400. В Таинственном незнакомце Марка Твена колокол

400. В «Таинственном незнакомце» Марка Твена колокол Герцена кричит.

Понятие: А у меня, как это ни парадоксально, Герцен кричит.

Комментарий 1997: Герцен это пример, как можно, спрятавшись далеко за границей и морями, звонить в «Колокол». Били раньше в набат или звонили в колокол, чтобы бросал народ все дела и спешил на сбор по случаю какой-нибудь беды. 

Комментарий 2021-05-11: Изо всех революционеров Герцен оказался самым умным, что касается безопасности. Повторю, устроился в Лондоне и звонит оттуда «Колоколом». Ленин и в тюрьме сидел, и в ссылке жил, и в шалаше, и по заграницам мотался. Иисус тоже жаловался, что негде Сыну Человеческому голову преклонить, в том смысле, что нет у него угла своего. У меня угол есть. Но как-то не очень думал я об угле, когда начал это свое дело изданием книги «Мой путь к богу» и созданием Духовного Центра с выходом в медитациях в тонкие миры в поисках причин человеческих бед. Дело было такое, что если сравнить его с декабристско-ленинским, имеющем целью своей преобразование мира с улучшением существующей жизни, то мое на порядок больше, поскольку должно перевернуть этот мир, в котором все мечтают, как лучше, а получается как всегда. Другими словами, все ходят вверх ногами, думая, что иначе нельзя, то есть обманываются, а если конкретнее, то живут обманутые. Нашел я в тонких мирах тех, кто обманывает людей, победил их. Что дальше? Дальше были знаки, приостановить мою внешнюю деятельность. Я-то думал, что, как Ленин, подниму знамя, только не красное, а пробуждения людей ото сна.

Ну, если рано поднимать народ, подождем. Стал я писать в стол, то есть стал как Герцен, с тем отличием, что Герцен посылал свои издания в Россию, а мои издания лежали в столе и кричали.

В принципе, к 1997 году было мной написано уже десять книг, чего, на мой взгляд, было достаточно для понимания идеи. Идея такая, что, как сказал философ Кончеев в «Самиздате», люди поймут её только через три тысячи лет. Называю я этот труд Словом, приравнивая его к библейским текстам, с тем отличием что в нём дается технология пробуждения без обмана. В Библии только Вера: верь обману, если дурак, а если не дурак, то думай и решай поставленную задачу.

Говорю я это Слово не для того, чтобы похвастаться, и не ради славы. К своим пятидесяти годам на то время я уже не видел смысла в славе и в том, что слава может принести, не видел смысла вообще ни в чем во внешней жизни, поскольку все здесь, как сказал Екклесиаст, суета сует. Мне доставляет радость бытия только мой писательский труд. Если он закончится, можно заканчивать и командировку. Я уже точно знал, что дома лучше, чем в командировке. Там, на Небе, всё так прекрасно и такой комфорт я там ощущаю, что на Земле, в сравнении с Небом – какие-то ночные крысиные помойки. И мудрый я там такой, что сам на себя удивляюсь. И столько всяких инструментов у меня там, что только мысль мелькнет, как во второй книге, в том числе огонь, и они уже в действии. Ушел бы я из земной жизни в небесную с превеликим удовольствием поскорее. Ленин почти сразу ушел, как сделал свое дело, 54 ему было. Однако мне еще в самом начале дали три срока моей жизни – 70, 86 и 120, когда я смогу отбыть домой. До семидесяти тогда было еще так далеко, что как медному самовару служить, служить и служить.

Так долго находиться в этом мире, который стал для меня как тюрьма, это как продление срока. Тогда появилась мысль, что если буду лучше работать, то смогу отбыть домой пораньше, хотя бы в семьдесят лет, а может, еще раньше, как в тюрьме, по условно-досрочному освобождению. Тут же пришла еще одна мысль, что Ленин, хоть и написал сорок томов произведений, но кто читает эти книги: все знают его как свершителя революции. То есть дело важнее, чем теория. Иисуса Христа тоже знают, в основном, по его распятию на кресте. Не будь этого подвига, остались бы только евангелии о чудесах, через Иисуса произведенных. Чудеса не ахти какие, если сравнить с чудесами Сатаны из «Таинственного незнакомца».

Читают Марка Твена в разделе Кончеева в «Самиздате» довольно оживленно (тридцать три тысячи прочитало). Но погоды это оживление не делает, как не делают погоды фантастические романы. Интересно людям читать о чем-то необыкновенном, что, может быть, придумано писателем. Хотя кое-что из предсказанного фантастами, как говорят критики, осуществилось. Значит, суть дела не в книгах: книги это одно, а дела – другое. Такой вывод изо всего этого я сделал, однако понимая в то же время, что все эти мысли могут быть всего лишь тем, что поможет скоротать срок сидельца в тюрьме. Все люди в этом мире, когда кончаются их уроки жизни, попадают в положение сидельцев, когда делать нечего, а жить надо. Из чувства долга люди продолжают жить, из чувства долга я продолжаю исследовать эту жизнь, начиная публиковать свои записи в Интернете с 2005 года. Марк Твен в конце своей жизни тоже занялся исследованием и в своем «Таинственном незнакомце» показал такое знание жизни и Духа, которое просто так (без Духа) не даётся. Что это – его повесть? Было ли с ним что-то похожее? Или Дух послал ему сюжет произведения, сообщив такие детали, о которых может знать только Дух и что для земного человека есть чудо? Кончеев помещает это произведение в жанр эзотерики, хотя это не совсем эзотерика. Эзотерика это наука о внутреннем невидимом духовном мире, который реально существует и является миром причин мира внешнего.

