать — кого на кухню, кого на скотный двор!» Зелинскому было странно и даже обидно слышать такие слова, он уже считал, что они с Лабуховой чуть ли не друзья, и вдруг такое! И в то же время он понимал, задним числом, что поступил не слишком тактично. Лабухова, оказывается, заранее договаривалась с пединститутом насчет Лены, но Зелинский-то об этом ничего не знал! Не знал, но мог бы догадаться, молодые специалисты с неба не падают, особенно в наше время.

В конце концов, после долгого битья себя в грудь и посыпания головы пеплом, Зелинский наконец увидел, что глаза у Лабуховой потеплели, губы перестали поджиматься, и она была готова его простить. Но при условии, что моделировать Лена будет то, что предложит она, Лабухова.

- Давайте, все-таки, спросим ее, может быть, она захочет заниматься экспериментами, - предложил Зелинский, все еще с виноватым видом.

- Не надо, - махнула рукой Лабухова. - Что с возу упало, то пропало. Наверное, вы правильно поступили. У нас в группе уже есть кому заниматься экспериментами, а расчеты тоже нужны. Если уж мы беремся за катализ, то пусть Лена и моделирует катализаторы. Сможете вы ее этому научить?

- Именно этим я и планировал с ней заняться, - радостно ответил Виктор Андреевич. - Она ведь химик, ей сам Бог велел моделировать химические реакции.

На том они и порешили.


На заседание Ученого совета Зелинский шел не без волнения. Он знал, что голосование при выборе заведующего лаборатории обязано быть тайным, а тайное голосование — это всегда некая непредсказуемость. Во владивостокском институте, где он не так давно работал, в подобных случаях бывало, что открыто никто против человека не выступал, а при тайном голосовании его прокатывали. Сейчас, вроде бы, у Зелинского не было повода волноваться, врагов он себе еще не успел нажить, а директор, похоже, ситуацию полностью контролировал. Хотя, почему не нажил? А Чипуренко? Этот запросто может проголосовать против. Ну, один голос ничего не решит. И вовсе не факт, что Чипуренко — член Ученого совета.

Оказалось-таки член! Ученый совет собрался в специальном зале, где могло разместиться человек сорок-пятьдесят, и где имелась большая письменная доска и стол перед ней, и нечто наподобие лекторской кафедры. (Позже Буре объяснила Виктору Андреевичу, что зал этот принадлежит Институту экономики, но Мурахвер любезно разрешает им пользоваться.) За столом заняли места Белотуров и Любовь Марковна Буре, как ученый секретарь. Остальные члены Совета расселись в зале, кто поближе, кто подальше. Среди них Зелинский увидел Лабухову, Зверева, Тимухина, и конечно — Чипуренко! Был здесь и Профессор Ли. Он чинно, спокойно сидел в первом ряду, отдельно от всех, в том самом белом костюме, в котором Зелинский увидел его в первый раз. Виктор Андреевич обратил внимание на то, что Лабухова сидела рядом с Тимухиным и они о чем-то оживленно, хотя и негромко разговаривали. Кроме перечисленных людей, которые являлись официальными членами Ученого совета, в зале присутствовали, в основном, на «галерке» рядовые сотрудники. В частности, Виктор Андреевич узнал Костомарова, Скоробогатова и Здруя. Он знал, что бывать на заседаниях Совета никому не возбраняется, а в данном случае и тема была завлекательная — выборы нового завлаба!

Как положено по процедуре, Буре зачитала повестку дня, потом директор встал и объявил, что рекомендует избрать доктора физико-математичеких наук Зелинского Виктора Андреевича, приглашенного несколько месяцев назад в институт, на должность заведующего  лаборатории физико-химических исследований. Затем взяла опять слово Любовь Марковна, зачитала информацию о его образовании и послужном списке, сообщила собравшимся количество научных публикаций. Спросила, есть ли у кого вопросы? Зелинский встал со своего места и посмотрел в зал.

