На краю галактики

Чуть-чуть да покинет мой шаттл сий Путь, что Млечный".

В голове кружились всевозможные обрывки, образы, воспоминания.

Седые волосы родителей. Готов поклясться, что этих морщин-то и не было.

Звонкий смех возлюбленной. Хмурые брови первой.

Ещё не полностью обустроенный дом. Ипотека на 10 лет.

Как потихоньку застраивалась жизнерадостная окраинная улица неприглядными серыми многоэтажками.

Город, которому было всё равно на его существование, но, несмотря на это, всё-таки какой-то душевный, кровный.

Страна, которую он мог днями яростно критиковать, а, покинув её границы, тосковать по её бескрайним родимым далям.

Огромный лазурный шар, увенчанный зеленовато-коричневыми плитами и белыми облаками, словно вата, а с неосветленной стороны — мизерными янтарными точками. Какие же мы безжалостные для такого сапфирного рая.

Хоровод разноцветных окружностей. На одной из них родимый дом.

Крохотная точка.

Пустота.

Уже две.

"Я на краю галактики. Лететь как-будто вечность".

Будто весь его организм и был шаттлом, одновременно переживавшим безжалостный холод и ужасающую жару бескрайной вселенной. Лишь Млечный Путь оставался тем, что связывало космонавта и его... дом?

А где сам дом?  Вокруг же скоро будет одна лишь пустота.

Млечный Путь — будто покрывало, в которой укутан его шаттл. Белое, мягкое, согревающее покрывало.

Что-то теснило его.

Родители.

Возлюбленная.

Давление усилилось.

Дом.

Неведомая сила всё толкает его тело об скафандр.

Городской гул.

Органы уже размозживаются об костюм.

*  *  *

Грохот.

Михаил осознал, что распластался он на полу, а спина чертовски болела.

Тут же раздалось недовольное и еле слышимое "зая, да давай уже кровать побольше купим".

Хьюстон, кирдык шаттлу. Чинить теперь промежность".