Вот как предваряет философ Кончеев публикацию «Таинственного незнакомца» в своем разделе в «Самиздате»:

«Эта внешне незамысловатая история и почти сатирическое произведение позднего Марка Твена является на самом деле глубочайшей философской притчей, в сущности гениальным озарением, посетившим престарелого гения и оставленным нам в наследство».
      
Комментарий: Повторю, эзотерика это реальная наука, у эзотерика Блаватской всё ею написанное реально, а сатира, хотя бы и гениально озаренная с философским подтекстом, пожалуй, ближе к художественному искусству. У нас Салтыков-Щедрин с его придумками разных механизированных исполнителей, считается мастером сатиры на существующую действительность. Здесь же сатира на дела творения Бога или, если точнее, на дела Сатаны, который в произведении сам же и критикует себя, словно бы не зная, что это его рук дело. И написан рассказ по литературным законам, когда автор думает еще и об интересе читателя к произведению: 

«Почти до конца рассказа Марк Твен не раскрывает карт.
      Его якобы не знающий различия между добром и злом, равнодушный к ним, Сатана произносит яростные, обличительные речи, в которых рисует нам в самом мрачном свете и историю человеческую, и нравы человечества, и глупость, низость и подлость людей. Критика же его вполне бесплодна. Реальность такова и будет такова и через миллиард лет.
      И только в конце раскрывается истинный смысл всего этого паноптикума абсурда и зла — поразительный вывод, сделанный с беспощадной ясностью — бытие это только сон, призрак, иллюзия, мираж привидевшийся «одинокой мысли, заблудившейся во вселенной». Для его времени и среды это была странная и крамольная мысль, настолько, в сущности, дикая, что, видимо, прошла совсем не замеченной.
      Глубокие размышления Марка Твена на склоне лет о мире и бытии мало известны и, как и он сам, основательно забыты. Считается, что Марк Твен хороший детский писатель, большой юморист — и все. Может это и справедливо, он не стремился к философской славе, а многие свои задушевные мысли смог записать и опубликовать только после смерти жены, которую он горячо любил и не хотел оскорблять ее традиционных религиозных чувств своими неортодоксальными мыслями.
      Мыслитель Марк Твен, как и писатель, незаурядный и самобытный. Возможно, некоторое влияние оказали на него встречи с индийскими мудрецами, которые у него были во время путешествия по Индии. Неспроста он обмолвился в XI главе, что «в Индии живет просвещенный народ». Неоднократно Марк Твен высказывается о детерминизме вполне в духе Шопенгауэра, о существовании которого он, видимо, и не подозревал. Вообще-то, если бы я ни разу не встретил упоминания о Шопенгауэре у Марка Твена, я мог бы подумать, что он пишет под большим его влиянием. Но Марку Твену не надо было ни у кого учиться строю пессимистических мыслей, достаточно было только его собственного незаурядного ума и духовного родства с выдающимся философом.
      «Таинственного незнакомца» я прочел впервые лет в 17, Шопенгауэра — в 27, и прошло много лет, пока семена, брошенные ими, не проросли во мне в мои собственные мысли, мое собственное понимание и прозрение».
 
Кончеев, напомню, нашел себя как мыслитель в субъективном идеализме, в котором всё настолько соответствует истине, словно бы это и есть сама истина. Но вот в конце у субъективистов концы с концами не сходятся. Это у них называется солипсизмом. У Марка Твена те же самые проблемы. Сатана на многие порядки как творец лучше людей, в том числе самих людей творит он в повести. Сатана предлагает мальчишкам слепить из глины людей, как это делает он, они лепят. У людей получаются ноги разной длины, не люди, а хромоножки какие-то, пушки не стреляют, а взрываются. Не говоря уже о психической стороне в деле творения.

У Булгакова Воланд говорит, квартирный вопрос испортил людей (в Москве). У Сатаны Марка Твена людей испортил нравственный вопрос: в общем, то же самое, но обобщающе и конкретно. Лучше бы они были как звери, делаю я за Сатану вывод по его представлению людей. Однако должен добавить, что сотворил эту нравственность в людях сам Сатана, о чем в деталях не говорится у Марка Твена. Не хватает очень многих деталей в деле творения у твеновского Сатаны, в том числе самого главного, что связывает концы с концами.

Добавлю главное. Над Сатаной есть еще Единый, который отдает Сатане частицы (будущих людей) для взращивания в мире Зла. Мир Зла творит Сатана и психика у людей взращивается соответствующей. Ужасные люди получаются: действительно, хуже зверей, но это лишь в том случае, если они на рубеже выбора выбирают Зло. Выбравшие добро в Ад не отправляются, а становятся положительной частью (рисунок 43), которой придается нижняя (отрицательная) часть для творения. Так получается Единый Бог. И человек (Сын) становится Богом.

Вот за эту вторую часть работы Сатана не отвечает. У него первой частью заканчивается его работа, когда взращивается человеческий зверь, который хуже зверя лесного. Поэтому концы с концами у него не сходятся, как не сходятся они у субъективистов, зацикленных на личности субъекта, который вдруг умирает, но не умирает мир вместе с ним.