Члены Совета молчали. Молчали около минуты. Потом поднялся Чипуренко и спросил, есть ли у Зелинского авторские свидетельства или патенты. Зелинский ответил, что он соавтор одного авторского свидетельства, касающегося технологии получения кристаллических пленок кремния. Да, случилось с ним такое, когда ему по молодости довелось руководить группой экспериментаторов. Больше вопросов не возникло, перешли к голосованию. Вскрытие урны показало, что против него был один голос. Ему было не трудно догадаться — чей.

Следующим вопросом было выдвижение его кандидатуры на должность заместителя директора по науке. Опять встал директор, и сказал, что ему нужен в заместители такой человек как Виктор Андреевич, с большим опытом и заслуженным научным авторитетом. И в первую очередь он нужен, чтобы было кому передать бразды правления, когда для этого придет время. Зал слегка насторожился, и кое-кто даже посмотрел на Окунёву, но она и бровью не повела. Она знала, что Белотуров уже договорился по телефону с Ладонниковым, что у него будет два зама, а Зелинский договорился с ней о разделении функций: она по-прежнему будет заниматься организационными делами и финансами, а он возьмет на себя общую научную стратегию. Это голосование было открытым, предложение директора поддержали единогласно.

Через неделю после заседания Ученого совета Белотуров поехал во Владивосток, на заседание Президиума, членами которого состояли все дальневосточные директора, а также все академики и члены-корреспонденты Академии, трудившиеся на Дальнем Востоке. Поехал он на поезде, взяв билет в спальный вагон, в одном купе с директором Института экологии Сорокиным.

- Я всегда с ним езжу, - зачем-то взялся объяснять Зелинскому Анатолий Кузьмич. - Посидим, обсудим новости и слухи, другие директора к нам подойдут, пообщаемся... Сорокин, между прочим, поет превосходно. Голосище! Такие арии бывало закатывает!

- Остальные директора тоже в спальном вагоне ездят? - зачем-то поинтересовался Зелинский. Сам он еще ни разу не ездил в двухместном купе-люкс, не доводилось.

- Нет, обычные директора ездят в купейных. Но Сорокин — член-корреспондент, ему положено, а я с ним за компанию. Мне с моей комплекцией тесновато в четырехместном.
- А какая повестка дня у Президиума?

- Подготовка к Общему собранию Академии. Ну и предварительное обсуждение готовящихся в Академии реформ. Еще и вас, заодно, должны утвердить в должности замдиректора.

- И что это за реформы?
Белотуров снисходительно махнул рукой.

- Не будет никаких реформ! Очередные глупости нашего правительства. Министр недавно учрежденного Министерства науки предлагает создать некий Координационный совет, в который вошли бы на равных представители Академии, правительства и крупного бизнеса. Этот Совет и должен будет определять приоритеты развития науки, выделять деньги и даже назначать директоров институтов.

- По-моему, это разумно, - заметил Зелинский. - В Германии именно так все и устроено. В наше время, когда промышленность отделена от государства — бизнес должен должен сам ставить задачи перед наукой. Ну а государство… Деньги ведь оно дает!

- Вот, вот! Именно так они все и объясняют. Но Академия на это не пойдет.
- Почему?

- Академия всегда была самоуправляемой, всегда сама решала, чем ей заниматься. Даже ЦК не мог диктовать Президенту Академии!

Зелинский удивленно посмотрел на напыщенное лицо директора. «Ой ли? - подумал он. - Как они любят надувать щеки, наши академики! Все ведь всегда знали, кто в этой стране хозяин. Во Владивостоке я прекрасно видел, как академики трепетали даже перед рядовым инструктором крайкома партии. А сейчас осмелели! И Анатолий Кузьмич с них пример берет. Ну, ну, посмотрим!»

