Казань. Май

  В Казани, как на Черном море и в Крыму, были, наверное, все. Или почти все. Я и в Крыму впервые – лишь в свои шестьдесят два, и в столице Татарстана – в мае 2021...Но речь не обо мне – вечном статистическом минимуме – а о Казани. Хотя о Казани – это всё-таки и обо мне, о конкретно моём восприятии города: не все местечки «туристически» популярны, плюс накладывается моё физическое состояние. Поехали в Казань вчетвером: я, две мои дочери – Аня и Валя, и мой внук Илья восьми лет отроду.

  Основных "поражений в сердце" в этой поездке – четыре. Одно из попаданий –мост Миллениум", к которому мы очень долго шли, мне показалось, три дня и три ночи, как в сказке. Теперь-то я знаю: это от того, что уже заболевала. Шли пешком, километров десять, вернулись в восемь вечера, и я сразу свалилась в полуобмороке.
  Мост Миллениум – новый символ Казани, сооружен в 2005 году.
Долгое время горожане называли его «Линолеум», так как движение было открыто под одной половиной пилона — под половиной буквы «М», то есть буквой «Л». Кроме того, некоторые в шутку ли, всерьёз ли утверждают, что проект пилона в виде буквы «М» выбран по первой букве в имени президента (Минтимера Шаймиева) и фамилии премьера (Рустама Минниханова) того времени.
Мост «Миллениум» – самый высокий мост Казани. Он вантовый, но таковым является лишь номинально, так как при существующих размерах пролётов моста ванты технически не нужны.

  Вторым, если можно так выразиться, хронологическим, особым впечатлениям стала икона Казанской Божьей Матери и всё, что с нею связано.
К храму «Иконы Казанской Божьей Матери» мы подошли за два часа до Пасхи. В полночь собирались сходить на Крестный ход, повыкрикивать со всеми вместе "Христос Воскресе!" Мы делаем так всегда, в каком бы городе в такую ночь не оказались. Однажды случилась удивительная история. Кратко она такова: мы приехали в Ярославль в Пасхальную ночь. Заселились в гостиницу в 23 часа 57 минут. Конечно, включили телевизор с трансляцией праздничной службы, но хотелось кричать "Христос Воскресе" в толпе православных. Нашли ближайший храм на Божедомке, побежали… Не без приключений. Нашли темную громаду храма лишь по характерному куполу и кресту на маковке – терялся он среди многоэтажных домов; тих и безлюден был его двор, да и внутри храма, кроме священника лишь три старушки тихонечко пели «Христос воскресе».

   ДОма, разбирая фотографии, нашла в интернете и почитала о, как выяснилось, Владимирской церкви на Божедомке. Оказывается, Православный храм, который мы посетили, не такой уж Православный!!! Он относится к так называемой Автономной Православной церкви. Во второй раз со мной произошло такое: то в храме Архангела Гавриила, что на Чистых прудах, службу отстояла, а он оказался Сирийским, хотя и тоже Православным. То вот в Ярославле – единственный не совсем Православный храм выбрать угораздило...

  Но в Казани, повторюсь, все передвижения я совершала с превеликим трудом, и предвидя, что сил на Крестный ход не останется, уговорила дочек-спутниц сходить в православный храм Казанской иконы Божьей Матери вечером, накануне Пасхи. Если отвлечься, центр мусульманского татарского города не выглядит мусульманским. Конечно, звезда Казани – мечеть Кул-Шариф, нивелирует обилие православных храмов, но как только она скрывается из глаз, забываешь, что основная религия здесь всё-таки мусульманская.

  Так вот, часов в десять вечера мы поднялись по ступенькам храма и заглянули внутрь. То, что мы увидели, походило, скорее, на вестибюль советского НИИ: горел жёлтый электрический свет, маячила уборщица со шваброй, трущая и без того чистые полы, слонялась пара мужичков-вахтеров. Потянуть на себя тяжелую дверь и ступить в почти безлюдное помещение, мы не отважились. Потоптавшись, словно куры, вернулись к воротам. (Хотела написать «нерешительные куры», но задумалась: а бывают ли куры решительными? Ну да ладно). У ворот сидела нищенка. Не знаю, как назвать её верно: попрошайка, побирушка – все эти слова со словом «нищенка» наравне достаточно оскорбительны, и употреблять их, тем более в отношении этой дамы на комфортно оборудованном месте прошения подаяния, в чистой одежде и вполне интеллигентного вида, не могу. Помните, и Лермонтов подходящего определения не нашёл:
«У врат обители святой
Стоял просящий подаянья
Бедняк иссохший, чуть живой
От глада, жажды и страданья.
Куска лишь хлеба он просил,
И взор являл живую муку,
И кто-то камень положил
В его протянутую руку.»

