Синхронный ирий 19 пиония

                - 19 пиония -

С Зоей я познакомился на улице. Я человек, который лишён такой характеристики как нахальство, я не могу просто подойти к женщине и познакомится, и в данном случае я не изменил себе. Всё решил случай, если случай вообще когда-либо происходит случайно. Она шла с полным кульком яблок. А почему, например, не апельсинов? Потому что апельсины ничего не символизируют в отношениях мужчины и женщины, а яблоки древний символ любви. Кулёк лопнул и яблоки раскатились по тротуару. Когда мы их собирали, наши руки соприкоснулись. Для меня это очень важный момент, я человек с очень тонкой чувствительностью, всякое тактильное пересечение порождает во мне целую гамму вибраций, эмоций и ассоциаций. Электрический разряд от соприкосновения наших рук задержался на несколько мгновений, но их было достаточно для возникновения сингулярности, из которой родился Большой Взрыв нашей любви. Я предложил Зое свой кулёк (я всегда ношу в кармане дежурный пакет) и, хотя я не отличаюсь болтливостью, разговор завязался. Если бы мне в тот момент сказали, что через месяц я познакомлюсь с Ирэн и тоже безоглядно влюблюсь в неё, я бы ни за что не поверил, более того, я бы посчитал сказавшего это просто выжившим из ума, потому что по моим представлениям такого не может быть, потому что такого не может быть никогда.

С Ирэн я познакомился в метро. Фактически это тоже самое, что и на улице – опять его величество неслучайный случай. Рядом со мной в вагоне стояла интересная дама, взгляд тёмных пронзительных глаз которой меня просто околдовал (а может и вправду околдовал? – никакой научный консилиум это не докажет). Она несколько раз взглянула на меня, я несколько раз взглянул на неё (даже не помню кто взглянул первый). Внезапно посреди тоннеля поезд резко затормозил. Дама, видимо плохо державшаяся за поручень, потеряла равновесие, и упала прямо на меня. Я инстинктивно подхватил её левой рукой. Тут же погас свет на несколько мгновений (опять эти несколько мгновений!), которых было достаточно… Ирэн любила носить туфли на высоком каблуке – это её нестройную фигуру делало несколько стройнее. Эти каблуки тоже сыграли немаловажную роль в том, что Ирэн упала в мои объятия. Я достаточно сильно сжал её тело, моя рука оказалась на её груди  и я ощутил сквозь тонкую ткань блузки (Ирэн была без лифчика, которым она вообще редко пользовалась, как я узнал впоследствии) нежность и тепло её тела, которые целым морем пройдя через мою руку, разлились по всем моим капиллярам. Может быть для кого-то это был бы всего лишь пикантный эпизод в пресном течении будней, о котором можно поболтать с друзьями за бутылкой пива, но для меня это не могло быть просто эпизодом – для меня это был целый спектакль, из которого родилась любовь.

Я не мог понять как всё это могло произойти со мной. Поначалу мне казалось, что я просто сплю, настолько всё это представлялось мне невероятным. Я даже побаивался, что у меня начала развиваться шизофрения или ещё какая-нибудь психопатологическая зараза похуже. Мне казалось всё нереальным, происходящим не со мной, а с моим отражением или с моей тенью. Утром я просыпался и спрашивал себя, как герой одной курдской сказки: «Так это я или не я?». И мне в глубине души хотелось, чтобы ответ был: не я. Но ответ был совсем другой и он меня тоже устраивал, более того – он мне очень нравился, хотя и создавал в сердце и голове ужасный сумбур.  Влюбиться сразу в двух женщин! То ни одной, то сразу две! У меня голова шла кругом и порой вполне физически подводил вестибулярный аппарат. Вместо двух крыльев у меня выросли четыре и это помогало мне держаться на ногах. Постепенно я адаптировался и почувствовал, что в моих отношениях нет никакого обмана и двуличия. И хотя рассудок говорил противоположное, сердце, разум и интуиция говорили, что здесь нет лжи. Я не ощущал, что попал в тупик или в ловушку, не ощущал, что лицемерю и веду двойную игру – я был наполнен любовью – и всё. И был, и есть, и буду. И пусть извне всё это видится по-другому. Пусть. Ведь никто не видит меня изнутри. Я не желаю оправдываться и подыскивать аргументы в свою защиту. И не считаю свою книгу некоей автоапологией. И не хочу никого отсылать к высшим свидетелям.
 
Солнце и луна. Это два совершенно разных астрономических цветка. Это как гладиолус и жасмин. И чем больше в них различий, тем больше они мне оба нравятся. Я смотрю на заходящее солнце. Когда оно скроется за горизонтом, оставив целую аэромагическую галерею экспрессивного абстракционизма, взойдёт луна. И я буду смотреть всю ночь на её гипнотическое зеленоватое сияние. Утром я буду созерцать восходящее солнце. Я открываю окно в одной комнате – там всегда рассвет и закат, я открываю окно в другой комнате – там всегда полная луна. Она такая же алая, как утреннее и вечернее солнце. Но она может быть и бледной, и серой, и голубой, и зелёной, и жёлтой, и оранжевой. А солнце может быть белым, белее белого в зените, и шафранным, и цвета омытого дождём апельсина, и цвета разломанного граната и его роскошного цветка, и персиковым, и словно букет маков. На пересечении этих двух комнат стоит моя кровать. Я на ней сплю, читаю, пишу свои сумасбродные тексты и созерцаю картину, которая висит передо мною на стене. Одна половина картины чёрная, другая красная. В центре – синяя точка. «Загадка раздвоения возбуждает мою фантазию до пароксизма» (Сальвадор Дали). Неожиданно на одной половине появляются абстрактные, графические, реальные, сюрреальные образы, затем возникают совершенно другие на другой половине. Иногда они возникают на двух половинах одновременно. Может быть это проецируются мои сны? Или грёзы? Или послания других миров? На моём письменном столе две фотографии – Зои и Ирэн.  Они – как мои правая и левая рука. Половина лица Зои  прикасается к половине лица Ирэн.  Картина на стене – это их лицо. Вот половины поменялись местами и вновь стали на место. Мои ладони полны воды, я их смыкаю вместе и воды сливаются и просачиваются сквозь пальцы сомкнутых ладоней. «Я хочу быть невидимой», - шепчет чёрная половина. «Я хочу быть невидимой», - шепчет красная половина. «Я хочу быть невидимым», - отвечаю я им.
 
Моя кровать будто движется по кометной параболической орбите и я созерцаю два космоса – чёрный и красный. Я лежу на волне безбрежного океана и словно падаю в водоворот спиральной галактики, и два космоса падают на меня. Я опускаюсь по розовым спиралям вниз, а затем плавно поднимаюсь вверх и вижу, что лежу в самом центре картины – в синей точке. И вижу картину глубоко под собой, где-то глубоко-глубоко на дне спирального колодца. Я расстаюсь с ней, я улетаю от неё, она теряется из виду. Я сжимаюсь в комок, в первоначальный эмбрион, в золотое семечко. Горечь непоправимой утраты охватывает меня всего и замуровывает в себе и тут же разливается нежная радостная печаль, сменяющаяся светлой уверенностью неразрывности. Никакое расставание не пугает меня и не угнетает. В расставании, может быть, даже больше радости, чем во встречи. Бездна расстояния, которая отделяет тебя от тех, которых, может быть, никогда не увидишь, заряжает тебя дерзким импульсом преодолеть эту бездну вопреки своему неистребимому пессимизму.