Белотуров вернулся через три дня. Привез распоряжение Президиума о назначении Зелинского на должность заместителя директора по науке.

- А почему у нас нет зама по общим вопросам? - поинтересовался Зелинский. - Кто-то ведь должен решать хозяйственные дела? Ладно, ремонт в университете я сам организовал, субботник — тоже, но вообще-то это не дело.

- Вы правы, но три зама — это будет уж слишком много, - покачал головой директор. - Лучше я введу должность главного инженера — бывают и такие, а делать он будет то, что обычно делает зам по хозяйству. Позовите ко мне Окунёву!

Зелинский сходил за Окунёвой.

- Татьяна Георгиевна! У вас вроде есть какой-то родственник, работавший раньше на заводе? Он еще не нашел себе работу? Я хочу ввести должность главного инженера вместо зама по общим вопросам.

- Это родственник моего мужа, - объяснила Окунёва. - Двоюродный брат. Я поговорю. Думаю, он согласится. Он был начальником цеха, думаю, справится.
- А как у вас дела с измельчением? Получается?

- Получается. Но происходит сильное окисление карбида. Мы пробуем добавлять при спекании сажу, чтобы она вытесняла кислород, но тогда кобальт тоже частично карбидизируется.

- А вы попробуйте проводить эрозию не на воздухе, а в трансформаторном масле, - посоветовал Белотуров.

- Я так и планирую, - кивнула Окунёва. - Кстати, я приняла нового сотрудника, молодого. Он год назад закончил «политэн», на кафедре двигателей, но не прижился там, решил перейти к нам.

- Как фамилия?
- Токарь. Максим Токарь. Его я хочу поставить на эрозию в масле.

- Токарь? - Анатолий Кузьмич хмыкнул и посмотрел на Зелинского. - Забавно! Мы поручим это дело Токарю! Звучать будет забавно. А токарничать ваш Токарь случайно не умеет? А то у нас в мастерской как раз токаря нет.

- Не знаю, - сдержанно ответила Окунёва. - Думаю новый главный инженер нам и токаря подыщет.

Зелинский уже знал, что у института имеется мастерская. Она находилась в подвальном помещении и выглядела довольно солидно. Там имелись токарный, фрезерный и сверлильный станки и сварочное оборудование. Но вот рабочих не было. Иногда, кто-нибудь из сотрудников спускался туда и сам делал какие-то нехитрые работы. Зелинский сразу же удивился: как удалось спустить в подвал такие тяжелые станки? Ему объяснили, что в подвальной стене в те времена был большой проем, через него станки и затащили, а проем потом заделали. Конечно, в мастерской должен быть хотя бы один постоянный хозяин, профессиональный токарь, а лучше — универсал, чтобы умел работать на всех станках.

Через несколько дней родственник Окунёвой появился в институте. Это был скромного вида мужчина примерно ее возраста, худощавый и невысокий, звали его Евгений Тихонович Обоймин. На заводе, где он работал, произошли массовые сокращения, да собственно и сам завод уже прекратил свое существование, превратившись в мелкую лавочку по сбору и продаже металлолома, а его цеха переоборудовали под торговые павильоны. Евгений Тихонович согласился взять на себя хозяйственные обязанности главного инженера и сразу пообещал найти подходящих специалистов в мастерскую. В мастерской он и оборудовал себе нечто вроде кабинета, отгородив уголок и установив там стол и кресло.

Тут же обнаружилось, что в институте есть кое-какие деньги, и Евгений Тихонович взялся за ремонт коридора и туалетных комнат, которые давно в этом нуждались. Зелинскому почему-то этот человек сразу сделался симпатичен. Разговорившись как-то с ним, Виктор Андреевич узнал, что Обоймин большой любитель рыбалки и выездов на природу, имеет моторную лодку. Зелинский чувствовал себя в Хабаровске не слишком еще уютно, не обзавелся кругом знакомых и тем более друзей, все его знакомства носили деловой характер и были ограничены этими рамками. А Евгений Тихонович был человек совсем из иной среды, с ним не надо было быть доктором наук, профессором. И даже то, что в институте Зелинский все-таки был замом по науке, а Обоймин — инженером-хозяйственником не накладывало на их отношения служебного характера. Зелинский видел в Обоймине просто приятного в общении человека и надеялся, что тот видит в нем примерно тоже самое.