  Оказывается, со своего наблюдательного пункта, женщина прекрасно прочла сомнения, нами владеющие, и принялась убеждать нас непременно и именно сейчас пойти к иконе.
 "Завтра всё изгадят", – говорила она. – Я учительница, – продолжала, укрепив и без того уважительное к ней отношение, разбавленное удивлением.
Оказавшись в некой эмоциональной ловушке (как будто мы обещали этой учительнице к иконе приложиться, и обязаны теперь обещание исполнить), вошли внутрь храма, поднялись по лестнице.
  Икона поразила своими размерами, но не в том понимании, что большая, а ровно наоборот, тем, что оказалась гораздо меньше списков, висящих во многих храмах. Обычно «Казанская» велика и красна, я по этим приметам её преимущественно и отличаю. Теперь, слава богу, знаю, что на «Казанской» Дева Мария не держит Младенца на руках; он стоит рядом, на неё опираясь. Икона забрана серебряным окладом, разнообразны камни, икону украшающие. Всё это великолепие внушает именно те чувства, какие и должно – благоговение, восхищение, восторг.
  В лавке храма купили освященный кулич, а крашеные яйца привезли с собой из Москвы. Так что утром разговелись честь по чести.

   Третье поражение – стрелою наповал – памятник Мусе Джалилю. Вероятно, это проникновение потому, что рядом с улицей Мусы Джалиля мы прожили восемнадцать лет, и сейчас нет-нет, да выходим на станции метро «Борисово», у которой так же, как и в Казани, есть памятник поэту. Но тот, что в Москве, с книгой в руке, особенного впечатления не производит. У фигуры казанского памятника ноги опутаны колючей проволокой, и сразу понимаешь, как трагична судьба татарского поэта.
А когда Валя нашла в Википедии и прочитала нам, что Мусу казнили на гильотине – просто мороз по коже. У Мусы Джалиля есть душераздирающее стихотворение, которое называется "Варварство". Задумаешься, право, может, предвидел поэт свою страшную мученическую смерть? Гильотина в середине 20-го века, это ли не варварство?! Но справедливости ради надо заметить, что последняя казнь на гильотине произведена во Франции в сентябре 1977 года! Вот вам и культурная Европа…
  Раненый в 1942 году Муса Джалиль, попал в плен и вступил в созданный немцами легион «Идель-Урал». Казалось бы, предатель? В СССР так и считали, в 1947году внесён в список наиболее опасных преступников, обвинялся в измене Родине и пособничестве немцам. Но уже в том же сорок втором Муса Джалиль вступил в созданную среди легионеров подпольную группу и устраивал побеги военнопленных, а в феврале 1943 года участвовал в восстании, но был схвачен фашистами. Пытки Мусы Джалиля продолжались несколько месяцев. После войны то в Союз писателей Татарии, то в советское посольство в Риме передавались тетради стихов Мусы Джалиля, записанные им в тюрьме смерти Моабит. «Моабитская тетрадь» попала в руки Константину Симонову, который организовал перевод стихов Джалиля на русский язык, снял клеветнические наветы с поэта и доказал патриотическую деятельность его подпольной группы. Статья Константина Симонова о Мусе Джалиле была напечатана в одной из центральных газет в 1953 году, после чего началось триумфальное «шествие» подвига поэта и его товарищей в СССР.

   Необычен и красив Центр семьи Казани. Автор идеи известный российский скульптор Даши Намдаков стремился отразить в этом архитектурном сооружении уважительное отношение местных жителей к семейным ценностям. Поэтому городской ЗАГС выполнен в виде казана – блюда, в котором готовили домашнюю пищу на огне. Вечерняя подсветка этот образ – казан на огне – усиливает. Задумка великолепная, но мой извращённый ум сразу стал накидывать варианты того, как варятся, кипят в котле супруги всю жизнь. Не те ассоциации…

  И ещё одно очень яркое впечатление – Илюхина тюбетейка. Мы купили её в Казанском Кремле, ночью. Иллюминация центра города великолепна, и мы, конечно, потащились смотреть ночную Казань, только Илюша оставался в гостинице. Народу в городе и в Кремле, в частности, немного. У входа – торговец сувенирами. Торговец, надо сказать, от Бога, не знаю, правда, какого. Балагурит с покупателями, доброжелателен, толков. Долго подбирал тюбетейку, чтобы подходила к моему рюкзаку, уж не знаю, почему он решил, что тюбетейка нужна именно мне. Кстати, она шла всем, хотя мы – девочки, а головной убор – мужской. Но когда той же ночью, вернувшись, надели тюбетейку на Илью, сразу стало понятно, что нам она и не шла вовсе: так тюбетейка села на голову малыша, как будто он рождён её носить, несмотря на то, что Илья – рыжий.
Надо сказать, не снимал тюбетейку почти неделю, даже в школу в ней ходил. Но теперь, правда, наскучила.
Вот такие, может кажущиеся странными, мои впечатления от Казани, города, в котором я была впервые.