Поэтому уже через несколько дней Виктор Андреевич напросился поехать с Евгением Тихоновичем на рыбалку. Любителем рыбалки как таковой он не был, в последний раз рыбачил в детстве, в крохотной приморской речушке, ловил на самодельную удочку гольянов и карасиков-пятачков, но ему просто хотелось выехать на природу, посидеть у реки, отведать душистой, с запахом костерка ушицы. Поездка состоялась, и оба ее участника остались довольны другом. По крайней мере, такое ощущение осталось у Зелинского.


Как-то незаметно подступила зима, первая хабаровская зима Виктора Андреевича. По сравнению с владивостокскими зимами она показалась ему мягче. Не было резких, пронизывающих ветров, солнце чаще улыбалось с непозимнему синего неба, а тут еще и снег повалил ватными хлопьями, каких Владивосток никогда не видел. Виктор Андреевич углядел, что за двором института начинается лесок с неплохими дорожками, по которым можно проложить лыжню, съездил во Владивосток, забрал из квартиры своей бывшей супруги совершенно ей не нужные лыжи (его лыжи!) и начал совершать в свободное время лыжные пробежки.

Его занятия в пединституте подошли к такому моменту, когда настала пора переходить к практике, то есть к работе с моделирующей программой. Описав в нескольких словах основные особенности программы, Зелинский объяснил студентам, что для начала они должны задать координаты атомов, с которыми программа будет работать. И предложил им в качестве атомной системы взять углеродный гексагон, то есть шестиугольник, составленный из атомов углерода.

- Как это взять? - раздался недоуменный вопрос. - Где взять?

- Вы должны вычислить координаты атомов в шестиугольнике и записать их в запускающий файл программы, - пояснил Зелинский.

Последовало неменьшее недоумение:
- А как?

Зелинскому стало смешно.
- Теорему Пифагора знаете?

- Знаем, - дружно ответили пятикурсники, будущие учителя.
- Применяйте!

Воцарилось молчание, все уткнулись в тетрадки, неуверенно задвигали шариковыми ручками, кто-то достал из портфеля калькулятор. Наконец единственный юноша группы поднял руку:

- Я построил!

И тут же раздались радостные, требовательные голоса девушек:
- Лёха! Иди к доске! Объясняй!

Лёха, то есть Алексей, высокий, круглолицый, с модной стрижкой, вышел к доске и начал объяснять.

«М-да! - сказал себе Виктор Андреевич. - И кого тут приглашать в аспирантуру? Разве что этого Лёху?»

Однако занятия надо продолжать и он продолжал. А после новогодних каникул в группе вдруг появилась еще одна девушка. Она перевелась из Саратова, приехала с родителями, которые перебрались в Хабаровск по каким-то причинам, которые Зелинский не стал выяснять. В конце концов, какое ему до этого дело? А вот девушка, у которой было редкое, прибалтийское имя Инга, ему сразу понравилась. Но не в том смысле, что она понравилась ему как девушка, хотя красотой и статью она сразу выделилась в группе и обратила на себя заметное внимание Алексея и косые взгляды девушек. Инга оказалась удивительно смышленой, все схватывала на лету и продвигалась в моделировании стремительными шагами. В качестве дипломной работы Зелинский предложил ей промоделировать взаимодействие двух фуллеренов, то есть двух шестидесяти-атомных углеродных шариков, и она даже не стала спрашивать его, как конкретно устроен фуллерен. Через неделю Инга принесла ему вычисленные ею координаты фуллеренов и только тогда стала уточнять, как именно следует изучать их взаимодействие.

«Вот ее-то я и возьму в аспирантуру! - восхищенно подумал Зелинский. - Такие девушки нам нужны!»


Однако вернемся к институтским делам, а точнее к делам Академии. В ноябре состоялось Общее собрание. Белотурову очень хотелось на него поехать, он любил вращаться в авторитетных кругах, общаться с большими людьми, впитывать атмосферу принятия эпохальных решений, но он не был членом Академии. Впрочем, в заседании Общего собрания могли участвовать не только академики и члены-корреспонденты, существовала некая демократическая квота, согласно которой могли приехать и рядовые представители коллективов, при условии, что в этих коллективах работает не менее пятидесяти научных сотрудников. В Институте материаловедения работало двадцать научных сотрудников, в Институте экономики — сорок. В сумме набиралась квота. Но… Но академик Мурахвер сделал Анатолию Кузьмичу предложение, от которого тот не смог отказаться.

- Я хочу взять с собой своего зама, - сказал он с мягкой улыбкой «крестного отца». - А вы поедете в следующий раз, это я вам обещаю.

Анатолий Кузьмич мог бы напомнить академику, что и в прошлый раз он давал ему такое обещание, но покорно промолчал. Кроме всего прочего, Мурахвер — авторитетный член владивостокского Президиума, от его мнения там многое зависит, даже Ладонников относится к нему с опаской. Стоит ли плевать против ветра?

Так что своего «казачка» у института на Общем собрании не было, и все терпеливо (или нетерпеливо?) ждали вестей из Москвы. Первым вести получил Белотуров: он позвонил своему приятелю член-кору, работавшему в московском институте. После этого он живо собрал у себя, в директорском кабинете, обоих замов и «ученую секретаршу».

- Докладываю! - объявил он с торжественной улыбкой на лице. - Реформа не состоялась! Предложение министерства Академия зарубила, устав менять не стали. Академия осталась самостоятельной, как при Петре Первом. Она по-прежнему сама будет формировать свою тематику, свои планы.

- Было голосование? - спросила Окунёва.

- Разумеется. Принято единогласно при одном воздержавшимся.
- И кто же воздержался?

- Какой-то член-кор, из провинции.
- Голосование было тайным? - спросил Зелинский.

- Открытым. Вопросы по Уставу принимаются открытым голосованием. Тайным только по персональным делам: например, при выборах.

- Ну что ж, - сказала с удовлетворением Татьяна Георгиевна. - Значит, будем жить по старому. Китайцы говорят: «Не дай нам Бог жить в эпоху перемен!»

- А мне кажется — перемены нужны, - возразил Виктор Андреевич. - Время идет, ситуация изменяется… Нельзя продолжать жить, как при Петре. Да и при Петре Академия не была самостоятельной. Это миф! Он ее создал, он перед ней и задачи ставил. А после Петра  Академию всегда императорские ставленники возглавляли: та же Дашкова, например…

На Дашкову Анатолий Кузьмич не отреагировал, не счел нужным.

- Перемены все-таки будут, - заверил он. - Принято решение о стимулировании качества научных исследований. Скоро придет бумага… - Он посмотрел на Любовь Марковну. - И нам надо будет разработать так называемую систему ПРНД — показателей результатов научной деятельности. Виктор Андреевич! - Последовал наставительный взгляд в сторону Зелинского. - Я поручаю вам эту работу. До конца года мы должны утвердить эту систему на Ученом совете и с нового года пустить ее в действие.

- Сделаем, - кивнул Зелинский и посмотрел на Окунёву. - Конечно, мы обсудим это с Татьяной Георгиевной. - Та кивнула в знак согласия и понимания. А Буре не преминула задать уточняющий вопрос:
- А в каком виде будут поощрения? В материальном?

- В материальном, в материальном! - ответил Белотуров и улыбнулся каким-то своим мыслям. - Для этого будут выделять дополнительные деньги.

- Вот это дело! - одобрила Любовь Марковна. - А то я уж подумала, что это будет то же самое яйцо, только в профиль. Дополнительные деньги — меня это радует!


- Меня это тоже радует, - промолвил директор. Аристотель сказал: «Умный человек не гоняется за деньгами — он просто идет им навстречу».

«Как глубоко Анатолий Кузьмич знает Аристотеля! - мысленно восхитился Зелинский. - А я что-то не помню такого высказывания. Да и какой-то не древнегреческий у него стиль!»

Его обрадовало решение Академии ввести систему оценки качества научных работ, то есть публикаций. До сего времени в отчетности всегда фигурировало только общее число статей, ну еще отдельной строкой шли монографии. И было совершенно не важно, что это за публикации: в ведущем международном журнале или в сборнике собственного института, вот и плодили люди десятки и сотни «научных трудов», которые фактически никому не были известны и не нужны. «Хорошо бы еще, чтобы там учитывалось цитирование работ, - мечтательно подумал он. - Ведь если на тебя никто не ссылается, значит твоя работа никому не оказалась полезной, а может быть даже и вовсе не была никем прочитана». Он помнил времена, когда в отделе, в котором он работал во владивостокском институте, висела большая карта мира, и на ней помечали красными кружками города, из которых приходили запросы на оттиски статей сотрудников, в том числе и на его статьи. Приятно было посмотреть на эту карту, следить, как растет число красных кружков. Впрочем, на зарплату это не влияло. Потом система оттисков и запросов на них как-то исчезла, статьи стали доступны людям в электронном виде, в интернете, но ссылки остались, возникла системы их учета, и где-то наверное она использовалась. Почему бы и не в российской Академии?

«Бумага» из Академии пришла по электронной почте через два дня. В ней, кроме директивных указаний имелся шаблон, то есть рекомендации в виде примера, как должен быть составлен документ ПРНД, с учетом, конечно, специфики конкретного института. К удовольствию Виктора Андреевича там действительно предусматривался очень дифференцированный подход к публикациям в журналах разных уровней и к их оценке в баллах. Учитывалось и цитирование — тоже в баллах, и еще многое другое.

Зелинский потрудился пару дней, составил черновик документа и показал его Окунёвой. К обсуждению присоединилась Буре.

- Думаю, все довольно разумно, - осторожно оценила Окунёва. - Учтены все рекомендации Академии. Нужно показать Анатолию Кузьмичу.
- Разумеется, - кивнул Зелинский. - Об этом и речь.

- А где здесь молодые ученые? - не согласилась с ними Любовь Марковна. - У них другая весовая категория, их нельзя равнять с кандидатами и докторами. Для них нужны какие-то повышающие коэффициенты.

- Пожалуй, вы правы, - подумав признал Виктор Андреевич. - Давайте введем коэффициенты. И заодно я предлагаю ввести понижающие коэффициенты для руководителей лабораторий и, разумеется, для директора. Чтобы у них был стимул повышать активность сотрудников, а не гнаться за ростом своей личной.

- Ну, это как-то сомнительно, - покачала головой Окунёва. - По сути верно, но, боюсь, Анатолий Кузьмич не одобрит.

- А мы проверим, - улыбнулся Зелинский. - Если по сути это верно, какие у него будут аргументы против?

- А вы лихач! - произнесла Любовь Марковна с каким-то то ли уважением, то ли испугом в голосе. - С огнем шутите!

- Делай как должно, говаривал один из моих предков, и будь, что будет, - опять улыбнулся Зелинский. - Черт не выдаст, свинья не съест.

Окунёва как-то странно на него посмотрела, но промолчала. Наверное подумала: «Это что же? Он Анатолия Кузьмича со свиньей сравнил?» И сама забоялась своей мысли.